гостиной стоял стеклянный кофейный столик, заваленный наркотиками:
флакончиками кокаина, пластиковыми пакетиками  с  марихуаной,  пузырьками  с
разнообразнейшими пилюлями. Тут же находился неизбежный  оникс  с  полосками
белого порошка, золотая  бритва  и  золотая  нюхалка.  А  также  хрустальный
графин, наполненный  прозрачной  жидкостью  -  возможно,  водой,  -  и  пара
бокалов.
   - Это риталин, - сказал Макс, показывая на пилюли, - на случай, если тебе
надо сгладить эффект, а это  перкодан.  Вот  эти  маленькие  зелененькие,  с
дырочками - мексиканская  разновидность  валиума,  а  вот  эти,  забыл,  как
называются, но, в общем, бразильский вид кваалюдина.
   - Макс, межгород! - окликнула из другой комнаты Дорри.
   - Наслаждайся, - сказал  Макс  и  вышел.  Оставшись  в  одиночестве,  Хоб
разобрал чемодан, напевая под нос  и  внезапно  ощутив  себя  очень  хорошо.
Повесив вещи в гардероб, устроил перерывчик, чтобы принять  еще  дозу-другую
марафетика. Затем уселся на кушетку. И вдруг почувствовал  себя  не  так  уж
хорошо.
   Но все равно, несмотря на это, принял  еще  понюшку,  притом  крупную,  и
начал  названивать  по  телефону   в   виде   Микки   Мауса,   стоявшему   у
дивана-кровати.
   Полчаса спустя он уже позвонил всем знакомым и полузнакомым из  Нью-Йорка
и окрестностей, кого  только  смог  припомнить.  Большинство  отсутствовало.
Имевшиеся в наличии сочувствия не проявили. Я бы с радостью, Хоб, но  сейчас
такой сумасшедший период. Пять звонков, и ни единого  цента.  Срок  traspaso
приходится на 15 июля. Сегодня 19  июня.  Постучав,  в  комнату  Хоба  вошел
Келли.
   - Мне надобно забросить Макса  к  Шрайберу,  он  запаздывает  на  встречу
Вернется, как  только  сможет.  Говорит,  чувствуйте  себя  как  дома  Вы  в
порядке?
   - Да уж.
   - Вам нехорошо?
   - Чуточку не по себе.
   - Думаю, не привычный вы к этому дерьму, - указал Келли на кокаин. - Вот,
примите вот это, враз оклемаетесь.
   Вытряхнув из пузырька  пурпурную  в  золотистую  крапинку  пилюлю,  Келли
вручил ее Хобу и налил из графина воды в бокал.
   Привычка - вторая натура; Хоб  проглотил  пилюлю,  даже  не  задумываясь.
Потом спросил:
   - А чего вы мне дали-то?
   - Да просто спазмолитическое. Корейская формула. До скорого, парень.
   Келли ушел.
   А Хоб задумался о том, следовало ли принимать пилюлю. Однако  через  пару
секунд лицо его расплылось в улыбке. Боль ушла. Стянув кроссовки, он  прилег
на диван. На расстоянии вытянутой руки стояла стереосистема, и  Хоб  включил
ее. Комнату наполнила умиротворяющая музыка.
   Откинувшись на спинку, он прикрыл глаза. Пора подремать.

Глава 10

   Перед нами прекрасный старый дом из выветрившегося камня,  прямоугольный,
с элегантными пропорциями,  основанными  на  золотом  сечении.  Классический
средиземноморский облик. Во  дворе  виноградная  лоза.  За  домом  мы  видим
узенькую синюю  полоску  Средиземного  моря.  Раннее  утро,  воздух  свеж  и
прохладен Открытые двустворчатые двери, очень высокие  и  широкие,  ведут  в
сумрачное помещение. Это комната с коричневатым  бетонным  полом  и  высокой
соломенной кровлей. Это гостиная той фазенды Хоба, где он жил до К’ан Поэта.
