ую сумму, даже  если  продавать  их
оптом.
   А твоя подружка... Она-то это знает.
   - А если я не приму ваше предложение?
   Танжер прижимала  сумку  к  груди,  что-то  мужское  появилось  в  ее
профиле. Ничуть не удивлюсь, решил Кой,  если  у  нее  в  этой  сумке  -
пистолет.
   - Мы будем неотступно следовать за вами. - Огонек сигареты двигался в
такт словам,  которые  Палермо  произносил  бесстрастным  тоном,  словно
зачитывал инструкцию. - Район между мысом Гата и мысом Палое не так уж и
велик, и когда я узнаю, на каком судне  вы  находитесь,  я  воспользуюсь
вертолетом... Найду вас, так сказать, на месте преступления.
   И если  сочту,  что  мое  дело  проиграно,  вызову  патрульный  катер
береговой охраны.
   И  он  в  третий  раз  хохотнул,  как  запыхавшаяся  собака.  Вдалеке
срывались с неба звезды, словно падшие ангелы,  или  неприкаянные  души,
или же как ракеты на излете. Вот и я так же. Оставьте-ка и мне местечко.
   - Если я не в деле, - добавил Палермо, - у вас нет ни малейшего шанса
Учтите еще, что существует и физическое воздействие.
   Надолго повисло молчание, потом она сказала:
   - Вы меня пугаете.
   Испуганной она  вовсе  не  выглядела.  Слова  ее  упали  как  ледяная
сосулька и прозвучали  угрожающе.  Палермо  вынул  сигарету  изо  рта  и
посмотрел на Коя.
   - У нее есть характер, верно?  У  этой  лисицы  такой  характер,  что
ого-го-го. Теперь понятно, почему она так крепко ухватила тебя  за  яйца
Он снова затянулся, красный глазок разгорелся ярче. Ну  просто  молодец,
думал  Кой  чуть  ли  не  с  благодарностью,  редкий  умница  -   всегда
предоставляет Кою шанс  спустить  пар,  облегчает  ему  жизнь.  Все  еще
испытывая это теплое чувство, он  развернулся  и  заехал  ему  в  морду.
Палермо был значительно выше, и,  чтобы  не  дать  маху,  Кой  приподнял
локоть и со всей силой швырнул кулак вверх и наискось, впечатав  горящую
сигарету  ему  в  десну.  Услышал  справа  приглушенный  вскрик  Танжер,
пытавшейся его удержать, но в этот момент уже снова кинулся на Палермо и
вторым ударом бросил его спиной на балюстраду. Нет, не  хочу,  чтобы  ты
свалился в пропасть, сверкнуло у Коя в мозгу Не хочу  тебя  убивать,  не
порти мне игру, не падай. И Кой собрался было схватить его за  куртку  и
влепить ему по третьему разу,  но  так,  чтобы  Палермо  не  упал  через
балюстраду с диким криком "ааааааа", которым кончают свои дни  злодеи  в
кино; но к этому времени Палермо очухался и  пустил  в  ход  кулак.  Кой
почувствовал, как что-то взорвалось у него между левым ухом и затылком.
   Звезды небесные  и  вспышки  у  него  в  мозгу  перемешались.  Словно
смотришь в телескоп "Старфайндер"... Он запнулся и отшатнулся назад.
   - Кожел! - прошамкал Палермо. - Ну кожел!
   "Ж" вместо "з" означало, что Кою удалось прижечь ему десну сигаретой.
Это,  конечно,  могло  служить  некоторым   утешением;   но   пока   он,
покачиваясь,  пытался  удержать  равновесие,  послышался  топот   араба,
бегущего по бетонному покрытию, и Кой  понял,  что  вне  зависимости  от
дикции Палермо его шансы сводятся к нулю и перед ним самим вряд  ли  уже
станут вопросы артикуляции. ЗКВЧ: Закон катись все к  черту.  Он  набрал
воздуха в легкие, и, сгруппировавшись, снова бросился  на  Палермо,  как
ослепленный яростью бык. Если я опережу твоего арабского  придурка,  мы,
ей-богу, вместе грохнемся за балюстраду. А нет, так посмотрим, кто будет
смеяться последним.
