таты и начал искать работу. Адвокатский  экзамен  он
сдал несколько лет назад в Вашингтоне,  округ  Колумбия.  Теперь  с  помощью
одного из дядей он пошел работать в корпорацию Селуина, в группу основателей
фондов. Шел 1985 год. В 1986-м  Алекс  обнаружил,  что  находится  в  центре
интересной ситуации: собирает деньги в фонд помощи никарагуанским контрас  и
для секретной операции в Иране, которую Белый дом пропагандировал в те годы.
Тогда за махинации при сборе денег для этих фондов кое-кто попал  в  газеты.
Хотя Селуин и другие были замешаны в этом деле не меньше.
   Как раз в то время Алекс встретил Ракель,  одного  из  секретарей  группы
Селуина. Она и  Алекс  начали  встречаться.  Через  месяц  они  переехали  в
маленькую квартиру в Джорджтауне. Алекс продолжал работать у Селуина.
   Прошло еще несколько месяцев, и Алекс  помимо  воли  стал  замечать,  что
собрано очень много денег для различных проектов, касавшихся  никарагуанских
контрас и  Ирана,  Но  сколько  бы  денег  ни  поступало,  борцам  вроде  бы
перепадало  все  меньше  и  меньше.  Создалась  любопытная   ситуация.   Все
совершалось под лозунгами патриотизма.  Однако  трудно  было  отделаться  от
впечатления, что некоторые люди делали на патриотизме очень большие деньги.
   Потом пришел 1987 год, и вдруг Иран и  никарагуанские  контрас  попали  в
газеты. Фонды помощи оказались связаны, их окрестили "Иран-Контрас", а  дело
получило название  "Ирангейт".  Кейси,  одному  из  шефов  проекта,  сделали
операцию на  мозге,  здоровье  к  нему  не  вернулось,  и  вскоре  он  умер.
Полковника  Оливера  Норта  застрелили.  Адмирал  Пойндекстер,  старший  над
Алексом, попал под подозрение. Многие попадали под подозрение еще  до  того,
как их выуживало правосудие.
   Алекс понимал, что его дни на этой работе сочтены. Фактически и дни фирмы
Селуина тоже.
   Именно тогда, в те финальные дни, Алекс увидел на  стене  роковые  слова,
как и в мифе предвещавшие гибель . Не требовалось много времени,  чтобы
сообразить: его начальство впуталось в дело, которое, каким  бы  благородным
ни казалось, когда его начинали, сейчас выглядит чертовски противозаконным.
   Расследование все шире и  шире  забрасывало  сеть,  и  в  нее  попадалось
множество мелкой рыбешки. Политика была такой же,  какой  бывает  всегда,  в
этом можете не сомневаться. К тюремному  заключению  собирались  приговорить
гораздо больше мелких рыбешек, чем крупных рыб. И Алекс очутился совсем не в
лучшем положении. Хотя и ни в чем не виноватый, он все же участвовал в общей
работе "Селуин Групп".
   Серьезными неприятностями грозило и доверие Селуина, который, узнав,  что
у Алекса есть счет в банке Швейцарии, время от  времени  переводил  на  него
деньги, собранные для контрас, или для того,  кто  их  получал  вместо  них.
Алекс от этих операций никакой выгоды не имел, но дело  выглядело  так,  что
могло заинтересовать следствие.
   Он обсудил положение с Ракель. Она через свои секретарские связи  узнала,
что следователи из офиса специального прокурора намерены заняться  проверкой
участия Алекса в сделках Селуина.
   - Нельзя сказать, что я не смог бы доказать свою невиновность, -  заметил
Алекс. - Я мог доказать, но это потребовало бы уйму времени  и  денег.  Хотя
главное было в другом. Пока  тянется  вся  эта  волокита,  мне  пришлось  бы
торчать в Вашингтоне. А вот этого выдержать я не мог.  Ты  же  знаешь  меня,
Хоб.
   Я кивнул. Этого я бы тоже не смог выдержать, если к тому же был  запасной
вариант.
   - И что ты сделал?
   - Я решил, что пора паковать вещи и уходить.  Фактически  похоже,  что  я
спохватился слишком поздно. До Ракель дошли  слухи,  что  мне  уже  выписана
повестка явиться на допрос. Я уехал в тот же вечер. Ракель  осталась,  чтобы
позаботиться о  разных  мелочах.  Избавиться  от  квартиры,  сдать  вещи  на
хранение и тому подобное. Предполагалось, что мы встретимся в Париже.
   - Эту часть я знаю, - кивнул я. - Но потом ты исчез.  Во  всяком  случае,
так сказала Ракель.