Сбоку выцветший, но дорогой персидский ковер. У одной стены низкая  кушетка,
покрытая шерстяным покрывалом с вопиюще ярким, дисгармонирующим рисунком  На
кушетке спят две кошки. Рядом с кушеткой большой невысокий кованый бронзовый
столик овальной формы. На столике высится  трехфутовый  кальян,  а  рядом  -
пластмассовая пепельница, украшенная логотипом отеля "Браун", Лондон. Вокруг
стола три неудобных с виду набивных кресла веселенькой расцветки сгрудились,
будто трое хулиганов в красных бархатных  костюмах,  получивших  по  пуле  в
живот. Комнату освещают две керосиновых лампы Аладдина из липовой бронзы,  с
матовыми стеклянными абажурами, украшенными крохотными синими васильками.
   Слева лестница, ведущая к застекленной  двустворчатой  двери.  За  ней  -
кабинет Хоба. В кабинете, за некрашеным фанерным  столом,  сидит  Хоб  перед
большой механической пишущей машинкой "Олимпия".  Стол  как  попало  завален
стопками бумаги. Хоб лихорадочно печатает.
   Снизу доносится  голос.  Это  Кейт,  только  что  вышедшая  из  кухни,  -
двадцатидвухлетняя  и   очень   симпатичная,   с   ниспадающими   на   спину
светло-русыми волосами - прямо-таки воплощение поколения цветов.
   Кейт: "Обед готов!"
   Хоб: "Сейчас подойду. Надо только выработать листаж".
   Кейт: "Сколько страниц сегодня?"
   Хоб: "Двенадцать. Уже заканчиваю".
   Он  снова  утыкается  взглядом  в  машинку  и  продолжает  печатать.   Мы
приближаемся и заглядываем ему через плечо. Он печатает: "Настало время всем
добрым людям прийти на помощь Хобу Дракониану". Снова и снова. Мы видим, что
и другие страницы несут то же послание.
   Сцена  затуманивается,  уходит  в  затемнение,  выходит  из   затемнения,
меняется. Мы свидетели чуда из чудес - снежного утра на Ибице.  Вилла  сияет
белизной на фоне слегка припорошенной снегом земли.  Миндальные  и  рожковые
деревья рисуются четкими силуэтами  на  фоне  блеклых  небес.  Все  выглядит
крайне нереальным. Хоб и Кейт уложили в машину - недорогой  "Ситроен-Диан-6"
- последние чемоданы. Лоза уже увяла, кошек нигде не видать. Машина, стоящая
у стены сада, так загружена багажом, что просела на рессорах.
   Хоб входит в дом и закрывает большие входные двери, после  чего  запирает
их литым железным ключом, весящим не меньше фунта. Сев в машину, Хоб и  Кейт
съезжают вниз по каменистому проселку на асфальтовую дорогу. По обе  стороны
возносятся холмы Ибицы, дивный библейский пейзаж,  пологие  склоны,  овцы  и
козы, сады, каменистая земля, невысокие каменные стены, каменные  фермерские
дома. Проехав милю, они сворачивают на проселок, подъезжают к дому и выходят
из машины. Их  встречает  супружеская  пара  -  судя  по  одежде,  испанские
крестьяне. Хоб возвращает ключ. Фермер  заходит  в  дом,  затем  выносит  на
пластмассовом подносе стаканчики и бутылку. Наполняет два стаканчика  вином.
Каждый пьет за здоровье остальных. Каждый обнимает  всех  остальных.  Хоб  и
Кейт идут к машине. Когда она отъезжает, испанская  чета  начинает  плакать.
Увидев это, Хоб с Кейт тоже не могут удержаться от слез. Они медленно едут к
порту Ибицы.
   - Вот и все, - говорит Кейт.
   - Все образуется, - говорит Хоб.
   - О, Хоб! Я так хочу тебя! - говорит Кейт.