   Не вышло. Кто бьет первым, бьет дважды, но пословица не уточняет, что
после первых двух ударов можно получить и двести. Араб  схватил  его  со
спины, Кой услышал, как тужурка  треснула  по  шву,  у  Палермо  хватило
времени приготовиться,  и  через  пару  секунд  Кой  безуспешно  пытался
вдохнуть воздух, стоя на коленях, с подбитым глазом,  звоном  в  ушах  и
шумом в голове. Он был в бешенстве на самого себя, на свои руки и  ноги,
которые отказывались слушаться его и делать  свое  дело.  Он  и  раз,  и
другой попытался вновь вступить в драку, но ничего не  получалось.  Меня
парализовало, думал он, эти козлы сделали из меня паралитика. Во рту был
такой вкус, словно он долго лизал ржавое железо.  Он  сплюнул,  понимая,
что сплевывает кровь. Они меня сделали, как мудака последнего.
   Он плохо соображал, голова  кружилась.  Он  услышал  голос  Танжер  и
подумал: теперь ее очередь, бедная девочка. Он еще раз попытался встать,
чтобы помочь этой ведьме веснушчатой. Они и одежки ее не коснутся,  пока
он в состоянии сжать кулаки. Но беда в том, что ничего он не мог  сжать,
даже встать и  то  не  получалось,  лежал  навзничь,  как  боксер  после
нокаута. Но так просто он ее не оставит им,  Палермо  и  арабу;  хотя  в
своем роде  она  была  похлестче,  чем  они  оба,  вместе  взятые.  И  в
последнем, отчаянном и безнадежном порыве, подавляя стон,  он  встал  на
ноги. И тогда вспомнил о ноже Пилото,  полез  в  задний  карман  и,  как
кулачный боец перед схваткой, оглядел противников и публику. Оба  мужика
стояли рядом и смотрели на Танжер,  которая  застыла  у  балюстрады.  Не
двигались и они, словно что-то вдруг приковало к себе их  внимание.  Кой
здоровым глазом пригляделся и понял, что неподдельный их интерес  вызван
предметом, который Танжер держала в руке, словно демонстрируя  им.  Мне,
видно, совсем хреново: этот предмет, отливавший  металлическим  блеском,
был очень  похож  -  только  похож,  ведь  такое  все-таки  трудно  себе
представить - на большой и весьма опасный пистолет.

***

   Она ничего не сказала, пока они не проехали уже безлюдную в это время
ротонду напротив Трафальгарского кладбища. Во всяком случае, не  сказала
ничего Кою, поскольку не к нему были обращены те несколько слов, которые
она произнесла наверху,  когда  вместе  с  ним  направлялась  к  машине,
оставив у  балюстрады  парочку  -  ну  просто  вифлеемские  пастушки,  -
окаменевшую при виде железки, которую Танжер в конце концов  положила  в
сумку, явно испытывая сожаление. Это твоя вина, сообщила она Кою, как бы
информируя его, а не упрекая; она крутила руль и  переключала  скорости,
держа сумку на коленях, фары высвечивали крутые  повороты  на  спуске  с
горы Пеньон, а он кашлял, как чахоточные в  кино  -  кхе-кхе,  -  просто
Маргарита  Готье,  да  и  только,  и  несколько  капель  крови,  которая
сворачивалась у него во рту, пробили бумажную салфетку  и  оказались  на
ветровом стекле. Дикарь. Он дикарь, и все это было  не  нужно,  добавила
она. Это было совершенно ни к чему и вообще  лишь  осложнило  положение.
