,  от
четвертой... И так все время!
   - Плохо дело, - сказал Питер,  отметив,  что,  когда  О.  А.  выходит  из
ступора, он немедленно впадает в истерику. - Должно быть, это сильно  мешает
тебе сосредоточиться...
   - Это ты мне рассказываешь? - взвизгнул О. А.,  перекрыв  гул  голосов  в
кофейне.
   - Вот что я тебе скажу, - продолжал Питер. - Поостынь-ка малость. Я  тебе
найду кого-нибудь вместо морской свинки.
   - А это не опасно?
   - Это куда безопаснее, чем то,  что  ты  делаешь  теперь.  Питер  сдержал
слово. В тот же вечер он пришел  к  О.  А.  и  привел  с  собой  коренастого
молодого человека, судя по внешности  -  японца,  подстриженного  ежиком,  с
открытым и честным лицом.
   - Это Ирито Мутинами. Мой старый приятель с Ибицы.  Мужчины  пожали  друг
другу руки.
   - Я там был в шестидесятом  и  шестьдесят  первом,  -  сообщил  Ирито.  -
Класснейшее место! Какие девочки! Какие наркотики! Не, мужик, там  круто!  А
вы там бывали?
   - Только одно лето, в семьдесят четвертом, - ответил О. А.
   Одного лета,  конечно,  маловато,  но  и  этого  было  достаточно,  чтобы
присоединиться к клубу любителей Ибицы. Они поговорили об общих знакомых,  о
пляжах, где загорали,  о  ресторанах,  в  которых  обедали,  о  девочках,  с
которыми оба имели дело, - короче, обменялись воспоминаниями, как и подобает
безутешным изгнанникам. Оба остались чрезвычайно довольны друг другом.
   -  Я  рассказал  Ирито,  как  обстоят  дела,  -  сказал  Питер.  -  Он  с
удовольствием  будет  испытывать  на  себе  твои  наркотики.  Живет   он   в
Чайнатауне, так что ему будет удобно ездить к тебе и поглощать твои изделия.
Об оплате я позабочусь.
   - Отлично, отлично, - сказал О. А., но из честности счел нужным добавить:
   - Ирито, я надеюсь, вы понимаете, во что ввязываетесь?
   - Зовите меня Томом. Меня  дома  так  зовут.  Мужики,  но  это  ж  круто!
Пробовать на себе крутые наркотики да еще деньги за это получать!  Слушайте,
да я бы сам за такое еще приплатил, если надо! Это ж прям как в сказке!  Как
там у Хайяма? "Скажи, виноторговец, что ты купишь ценней того,  что  нам  ты
продаешь?" В смысле, это ведь то же самое!
   - Вы японец? - спросил О. А.
   - Иммигрант в третьем поколении.
   - А нельзя ли спросить, почему вы живете в Чайнатауне?
   - Мне повезло найти  однокомнатную  квартирку  на  Клинтон-стрит.  Слышь,
мужик, там кругом рестораны, где кормят, как в раю! Прям как в сказке!
   - А местные вас не трогают? Ирито, он же Том, пожал плечами.
   - С чего им меня трогать-то? Я для них просто еще один иностранец.
   - Можете начать прямо сегодня? - спросил О. А.
   - Да хоть сейчас!
   - Том, это может оказаться не так круто, как вы думаете.
   - Без проблем. С ломкой я как-нибудь справлюсь.
   - Ну, я пошел, - сказал Питер, вставая. - Похоже, эту проблему мы решили.
Я с тобой еще свяжусь, О. А.
   Питер  ушел.  О.  А.  сходил  в  лабораторию  и  вернулся  с   пробиркой,
наполненной вязкой голубой жидкостью.
   - А как она называется? - спросил Ирито,  приподнимая  пробирку  и  глядя
сквозь нее на свет.
   - Пока никак. Это просто "проба-342А".
   - Классное название! - сказал Ирито. - Мне уже нравится.
   Так и пошло. Теперь, когда у О. А. появился Ирито в качестве  испытателя,
химику сделалось куда проще жить. Ирито был из тех  почитателей  наркотиков,
про кого говорят, что они любят играть в прятки со смертью. Когда  он  ловил
кайф,  ему  это  нравилось.  Когда  наступала  ломка,  его  это   забавляло.
Единственное условие, которое поставил ему О. А., - не  употреблять  никаких
других наркотиков и алкоголя,  чтобы  не  путать  результаты  опытов.  Ирито
отказался от своей марихуаны с некоторой неохотой. Она здорово помогала  ему
в изучении бухгалтерского дела в Нью-Йоркском университете. Но он пообещал и
сдержал слово. Как потом оказалось, Ирито прекрасно обошелся без  марихуаны.
