себя что-нибудь съесть, а потом  закрывалась  в  душевой,
долго плескала водой себе в лицо  и  уходила  полежать.  Кой  знал,  что
биодрамина в ее упаковке с каждым днем становится  все  меньше.  Иногда,
пройдя несколько полос и устав от жары и постоянного  шума  мотора,  они
бросали якорь, и Танжер с кормы  бросалась  в  море  и  заплывала  очень
далеко; она плыла по прямой, кролем, с широким  и  уверенным  замахом  в
гребке. Она плыла размеренно,  дышала  правильно,  не  поднимала  ногами
лишних брызг, а ладони вонзала в воду, как  ножи.  Бывало,  и  Кой  тоже
прыгал в море, чтобы немного поплавать с  нею,  однако  она  старательно
держалась на расстоянии, делая вид, будто они оказываются далеко друг от
друга просто случайно, без всякого умысла с  ее  стороны  Иной  раз  она
ныряла и плыла под водой, широко разводя руками, волосы ее колыхались  в
такт  русалочьим  движениям,  и  стайки  мелких  рыбешек  над   отмелями
шарахались в сторону. Плавала она в черном купальнике с узкими  лямками,
этот купальник с глубоким вырезом в форме буквы V, открывавший медную от
миллионов веснушек спину, очень ей шел. Наплававшись, она поднималась по
лесенке на корме и трясла головой, разбрасывая брызги  с  мокрых  волос.
Ноги у нее были длинные и стройные, немного, быть может, худые - слишком
высокая и тощая, как-то заметил шепотом Пилото. Груди были небольшие, но
вызывающие, как и вся она. Когда у себя в каюте она снимала купальник  и
надевала майку, торчащие соски  оставляли  на  трикотаже  мокрые  круги,
которые, высохнув, превращались в пятна соли. И наконец-то  Кою  удалось
увидеть, что висит у нее на серебряной цепочке -  стальной  жетон  с  ее
именем и фамилией, ДНК и группой крови. Нулевая отрицательная. Настоящий
солдатский жетон.
   На экране вдруг появились красноватые тона, и Танжер  собралась  было
записать долготу и  широту,  но  тревога  оказалась  ложной.  Она  снова
откинулась  на  спинку  кресла,  не  выпуская  карандаш  из  пальцев   с
обкусанными ногтями, которые во время  этих  напряженных  бдений  грызла
непрерывно. У нее было серьезное, сосредоточенное выражение лица, как  у
первой ученицы в классе. Коя это очень забавляло.
   Глядя, как она, ничего не замечая вокруг, смотрит в свои  записи,  на
карту или на экран, он пытался представить ее себе девочкой со  светлыми
косичками в белых носочках. Он был твердо уверен, что до  того  как  она
начала тайком покуривать в туалете и  грубить  монахиням,  до  того  как
стала мечтать о сокровище Рэкхама Рыжего,  ей  непременно  хоть  раз  да
вручили  перед  всем  классом  ленту  лучшей  ученицы.  Совсем  нетрудно
представить, как она, насупив  брови,  без  запинок  отвечает  на  уроке
латыни спряжение "rosa, rosae", на химии -  про  H2SO4,  декламирует  "В
одном селе Ламанчском" и все такое прочее.
   Ну и католические молитвы, конечно.
   Он склонился над столом рядом с ней, чтобы взглянуть  на  квадратики,
которыми они расчертили карту района  поисков.  За  переборкой  негромко
хрипело радио: корабль Военно-морского флота запрашивал буксировщиков, а
они все никак не появлялись. Иногда украинские моряки  или  марокканские
рыбаки что-то подолгу выдавали в эфир на  своих  родных  языках.  Хозяин
рыбацкого судна жаловался, что "купец" порвал ему сети. Из-за аварии  на
мостике патрульный катер жандармерии задерживался в порту Томас-Маэстре.
   - Ну, потеряем  два-три  дня,  -  сказал  Кой.  -  Времени-то  у  нас
достаточно.
   Карандаш Танжер, отмечавшей что-то на карте, замер в воздухе.
   - Времени у нас в обрез. Мы должны использовать каждый час.
   Она говорила  сурово,  почти  с  упреком,  и  Кой  снова  разозлился.
Метеорологии совершенно до лампочки, что ты там должна.
   - Если поднимется сильный ветер, - объяснил он, - мы  ничего  сделать
не сможем. Из-за волнения локатор надежно работать не будет.
   Он видел, как рот ее приоткрылся - она готовилась ответить, но  потом
прикусила губу. Только постукивала карандашом  по  карте.  На  переборке
висели двое часов, одни показывали местное время, вторые - по  Гринвичу.