Кой только сердито  морщился,  насколько  позволяли  ушибы.  Что  же  до
окончания беседы, которую Танжер вела с Нино Палермо перед мрачной рожей
араба, не издавшего ни единого звука, то ее содержание свелось  к  тому,
что охотник за сокровищами обозвал Коя прихвостнем и  полным  психом,  а
она старалась погасить  чрезмерные  эмоции.  Кой  человек  импульсивный,
привык поступать по-своему и все такое прочее.
   - А вы, Палермо, дурак.
   Револьвер, "Магнум-357", тяжелая игрушка с коротким стволом,  которую
Кой никогда прежде не видел в руках у Танжер, помогла Палермо переварить
это, не слишком кривясь.  А  как  насчет  дела,  спросил  он.  Я  должна
подумать, сказала она. Затем последовало уточнение: пока  она  не  может
сказать ему ни да, ни нет. Тогда Палермо, который вроде бы  вновь  обрел
способность произносить все буквы алфавита, очень далеко послал ее и  ее
мамашу. Именно так - ее  и  ее  мамашу.  На  сей  раз  он  действительно
разозлился. И ты, сучка, меня не обведешь вокруг  пальца,  идя  ва-банк,
рявкнул он, что полностью,  хотя  и  безмолвно,  было  одобрено  арабом.
Сказать такое в двух метрах от карманной пушки, заряженной шестью пулями
размером с желудь, не каждый может, это почти  благородный  поступок.  И
Кой,  еще  оглушенный  и  с  разбитой  физиономией,  оценил  его   почти
рефлекторно, из чувства мужской  солидарности.  Я  сообщу  вам  о  своем
решении, очень корректно сказала она, впечатление было такое, будто  она
в жизни и мухи не обидела и вообще никогда не держала в руках эту жуткую
игрушку. Кой вспомнил слова Палермо: она из тех, кто кусает  исподтишка.
Танжер держала восемьсот граммов железа, не целясь,  в  опущенной  руке,
дулом вниз, с  чуть  ли  не  разочарованным  видом;  и  это  конечно  же
выглядело гораздо более естественно, чем если бы она копировала  приемы,
виденные в телевизионных детективах.
   Я вам сообщу, состоялся договор или нет. Будьте  любезны,  дайте  мне
несколько дней на размышление.
   И Палермо, который, конечно, снова не поверил ей  -  если  он  вообще
хоть когда-нибудь верил  ей,  -  разразился  сверхвиртуозно  закрученной
бранью, с  барочными  пассажами  совершенно  средиземноморского  пошиба,
выдающими  его  мальтийское  происхождение.   Мягче   всего   прозвучало
высказывание о том, что ее свихнутому моряку надо обрезать все по  самое
не могу. Этот шедевр сквернословия плыл за ней по воздуху, когда  они  с
Танжер шли к "рено" - а перед этим  она  положила  руку  ему  на  плечо,
спросила, как он себя чувствует, и в ответ получила невнятное рычание.
   - Как дерьмо последнее, - сказал он, когда  Танжер  задала  ему  этот
вопрос во второй раз, уже сидя за рулем.  И  вдруг  вся  ее  серьезность
куда-то делась,  и  она  расхохоталась.  Расхохоталась,  как  мальчишка,
весело, будто от радости; он ужасно удивился и посмотрел здоровым глазом
на ее профиль, освещенный отблесками фар.
   - Ты невероятный тип, - сказала наконец она. - Практически ты все мне
испортил, но ты тип невероятный. - Она снова рассмеялась, будто бы  даже
с восхищением, и посмотрела на него с явной симпатией. - Иногда  я  даже
думаю, что мне нравится смотреть, как ты дерешься.
   Из-за отблесков фар глаза ее светились, как сталь, но - как  сталь  в
лучах  солнца.  Она  сняла  руку  с   рычага   переключения   скоростей.
