звычайно важного и весьма древнего.
   - Это правда? - спросил Хоб, поскольку Селим сделал  паузу,  явно  ожидая
ответной реплики.
   - Да. Я не  рассчитываю,  что  торговцы  наркотиками,  которых  мы  здесь
собрали, разбираются в подобных  вещах.  Но  мы,  члены  внутреннего  круга,
служители культа Кали, считаем главным именно этот аспект.
   - Все это очень интересно, - вежливо согласился Хоб. -  Однако  на  самом
деле мне больше всего хотелось бы знать, что вы собираетесь делать со мной?
   - Я именно к этому и веду, - ответил Селим. - Очевидно, никто  не  хочет,
чтобы вы путались под ногами во  время  открытия  отеля  и  при  последующей
торговле "сомой". Поэтому, по нашей просьбе, мистер Арранке передал вас нам.
Вы понадобитесь нам для торжественного обряда в честь бога Сомы.
   - А, это пожалуйста! - сказал Хоб. - Если вы  хотите,  чтобы  я  подержал
свечку или спел в хоре - у меня, кстати, довольно хороший голос, - я к вашим
услугам.
   - Нет, вам предназначена  значительно  более  высокая  роль.  Вам  знаком
греческий термин "фармакос"?
   - Кажется, я с ним не встречался, - сказал Хоб. -  Это  вроде  бы  значит
"почетный гость"?
   - Отчасти да. Слово  это  греческое,  но  сам  обычай  пришел  из  Индии.
Буквально это означает "священная жертва".
   Хоб улыбнулся, давая понять, что оценил шутку. Но Селим не улыбался.  Его
лицо оставалось серьезным, и он смотрел на Хоба с легкой жалостью.
   - Поверьте мне, - сказал Хоб, - в жертвенные  тельцы  я  не  гожусь.  Мои
вопли испортят всю торжественность обряда.
   - Ну что вы, заставлять вас никто и не думает! - возразил Селим. - Жертва
должна быть добровольной,
   - Тогда я тем более не гожусь, - сказал Хоб.
   Селим нажал кнопку под столом. Дверь  открылась,  и  вошли  двое  высоких
мужчин. Они подошли к Хобу и крепко взяли его под руки.  Селим  открыл  ящик
стола и достал блестящий шприц, наполненный зеленоватой жидкостью.
   - Обычно "сому" принимают орально, - сказал Селим. -  Но  это  когда  она
используется для развлечения. При инъекциях эффект куда сильнее.
   -  Нет!  -  взвыл  Хоб.  Наверно,  можно  было  бы  выдумать   что-нибудь
пооригинальнее, но Хобу было некогда. Селим воткнул иголку ему в  предплечье
и медленно ввел наркотик. Потом отступил  назад,  и  двое  мужчин  отпустили
Хоба.
   - А теперь, - сказал Селим, - вам, наверное, стоит вздремнуть. У нас есть
еще немного  времени  до  начала  церемонии.  Возможно,  вам  еще  захочется
перекусить...
   - По доброй воле я на это не пойду! - выкрикнул Хоб.
   - Если вы действительно откажетесь, когда придет время, - ответил  Селим,
- мы попробуем придумать что-нибудь другое.
   Хоб не нашелся, что ответить.  Комната  поплыла  у  него  перед  глазами.
Вспыхнули  огоньки,  и  Хоб  услышал  пение  невероятно  низкого  органа.  И
отрубился.

Глава 8

   Когда Хоб пришел в себя, он обнаружил, что с ним  произошла  удивительная
метаморфоза. Он сделался богом. Ничего приятнее он  в  жизни  не  испытывал.
Наручники с него кто-то снял. Что ж, это избавило его от  труда  просочиться
сквозь них. Он поднялся - или, точнее, взлетел на ноги. Взлетел не спеша,  с
достоинством. Тело его на вид осталось прежним, но Хоб знал, что теперь  оно
сделалось потрясающе мощным и гибким. В центре его существа,  в  том  месте,
которое  древние  греки  называли  thumos  ,   вместо
внутренностей появился компактный, но мощный генератор. Он был  способен  не
только вырабатывать неограниченное количество энергии, но и  преобразовывать
пищу в самые потрясающие субстанции.
   Как там назвал его этот глупец, Селим? Pharmakos! Воистину  так!  Он  был
"фармакосом", ибо его "тумос", эта машина, гудящая от переполняющей ее мощи,
способна  была  создать  бесчисленные  яды,  наркотики  и   фармацевтические
препараты, поднимающие настроение и придающие небывалую мощь разуму.
