Снаффс-Лендинг - невзрачный городишко на  западном  берегу  реки  Гудзон,
втиснувшийся  между  промозглым  Хобокеном  и  вгоняющим  в  тоску  Западным
-Нью-Йорком. В запасе у Хоба оставалось  менее  десяти  минут,  так  что  он
двинулся прямиком в дом раввина на Западной Мейн-стрит, находившийся в  трех
кварталах от бывшей конторы Хоба и недалеко от его снаффс-лендингского дома,
который он уступал Милар в обмен на отступную от К’ан Поэта.
   Как только он переступил  порог,  жена  раввина  ввела  его  в  приемную,
пропахшую  гуталином  и  картофельными  оладьями,  где  дожидалась  Милар  -
высокая, миловидная, облаченная в строгий  деловой  костюм  и  полинезийское
ожерелье из акульих зубов поверх хлопчатобумажной майки с Микки Маусом  -  в
стиле одежды она всегда довлела к оксюморонам. Экс-муж и экс-жена обменялись
строго официальным рукопожатием, но с улыбками, демонстрирующими, что они не
таят друг на друга никакой злобы. Настал момент для невзыскательных шуточек,
банальностей вроде "Как я вижу, жизнь в разводе тебя устраивает",  поскольку
со времени настоящего гражданского развода прошло уже шесть месяцев.  Однако
Хоб не мог выдать ни единой остроты - просто смешно, как они покидают  тебя,
когда нужны более всего, а Милар тоже не делала  шагов  навстречу,  чувствуя
себя неловко, потому что на  иудейский  развод  ее  вынудила  мать  Шелдона,
твердившая, что без упомянутого действа не позволит сыну жениться на  Милар.
Единственное, что пришло Хобу в голову: "Ну вот, два года  совместной  жизни
коту под хвост", но он предпочел воздержаться от подобной реплики. А  вместо
этого извлек отступную, врученную ему Гуашем, и протянул ее Милар  вместе  с
ручкой, проронив:
   - Можно уж заодно покончить и с этим.
   Милар одарила его выразительным взглядом,  но  она  сама  же  согласилась
поставить подпись в обмен на прилет Хоба обратно  в  Нью-Джерси  ради  этого
развода. Да вдобавок он отдавал ей дом на Спрюс-стрит, хотя после пожара его
цена значительно упала. Милар сняла с ручки колпачок, скрипнула зубами и уже
собиралась отписать Хобу свою долю мечты об Ибице, когда жена раввина  вошла
в комнату и сообщила:
   - Реб готов принять вас.
   - Позже, - сказала Милар, вернув ручку и документ Хобу.  Они  последовали
за женой раввина в кабинет.
   Там их дожидались двое невысоких бородатых мужчин  в  черных  широкополых
шляпах и крупный мужчина в ермолке Великан в вышитой израильской  ермолке  и
был раввином, более тощий из двух других - писцом, а последний, с бородавкой
на левой щеке, - свидетелем.
   Как только Хоб вошел, писец взял лакированный ящичек красного  дерева,  в
котором  на  стертом  бархате  лежало  птичье  Перо  и  перочинный   нож   с
перламутровой рукояткой и чернильницей из выдолбленного коровьего копыта.  И
вручил вместе с содержимым Хобу. - Это зачем? - осведомился Хоб.
   - Он дает это вам в качестве дара, - пояснила жена раввина. - Видите  ли,
вы должны были бы принести собственное перо,  чернила  и  пергамент,  как  в
древние времена, но сейчас так уже никто не делает. Кто в наши дни слыхал  о
гусиных перьях, кроме профессиональных писцов? Так что он дает их вам, чтобы
они были вашими, чтобы вы могли одолжить их жму, чтобы он мог написать "гет"
- пергамент о разводе. А когда все будет  закончено,  вы  подарите  ему  его
ручки и чернила обратно. - А если я захочу оставить перо себе? - осведомился
Хоб.