Дотронулась до шеи Коя. Тыльной  стороной.  Провела  по  ней  косточками
пальцев, потом  коснулась  подбородка,  небритого,  с  синяками.  Словно
приласкала. Кой, в полном изнеможении,  плохо  соображая,  откинулся  на
подголовник. Он ощущал нежное тепло там, где она держала  руку,  и  там,
где, как нас учат телесериалы, находится сердце. И если бы  не  разбитые
губы, он улыбался бы как дитя.

***

   Отдав швартовы, "Карпанта" медленно отошла от причала. Сначала палуба
парусника, неподвижно стоявшего среди отблесков  огней  в  воде,  слегка
задрожала, когда машина прибавила оборотов,  потом  Пилото,  стоявший  у
руля, дал малый вперед.
   Фонари порта поплыли назад, сначала медленно, потом быстрее, так  как
"Карпанта" набирала скорость, устремляясь в  открытое  море  и  оставляя
позади рассыпанные вдоль берега залива буи огней Линеа-де-ла-Консепсьон,
завода в Сан-Роке и  города  Альхесираса.  Кой  свернул  носовой  конец,
закрепил как следует бухту  и  направился  в  кокпит,  придерживаясь  за
ванты, так как теперь, когда они  вышли  из  порта,  началась  небольшая
килевая качка.
   Огни Гибралтара еще освещали  "Карпанту",  очерчивая  силуэт  Пилото,
стоявшего за штурвалом; скулы его и  подбородок  снизу  были  подсвечены
красноватым  светом  от  нактоуза,   где   стрелка   компаса   понемногу
отклонялась к югу.
   Кой с наслаждением вдыхал ветер, в  нем  уже  чувствовалась  близость
открытого моря. С самого первого раза,  стоило  ему  ступить  на  палубу
корабля, он всегда испытывал ощущение такого  глубокого  покоя,  которое
было очень похоже на счастье. Земля оставалась позади, и все, в  чем  он
мог нуждаться, было при  нем,  вписываясь  в  ограниченное  пространство
судна. В море, думал он, все мое ношу с собой, как  улитка  свой  домик,
как путешественник свой рюкзак. Нескольких литров  бензина  и  машинного
масла, парусов и подходящего ветра достаточно было для того, чтобы  все,
имевшее значение на суше, стало  не  важным,  не  существенным.  Голоса,
шумы, люди, запахи, тирания минутной стрелки  утрачивали  всякий  смысл.
Отойти подальше от берега, оставив его за кормой, - вот что было главной
целью. Вездесущее, грозное и колдовское море  растворяло  в  себе  муки,
жгучие желания, душевные связи, ненависть и надежду, все это отдалялось,
казалось лишенным смысла, поскольку в море человек становится эгоистом и
поглощен лишь самим собой.  И  кое-что  невыносимое  на  суше  -  мысли,
разлуки,  утраты  -  в  море  перенести  можно.  Море  -  самое  сильное
обезболивающее, и Кой видел, как  люди,  которые  на  суше  лишились  бы
навеки рассудка и душевного покоя, на борту корабля сумели пережить свои
трагедии. Ветер, волнение, качка, координаты, курс, суточный  переход  -
только эти слова имеют значение в море. И правда, что истинная свобода -
единственная возможная свобода, истинный мир Божий - начинаются  в  пяти
милях от берега.
   - Все в порядке, Пилото?
   - Все в порядке. Через полчаса обогнем мыс Европа  На  юте,  рядом  с
развевающимся на ветру флагом, не шевелясь стояла Танжер  и  глядела  на
остающиеся позади огни. Она придерживалась за бакштаг и смотрела  вверх,
на самую вершину темной массы Пеньон,  словно  не  могла  оторваться  от
того, что ее тревожило, или, быть  может,  от  того,  с  чем  не  хотела
расставаться. Теперь нос "Карпанты" смотрел прямо  на  юг,  по  бакборту
уходили вдаль гирлянды огней главного порта, корабли, пришвартованные  у
пирсов, и узкий черный силуэт проблескового (каждые две секунды) маяка в
южном доке.