   - А как же Найджел? - спрашивает Хоб.
   - Мне всего лишь надо сказать ему, что между нами все кончено. Но  ты  на
этот раз серьезно, Хоб? Ты в самом деле покончил с бегствами?
   - Больше я тебя не покину, - обещает Хоб.
   Тут внезапно мы перебрасываемся к прежней сцене - большая  белая  фазенда
на крутом холме над главной дорогой на Фигуэрал. Камера дает панораму долины
Морна, затем мы видим, чуть ниже мерцающей светлой полоски моря  белый  край
пляжа Аква-Бланка.
   Невероятно, но стоит весна.  Кейт  одета  в  воздушное,  светлое  платье,
развевающееся на ветерке. Она улыбается. Ее медовые волосы  обрамляют  лицо.
Цветут крохотные весенние цветочки - маленькие ирисы, карликовые  орхидеи  и
ярко-алые маки. В недосягаемой вышине, под самым  куполом  бездонной  синевы
небес, плывут два-три легчайших облачка. Хоб  и  Кейт  стоят  близко-близко,
глядя друг другу в  глаза.  Вот  она,  кульминация,  постижение  невозможной
мечты.
   И тут мужской голос говорит:
   - Простите, сэр.

Глава 11

   Пако выскользнул из автомобиля, сунув  брезентовый  мешочек  Сантоса  под
рубашку-гуаябера ,
плиссированную спереди. Ноша немного растянула складки, но  Пако  не  придал
этому значения. Хоть он и щеголеват, когда есть такая возможность,  придирой
он никогда не был. К хорошей одежде Пако привык за последние пару лет, с тех
пор как дон Сантос привез его с семейной асиенды  в  провинции  Мателоса  на
восточной оконечности Сан-Исидро и водворил в нью-йоркское посольство.
   Пройдя в сторону центра по Седьмой, он перешел на  Восьмую,  добрался  до
Сорок первой улицы и вошел в здание Портовой администрации. Его чувства были
обострены до предела. Он готовился к этому моменту и был готов давным-давно.
Его роль тут мала, но жизненно важна. И  притом  он  понимал,  что  является
ключевым звеном в возрождении сан-исидрийской экономики. Да, он  и  люди,  с
которыми он работает, - Сантос и остальные на  родине  -  последняя  светлая
надежда сан-исидрийского народа, его  единственный  шанс  занять  место  под
ярким солнцем прогресса, принадлежащее ему по праву.
   Его  преподаватель  теории  экокатастроф  в  университете  Сан-Исидро   -
человек, которого слушали с пиететом, хотя заглазно и называли  его  Умберто
Д., - первым открыл Пако глаза на злосчастье, постигшее страны третьего мира
в силу неизбежной природы вещей.
   - Не позволяйте Америке и  России  одурачить  вас,  -  громогласно  вещал
Умберто Д. со своей кафедры в главной аудитории университета  Сан-Исидро.  -
Их идеологические баталии - лишь маскировка. Она скрывает то, ради чего идет
истинное сражение, а именно кто получит деньги  и  как  не  дать  их  больше
никому. Это игра в покер, друзья  мои,  и  малые  нации  будут  разорены.  В
Гарварде это называют экономической  теорией  покерного  стола.  Третий  мир
останется без гроша, а банк сорвет компания "Юнайтед фрут"  и  ей  подобные.
Лучшее, на что мы  можем  надеяться,  -  это  что  какая-нибудь  разлюбезная
международная компания построит тут место сборищ и трудоустроит наш народ  в
роли официантов. Тенденция неизбежная, если только мы сами не направим ее  в
противоположную сторону. - Тут он воздевал свою скрюченную руку  и  горестно
усмехался. - И эта задача - дать Сан-Исидро шанс - лежит  на  вас,  молодежи
нации.
   Денег  не  хватает  вечно.  Но  образование  имеет  наивысший  приоритет.