   - Не  глупите,  -  возразила  жена  раввина.  -  Вот,  наденьте  ермолку.
Ступайте, вас ждут.
   - Дракониан... - произнес раввин. - Разве это еврейская фамилия?
   - Мы получили ее на Элис-Айленде, - ответил Хоб. - То  есть  мой  дед  ее
принял.
   - А какова ваша настоящая фамилия?
   - Драконивицкий.
   - А почему он поменял ее на Дракониан?
   - У нас в семье бытует мнение, что дедушка, наверное, встретил  армянскую
иммиграционную служащую, не устоявшую перед  искушением.  Но  это,  конечно,
только домыслы.
   Раввин пожал плечами. Деньги уплачены, и, если эти люди желают вести себя
как мешуга , это их личное дело.
   - А вы Ребекка Фишковиц? - повернулся он к Милар.
   - Я поменяла фамилию, - доложила та. - Меня зовут Милар.
   - Это имя или фамилия?
   - И то и другое. Или ни то, ни другое. - Она улыбнулась, в очередной  раз
сумев посеять замешательство..
   - Милар - это ведь какой-то пластик, не так ли? - поинтересовался раввин.
   - Очень симпатичный пластик, - ослепительно улыбнулась Милар.
   Тут раввин решил, что хватит пустых разговоров, и перешел к делу. Спросил
у Хоба, в самом ли деле он хочет развестись с этой женщиной. Хоб сказал, что
да. "Но, - продолжал раввин, -  нет  ли  возможности,  что  со  временем  вы
передумаете?" - "Невозможно", - заявил Хоб. Раввин спросил в третий раз, и в
третий раз Хоб отказался. Затем наступила  та  часть  процедуры,  в  которой
Милар должна была трижды обойти вокруг него. Она совершила эти три витка  со
своей обычной грациозностью. Хоб отметил, что в день  развода  она  выглядит
более лучезарно, чем в день свадьбы. "Наверное, примета  времени",  -  решил
он. Затем последовало возвращение серебра  -  древнего  выкупа  за  невесту,
представленного здесь пятью блестящими четвертаками, которые Милар приняла с
ухмылкой. И, наконец, прозвучали слова, доставляющие счастье такой же  массе
народа, как и слова о заключении брака. "Я развожусь с тобой, я развожусь  с
тобой, я развожусь с тобой",  -  было  произнесено  и  троекратно  повторено
Хобом. А затем раввин провозгласил, что по иудейскому закону  они  более  не
женаты, и передал им гет, каковой, согласно традиции, разорвал почти надвое.
   Выйдя из дома раввина вместе, они зашагали по Западной  Мейн-стрит  туда,
где Шелдон дожидался Милар в своем "Форд-Рейнджере". В данный момент Хоб был
не в настроении беседовать с Шелдоном, так что распрощался с, Милар на углу.
И только тут вспомнил о traspaso.
   - Ах да, traspaso, - встрепенулся  он,  снова  вручая  документ  и  ручку
Милар. Та взяла их, сняла колпачок с ручки и заколебалась.
   - Вообще-то нам эта формальность не нужна. Я знаю, что земля  принадлежит
тебе, она ведь принадлежала тебе еще до нашей встречи. Ты же не думаешь, что
я собираюсь обратить это во вред тебе, а?
   - Конечно, нет. Но ты же знаешь эти испанские суды. Просто формальность.
   - Пожалуй, - Милар нацарапала свою подпись и вернула  документ  с  ручкой
Хобу. - Береги себя, Хоб.
   - Ты тоже, Милар.
   Она повернулась, чтобы уйти, но задержалась снова.
   - А, кстати! Тебе звонил Макс Розен.
   - Макс Розен? Кто это?
   - Он сказал, что ты вспомнишь морских ежей на побережье Са-Коместилья.
   - А-а-а! Точно. И чего же он хочет?
   - Он хочет, чтобы ты ему позвонил. У меня тут где-то его номер.