Плоды трудов О. А. доставили ему немало головокружительных часов,  некоторые
из которых были приятными и все - исключительно интересными.

Глава 10

   Жертвенные одеяния Хобу понравились. Его  облачили  в  них  вскоре  после
того, как Питер удалился, клянясь, что он сделал бы все, что в его силах, но
решительно не знает, что можно сделать. Почитатели Хоба принесли ему  чистые
брюки, рубашку и длинную куртку, все из отличного японского крепа. Когда  он
оделся, его окропили алым сандалом и киноварью и надели на шею  гирлянду  из
бархатцев.
   Хоб так заинтересовался рассказом  Питера,  что  совсем  забыл,  что  ему
предстоит важное дело. Но ведь и бог может быть рассеянным, не правда ли? На
самом деле, у кого на это больше права, чем у бога?  Однако  когда  вернулся
Селим, Хоб вспомнил о своем деле.
   Невысокий, подвижный индус переоделся в длинное одеяние и  надел  тюрбан.
Он привел с собой двоих спутников, тоже в тюрбанах.  Они  проводили  Хоба  в
маленькую прихожую, сказали, что скоро вернутся за ним, низко поклонились  и
вышли, тихонько прикрыв за собой дверь.
   Хоб увидел открытое окно. Он подошел  к  нему  и  вдохнул  полной  грудью
свежий воздух. Внизу находилась покатая крыша.  Как  легко  было  бы  сейчас
выпрыгнуть на крышу, спуститься по водосточной трубе и скрыться в лесу!  Обо
всем они позаботились, а вот такую мелочь упустили!  В  делах  людей  всегда
так. Люди стараются предусмотреть все и обязательно о  чем-нибудь  забывают.
Хоб выглянул в окно, потом закрыл его и запер на задвижку.  Чтобы  он,  бог,
сбежал? Нет, он не хотел бы пропустить того, что будет сейчас, ни за что  на
свете!
   Он немного посидел в медитации. И, когда за  ним  пришли,  был  полностью
готов.
   Хоб знал, что пришло время обряда, и с нетерпением ждал  его  начала.  Он
был весь проникнут древним религиозным чувством. Добровольная жертва! В наше
время такое нечасто увидишь.
   Стараясь ступать по земле, а не парить над  головами  своих  спутников  -
хотя ему бы это ничего не стоило, - Хоб вслед за Селимом и  еще  несколькими
людьми вышел из прихожей, прошел по коридору к двери,  за  которой  оказался
еще один коридор, и наконец очутился в большом зале, похожем  на  аудиторию.
Зал был наполнен молящимися. Одни мужчины. Примерно половина из них, сидящие
по одну сторону, были индусами в белых одеяниях и белых тюрбанах. По  другую
сторону расположились по большей части европейцы или латиноамериканцы, все в
деловых костюмах. Они  сидели  на  складных  стульях,  разделившись  на  две
группы, точно родственники жениха и невесты на свадьбе.
   Когда Хоб вошел, раздались аплодисменты. Хоб кивал,  шагая  через  зал  к
маленькому  возвышению  впереди.  Он  кивал   дружески,   хотя   и   чуточку
снисходительно - ибо он  уже  решил,  что  будет  не  каким-нибудь  суровым,
надменным божеством, а  милостивым  и  дружественным  богом,  который  готов
сделать все для своего народа. Селим шагал рядом,  чуть  позади,  у  правого
локтя, как и положено главному служителю культа.
   Селим запел какой-то гимн, и прочие люди в тюрбанах подхватили напев. Это
был низкий, монотонный антифон, прерывавшийся речитативом, во время которого
начинал говорить сам Хоб, голосом звонким и  величественным,  подобным  гулу
бронзового гонга, произнося  слова  нового,  неведомого  языка,  которым  он
обучит их позднее, когда возродится.
   По одну сторону возвышения  стоял  длинный  и  низкий  мраморный  алтарь,
застеленный белоснежным руном.  Поверх  руна  лежал  длинный  нож  с  черным
клинком, которому и  предстояло  совершить  заклание.  Висящий  над  алтарем
прожектор заливал его белым сиянием. Хоб знал, что его место - на алтаре. Он
подошел к нему - и все затаили дыхание. Разглядывая алтарь, Хоб увидел,  что
мрамор покрыт искусной резьбой и выглядит очень древним.  Резьба  изображала
две фигуры по сторонам чего-то вроде  древа  жизни.  Фигуры  были  выполнены
рельефно, выступали из камня, в то время как древо, напротив, было  вырезано
бороздками. Хоб не сразу понял, почему это так. Потом сообразил, что канавки
эти должны служить кровостоком, что по  ним  стечет  его  кровь,  когда  его
принесут в жертву. Он с радостью увидел, что внизу стоит подобающий сосуд из
оникса. Ни одна капля его драгоценной крови не пропадет втуне.