   - Да, я исчез, - согласился Алекс с веселой улыбкой. -  Или,  по  крайней
мере, казался исчезнувшим. Насколько знала  Ракель,  я  будто  сквозь  землю
провалился.
   Я опять кивнул.
   - А что случилось на самом деле?
   - Я на время скрылся из вида, - пояснил Алекс. - В тот момент лучшего  не
пришло в голову. Я услышал кое-что о Ракель, и это встревожило меня.
   - Что именно?
   - Похоже, она разговаривала с одним из следователей прокурора  по  особым
делам. Парнем по имени Романья. Наверно, ты видел его где-нибудь здесь.
   - Он где-то здесь, - кивнул я. - Но почему Ракель это сделала?
   - Она иногда ведет себя будто Женщина  из  Дома  Мормонов.  Ты  видел  ее
такую? - Алекс с мрачным видом долго смотрел на меня.
   - Да, когда она первый раз пришла ко мне в офис.
   - Иногда она делает странные вещи, Ракель. Знаешь, она и в самом деле  из
мормонов. А среди них вырастают люди с причудами.  Никогда  не  знаешь,  что
придет ей в голову, вдруг она решит, будто должна что-то сделать.  Возможно,
с ней все в порядке, а паранойя у меня. Но, по-моему, мне лучше убраться  из
Европы.
   - А что насчет Романья?
   - Я не знаю, есть ли у него ордер на мой арест. Но  он  крутится  слишком
близко, чтобы мой разум оставался в покое. Я решил пока все бросить, а потом
посмотрим, как обернется Дело.
   - Ты уже нагляделся вдоволь?
   - По-моему, да. Я созрел и готов к следующему шагу.
   - И какой это будет шаг?
   - Вот для этой части плана мне нужна твоя помощь.
   - Нет, - ответил я.
   - Хоб, ты только выслушай.
   Все тот же прежний Алекс. И я выслушал его. Все тот же прежний Хоб.

ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ

45. ЛЯ БУЛЬ

   Пожалуйста, не просите  меня  объяснить,  как  Алекс  перетащил  меня  из
таверны в центре Парижа, где мы что-то ели и что-то пили, на сиденье взятого
в аренду "Ситроена", который, оставив позади огни столицы, мчался по  темным
пригородам Парижа к побережью Атлантического океана. Должно быть, я сошел  с
ума. Алекс умел воздействовать на меня.  Это  не  та  дружба,  какой  бывает
добрая старая дружба. И так же, как у некоторых  других  мужчин,  у  которых
множество жен и взаимозаменяемые семьи, не спрашивайте у меня, кто для  меня
дороже - семья или друзья.
   Я чувствовал себя очень виноватым из-за того, что сидел рядом с Алексом в
"Ситроене", мчавшемся через ночь, будто мы и раньше много времени  проводили
вместе, из-за того, что смеялся его шуткам, будто привык это делать. Мы  оба
были немножко пьяны, и ландшафт был темный, огромный, пустой,  таинственный,
и,  насколько  хватало   глаз,   мы   были   единственными   представителями
человечества, Алекс и я под звездами Матери Ночи. Такой  я  сентиментальный,
застрелите меня
   Наконец мне удалось убедить себя, и не без оснований,  что  фактически  я
исполняю свои обязанности, сопровождаю Алекса, куда бы он не направлялся,  и
что я могу сообщить Ракель, моему работодателю (которая может быть в сговоре
с Романья) местонахождение Алекса. Конечно, я также расскажу и Алексу о том,
что мне придется сделать, чтобы он мог принять меры  предосторожности.  Черт
возьми, ведь в моем соглашении с  клиентом  не  говорится  о  том,  как  мне
поступить со старым приятелем.
   Алекс пообещал, что он все объяснит, и я позволил ему  вытащить  меня  из
безопасной таверны рядом с Пантеоном,  где  на  длинных  деревянных  скамьях
сидели студенты французских колледжей со своими кувшинами пива и где  бегали
с блюдами мидий и сине-черных перламутровых ракушек веселые потные официанты
в рубашках.

***

   Наконец мне удалось создать иллюзию, будто я все еще работаю для  Ракель,
моей клиентки, и мчусь через ночь с  Алексом  для  того,  чтобы  узнать  его
местонахождение и потом сообщить о нем  Ракель,  а  она,  вероятно,  сообщит
Романья. Только сначала я предупрежу Алекса, что собираюсь сказать ей
   Но, пожалуй, я и сам, черт возьми, не знал, о чем думал.  В  арендованном
"Ситроене" с откидным верхом продырявился глушитель, и я не мог слышать даже
собственных мыслей,  не  то  что  разговаривать  с  Алексом  и  понять,  что
происходит. Он, наверно, сам пробил дыру  в  глушителе,  чтобы  не  пришлось
разговаривать со мной. Никто ничего мне не говорит. Даже для  меня  это  уже
слишком. Хватит.