   Пошарив  у  себя  в  сумочке,  Милар  отыскала  салфетку  с  нью-йоркским
телефонным номером, расплывчато  записанным  лавандовой  губной  помадой,  и
вручила ее Хобу.
   - До свидания, Хоб. Спасибо за развод.
   - До свидания, Милар. Спасибо за traspaso.
   Она радостно  ему  улыбнулась  и  зашагала  к  "Форд-Рейнджеру"  Шелдона,
стоявшему у обочины. Хоб проводил ее взглядом,  не  испытывая  даже  желания
вздохнуть.
   И все же... Два года совместной жизни коту под хвост.

Глава 4

   Покинув Милар на углу Стейт-и Мейн-стрит, Хоб направился  в  свою  бывшую
контору, где занимал  одну  комнату  в  апартаментах  дантиста.  Прошло  уже
несколько лет с тех пор, Как он прекратил выплачивать аренду,  но  помещение
пока так  никто  и  не  занял.  Табличка  над  дверью  по-прежнему  гласила:
"Дракониан  Частный  детектив   Специалист   во   всем.   Конфиденциальность
гарантируется". Вскарабкавшись по  лестнице,  он  прошел  по  коридору  мимо
кабинета дантиста слева - "Гольдфарб, хирург-ортодонтолог, король прикуса" -
к двери с декоративным стеклом в  конце  коридора.  Снаружи  было  написано:
"Дракониан, Ч.Д.". Хоб открыл ее своим ключом.
   Сквозь окно, обращенное  к  Стейт-стрит  и  реке  Гудзон,  сочился  серый
осенний свет. В конце короткого коридорчика находилась тесная  комнатушка  с
потрепанным дубовым столом  и  вертящимся  стулом.  Слева  от  стола  стояло
кресло, а справа - стул с прямой спинкой. У левой стены высился  картотечный
шкаф с четырьмя ящиками. На одной стене, крашенной пожухлой зеленой краской,
висела копия портрета Миннегаги, Дочери Смеющихся Вод.  Как  ни  странно,  с
этой картиной у Хоба не  было  связано  никаких  воспоминаний.  Он  даже  не
помнил, откуда она тут взялась. Подозревал, что это Милар приложила  руку  -
повесила, а он и  не  видел.  А  еще  древняя  портативная  пишущая  машинка
"Смит-Корона" на сером войлочном коврике. Она тоже значила  для  Хоба  очень
мало - фактически говоря, даже меньше, чем картина.
   Хоб уселся за стол, пожалев, что не носит фетровой шляпы, а то можно было
бы повесить ее на стоящую в углу вешалку. К появлению вешалки тоже приложила
руку  Милар.  Самочувствие  Хоба  колебалось  где-то  между  опустошенным  и
дерьмовым. В отличие от первого, второй развод с  Милар  не  вызвал  у  него
приподнятого настроения.  Настало  время  возвращаться  в  Европу,  хотя  он
только-только прибыл сюда.
   Но ему еще предстоит  работа.  Необходимо  раздобыть  деньги.  Собственно
говоря, ради этого он и вернулся в Соединенные Штаты. Дело с Милар было лишь
попутным дополнением. Вот только где же раздобыть деньги?
   Морские ежи. Разумеется, помнит. У побережья Са-Коместилья.
   Макс гостил у Карло Луччи - ушедшего от дел текстильщика из Милана. Луччи
поселил Макса в гостевом коттедже в своем поместье Сон-Ллуч, рядом со старым
свинцовым рудником, неподалеку от Сан-Карлоса. Хоб познакомился с ним в "Эль
Кабальо Негро", "приемном" баре в Санта-Эюлалиа Конечно, все это было еще до
Милар, когда Хоб жил с Кейт и детишками. В то лето Найджел Уитон отлучился с
острова проворачивать какой-то безмозглый план в Белизе. Без Най-джела  лето
выдалось  совсем  спокойным.  Макс  Розен,  тогда  работавший  в   Нью-Йорке
театральным агентом, приехал на Ибицу провести отпуск,  арендовал  на  месте
яхту у Техасского Тома Джордана и приглашал кучи  гостей  провести  денек  в
море;  Хоб  оказался  в  числе   приглашенных.   Яхта   представляла   собой
тридцатифутовый  катамаран,  который  Техасский  Том  построил  собственными
руками, потом отправился в Катманду и больше не возвращался В то лето у Хоба
времени было невпроворот. Так что в конце концов он решил частично убить его
с Максом на катамаране.