Она некоторое время смотрела на них, потом  взглянула  на  свои  часы  в
стальном корпусе.
   - Когда это начнется?
   Кой потер нос.
   - Точно не скажешь... Может, вечером. Или под утро.
   - Значит, пока мы продолжаем работать.
   И отвернулась к монитору  "Патфайндера",  давая  понять,  что  вопрос
решен. Кой поднял глаза и встретился взглядом с  Пилото.  Свинцово-серые
глаза друга говорили: давай сам. Тебе решать. И смотрели  они  настолько
насмешливо, что Кой отвел свои и быстро ретировался под  тем  предлогом,
что ему будто бы нужно снова подняться на  палубу.  Там  он  снова  стал
вглядываться в небо, в даль, туда, где летели легкие  облака  из  тонких
отдельных волосков, как  хвост  белой  кобылицы.  Хорошо  бы  и  вправду
начался шторм, думал Кой, пусть поднимется волна, пусть задует  страшный
левантинец, тогда нам придется убираться отсюда на  всех  парусах,  а  у
нее, верно, биодрамина уже не осталось, и я наконец-то  увижу,  как  она
блюет через борт. Чертовка.

***

   Его пожелания сбылись, по крайней мере, отчасти.
   Биодрамин у Танжер не кончился; однако на следующее  утро,  на  заре,
солнце едва прорывалось сквозь красноватые облака, которые позже  грозно
почернели, ветер перешел на  зюйд-ост  и  закручивал  белые  барашки  на
волнах. К полудню качка стала весьма ощутимой, давление  опустилось  еще
на  пять  миллибар,  анемометр  показывал  шесть   баллов.   А   сейчас,
предварительно   отметив   со   всевозможной   тщательностью   последние
координаты на расчерченной квадратами карте - полоса 56,  -  "Карпанта",
со взятым одним рифом на гроте и марселе, шла курсом на Агилас.
   Кой отключил авторулевого и перешел  на  ручное  управление,  стрелка
компаса показывала на зюйд-зюйд-вест, на горизонте,  там,  где  было  уж
совсем серо, вырисовывалась громада мыса Копе; Кой расставил ноги, чтобы
чувствовать  себя  устойчивее  при  бортовой   качке;   через   рукоятки
штурвального колеса он ощущал давление воды на руль и  ветра  на  паруса
"Карпанты", которая иногда глубоко проваливалась носом в расселины между
волнами. Анемометр в нактоузе показывал, что скорость ветра достигает 22
- 24 узлов. Иногда гребень волны поднимался над кормой и  тогда  соленая
вода заливала кокпит, а пена стекала по лобовому стеклу. Пахло  солью  и
морем, и ветер свистел в такелаже, на каждой следующей рее звуча октавой
выше, в сопровождении перезвона фалов при каждом крене.
   Было совершенно ясно, что Танжер никакой биодрамин не нужен.  Она,  в
красном непромокаемом комбинезоне, который одолжил ей Пилото, сидела  на
бортике кокпита с наветренной стороны, спустив ноги на  палубу,  и  явно
наслаждалась плаванием.
   К большому изумлению Коя, она не выказала неудовольствия, когда из-за
поднявшегося ветра им пришлось прекратить поиски; за последние  дни  она
словно бы привыкла к изменчивости моря, начала  обретать  тот  фатализм,
которым проникаются все моряки. В море то, чего быть не может, не  может
быть, и вообще  невозможно.  Сейчас,  сидя  на  бортике,  со  спущенными
широкими лямками комбинезона,  в  майке,  босая,  с  повязанным  на  лбу
платком, она выглядела  совершенно  потрясающе,  и  Кою  стоило  немалых
усилий отвести от нее взгляд, чтобы посмотреть все-таки на компас  и  на
паруса. Укрывшись от ветра в  кокпите,  Пилото  спокойно  курил.  Порой,
полюбовавшись немного Танжер, Кой чувствовал устремленный на него взгляд
друга. Ну чего ты от меня хочешь, молча отвечал ему Кой. Все  происходит
так, как происходит, а не так, как кому-то хотелось бы.
   Анемометр показывал шесть баллов, порыв ветра заставил  Коя  покрепче
ухватиться за рулевое колесо. Уже семь. Немало, но и не  слишком  много.