   Теперь к нему присоединились юные  прислужники  в  элегантных  темно-алых
плащах с капюшонами, с кадилами, в  которых  курились  благовония.  Ладан  и
мирра - именно то, что нужно! Нет, в синагоге, куда  раньше  захаживал  Хоб,
было совсем не так! Ароматный дым клубами восходил к потолку.
   В зале было темно - не совсем темно, а скорее сумрачно. Когда глаза  Хоба
привыкли к полумраку, он узрел за спинами поющих  прислужников  целое  стадо
фантастических животных: львы с  телом  зебры,  носороги  со  змеями  вместо
ног... Как же называются эти  твари?  Химеры!  Химеры  -  это  символические
существа, и современная наука утверждает, что их не бывает и быть не  может.
Много она понимает, эта наука! Вот же они!
   Его всеведение сообщило ему, что в течение многих  веков  на  земле  жили
самые разные твари: не одни только люди и животные, но и химеры, и, конечно,
духи и боги. Хобу было приятно сознавать, что его добровольное  согласие  на
эту жертву поможет вновь вызвать к жизни древних богов.
   А сцена продолжала меняться. Это было чудесно, хотя и  слегка  сбивало  с
толку.  Пейзажи,  которые  могли  бы  принадлежать  кисти  Дали,   сменялись
зданиями, которые мог бы построить Гауди. По правую руку от себя Хоб  увидел
открытый гроб. Гроб был пуст. Хоб сперва удивился,  потом  понял,  что  этот
гроб - для него. Туда они положат  его  тело  после  того,  как  принесут  в
жертву. Его тело - но не его самого: ведь он умереть не может. Расставшись с
прежним телом, он просто тотчас же создаст себе новое.
   Еще раз оглядев зал, Хоб увидел новое зрелище, которое поначалу озадачило
его, так что он даже подумал, не галлюцинации ли это. Но,  конечно,  это  не
могли быть галлюцинации. По залу шло что-то плоское. Ходячая камбала!  А  за
ней шел теленок о двух головах, одна из  которых  жалобно  мычала,  призывая
матку, а другая тупо глазела на пухлого гермафродита, который вел теленка на
веревке.
   Короче, это были всякие чудеса,  кои  можно  увидеть  только  на  берегах
Ганга. И это не могло не радовать.
   Потом к нему подошел человек в золотом головном уборе искусной работы.
   - Готов ли ты? - спросил он. Это был Селим.
   - Всегда готов! - беспечно ответил  Хоб.  Он  понимал,  что  ему  следует
относиться к делу серьезнее, но это было не так-то просто - очень уж  хорошо
ему было, очень уж забавным казалось все вокруг. Хоб только надеялся, что не
испортит им всю церемонию своей заратустрианской легкостью.
   Люди принялись мягко подталкивать его к алтарю.  Наконец-то!  Пришел  его
час! Когда Хоб оказался у самого алтаря, ему надавили на плечи. Вот  глупцы!
Им всего-то и было нужно - сказать, чтобы он  преклонил  колени.  Он  так  и
сделал и опустил голову туда, куда  ему  указали.  Теперь  все  готово.  Хоб
понял, как они собираются  все  устроить.  Ему  надо  будет  только  поднять
голову, и кто-то перережет ему горло этим длинным, острым, извилистым ножом.
"Как  тушеное  мясо!"  -  подумал  Хоб,  и  с  трудом  удержался,  чтобы  не
захихикать.
   Зазвучала музыка. Странно, никакого оркестра он не видел. Быть может, они
сидят где-то  за  стенкой.  Восточная  мелодия  -  пение  флейт  и  перезвон
колокольчиков. А может,  это  вообще  запись...  Пение  молящихся  перекрыло
оркестр, делаясь все громче. Мелодии Хоб разобрать не мог.
   Потом вперед вышла жрица и взяла в руки нож с черным  клинком.  На  жрице
была  маска  птицы  -  что-то  вроде  коршуна,  -   топ-маечка,   украшенная
самоцветами,   и   газовые   шаровары,   собранные   у   щиколотки.    Очень
привлекательное тело, казавшееся ослепительно белым в  свете  прожектора.  И
вроде бы знакомое... Хоб протянул руку и осторожно снял маску. И не  слишком
удивился, узнав Аннабель.