   Однажды они стояли на якоре неподалеку от  пляжа  в  Са-Коместилья.  Макс
захватил готовый ленч из ресторана Хуанито - не Хуанито Эстебана, а  Хуанито
Альвареса из  Барселоны.  Холодная  жареная  курица,  картофельный  салат  и
зеленый салат. Макс лишь посетовал, что не хватает доброй закуски.
   - Тебе нужна закуска? - уточнил Хоб. - Спрашиваешь! Ну так что?
   - Отложи ленч минут на десять. Я добуду тебе закуску.
   Макс - дюжий здоровяк в белом пиджаке и слаксах, купленных в ряду бутиков
в порту Ибицы, - встал и огляделся. От берега их  отделяло  футов  пятьдесят
воды.
   - И куда же ты направишься за этой закуской? - поинтересовалась  одна  из
девушек.
   - Не ломай над этим свою очаровательную головку,  -  отозвался  Хоб,  уже
раздевшийся до плавок. Натянул маску, а с ластами возиться не стал - глубина
не  превышала  десятка  футов.  Он  не  забыл  прихватить  авоську  и   пару
брезентовых рукавиц. Затем прыгнул за борт и устремился ко дну.
   В прозрачной воде песчаное дно сверкало белизной. По нему были разбросаны
темные предметы величиной с блюдце. Нырнув пониже, Хоб  разглядел  их  шипы,
осторожно собрал  с  полдюжины  и  положил  в  авоську.  Затем  вынырнул  на
поверхность и поплыл к катамарану.
   - Что это? - осведомился Макс.
   - Морские ежи. Средиземноморский деликатес. Теперь нам нужны ножи,  вилки
и лимон - А на что это похоже? - спросила обладательница длинных  каштановых
волос.
   - Сырой морской еж не всякому по  вкусу.  Не  просите  меня  описать  их.
Отчасти вроде краба, отчасти - вроде черной икры.
   Максу это пришлось по душе, и девицы возражать не стали. Девушки с  Ибицы
едят все, что подадут.
   После ленча, нежась  на  палубе  под  лучами  средиземноморского  солнца,
настоянными на коньяке, Макс заметил:
   - Хоб, это замечательно. Все подряд. Море. Небо.  Земля.  Перед  ними  из
сверкающей глади моря возносился остров  Ибица.  Стоял  прекрасный  июльский
день.
   - Это лучшее лето в моей жизни, - продолжал  Макс.  -  Если  когда-нибудь
будешь в Нью-Йорке...
   Хоб набрал нью-йоркский номер, который дала ему Милар.

Глава 5

   Ответил низкий, чистый, хорошо поставленный женский голос:
   - "Макс Розен Ассошэйтс".
   - Я бы хотел поговорить с мистером Розеном.
   - Как вас представить?
   - Скажите Максу, это тот мужик, что научил его есть  сырых  морских  ежей
около пляжа в Са-Коместилья.
   - Продиктуйте по буквам, пожалуйста - Что именно?
   - Последнее слово. Какой-то Сак.
   Хоб продиктовал. Ей это все равно пришлось  не  по  вкусу,  но  она  была
хорошо вышколена.
   - Минуточку. - Она переключила его на фоновую  музыку.  В  трубке  запело
множество скрипок, а за окном пара детишек  играла  в  бейсбол  с  резиновым
мячиком и палками вместо бит.
   Внезапно в трубке зазвучали басовитые  раскаты  жизнерадостного  мужского
голоса:
   - Это тот, кто я думаю?