На "Карпанте" они с Пилото попадали и в девятибалльные штормы, с  ветром
46 узлов, который дико завывал в такелаже, и  шестиметровыми  короткими,
быстрыми волнами, как в тот раз, когда у них снесло фок и  они  двадцать
миль шли с убранными парусами на одном моторе; тогда они  точно,  пройдя
всего в пятистах метрах от скал, вписались во вход в порт  Картахены;  а
когда пришвартовались и сошли на  берег,  Пилото  со  всей  серьезностью
опустился на колени и поцеловал землю. По сравнению с этим семь  баллов,
конечно, не так много. Но когда Кой взглядывал вверх, на серое небо  над
покачивающейся мачтой, он видел высокие  перистые  облака,  они  мчались
слева наперерез линии ветра, который дул ниже,  на  уровне  моря,  а  на
восток вытягивалась вполне уже  оформившаяся  гряда  низких  темных  туч
более чем угрожающего вида. Очень скоро поднимется левантинец. А потому,
решил Кой, расслабляться никак нельзя.
   - Я возьму второй риф, Пилото.
   Кой сказал это, заметив, что  Пилото  смотрит  на  грот  и,  конечно,
думает то же самое. Но хозяином тут был Пилото, и  такого  рода  решения
мог принимать только он, а потому Кой ждал; Пилото кивнул, вынул изо рта
сигарету, бросил ее в море на подветренную сторону и поднялся  на  ноги.
Они завели мотор, чтобы поставить "Карпанту" кормой к волне и ветру; две
трети площади грота полнились ветром, остальное было  намотано  на  гик.
Теперь  штурвал  взяла  Танжер.  В  эту  минуту  гребень  большой  волны
захлестнул палубу, обдав Коя со спины, и он  одним  прыжком  очутился  в
кокпите, рядом с Танжер. Их тела соприкоснулись при очередном крене,  и,
чтобы не упасть, ему пришлось схватиться за  штурвал,  как  бы  невольно
заключив ее в объятия.
   - Можешь понемногу приводиться к ветру, - сказал он.
   Закрепляя фал грота, Пилото с усмешкой посмотрел на  них.  Она  взяла
лево руля, паруса обвисли; и еще до того, как "Карпанта"  опять  набрала
скорость, волна снова сильно ударила ее  в  борт,  руль  повело,  Танжер
дернуло, она спиной  коснулась  груди  Коя,  который  стал  выворачивать
штурвал вместе с ней, возвращая судно  на  правильный  курс.  Наконец-то
впереди по левому борту, под наполненным ветром гротом,  снова  появился
мыс Копе,  серая  громада  на  фоне  низко  летящих  туч.  Стрелка  лага
установилась на пяти узлах. И опять их с кормы настигла волна, окатив  с
головы до ног. Кой видел, как поднялись от холода  волоски  на  открытой
шее и руках Танжер, она обернулась к нему, и на осыпанном уже не  только
сотнями веснушек, но и тысячами брызг лице,  которое  впервые  оказалось
так близко от его губ, играла странная,  нежная  и  благодарная  улыбка,
словно этим мгновением она была  обязана  ему,  и  только  ему.  Рот  ее
приоткрылся, словно она вот-вот произнесет те самые слова, которых  иные
мужчины ждут целую вечность.

***

   В  двухэтажном  ресторане,  стоявшем  на  берегу,  на  террасе,   под
деревянным решетчатым навесом, крытом пальмовыми листьями, оркестр играл
бразильскую музыку. Два парня и девушка неплохо работали  под  Винисиуша
де Мораэша, Токинью и Марию Бетанию. Некоторые посетители,  сидевшие  за
столиками, просто не могли удержаться и, не вставая с места, двигались в
такт мелодии. Девушка, довольно красивая мулатка с  большими  глазами  и
африканским ртом, отбивала ритм в бонго и пела, не  отрывая  взгляда  от
молодого бородатого гитариста. На столиках стоял ром и кайпиринья, вдоль
моря  росли  пальмы,  и  Кой  подумал,  что  все  это  очень  похоже  на
Рио-де-Жанейро или Баию.
   Поверх низкой деревянной балюстрады, отделявшей  террасу  от  берега,
она посмотрел на еще заметную вдали фигуру  Пилото,  он  шел  в  сторону
спортивного  порта,  над  которым  небольшим  леском  поднимались  мачты
пришвартованных за небольшим волнорезом яхт. Рыбацкую  биржу  и  причалы
защищала от морских волн высокая  гора,  которую  венчал  замок  Агилас,
постепенно таявший в воздухе с наступлением темноты.  С  другой  стороны
волны разбивались о небольшой мыс и  остров,  чьи  очертания  напоминали
орла - Агила, по этому острову и  порт  получил  свое  название;  однако
ветер улегся, и на темно-сером песке пляжа, где море было совсем  тихое,
поблескивая,  отпечатывались  капельки  теплого  моросящего  дождика.  В
сумеречном свете виднелась башня главного маяка, выкрашенная  черными  и
белыми полосами; понаблюдав немного за вспышками  огня,  Кой  совершенно
точно определил: два белых проблесковых огня каждые пять секунд.