   - Алекс, - сказал я.
   - Что, дружище?
   - Останови где-нибудь машину.
   - Что случилось?
   - Нам надо поговорить.
   Он посмотрел на меня. Я посмотрел на него. Он понял.
   - Хорошо, дружище, -  согласился  он.  -  Кстати,  недалеко  отсюда  есть
симпатичный  маленький  ресторан,  совсем  близко  к  Анжеру.  Надо  сделать
перерыв.
   Он сделал, как я просил, но  ничем  не  поделился.  Я  всегда  восхищался
Алексом. Но это не обязательно означает, что я всегда буду делать то, что он
захочет.
   Я слишком поздно вспомнил, что у Алекса есть склонность к самым худшим  в
мире местам, где можно поесть. Лучше бы я подумал об этом до  того,  как  мы
свернули на стоянку машин возле маленькой гостиницы на шоссе номер 23 чуть к
югу от Ле Мана, тогда бы я съел больше мидий в Париже.
   Это был один из тех ресторанов с соломенной крышей, к которым всегда надо
подходить с подозрением. Так и вышло: оказался чрезмерно дорогим и с  плохой
едой, что редко бывает во Франции. Надо  отдать  должное  Алексу,  он  сумел
найти исключение из правила.
   Ладно, это преувеличение, видимо, там было не так уж плохо,  но  я  вдруг
вспомнил, что ни разу не поел прилично с тех пор, как приехал  в  Париж.  И,
буду откровенным, из-за этого я испытывал большое недовольство. А вы  бы  не
испытывали?
   Вам может показаться, что я выбрал довольно неподходящее место для  жалоб
- середину безумного броска к французскому взморью. Если быть точным,  к  Ля
Булю, расположенному в нескольких милях от не  очень  знаменитого  (если  не
считать удара немецких подводных лодок во время второй мировой войны)  порта
Сен-Назер. Но как есть, так и есть. Я  жалуюсь,  когда  доволен.  Хотя  я  и
согласился помочь Алексу,  движимый,  наверно,  каким-то  слепым  импульсом,
теперь я задумался. Я думал, и думал, и думал, и  потом  мысли  помчались  с
безумной скоростью.
   После  нескольких  чашек  скверного  кофе,  но  с  приемлемым   коньяком,
сопровождавшим его, я попросил Алекса объяснить, что за черт, что он  сейчас
делает и почему счел необходимым взять меня в это путешествие.
   - Все очень просто, - улыбнулся Алекс. - Я должен исчезнуть.
   - Ты уже это делал, помнишь?
   - В тот раз это была игра. Сейчас пришло время для настоящего.
   - О чем ты говоришь?
   - Хоб, они посадят меня в тюрьму. Эти люди, на  которых  я  работал.  Они
загнали меня в угол. Хотят все повесить на меня.
   - О чем ты говоришь?
   - О деле с пропавшими фондами для "Иран-Контрас".
   - Но разве они могут это сделать?
   - Они собираются заявить, будто я обжу лил их, перевел ключевые фонды  на
свой собственный счет. Мне не стоило позволять им использовать мой счет.  Но
я считал себя очень ловким. Короче, как бы то ни было, теперь  я  должен  на
несколько лет покинуть этот мир и дать делу шанс отстояться.
   - Покинуть? Куда? Как?
   - Старый фокус с опознанием.
   - Новый паспорт?
   - И все бумаги тоже. Я покидаю свою старую личность. Люди  с  которыми  я
должен встретиться, могут это устроить.
   - Это туда мы едем? Чтобы встретиться с какими-то фальсификаторами?
   - Это безопасно, - успокоил меня Алекс. - Но все же я немного  нервничаю.
Поэтому мне и нужно, чтобы ты поддерживал меня.
   - Зачем тебе вообще пачкаться, связываясь с какими-то жуликами? Если тебе
и правда нужны фальшивые бумаги, я найду надежного человека в Париже.
   - Эти парни делают первоклассные документы. У них есть именно то, что мне
нужно. Все пройдет нормально. Особенно когда они увидят, что я не один.
   Я замолчал и не смог удержаться от циничной мысли. Если Алекс надеется на
мою помощь в случае перестрелки, то он даже  не  представляет,  каким  будет
одиноким. Не знаю, что, по его мнению, делают частные детективы,  но  многие
из нас прекрасно обходятся  без  оружия,  как  бы  скучно  это  ни  казалось
читателям.