Глава 11

   - Я же тебе говорила, что меня ждет действительно  высокое  положение!  -
заявила Аннабель. Маска чуть  размазала  ее  косметику,  но  она  все  равно
выглядела чудесно.
   - Я и понятия не имел, что  ты  об  этом!  -  ответил  Хоб.  Он  все  еще
улыбался, ни ему было уже не так  хорошо,  как  прежде.  На  самом  деле  он
начинал чувствовать себя чуточку странно.
   - Мне жаль, что это оказался ты, -.сказала  Аннабель.  -  Однако,  говоря
объективно, ты, как друг, мог бы порадоваться за меня! Быть верховной жрицей
новейшей в мире религии - это что-то, верно?
   - Твои папа с мамой могут тобой гордиться, - сказал Хоб. И тут из глубины
зала послышался чей-то возглас, звонкий и отчетливый:
   - Так нечестно! Я этого не потерплю!
   И на сцену поднялась еще одна женщина. Она тоже показалась Хобу знакомой.
   Это была Дэви, в длинном белом платье, с лицом разъяренным и решительным.
Следом за ней на сцену взбежал Питер. Он выглядел несчастным и  не  в  своей
тарелке.
   - Дэви, пожалуйста! - проблеял Питер.
   - Сукин сын! - ответила ему Дэви. - Ты ведь  мне  обещал,  что  верховной
жрицей буду я! Что тут делает эта английская сука?
   - А ну-ка погоди, сестренка! - сказала ей  Аннабель.  -  Мне  это  обещал
сеньор Арранке, а главный тут он. Это  все  вообще  стало  возможным  только
благодаря мне!
   - Благодаря  тебе?  А  хрен  в  жопу  не  хочешь?  -  отпарировала  Дэви,
продемонстрировав  блестящее  знание  английского,  почерпнутое  из  романов
Стивена Кинга. - И вообще, кто такой этот Арранке? Самый обычный преступник!
А я - дочь Селима, главного служителя культа, и жена создателя "сомы"!
   - А ну-ка все заткнитесь на минутку! - рявкнул Хоб голосом, сделавшим  бы
честь любому постовому полисмену. - По-моему, я тоже  имею  право  голоса  в
этом деле!
   Из аудитории послышались крики:
   - Пусть скажет жертва!
   - Послушайте, что скажет Фармакос!
   И тут наступил конец света:  задняя  дверь  отворилась,  и  в  зал  вошли
высокий англичанин и еще более высокий темнокожий человек.

Глава 12

   По рядам присутствующих пронесся недовольный ропот. В левой половине зала
сидели представители  исконных  служителей  культа  Кали.  Их  было  человек
семьдесят, и все они приехали из Индостана. Многие  из  них  вообще  впервые
покинули родимую Индию. Европа представлялась им странным, безбожным местом,
а Ибица, сердце сибаритского Средиземноморья, - самым безбожным из всех. Это
были серьезные
   Люди, по большей части - ультрарелигиозные брамины,  патриоты  Индостана,
недовольные сравнительно скромной ролью Индии на  международной  арене  и  в
особенности тем, что в индийской преступности  столь  заметную  роль  играют
криминальные группы других стран. Потому они и позволили Селиму втянуть себя
в это предприятие, где главную роль будут играть индусы -  первая  индийская
мафия с начала времен.
   Селим сделал это возможным, создав с помощью Питера единственный в  своем
роде  продукт  -  "сому",  царицу  наркотиков.  Но  ему  пришлось  пойти  на
компромисс. Чтобы вывести  "сому"  на  международную  арену,  чтобы  она  не
осталась всего лишь местной экзотикой, как кват в Йемене или  необработанный
лист коки в Перу и Боливии,  ему  пришлось  заключить  пакт  с  иностранными
криминальными элементами.
   И эти последние, сидящие в правой половине зала, сделались  равноправными
участниками обрядов в честь богини Кали.
   Их было пятьдесят  семь  -  матерых  преступников,  съехавшихся  со  всей
Европы, из Штатов, из  Латинской  Америки  и  из  Азии.  Всем  им  очень  не
нравилась необходимость подчиняться старым картелям по торговле наркотиками,
существующим в их собственных странах, и они были готовы вступить в  союз  с
индусами, с их новым наркотиком, и пустить его в продажу в любой момент.
   Но две эти группы не питали особой любви друг к другу.
   Индусы считали европейцев отбросами  общества,  подонками,  не  сумевшими
преуспеть у себя дома.