   Он повернулся к Танжер и увидел, что она пристально на него  смотрит.
До этого он  рассказывал  ей  какую-то  совсем  необязательную  историю,
связанную с пляжем и  музыкой.  Начал  он  говорить  просто  так,  чтобы
заполнить неловкое молчание, которое повисло между ними,  когда  Пилото,
допив кофе, попрощался и ушел, оставив  их  один  на  один,  в  компании
бразильских мелодий и тихо угасающего над бухтой серого дня.  Теперь  же
Танжер, казалось, ждала продолжения, но к  этой  истории  больше  нечего
было прибавить, и Кой не знал, чем бы еще заполнить  паузу.  К  счастью,
оставалась еще мелодия, которая  приобретала  дополнительные  краски  от
близости морского берега и тихо шуршащего по пальмовым  листьям  мелкого
дождика. Можно было молчать, не насилуя себя, и он взял  свой  стакан  с
белым вином, поднес его к губам. Танжер улыбнулась,  поиграв  плечами  в
такт музыке. Она уже  выпила  свою  кайпиринью,  которая  зажгла  особым
блеском темно-синие ее глаза, неотрывно смотрящие на Коя.
   - Что ты так на меня смотришь?
   - Так, просто смотрю.
   Ему опять стало неловко, и он повернулся к морю, потом долил еще вина
в свой и без того почти полный стакан. Проницательные глаза не отпускали
его.
   - Расскажи мне, - сказала она, - что в море теперь стало не так.
   - Ничего подобного я не говорил.
   - Говорил. Раньше. Расскажи, что же изменилось в море.
   - Это произошло не сейчас. Море  уже  было  другим,  когда  я  только
начинал.
   Она  по-прежнему  внимательно  смотрела   на   него,   казалось,   ей
действительно интересно. На ней была широкая синяя юбка и белая  блузка,
которая  оттеняла  загар  последних  дней.  Шелковистые  гладкие  волосы
золотой завесой спадали на щеку - Кой видел, что днем она  мыла  голову.
Ради дня отдыха она  надела  не  мужские  стальные  часы,  а  серебряный
браслет-недельку,  кольца   которого   отблескивали   в   свете   свечи,
вставленной в горлышко бутылки, что стояла на их столике.
   - Надо понимать так, - спросила она, - что море уже не помогает?
   - Не в том дело... - Кой повел рукой.  -  Помогать-то  оно  помогает.
Дело в том, что... Ну ладно, в общем, так: теперь уже нелегко оторваться
от всего.
   - От чего?
   - Есть телефон, факс, Интернет... Ведь в морское  училище  поступаешь
потому... Даже не знаю. Наверное,  потому,  что  хочешь  уехать.  Узнать
другие места, порты, женщин...
   Его рассеянный взгляд остановился на певице-мулатке.
   - У тебя было много женщин?
   - В данный момент не помню.
   - Много проституток?
   В бешенстве он посмотрел прямо ей в глаза. Ах, как тебе нравится  эта
чертова  игра,  подумал  он.  На  него  был  устремлен  непроницаемый  и
неумолимый  темно-синий  взгляд.  Она  вроде  бы   забавлялась,   но   и
любопытство ее тоже разбирало.
   - Несколько, - коротко ответил он.
   Танжер искоса разглядывала мулатку.
   - Негритянок?
   Он залпом отпил полстакана вина. И крепко стукнул донышком об стол.
   - Да. Были негритянки. И китаянки. И метиски...
   Как говорил Торпедист Тукуман, в проститутках хорошо то, что им нужны
деньги, а не разговоры.
   Танжер, судя по  всему,  не  рассердилась.  Она  снова  взглянула  на
певицу. Потом задумчиво улыбнулась, и Кой не  обнаружил  в  этой  улыбке
ничего приятного для себя.
   - А какие они - негритянки?
   Теперь Танжер разглядывала его сильные обнаженные руки  -  он  был  в
рубашке с закатанными рукавами. Кой тоже несколько мгновений смотрел  на
нее,  потом  откинулся  на  спинку  стула.  Он  лихорадочно   придумывал
какую-нибудь подходящую грубость.
   - Даже и не знаю, что тебе сказать. Ну, к примеру, у некоторых из них
клитор - розовый.
   Она захлопала глазами, рот у нее приоткрылся.