   Пилото лавировал, чтобы обойти большого "купца", стоявшего на  якоре,
потом выставил машину  на  две  с  половиной  тысячи  оборотов.  Стрелка
электронного лага в нактоузе показала пять узлов, и килевая качка  стала
заметнее. Кой спустился в  каюту,  включил  радиостанцию  "Sailor  VHF",
настроился на 9-й и 16-й каналы и вышел на ют, к Танжер.  След,  который
оставляла "Карпанта" на воде, словно фосфоресцировал в  свете  кормового
огня - А ведь Палермо прав, - сказал Кой.
   - Не зли меня, - ответила она.
   И ничего больше не сказала. Она не отводила глаз от  огромной  темной
скалы, нависавшей над городом, как таящая угрозу туча.
   - При желании он легко с нами разделается, - продолжал Кой. -  И  он,
при его-то возможностях, действительно может найти "Деи Глорию" сам. Его
предложение...
   - Послушай, - она обернулась к нему, силуэт ее четко вырисовывался на
фоне огней, уплывающих вдаль по левому борту. - Всю  работу  сделала  я,
пойми же ты это наконец. И "Деи Глория" - моя.
   - Наша. Это наш корабль. Твой, мой. - Кой  показал  на  Пилото.  -  А
теперь и его.
   Танжер, видимо, обдумывала его слова, а потом сказала:
   - Конечно. Он должен заниматься своим делом, ты - своим... Но Палермо
не ваше дело.
   - Когда возникнут осложнения, Палермо станет нашим общим делом.
   - Осложнения чуть было не вызвал ты. Ты и твои мужские  инстинкты.  -
Она усмехнулась, но невесело, а выражения лица ее Кой разглядеть не мог.
- Ты словно нарываешься на то, чтобы тебе попортили физиономию.
   Ну-ну, подумал он. ЗКП: Закон кнута и пряника.
   Сейчас  ты,  красавица  моя,  уже  не  улыбаешься  мне,  не   гладишь
подбородок. Не тот  момент.  Сейчас  ты  успокоилась,  начала  думать  и
обнаружила, что мои выходки нарушают твои планы.
   - Пусть так, - вот и все, что он ответил ей, а потом прибавил:
   - Ты ведь думаешь, что можешь управлять всеми, верно?
   - Думаю, я отлично знаю, что делаю.
   Она опять смотрела на темную громаду Пеньон.
   Кой тоже посмотрел туда. Внизу на склоне горы  он  заметил  маленькую
синюю вспышку, а чуть выше - красноватые  отблески,  словно  там  что-то
горело.
   Вот бы араб вылетел с шоссе, и милая парочка сейчас бы жарилась  там,
как мясо на костре, помечтал Кой.
   -  А  пистолет?  -  Произнося  это  слово,  он  ощутил,  как  в  душе
зашевелилась злость. - Нельзя же вот так запросто ходить с пистолетом.
   - Как видишь, можно.
   В поисках подходящего ответа Кой потер подбитый глаз и  посмотрел  на
светящийся след "Карпанты". Поначалу он было решил, что  этому  предмету
самая дорога через борт и в воду.  Плюх.  Не  нравились  ему  пистолеты,
винтовки и вообще оружие.
   И  ножи  тоже  не  нравились,  хотя  "Вичард"  Пилото,   так   и   не
употребленный им в дело, еще лежал в заднем кармане  джинсов.  Тот,  кто
носит с собой  такие  штуки,  имеет  совершенно  определенное  намерение
дырявить, вонзать, перерезать. А это означает, что человек этот  напуган
до смерти или совсем уж дурного нрава.
   - Из-за оружия, - сказал он громко, - всегда возникают проблемы.