   Внимание  Хоба  переключилось  на  собственный  разум,   воспользовавшись
аполлоническим искусством самосозерцания. Хоб  сразу  понял,  что,  пока  он
спал, эта фармацевтическая фабрика в его теле непрерывно накачивала его мозг
всем, в чем он нуждался, чтобы начать работать на полную мощность. Например,
теперь Хоб мог мгновенно, молниеносно производить любые вычисления.  Сколько
будет  4442,112  умножить  на  122234,12?  Конечно,   4005686002311!   Проще
простого!  А  квадратный  корень  из  34456664?  456,22!  Ответы   приходили
немедленно. Даже проверять не надо Они верны просто потому, что ошибаться он
не может.
   Помимо огромных физических  и  интеллектуальных  способностей  Хоб  обрел
также огромное, невозмутимое блаженство богов. Ему  было  достаточно  просто
стоять здесь, в этой комнатушке, и созерцать себя - одно  это  даровало  ему
радость, какой он не ведал  никогда  прежде,  какой  не  ведал  ни  один  из
смертных! И эта радость принадлежала ему - не на час, не на день, не на год,
а навеки. Как хорошо говорится об этом в той старой песне!
   Хоб помнил, что его бывший друг Найджел и бывший знакомый Этьен захвачены
в плен. Они находятся в ситуации, которую мирские люди назвали  бы  опасной.
Но это все такие пустяки...  Он  обошел  комнату,  стараясь  не  взлетать  в
воздух. Настоящий бог должен быть сдержанным. И Хоб не собирался  подвергать
опасности свою божественную сущность какими-нибудь дурацкими выходками.
   Ведь у него есть важное дело. Эти добрые  люди,  служители  культа  Кали,
главным представителем которого является он сам, хотели, чтобы  он  стал  их
"фармакосом", их священной жертвой. И он с удовольствием сделает это, потому
что ведь это, в конце концов, празднество в его честь, лучшее празднество из
всех возможных.
   Они оказали ему высшую честь. Они хотят принести его в жертву.  Это  было
так любезно с их стороны, что вернуло ему веру  в  смертных.  Возможно,  они
назовут это убийством - но разве бог может умереть?
   Думать об этом было очень приятно, но у Хоба не было времени на  подобные
размышления, ибо его разуму представилось все то,  что  он  сможет  создать,
когда у него дойдут руки. Ибо теперь он понял, что является творцом по  сути
своей. В ушах у Него звучали отрывки великолепнейших симфоний  -  не  просто
симфоний,  а  целых  симфонических  циклов,  обладающих  таким  величием   и
глубиной, что бедняга Бетховен о таком и помыслить не мог.  Хоб  видел,  что
его таланты распространяются и на живопись.  Он  сможет  закончить  то,  что
начал  Рембрандт,  свершить  то,  к  чему  Микеланджело  лишь   подступался,
изобразить полностью то, на что Блейк только намекал.
   Ах, как приятно было размышлять обо всем этом,  жить,  по  словам  Шелли,
"как бард, который светом мысли скрыт, гимны шлет в просторы, будит тех, кто
спит, ждет  ли  их  надежда,  страх  ли  им  грозит"  . Бедный, глупый Шелли! Он, Хоб, сумеет осуществить эту его мечту и
сотворит стихи, которым и Шекспир позавидовал бы...
   Он не слышал, как отворилась дверь его комнатушки, но когда Хоб  внезапно
увидел перед собой человека, он не удивился. Ведь это он сам пожелал,  чтобы
этот человек явился сюда, чтобы он  находился  здесь  и  сейчас,  ибо  иного
времени нет и не будет.
   - Государь, - спросил человек, - как ты себя чувствуешь?
   - Хорошо! - ответил Хоб глубоким, звенящим голосом. - Очень хорошо, слуга
мой Селим.
   - Я так счастлив, господин мой!
   - Я знаю, что ты счастлив, Селим. И я тоже  счастлив,  ибо  счастье  бога
состоит в счастье, которое он дарует низшим существам, его окружающим.
   - Уберите это! - резко приказал Селим, и человек,  стоящий  позади  него,
сунул пистолет в карман и принялся рыться в поисках ручки.  -  Я  же  сказал
вам, что оружие не понадобится. Не так ли, государь?
   - Нуждается ли добрая воля в  принуждении?  -  ответил  Хоб  вопросом  на
вопрос и улыбнулся собственной тонкости.
   - И ручку тоже уберите, -  сказал  Селим.  -  Где  ваш  диктофон?  Нельзя
упустить ни одного слова из тех, что будут произнесены богом.  О  царь  мой,
как я рад видеть тебя таким!