   На секунду он почувствовал извращенное удовольствие.  Ага,  досталось
тебе, коза ты эдакая. Но перед  ним  снова  был  невозмутимый  взгляд  -
металл темно-синего  цвета,  в  котором  отражалось  пламя  свечи,  -  и
ироническая гримаска на лице.
   - Зачем ты представляешься грубым хамом?
   - А я такой и есть. - Он допил все, что оставалось в стакане, и пожал
плечами. - Человек может быть и грубым, и хамом, и вдобавок -  последним
кретином... На твоем этом острове все сочетается со всем...
   - А ты уже решил, кто я - рыцарь или оруженосец?
   Он задумался, вертя в руке пустой стакан.
   - Ты чертова ведьма.
   Это было не  оскорбление,  а  просто  констатация  факта,  совершенно
объективного и очевидного.
   Иона приняла ее, не переменившись в лице. Она смотрела  на  него  так
пристально, что в конце концов Кой подумал, а на него ли она смотрит.
   - Кто это - Торпедист Тукуман?
   - Его уже нет.
   - Кто был Торпедист Тукуман?
   О, господи, подумал Кой. Выдержанная. Умная.
   Дьявольски умная. И снова положил руки на стол, посмеиваясь почти что
про  себя.  Горьким  смехом,  который  развеял  его  злость,  как  ветер
разгоняет облака.
   Посмотрев  на  нее,  он  опять  увидел  ее  глаза,  но  выражение  их
изменилось. Она тоже улыбалась, но без  малейшего"  сарказма.  Это  была
искренняя улыбка.
   Я вовсе не хотела тебя обидеть, моряк. И в глубине души  он  понимал,
что так оно и есть, она не хотела его обидеть.  Он  попросил  официантку
принести ему голубого джина и сделал вид, будто вспоминает - ему  самому
на память сразу же пришел  мультипликационный  Папай,  который  сидит  с
рюмкой и воскрешает  в  памяти  былые  приключения,  вспоминает  ночи  с
Оливойей и так далее. И поскольку Танжер хотела услышать что-то  в  этом
роде и спокойно ждала, а ему не нужно было ничего изобретать, все было у
него в памяти, он без малейшего усилия увидел самого себя, персонажа  из
мультика,  который  дергается  на  ниточке  голубого  джина,  сбегающего
струйкой ему в глотку. И он начал рассказывать про Торпедиста  Тукумана,
про "экипаж Сандерса",  про  железную  лошадку,  которую  они  украли  с
карусели в Новом Орлеане, про бар "У Аниты" в Гуайакиле и  "Счастливчика
Ландерса" в Кальао, про самый южный бордель в мире - бар  "Ла  Турка"  в
Ушуайе на Огненной Земле. И про драку в Копенгагене,  и  про  схватку  с
полицейскими в Триесте, когда Торпедист и галисиец Ньейра опять  сломали
челюсть жандарму, а потом дали деру, подхватив Коя под мышки, так что он
перебирал ногами в воздухе, но до судна они все-таки добрались в целости
и сохранности. И еще он рассказал Танжер - она ловила каждое его  слово,
вся подавшись вперед над  столом,  -  про  самую  фантастическую  драку,
подобной которой  никогда  на  свете  не  бывало:  в  Роттердаме  буксир
развозил моряков и докеров по судам и пирсам, и все они смирно сидели на
длинных банках, но вдруг  перепившийся  голландский  докер  свалился  на
Торпедиста Тукумана, и  драка  вспыхнула,  как  пороховая  бочка.  "Вива
Сапата!"  -  орал  галисиец  Ньейра,  -   и   восемь   десятков   сильно
нагрузившихся спиртным мужчин,  раздавая  кулачные  удары,  свалились  в
результате в трюм, Кой выбрался на палубу  глотнуть  воздуха,  Торпедист
Тукуман  изредка  высовывался  из  люка  и  отправлялся  назад,  в  гущу
сражения.  А  закончилось  все  таю  буксир   доставлял   в   совершенно
бессознательном состоянии изукрашенных синяками и  ссадинами  моряков  и
докеров, от которых на милю разило перегаром, точно на нужное судно  или
пирс, где и выгружал соответствующие тела, словно тюки с тряпьем.  Очень
похоже на то, как развозят пиццу, заказанную по телефону.
   Как пиццу, повторил Кой. И  умолк,  на  губах  его  блуждала  улыбка.
Танжер притихла, почти не  дышала,  точно  боялась  разрушить  карточный
домик.
   - Но что же изменилось, Кой?
   - Все. - Улыбка исчезла с  его  лица,  он  отхл