   - Ты имеешь в виду, что у тебя нет оружия?
   - Конечно, нет. За кого ты меня принимаешь? За разновидность гангстера?
   Алекс покачал головой,  вынул  что-то  из  кармана  и  постучал  по  моим
коленям. Штуковина была металлической и массивной. Не для моих колен.
   - Что ты делаешь? - чуть раздраженно спросил я.
   - Возьми, - посоветовал Алекс, - положи в карман.
   Я рассмотрел предмет под столом.  Он  вложил  мне  в  руку  большой,  еще
немного в масле автоматический пистолет.
   - Постой минутку... - начал я.
   - Хоб, вообще-то тебе не придется его использовать.
   - Проклятье, я и не собираюсь его  использовать.  Я  не  возьму.  Забирай
назад.
   Я протянул ему под столом пистолет.
   - Хоб, - попросил он, - пожалуйста, не устраивай сцены.
   - Проклятье, - фыркнул я, - забирай назад эту штуковину.
   - Хоб, послушай...
   - Нет, это ты послушай. Забирай назад эту Богом проклятую штуковину.
   - Я пытаюсь объяснить тебе, что заплачу две тысячи долларов только за то,
чтобы эта штуковина лежала у тебя в кармане.
   - Две тысячи долларов? - повторил я.
   - Да, я так сказал.
   - Только лежала, без использования?
   - Держи ее в руке и, если понадобится, покажи.
   - Две тысячи долларов? - опять повторил я. Он кивнул.
   - Сказать легко, - проворчал я.
   - Протяни руку под столом, - попросил он.
   - Подожди минуту,  -  сказал  я.  -  Мне  надо  освободить  ее  от  твоей
штуковины. - Я ухитрился всунуть тяжелый пистолет в карман пиджака,  где  он
лег невидимой шишкой и, наверно, оставит неотстирывающиеся полосы.  Потом  я
снова протянул под столом руку.
   - Пересчитай, - посоветовал Алекс и что-то передал мне.
   Это был конверт.
   Конверт, чем-то полный.
   Чем-то, толщиной с полдюйма.
   Я заглянул. Очаровательные французские тысячефранковые купюры. Я перебрал
их пальцами. Наверно, довольно близко к двум тысячам американских  долларов.
Я положил конверт в карман.
   - Теперь позволь объяснить тебе основные правила, -  начал  я.  -  Прежде
всего, я не собираюсь ни в кого стрелять. Не знаю, что ты  читал  о  частных
детективах, но мы перестрелок не устраиваем.
   - Не беспокойся, - повторил Алекс, -  пистолет  только  для  того,  чтобы
показать.
   - Он заряжен?
   - Конечно.
   - Почему, ведь его надо только показать?
   - Невозможно правдоподобно блефовать с  незаряженным  пистолетом.  Брось,
Хоб, давай лучше уедем отсюда.
   Мы  расплатились  и  забрались  в  "Ситроен"  Алекса.  Потом,   наращивая
скорость, помчались по темной дороге с высокими заборами с  каждой  стороны,
отгораживавшими низинную плоскую местность.
   - Какой следующий шаг?
   - Анжер.
   Мы были в сердце ничего на пути в никуда. Ужасное предзнаменование. Но  у
меня в кармане лежали неожиданные две тысячи долларов.

46. УДАР

   Примерно в полночь мы миновали Анжер.  Улицы  без  тротуаров,  вдоль  них
вытянулись плечом к плечу здания. Высокие узкие дома  с  крутыми  карнизами.
Прямоугольники кварталов, похожие на окаменевшие внутренности средневекового
чудовища. Европа - наше прошлое, мы должны возвращаться в него  и  время  от
времени эксгумировать, физически проникая в слои, ведущие  к  нашему  нутру.
Серые, коричневые и иногда вспыхивающие под светом звезд.
   Но тогда, проехав всего несколько  сотен  ярдов  по  спящему  городу,  мы
увидели указатель:  "Нант  -  Ренн  -  Лаваль".  Свернули  туда  и  миновали
пригороды и маленькие  городки  вдоль  берегов  Луары  -  Сен-Жорж-сюр-Луар,
Варад, Энсе-ни - и наконец въехали в Нант. Фирменное блюдо  этого  района  -
лягушачьи лапки, однако у нас не было времени остановиться и попробовать. Мы
продолжали следить за указателями на Ванн  и  Ренн.  Потом  по  двухполосной
дороге обогнули их, пробрались через множество строек и наконец оказались на
шоссе номер 165. Миль пятнадцать мы промчались по открытой местности и перед
самым Савенэ свернули на шоссе номер 171. Вскоре мы уже  катили  по  темному
промышленному центру Сен-Назера и, оставив его позади, дальше  к  маленькому
городу Ля Буль, всего в нескольких милях от Сен-Назера.