   - Да, это Хоб Дракониан.
   -  Хоб!  Вот  радость-то!  Ты  получил  мое  сообщение.  Кстати,  что  ты
поделываешь в Штатах?
   - Вернулся уладить кое-какие дела.
   - Как продвигается детективный бизнес?
   - Лучше некуда, Макс.
   - Нет, серьезно.
   - Ни шатко ни валко.
   - Я могу чем-нибудь помочь?
   - Только если ты достаточно глуп, чтобы вложить  деньги  в  американского
детектива без лицензии,  обладателя  неоплаченного  traspaso  на  прекрасную
фазенду в Ибице.
   - Возможно, сумею помочь. В чем суть сделки?
   - Макс, предложение совершенно прямолинейное. Вложи деньги, а  я  потрачу
их на traspaso. У меня  там  проблема.  Если  у  меня  будет  хоть  какая-то
прибыль, ты получишь свои деньги с лихвой.
   Макс поразмыслил над этим секунду-другую, повертел в голове так  и  эдак,
опробовал идею на вкус и нашел ее симпатичной.
   - Слушай, может, я и сумею помочь. А черта ли мне, ты  ведь  чуть  ли  не
член семьи! Откуда звонишь?
   - Из Снаффс-Лендинг, Нью-Джерси.
   - Что ж, приезжай в Манхэттен. У меня тут места выше крыши. Надеремся  до
чертиков да потолкуем о прежних днях. Ты тут на выходные? Я тебя так приму -
ввек не забудешь. Как там звали  ту  девицу  на  Ферментере?  А,  выкинь  из
головы, потолкуем, когда подвалишь ко мне Как будешь добираться?
   - Автобусом "Трэйлвей".
   - Не стоит, Хоб. Лови такси. Я оставлю деньги на вахте.
   - От поездки в автобусе моя гордыня не пострадает.
   - А моя пострадает. Впрочем, как знаешь. Я отправлю Келли встретить  тебя
у Портовой администрации.
   - Ну, это ни к чему. Просто сообщи адрес. - Но Макс уже дал  отбой.  Хобу
оставалось только гадать, кто такой Келли, будь ему пусто.

Глава 6

   Пока Хоб шагал к автобусной остановке,  лейтенант  Джордж  Глатц  потирал
указательными пальцами друг о друга. В последнее  время  этот  бессмысленный
жест становился все более и более навязчивым. Лейтенант откинулся на  спинку
сиденья облупившегося "Понтиака", выделенного ему  штабом  полиции  Третьего
округа на Далсимер, между Десятой и Джейд-стрит.
   - Идеальная машина для наружного наблюдения, - сказал капитан Киркпатрик,
когда Глатц попросил "Корвет". - На такую машину глядишь - и не помнишь, как
она выглядит.
   Глатц припарковался в специальной зоне, приберегаемой служащими аэропорта
для офицеров полиции, ведущих слежку за личностями, отлетающими из  Кеннеди.
В данном случае Глатц должен был следовать за  человеком  по  имени  Сантос,
дипломатом  из  карибского  государства  Сан-Исидро,   недавно   получившего
независимость. Поскольку Сантос аккредитован в ООН, арестовать его Глатц  не
может, даже если тот что-то натворит. Так зачем  же  Глатц  торчит  тут?  И,
прежде  всего,  чего  это   вдруг   нью-йоркский   полицейский   департамент
заинтересовался Сантосом? А потому, что у неких личностей из казначейства  -
неделю твердили сплетни у большого автомата прохладительных напитков,  рядом
с доской объявлений, чуть дальше по  коридору  от  кабинета  сержанта  штаба
полиции Третьего округа Нью-Йорка - состоялась краткая, но насыщенная беседа
с комиссаром Флинном в его замке в Райнбеке, штат Нью-Йорк, и в  результате,
пару дней погромыхав по сцепкам причин и следствий, дело пришло к выводу,  и
Глатц  очутился  в  облупившемся  "Понтиаке"  на   специальной,   заповедной
полицейской стоянке в  зоне  прибытия  международных  рейсов  Международного
аэропорта Кеннеди.