   - Разве я мог  бы  быть  иным?  -  мягко  ответил  Хоб,  продолжая  сиять
лучезарной улыбкой. - Но скажи мне, не пришло ли время обряда?
   - Ты заговорил об этом собственными устами, о государь! Да, время близко.
Твои почитатели завершают последние приготовления. Алтарь уже готов, и скоро
можно будет начинать.
   - Тогда оставь меня и ступай завершать свои приготовления, - сказал  Хоб,
думая, сколь забавно будет после вспоминать о том, как его убили!  Помнится,
раньше его еще никто не убивал. Быть может,  это  именно  то,  чего  ему  не
хватает, чтобы сделаться полноценным богом.

Глава 9

   Хоб  снова  остался  один.  Ему  было  очень  хорошо.   Он   спокойно   и
сосредоточенно ожидал начала церемонии. Но он был готов ко всему. Бог всегда
готов к любым событиям. Поэтому он вовсе не удивился, когда дверь отворилась
и на пороге появился его приятель Питер Второй, торговец наркотиками.  Питер
оглянулся, вошел и закрыл за собой дверь.
   - Ах, Хоб! - сказал он. - Как это ужасно!
   - О чем ты? - спросил Хоб.
   - Да об этом  жертвоприношении!  Я  и  понятия  не  имел,  что  в  жертву
собираются приносить тебя. Мне только что сказали. Я-то думал, они обойдутся
петухом или козлом. Но они всерьез намерены сделать это. Какой ужас, Хоб!
   - В чем дело? - удивился Хоб. - Разве они намерены принести  в  жертву  и
тебя тоже?
   - Да нет, что ты!
   - Тогда что ты тут делаешь?
   - Ну, я ведь тоже участвую в обряде! - объяснил Питер. -  Можно  сказать,
что это жертвоприношение некоторым образом посвящено мне.  То  есть  не  мне
лично, а мне как представителю бога Сомы.
   - Довольно лестно, - сказал Хоб. - Как же  вышло,  что  они  избрали  для
этого именно тебя?
   - Ну, ты знаешь, я ведь некоторым образом и заварил всю эту кашу...
   Хоб ждал.
   - Это ведь я изобрел "сому", Хоб. Потому я и здесь.  Я,  если  можно  так
выразиться, отец-основатель этого культа в его  нынешнем  виде.  Но,  поверь
мне, я не предполагал, что дойдет до такого.
   - Как интересно, - сказал Хоб. - А я думал, что ты имеешь дело  только  с
гашишем.
   - Ну, раньше я специализировался только на гашише, - согласился Питер.  -
И гордился тем, что я - лучший торговец гашишем на острове, а  может,  и  во
всей Европе - если не во всем мире. Никто так не заботился о  качестве,  как
я.
   - Я знаю, - сказал Хоб. - У тебя была хорошая репутация.  Но  как  вышло,
что ты занялся "сомой"?
   - Это долгая история, - сказал Питер.
   - Ничего, у меня есть время.
   - Не знаю, много ли у нас времени до того, как они захотят начать.  Но  я
постараюсь покороче.
   Он  уселся  в  одно  из  кресел  и  слегка  охрипшим   голосом   принялся
рассказывать историю того, как он занялся "сомой".
   Питер ввязался в это дело в Карачи, в Пакистане, почти  за  два  года  до
того, как Ирито Мутинами скончался в Нью-Йорке, в Чайнатауне. Питер уехал  с
Ибицы в деловую поездку и направился сперва в Индию,  а  потом  в  Пакистан.
Обычно он получал гашиш из Марокко, но  в  последнее  время  тамошнее  сырье
перестало его устраивать. Питер был фанатиком своего  дела.  Он  использовал
только  сырье  высшего  качества  и  лично  наблюдал  за  последней  стадией
приготовления наркотика на своей ферме близ Джербы в Марокко. Однако в  этот
год качество марокканского гашиша  оставляло  желать  лучшего.  И  по  всему
Магрибу было то же самое.  И  Питер  решил  -  какого  черта!  Он  поедет  в
Пакистан, где выращивают самое лучшее сырье.
   Он встретился с Гасаном, своим старым знакомым, торговцем гашишем, Б  его
уютном доме в предместье Карачи. Вдоль глинобитных стен стояли  охранники  с
автоматами, что создавало ощущение надежности,  столь  важное  для  торговли
наркотиками. Питер с Гасаном сидели в окруженном высокой стеной саду Гасана,
курили изумительный гашиш, доступный лишь торговцам,  через  кальян,  как  и
полагается Прекрасные и соблазнительные  женщины  приносили  им  подносы  со
сладостями, ледяной шербет и настоящий индийский чай.