   Время приближалось к четырем утра. Мы  миновали  Ля  Буль,  нагромождение
бретонских домов, и выбрались на дорогу, идущую  вдоль  побережья.  В  конце
концов мы подъехали к Докам, расположенным почти у самого  устья  Луары,  но
защищенным с севера от Атлантического океана извилистым берегом.
   - Ты знаешь, как пользоваться  пистолетом?  -  Алекс  припарковал  машину
близко к докам и повернулся ко мне.
   Я вынул пистолет из  кармана  и  при  свете  маленького  фонарика  Алекса
осмотрел его. Это был  автоматический  "браунинг"  45-го  калибра.  Я  плохо
помнил, как действует предохранитель. Как я уже говорил, стрельба -  не  мое
хобби и мне удавалось большую часть времени вполне прилично  жить,  обходясь
без нее. Минуту или две Алекс наблюдал за моими неловкими  попытками,  потом
взял у меня "браунинг".
   - Вот так, - сказал он, вынимая обойму и вкладывая ее в гнездо  барабана.
Он показал мне, как снова вставить обойму  зажать  патрон  и  как  действует
предохранитель. Наконец он вернул мне пистолет.
   - "Браунинг" на предохранителе, - пояснил он, - чтобы выстрелить,  оттяни
курок вниз. Потом подними, прицелься и нажми. Вот и все.
   - Поскольку я не собираюсь ни в кого  стрелять,  -  проворчал  я,  -  мне
вообще-то и не надо знать всю эту чепуху.
   - Хоб, в роли частного детектива ты пустое место. Я плачу тебе две тысячи
долларов за то, чтобы ты выглядел опасным.  Или  хотя  бы  компетентным.  По
крайней мере, ты мог бы внимательно меня слушать,  когда  я  показываю,  как
работает эта штуковина.
   - Ладно, - буркнул я, взял пистолет и повторил все манипуляции Алекса.  В
конце концов, раз уж я занялся детективным бизнесом, то надо  быть  готовым.
Никогда не знаешь, какого рода умения могут тебе пригодиться.
   - Готов? - через несколько минут спросил Алекс.
   - Не сомневайся, готов, - подтвердил я. Если быть совершенно откровенным,
никакого безграничного энтузиазма я не испытывал. Только две тысячи долларов
во французской валюте несколько подкрепляли меня.  Кроме  того,  мне  всегда
нравился Алекс, а теперь был шанс помочь ему удрать.
   Мы вышли из машины и пошли к докам.  Ярдов  через  двадцать  Алекс  нашел
место встречи: пристань, принадлежавшую фирме "Морские  перевозки.  Дюпон  и
сыновья". Ворота оказались  незапертыми,  так  что  мы  вошли  без  труда  и
направились к главному зданию, обошли его и очутились у моря
   Возле причалов. Мы продолжали свой  путь,  пока  не  подошли  к  длинному
пирсу, уходившему в воду. В дальнем его конце  горел  яркий  свет,  и  Алекс
объяснил, что именно там должна произойти смена его личности.
   - Хоб, - обратился он ко мне, - мне надо, чтобы  ты  оставался  здесь,  в
стороне. Только никому не позволяй пройти на пирс.
   - А что мне делать, если кто-нибудь попытается?
   - Скажи, чтобы убирались к черту, и все.
   Мне это не нравилось, но что я мог поделать?  Я  нашел  высокую  железную
бочку с дизельным топливом и скорчился за  ней.  Алекс  вытащил  из  кармана
маленький револьвер, по-моему, 32-го калибра, проверил затвор, посмотрел  на
меня и сказал:
   - Пожелай мне удачи, старина. Повернулся и зашагал по пирсу.
   Еще до того, как он ушел, я услышал в море тарахтение  лодочного  мотора,
совсем близко к пирсу. И прежде чем Алекс дошел до яркого света, я  уже  мог
различить очертания судна, черное пятно на фоне умеренно серой темноты  неба
и воды. Сгусток черноты прижался к причалу, не зажигая огней.
   Я видел силуэт Алекса, стоявшего далеко в море у конца пирса.
   Судно заскрежетало, ткнувшись  в  пирс.  Я  вынул  "браунинг"  и  снял  с
предохранителя, хотя все еще не собирался его  использовать.  Но  оставаться
беззаботным было вовсе неразумно.
   Двое мужчин п