Плановики в Финансерии  рассчитали,  что  начиная  с  базиса  в  пару  сотен
миллионов долларов можно превратить университет Сан-Исидро  в  первоклассное
учебное заведение, а уж дальше все пойдет само  собой.  Поскольку  население
Сан-Исидро невелико, это позволит каждому взрослому жителю  острова  на  три
года, оплачиваемых правительством, уйти от прочих дел и за означенное  время
постичь  основы   современной   истории,   науки,   литературы,   искусства,
геополитики, математики, древних языков и так далее.
   - В будущем, - говорил профессор, - проблема выбора упростится.  Либо  вы
конструируете микросхемы, либо вы их  собираете.  Если  не  хватает  мозгов,
придется работать руками.
   Как же Сан-Исидро набраться мозгов? Благодаря учебе. А как  заплатить  за
учебу?
   Как сказал бы национальный герой американского народа Клинт Иствуд, Любым
Доступным Способом.
   Одна  из  магистралей  национального  роста  наметилась  весьма   быстро.
Сан-Исидро удобно расположен для торговли наркотиками. Это небольшой  остров
в Карибском море, в 170 милях от Барранкильи. Здесь есть  крупный  аэропорт,
не простаивающий благодаря тому, что служит большим перевалочным пунктом при
низких тарифах. Еще  один  источник  дохода  не  повредит,  а  сейчас  самое
подходящее  время.   Петля   шмонов   вокруг   колумбийских   поставок   все
затягивается.  Из  Медельина  прилетали   кое-какие   важные   люди,   чтобы
потолковать с президентом, доктором  Сачс-Альваресом.  В  результате  доктор
Сачс предложил десятипроцентную скидку  на  оптовые  поставки,  и  ему  было
позволено ввести на рынок собственный товар - Бледный Шарах  Сан-Исидро,  на
который возлагаются немалые надежды. Если все  пойдет  как  надо,  скоро  он
будет пользоваться высоким спросом у разборчивых потребителей наркотиков.
   Нелегкой ценой далось решение встать на путь  международных  преступлений
Сачсу - лютеранскому проповеднику, начавшему биографию в Штокхаузене, где он
работал портовым грузчиком, а на Сан-Исидро попал почти тридцать  лет  назад
по маршруту, включавшему долгое пребывание в Шанхае и еще более долгое  -  в
Американском  Самоа.  В  конце  концов  Сачс  поддался  искушению   улучшить
положение своего бедного, полуголодного, истерзанного пеллагрой  народа, спорящего с населением Гаити за последнюю
строчку в списке беднейших народов мира.
   Сан-Исидро гол как сокол. Остров лишился своих деревьев три века назад, а
его  бедная  полезными  ископаемыми  земля  используется  и  для   сельского
хозяйства, и для горных работ. Рыба в его водах выловлена  подчистую.  Никто
не хочет строить полупроводниковый завод в его убогих пригородах.  Пару  лет
назад  Всемирный  банк  ссудил  острову  миллионов   двадцать   в   качестве
рождественского подарка, но теперь у него есть другие, более  многообещающие
кандидаты. Да и потом, все деньги без остатка ушли на вакцину для  борьбы  с
инфекцией,  принесенной  инспекторами  ООН,  -  так  называемой  "норвежской
бело-голубой лихорадкой", болезнью, из-за которой зараженный умирает, что-то
лепеча о фьордах К тому времени, когда с ней было  покончено,  сан-исидрийцы
вновь сидели у разбитого корыта. Что же  тут  оставалось,  кроме  преступной
дорожки? Счастье еще, что у страны есть хоть такая возможность,  пусть  даже
предосудительная.