   Они обсуждали возросшие сложности торговли наркотиками. Как  хорошо  было
несколько лет назад! Это было занятие для  истинных  джентльменов.  Семейное
ремесло, переходящее из поколения в поколение. А теперь?
   - Чем будет заниматься мой сын? - вопрошал Гасан. - Я лично  не  стал  бы
советовать  ему  перенимать  мое  дело.  Это  начинает  становиться  слишком
опасным. Всякие чужаки со стороны постоянно норовят пробиться  и  расчистить
себе место.
   Питер кивнул, слегка убаюканный привычной, давно приевшейся темой.
   - Да, друг мой, у нас с тобой  дело  налажено,  но  все  грозит  рухнуть.
Становится опасно. Нас вытесняют. Все захватили триады и прочие  мафии.  Вот
если бы завести свое дело, в котором не  участвовал  бы  никто,  кроме  нас!
Что-то чисто свое.
   - Ах, - вздохнул Гасан, - если бы у нас была "сома"!
   - А что это такое? - поинтересовался Питер.
   - "Сома" - главный  наркотик  древности  у  индоевропейских  народов.  Он
упоминается в Упанишадах. Был даже специальный бог Сомы.
   - А что с ней сталось?
   -  Секрет  был  утрачен  несколько  тысячелетий  назад.  Но  пока  "сома"
существовала, равных ей не было.
   - А никто не пытался ее восстановить? - спросил Питер.
   - Насколько мне известно, нет, - ответил Гасан.
   - А почему бы не попробовать? Нам ведь известен требуемый эффект! Не вижу
причин, почему нельзя синтезировать "сому" или нечто, ей подобное.
   - А ты мог бы? Питер пожал плечами.
   - Возможно. Но на это потребуется уйма денег. Придется снять лабораторию,
найти толкового биохимика... При нынешнем уровне науки мы  вполне  могли  бы
попробовать.
   Через несколько дней Гасан свел Питера с Селимом.
   Селим был индусом: хрупкий, темноглазый бомбеец, с  усами,  загибающимися
кверху на концах. Судя по тому, как обхаживал его  Гасан,  Питер  догадался,
что Селим, должно быть, важная шишка.
   Завершив обычный обмен любезностями, Селим перешел к делу.
   - Мой друг Гасан сказал, что вы считаете возможным создать "сому".
   - Я сказал - может быть, - уточнил Питер. -  Заранее  никогда  ничего  не
известно.  И  обойдется  это  очень  дорого.  Лаборатория,  мое   жалованье,
жалованье биохимику, прочие расходы...
   - Предположим, мы можем себе это позволить, - сказал Селим. - Согласитесь
ли вы попробовать?
   - Ну да, конечно, мне было бы очень интересно. Но вы должны понимать, что
риск потерпеть неудачу очень велик.
   - Если вы обещаете сделать все, что в ваших силах,  -  ответил  Селим,  -
остальное меня мало волнует. Я могу одолжить  вам  необходимую  сумму.  Если
ваше предприятие окажется чистой химерой, я просто спишу  ее  со  счетов.  И
разойдемся без обид, как говорят у вас в Америке.
   - Вы хотите подписать контракт?
   -  Я  не  вижу  смысла   подписывать   контракт   там,   где   результаты
непредсказуемы. Наше соглашение будет устным, и основывается оно на том, что
мы понимаем, чего хотим. Но прежде всего мне нужно знать, чего хотите вы. Вы
действительно желаете попробовать?
   - Очень хотелось бы, - сказал Питер.
   - Мне придется послать с вами одного человека. Чисто из предосторожности,
понимаете ли.
   - Да, пожалуйста, - сказал Питер. - А кто он?
   - Не он, а она. Моя дочь, Дэви.
   Когда Питер впервые встретился с ней два месяца спустя на Ибице,  он  тут
же потерял голову.
   Вот так все и началось. О. А. Клайн вышел на сцену только полгода спустя,
когда Питер ненадолго вернулся в Нью-Йорк.
   Первым делом он  навестил  своего  старого  приятеля  по  колледжу,  Отто
Альберта Клайна, или просто О. А., как тот предпочитал себя называть.
   Они встретились в двухуровневой квартире О. А. в Тинеке, штат Нью-Джерси.