   Глатц был не одинок.  Рядом  с  ним  на  пассажирском  сиденье  находился
представитель Агентства по  Борьбе  с  Наркотиками  (АБН)  по  имени  Эмилио
Вазари, в данный момент под  прикрытием  работавший  над  делом,  касающимся
Сантоса - по крайней мере, косвенным образом.
   Глатц  был  высоким  мужчиной  с  мертвенно-бледным  лицом,  редеющими  и
седеющими коротко подстриженными  волосами  и  длинным  носом  с  горбинкой,
оставшейся с тех времен, когда он играл  центральным  защитником  за  "Гэлик
Страй-дерс" и даже подумывал о  переходе  в  профессиональную  лигу.  Однако
неловкий взмах чужой биты не только сломал ему нос, но и повредил зрительный
нерв, так что прошел целый год, прежде чем он смог снова видеть ту же вечную
чепуху с прежней отчетливостью. Теперь, сидя в "Понтиаке",  Глатц  посасывал
фильтр "Честерфилда". И тут зазвонил мобильный телефон.
   - Лейтенант Глатц? Это Энджело из таможни.
   - Ага, лады, и чего?
   - Тот мужик, про которого вы спрашивали, Сантос,  он  как  раз  проходит.
Хотите, мы его тряхнем?
   -  Решительно  нет,  -  отрезал   Глатц.   -   У   него   дипломатическая
неприкосновенность. Просто пропустите. Спасибо, Энджело. -  Положив  трубку,
Глатц обернулся к Эмилио и сообщил:
   - Он здесь. Может, на сей раз нам повезет.
   - Угу, - отозвался  Эмилио.  У  него  хватало  собственных  проблем,  над
которыми  требовалось  поломать  голову  Реактивный   авиалайнер   "Вэридж",
вылетевший из Рио-де-Жанейро. Сделал  по  пути  ряд  остановок  в  Карибском
архипелаге и Майами, прежде чем приземлиться в аэропорту Кеннеди.  Пассажиры
начали выходить, первый класс - первым:  у  Денег  есть  свои  Преимущества.
Первым классом летело всего пять человек. Четверо  из  них  воплощали  собой
анонимный серокостюмный,  атташе-кейсовый,  золоточасный  облик,  дающий  им
право где угодно стать этаким столпом Богатства и Его  Привилегий.  Пятый  -
Сантос - тоже был тот еще  субъект,  хотя  и  не  так  чтобы  очень:  мелкий
человечек с остроконечной бородкой, смахивающий на миниатюрного  Роберта  Де
Ниро с матово-смуглым лицом и ясными глазами, в  уголках  которых  затаились
морщинки, возникающие при постоянном уклонении от дворцовых переворотов.  На
лацкане его дипломатского костюма,  синего,  в  мелкую  полоску,  красовался
радужный значок - орден Симона Боливара, врученный правительством  Венесуэлы
как символ  признания  заслуг  Сантоса  в  роли  посла  острова  Сан-Исидро.
Пожалуй, ничего удивительного, что при этом он щеголял в модельных туфлях из
патентованной кожи с эластичными  боковинами.  Горделивая  осанка,  на  лице
выражение бдительности, на губах - едва уловимая ироничная  усмешка,  должно
быть, его обычное выражение.
   Сантос вместе с  остальными  пассажирами  прошагал  по  гулким  коридорам
Кеннеди к стойке иммиграционной службы и таможне.  Кроме  бороды,  он  носил
небольшие  усики,  так  называемые  императорские,  и  во  всем  походил  на
дипломатов третьего мира, чувствуя себя скорее уроженцем Манхэттена,  нежели
Мисраки - столицы и главного порта Сан-Исидро. Вынув у стойки иммиграционной
службы дипломатический паспорт, он продемонстрировал его