   -  А  иногда  оно  их  решает,  особенно  если  человек  ведет   себя
по-идиотски.
   Укусила все-таки. Он повернулся к ней.
   - Послушай, ты как-то сказала, что тебе  нравится,  когда  я  лезу  в
драку.
   - Я это сказала?
   В сиянии света уже далекого  города  и  отражения  кормового  огня  в
кильватере он увидел, что между кончиками растрепанных ветром волос губы
ее изогнулись в улыбке. И Кой ощутил,  что  злость  его  перемешалась  с
множеством совсем других чувств.
   - Спокойно, - рассмеялась она, - в тебя я не собираюсь стрелять.

***

   На траверзе по левому борту уже виден был южный маяк  -  пять  секунд
огонь, пять секунд темнота. В открытом море килевая качка  усилилась,  и
на   мачте,   едва   освещенные    слабым    светом    топового    огня,
свидетельствующего о том, что у "Карпанты" имеется мотор, то опускались,
то поднимались еле живые флюгер и вертушка  анемометра,  так  как  ветра
практически не было. Кой по  привычке  прикинул  расстояние  до  берега,
потом бросил взгляд бакштаг со штирборта, где большой торговый  корабль,
который раньше шел на них с оста, уже находился в открытом море. Положив
руки на штурвал - классическое колесо с шестью шпагами, диаметром  почти
метр, расположенное в кокпите позади маленькой рубки с лобовым стеклом и
парусиновым навесом,  -  Пилото  понемногу  менял  галс,  поворачивая  к
востоку, уголком глаза не теряя из виду огонь маяка. Кою  не  надо  было
смотреть  на  репитер  гирокомпаса,  светящийся  в  нактоузе   рядом   с
автопрокладчиком, лагом и эхолотом, чтобы знать - они находятся на 36°6'
северной  широты  и  5°20'  западной  долготы.  Он  слишком  много   раз
прокладывал курс на этот маяк или от него на морских картах - на четырех
картах Британского адмиралтейства  и  двух  испанских,  -  чтобы  забыть
координаты мыса Европа.
   - Как она тебе? - спросил он Пилото.
   Он больше не смотрел на нее. Она так и стояла на корме, придерживаясь
за штаги, созерцая черную гору, которая все  больше  удалялась  от  них.
Пилото ответил не сразу. Кой не знал, то ли он обдумывает ответ,  то  ли
сознательно его оттягивает.
   - Наверное, - сказал Пилото наконец, - ты знаешь, что делаешь.
   Кой в темноте скривил губы.
   - Я тебя спрашиваю не о себе, Пилото. Я спрашиваю про нее.
   - Она из тех, про кого рассказывают в море,  когда  они  остаются  на
берегу.
   Кой чуть было не сказал то, что и так само собой  разумелось:  она-то
не осталась на берегу. Он мог бы еще и добавить:  про  таких,  как  она,
моряки рассказывают в кубрике или на баке, причем неизвестно, правда это
или выдумки. Она из тех, которых якобы знавали - или знаем - мы все,  не
важно, в каком порту. Это вертелось  у  Коя  на  кончике  языка,  но  он
удержался.  Вместо  этого  он  поднял   глаза   к   темному   небу   над
покачивающейся грот-мачтой. Большая часть  звезд  должна  была  бы  быть
видна, но их затмевали огни близкого берега.
   - Могут возникнуть проблемы, Пилото.
   Тот не ответил.  Он  перебирал  шпаги  по  одной,  выправляя  курс  и
поглядывая на береговую линию.
   Только через некоторое время он наклонил голову, словно посмотрел  на
показания лота.
   - В море проблемы бывают всегда, - сказал он.
   - В нашем случае не только море будет тому причиной.
   На сей раз в молчании Пилоте чувствовалась тревога.
   - Мы рискуем потерять "Карпанту"?
   - Не думаю, что до этого дойдет, - успокоил его Кой. - Я имею