О. А. растолстел и оброс очками.  Его  жена,  Мэрилин,  оказалась  сухопарой
филологиней, которая неохотно сидела дома с двумя детишками,  шести  и  семи
лет, а по вечерам вела курс английской литературы в Тинекском  муниципальном
колледже. В молодости О. А. был толковым парнем. Но таких, как он, было пруд
пруди. Административными талантами он не обладал. Поэтому  лучшее,  что  ему
удалось найти, была  унылая  работа  в  заводской  лаборатории,  где  О.  А.
проверял качество синтетического волокна - монотонное занятие, которое могла
бы выполнять и обезьяна.
   Когда Мэрилин отправилась исполнять  свой  долг  перед  обществом,  Питер
приступил к делу.
   - А наркотиками ты больше не занимаешься?
   Бывали времена, когда О. А. был выдающимся подпольным химиком.
   - Нет, - ответил О. А. - Но  с  удовольствием  бы  взялся.  Питер  описал
свойства "сомы", как о них рассказывается в литературе: ощущаешь себя богом,
не теряя при этом связи с реальностью, не имеет последствий ни для тела,  ни
для разума, не создает привыкания, порождает  прилив  энергии,  не  вызывает
спада настроения и ломки, и, самое главное, никаких  геморроев  с  властями,
потому что в ней не используется ни  одного  из  компонентов,  которые  наше
унылое общество запрещает употреблять.
   - Звучит классно, - согласился О. А. - А что, разве есть такой наркотик?
   - Пока нету. Я предлагаю его создать.
   О. А. отнесся к делу скептически, пока  Питер  не  упомянул,  сколько  он
может заплатить: семьдесят тысяч в год для начала, плюс оплата всех расходов
и доля в доходах от нового (то  есть  хорошо  забытого  старого)  наркотика,
когда - если - он будет создан.
   - Звучит классно, - сказал О. А. - И на сколько лет вы рассчитываете?
   - На год, - ответил Питер. - За год ты должен  сделать  хоть  что-нибудь.
Если мы с моими партнерами сможем это использовать, мы  удвоим  плату.  Если
нет - а за год это должно стать ясно, - что ж, тогда разойдемся без обид.
   - Год - это немного, - заметил О. А. - Мне потребуется полгода только  на
то, чтобы организовать лабораторию,  просмотреть  необходимую  литературу  и
взяться за дело.
   - Ну, пусть будет полтора года.
   - Пусть будет два.
   - Два так два, - согласился Питер. Денежки-то все равно не его, а Селима.
   Потом взялись за устройство лаборатории. О. А.  нужно  было  хорошее  или
хотя  бы  удовлетворительное  прикрытие.  Лучше  всего  купить  какое-нибудь
существующее мелкое предприятие, из тех, что недавно откинули копыта и  идут
за бесценок. Пришлось посоветоваться с Мэрилин. Мэрилин было  сказано,  'что
О. А. поручено воспроизвести  существующую  пищевую  добавку,  чтобы  обойти
патент. Если он сумеет воссоздать эту  добавку,  ее  приобретет  швейцарская
фирма, которая сейчас платит бешеные деньги за оригинальный продукт. Мэрилин
подумала, что дельце с душком, но, похоже, все  законно.  К  тому  же  такие
деньги... Это позволит ей бросить работу в колледже и целиком посвятить себя
дописыванию давно заброшенного романа о  еврейской  девочке,  которая  росла
среди китайцев в маленьком городишке в Южной Каролине.
   - Ну, как дела? -  осведомился  Питер  Второй  пять  месяцев  спустя.  Он
вернулся с Ибицы, чтобы посмотреть, как продвигается дело у О. А. Вид  у  О.
А. был замученный. Глаза красные, как у кролика.  Он  проявлял  всевозможные
признаки нервного расстройства - только что крокодильчиков на себе не ловил.
   - Похоже, что-то наклевывается, - сообщил О. А. -  Результаты  последнего
опыта весьма многообещающие.
   - Ты скверно выглядишь, - заметил Питер. - Ты ни на что не подсел?
   О. А. хрипло расхохотался.
   - А ты как думал? Должен же я на ком-то проверять все  то,  что  получаю?
Мэрилин я просить не могу. На детях испытывать - невозможно. Не давать же  в
газете объявление - мол, приглашаю добровольцев для испытаний нового крутого
наркотика на стадии разработки! Приходится проверять на себе.
   - И голос у тебя какой-то странный...
   - Ну да, конечно! А ты чего ждал? Это ведь тебе не "сома"! Ее еще создать
надо. А тем временем мне приходится испытывать  всю  ту  дрянь,  которая  не
работает - или работает, но имеет мощные побочные эффекты: от одной -  дикая
головная боль, от другой сердце скачет, от третьей конечности  леденеют