   Президент Сачс поручил решение проблемы своей правой руке и представителю
при ООН - Оливеру Сантосу-и-Манчеге. Сантос доставил  первую,  самую  важную
партию - первый образчик  Снежной  Чумы,  Белого  Лепетуна,  Сан-Исидрийской
Хихикающей Пыльцы, Бледного  Шараха.  Доставить  его  в  страну  было  проще
простого.  Этот  этап  достаточно  безопасен.  Даже  если  власти  что-то  и
подозревают, дипломатический багаж они вскрыть  не  могут,  иначе  растеряют
всех своих друзей. А вот  последующие  этапы  будут  потруднее.  Потому  что
продажа сан-исидрийского кокаина отнюдь не сводится к поискам  рынка  сбыта.
Надо помнить о международном картеле, а он куда опаснее  федералов.  И  хотя
президент  заручился   поддержкой   картеля   Медельина,   парни   из   Кали
придерживаются иного мнения И все же Сачс считает, что все наладится.
   - Помните две вещи, - сказал Сачс Сантосу перед его уходом.
   - Какие же?
   -  Не  позволяйте  федералам  заграбастать  вас.  И  не  позволяйте  себя
обобрать.
   К  несчастью,  времени  подмазать  полицию  и  Агентство  по   Борьбе   с
Наркобизнесом в Нью-Йорке не было. Сантоса это огорчало, но тут уж ничего не
поделаешь; договоренности существуют для давних игроков,  а  новички  должны
пытать  судьбу.  Ситуация  щепетильная.  Сантос  понимал,  что  нью-йоркская
полиция любит коррупцию, но любит и скрупулезную эффективность.  Заранее  не
угадаешь, на что именно из двух напорешься.
   А Нью-Йорк - город контрастов, и это, разумеется, только усугубляет дело.
   Сам Нью-Йорк - лишь перевалочный  пункт.  А  новая  зона  распространения
наркотиков находится в Европе.
   Так что Сантос передал пробный мешочек Пако, верному  семейному  вассалу.
Следующий этап за Пако.
   Пако думал обо всем этом, как думал бы любой другой на его  месте,  шагая
по Бродвею с парой килограммов товара  в  брезентовом  мешочке,  прижатом  к
смуглому животу с черной полоской волос  посередке,  и  не  обращал  особого
внимания на происходящее, поскольку окружавший его Нью-Йорк взялся за  свое:
обычные городские сценки, обычная мелочная возня. Во всяком случае, с виду.
   Но минуту спустя Пако пришлось изменить свое мнение Периферийным зрением,
простирающимся гораздо дальше, чем у  заурядного  цивилизованного  человека,
его широко расставленные глаза уловили полунамеки, которые  он  и  не  думал
высматривать. Внимание его привлекло  движение,  едва  уловимо  выпавшее  из
общего ритма, на самом краю поля зрения Пако пошел в сторону  центра,  потом
свернул на Сорок седьмую улицу, при повороте  бросив  взгляд  в  витрину,  и
увидел   Тусклое   отражение   двух   мужчин.   Буквально   излучаемая   ими
подозрительность и  напряженная  бдительность  недвижных,  как  у  рептилий,
близко посаженных глаз - все заявляло о том, что они преследуют Пако.

Глава 12

   Хоб открыл глаза. Рядом стоял  пожилой  светлокожий  негр  с  озабоченным
выражением на кротком лице, одетый в аккуратно отглаженные джинсы и  голубую
рабочую рубашку. Серо-стальные волосы венчиком окружают лысину, на носу очки
в металлической оправе, на шее тонкая золотая цепочка  с  маленькой  золотой
звездой Давида.
   Хоб сел. Очевидно, уснул одетым. В окно струится солнечный свет, так  что
вряд ли спал так уж долго. Нос по всем статьям, вплоть до запаха, стал похож
на гнилую картофелину. Носовые пазухи саднило после  битвы,  разыгранной  на
слизистой оболочке распадающимися  кристаллическими  веществами.  В  затылке
застряла тупая боль, по ощущениям совершенно неотличимая от начальной стадии
развития опухоли мозга. В остальном же Хоб чувствовал себя прекрасно.