   Европейцы   считали   индусов   замшелыми   традиционалистами,    которым
посчастливилось наткнуться на золотую  жилу  -  а  теперь  они  рассчитывают
воспользоваться чужим опытом и предприимчивостью, чтобы разбогатеть.
   Враждебность между двумя группами постепенно нарастала. Когда  у  них  на
глазах две женщины, европейка  и  индианка,  в  самый  торжественный  момент
перегрызлись из-за черного ножа, напряжение сделалось близким к взрыву.
   И последней каплей послужило неожиданное появление двух мужчин,  высокого
краснощекого англичанина  с  львиным  лицом  и  рыжевато-русой  шевелюрой  и
высокого темнокожего воителя из Бразилии.
   И словно  бы  затем,  чтобы  сделать  эту  сцену  еще  более  загадочной,
англичанин запел. Никто из присутствующих не знал этой песни.  Единственным,
кто узнал напев, был, похоже, Хоб Дракониан, которого собирались принести  в
жертву. И песня запоздало подтолкнула его к действиям.
   Он уже достаточно протрезвел, чтобы сообразить, что бородатый  англичанин
- это Найджел, а высокий, худощавый темнокожий юноша рядом с ним - Этьен. Но
почему Найджел поет? И, еще важнее, - что именно он поет?
   Он сумел разобрать слова сквозь нарастающий шум - даже ссорящиеся женщины
на миг умолкли и прислушались. Что-то насчет того, что дом англичанина - это
его крепость...
   Песня, мелодия которой была ему  удивительно  знакома,  приводила  на  ум
мысль о героизме человека, одетого в хаки, перед  яростью  орд  фанатиков  в
тюрбанах и набедренных повязках, в  подземелье,  озаряемом  лишь  полыханием
факелов...
   Ну да, конечно! Это же песня  Кэри  Гранта  "Мой  дом  -  моя  крепость",
которую он поет в фильме "Гунга Дин", там, где орды служителей  культа  Кали
загнали его в ловушку в подземельях храма Кали, а он отвлек их,  чтобы  дать
Гунга Дину время бежать, предупредить полковника, чтобы тот привел отряд...
   Но почему Найджел ведет себя так по-дурацки?  И  Этьен  тоже!  Хобу  и  в
голову не пришло, что они оба тоже могли отведать "сомы".
   - Найджел! - окликнул Хоб.
   - Держись, старик! - ответил Найджел. - Помощь идет!
   - Полковник с отрядом?
   - Нет, лейтенант Новарро со своей верной гражданской гвардией!  Хватит  с
тебя и их.
   Тут Арранке, сидевший среди европейцев, вскочил на ноги.
   - Убейте его! - воскликнул он, указывая на Хоба.
   - Это жертва! - возразил Селим,  тоже  вставший  со  своего  места  среди
индусов. - Никто не смеет прикасаться к нему, кроме верховной жрицы!
   - Верховная жрица - это я! - воскликнула Дэви, вырывая нож у Аннабель.
   - Иди в жопу, сука! - взвыла Аннабель и вырвала нож обратно.
   - Верховной жрицей должна была быть моя дочь! - прогремел Селим.
   - Нет! Мои люди вложили в это свои деньги! Это работа для моей  подружки!
- прогремел в ответ Арранке.
   На миг все застыли. Получилось нечто вроде немой сцены. И Хоб  оценил  ее
по достоинству, несмотря на то что пик его блаженства уже миновал.
   В этом большом зале, с лампами, моргающими под потолком, точно блуждающие
огоньки; когда Аннабель и Дэви готовы были вцепиться друг  другу  в  глотки;
когда Найджел и Этьен с застывшим на лицах волчьим оскалом смотрели  в  лицо
многочисленной толпе; когда Хоб сорвал  свою  маску  и  вспомнил  наконец  о
самосохранении; когда Арранке и Селим замерли, уставясь друг на друга, точно
два попавших в ловушку ягуара в джунглях, где восходит огромная желтая луна,
а вдали слышится грохот  тамтамов;  когда  гости,  как  индусы,  приверженцы
традиций, так и насквозь современные космополиты, потянулись  к  пистолетам,
спрятанным под одеждой, - в этот миг, когда обстановка угрожала  взорваться,
точно бочка пороха, брошенная в жерло вулкана, не хватало  только  последней
искры.
   И Сильверио Варгас, быть может, невольно, бросил эту искру. Он вскочил со
своего стула рядом с верным Ваной и крикнул:
   - -Этьен! Иди сюда! Я выберусь отсюда!
   Он говорил по-португальски, но это было неважно. В  этот  миг  наивысшего
напряжения все его отлично поняли.
   Сейчас пришло вр