   - Вы кто? - поинтересовался он.
   - Я Генри.
   - Мы знакомы?
   - Навряд ли. Я Генри Смит, уборщик мистера Розена.
   - Привет, Генри. Я Хоб Дракониан. Я друг мистера Розена.
   - Да, сэр. Я так и подумал, что вы друг.
   - Мистер Розен еще не появлялся?
   - Его тут не было, когда я пришел, - озадаченно поглядел на него Генри.
   - А когда вы его ждете?
   - Я вообще его не жду. Мой чек он просто  оставляет  на  холодильнике.  Я
прихожу каждую субботу. А он когда тут, когда нет.
   Суббота? Забавно. Хоб пришел к Максу в пятницу. Должно быть, Генри спутал
дни недели.
   - По-моему, Генри, сегодня пятница.
   - Нет, сэр. Нынче суббота.
   - Откуда такая уверенность?
   - Потому как перед приходом сюда я каждую субботу хожу  в  шул   что на перекрестке Сто тридцать седьмой улицы и Ленокс-авеню.
   Хоб принялся шевелить извилинами, но  мозг  несколько  парализовало.  Ему
было  трудно   уразуметь   даже   простейшее   утверждение.   Вернее,   если
предположить, что оно простое. Итак, суббота.  Значит,  он  трупом  пролежал
целых двадцать четыре часа.
   Что ж, он просто устал. Эти  иудейские  разводы  выжимают  человека,  как
лимон. Но на самом  деле,  конечно  же,  причина  заключается  в  комбинации
кокаина и той сиреневой пилюли  в  золотистую  крапинку,  подсунутого  Келли
стомегатонного  релаксанта.  Если  мозг  -  мышца,  то  снадобье  и  вправду
сработало.
   - Вы что-то нестойкий, - заметил Генри, наблюдая, как Хоб поднимается  на
ноги. Хоб чувствовал себя, как новорожденный  олененок,  делающий  первый  в
жизни шаг. А выглядел,  как  застреленный  жираф.  Подавшись  вперед,  Генри
поддержал Хоба, чтобы тот не налетел на стену. - Может, принести  вам  чуток
кофею, пока я не ушел?
   Хоб чуть не отказался: "Черт, да все в порядке, я могу  взять  кофе  сам,
только поверните меня в сторону  кухни  и  малость  подтолкните".  Но  затем
девственную целину его рассудка вспахали две мысли. Первая:  "Отдам  все  на
свете за чашку кофе, да чтоб ее вложили в мои трясущиеся руки". Вторая: "Как
только Генри выйдет из комнаты, я смогу принять пару понюшек и взять себя  в
руки".
   - Спасибо, Генри, если не слишком трудно, я бы с радостью выпил кофе.
   Генри сходил в кухоньку и быстро приготовил Хобу чашку растворимого кофе,
набрав горячей воды  из-под  крана.  Подождал,  пока  Хоб  отхлебнет,  затем
спросил:
   - Теперь лучше?
   - Замечательно, Генри. Мистер Розен не говорил, когда вернется?
   - Он никогда мне ничего не говорит, - покачал головой Генри. -  Я  просто
прибираюсь. Еще чего-нибудь?
   Хоб покачал головой.
   - Тогда я ухожу. До встречи в следующую субботу, если вы еще тут будете.
   Как только Генри ушел, Хоб открыл  ящик  кофейного  сто-,  лика  и  нашел
большой оникс, аккуратно убранный Генри. Кокаин по-прежнему  был  на  камне,
равно как бритва и нюхательная трубочка. Должно быть, Генри  очень  надежный
служащий, если каждую субботу убирает подобное зелье и не теряет  головы.  А
может, он просто религиозен.
   Но если сегодня суббота...
   Придется взглянуть правде в глаза: если этот мужик был в шуле, значит,  и
вправду суббота.
   Тогда куда же подевалась пятница? Если уж  на