Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
го, что ее показывают всем как местную
достопримечательность, и, уходя или возвращаясь, норовила проскользнуть
незамеченной. С тех пор как она стала ходить на поденную работу, она сочла
за благо скрывать свое место жительства и старалась тайком проделывать весь
путь между городом свободных людей и высокими стенами, вне которых ей еще ни
разу в жизни не случалось ночевать. Робкая по природе, она робела еще больше
от этой вынужденной таинственности, и казалось, ее маленькая фигурка готова
сжаться в комочек, когда легкие ножки несут ее по людным и шумным улицам.
Умудренная опытом в жестокостях борьбы за убогое, нищенское
существование, она была невинна во всем остальном. Сквозь дымку этой
невинности она смотрела и на отца, и на тюремные стены, и на мутный людской
поток, бежавший сквозь тюрьму, постоянно обновляясь.
Такова была история и такова была жизнь Крошки Доррит вплоть до того
унылого сентябрьского вечера, когда она торопилась домой, не подозревая, что
Артур Кленнэм издали следует за нею. Такова была история и такова была жизнь
той самой Крошки Доррит, что, дойдя до конца Лондонского моста, вдруг
повернула назад, снова перешла мост, направилась в сторону церкви св.
Георгия, круто свернула еще один раз и, скользнув в незапертые ворота,
скрылась в наружном дворике Маршалси.
ГЛАВА VIII - За решеткой
Артур Кленнэм в замешательстве стоял посреди улицы. Он решил остановить
какого-нибудь прохожего и спросить, что помещается за этими воротами, но уже
несколько человек прошли мимо, а он все медлил, потому что их лица как-то не
располагали к расспросам. Вдруг из-за угла вышел небольшого роста старичок и
направился прямо к воротам.
Седой и сгорбленный, он плелся не спеша, с рассеянным видом, что,
несомненно, было для него чревато опасностями при путешествии по более
оживленным кварталам Лондона. Одет он был бедно и грязно: ветхий, некогда
синий сюртук, чуть не до пят длиной, был застегнут наглухо и у самого
подбородка скрывался под бренными останками бархатного воротника. Полоса
красного коленкора, служившая покойнику опорой при жизни, теперь вылезла
наружу и торчала дыбом, вместе с краями порыжелого галстука ероша
всклокоченные седые лохмы на затылке носителя этого одеяния и ежеминутно
грозя сбить с него шляпу. Под стать была и шляпа - засаленная, вытертая до
блеска, с мятыми, обвисшими полями, из-под которых торчал кончик рваного
носового платка. Старик переступал, волоча ноги, как слон; но была ли его
походка такой от природы, или же ее затрудняли огромные, неуклюжие башмаки и
чересчур длинные, мешковатые панталоны - этого никто не мог бы сказать с
определенностью. Под мышкой он нес продавленный вытертый футляр с каким-то
духовым инструментом, а в руке у него был крошечный бумажный фунтик с
нюхательным табаком, и как раз в ту минуту, когда его заметил Артур Кленнэм,
он неторопливо, стараясь, видимо, растянуть удовольствие, подносил понюшку
табаку к своему жалкому сизому стариковскому носу.
К этому-то старику и обратился с вопросом Артур, дотронувшись до его
плеча, когда он уже входил в ворота. Старик оглянулся и уставился на Артура
подслеповатыми серыми глазами с растерянным выражением человека, мысли
которого блуждали где-то очень далеко и который к тому же туговат на ухо.
Артур повторил вопрос:
- Не будете ли вы добры сказать мне, сэр, что здесь помещается?
- А? Что здесь помещается? - переспросил тот, указывая через плечо
пальцами, в которых была зажата понюшка табаку, не успевшая дойти по
назначению. - Это Маршалси, сэр.
- Долговая тюрьма?
- Гм, - сказал старичок, явно не одобряя столь настойчивого стремления
к точности. - Да, сэр, долговая тюрьма.
И он повернулся, намереваясь продолжать свой путь.
- Прошу извинить мою назойливость, - сказал Артур, заступая ему дорогу,
- позвольте задать вам еще один вопрос. Сюда каждый может войти?
- Войти может каждый, - ответил старик с ударением, за которым явно
слышалось: "но не каждый может отсюда выйти".
- Еще раз прошу извинить. Вы часто бываете здесь?
- Гм, - сказал старик, крепче стиснув фунтик с табаком в руке и
взглядом давая понять, что считает подобное любопытство неуместным. - Да,
сэр, часто.
- Не обессудьте на слове. Мною руководит не праздное любопытство, но
самые добрые побуждения. Не приходилось ли вам слышать здесь фамилию Доррит?
- Моя фамилия Доррит, сэр, - был неожиданный ответ.
Артур снял шляпу и поклонился.
- Не откажите выслушать несколько слов объяснения. Я никак не
предполагал того, что мне сейчас сообщили; надеюсь, вы поверите, что в
противном случае я не взял бы на себя смелость обратиться к вам. Я только
что воротился в Англию после многолетнего отсутствия. В доме моей матери,
миссис Кленнэм, я встретил молодую девушку, швею, которую и в глаза и за
глаза зовут не иначе, как Крошка Доррит. Эта девушка возбудила во мне
живейший интерес, и мне очень хотелось бы разузнать о ней поподробнее. За
несколько минут до нашей с вами встречи я видел, как она вошла в эти ворота.
Старик внимательно посмотрел на Артура.
- Вы моряк, сэр? - спросил он и, казалось, был несколько разочарован,
когда Артур в ответ отрицательно покачал головой. - Нет? По вашему
загорелому лицу вас можно принять за моряка. А вы со мной не шутите, сэр?
- Уверяю вас, я говорю совершенно серьезно, и очень прошу вас не
сомневаться в моих словах.
- Я мало знаю жизнь, сэр, - сказал старик своим слабым дребезжащим
голосом. - Я прохожу по ней, как тень по циферблату солнечных часов.
Обмануть меня не велика заслуга; слишком это легко, и хвалиться тут было бы
нечем. Молодая девушка, о которой вы говорите, - дочь моего брата. Мой брат
- Уильям Доррит, а я - Фредерик. Вы говорите, что встретили мою племянницу в
доме вашей матери (я знаю, что ваша мать оказывает ей покровительство),
почувствовали к ней интерес и хотите знать, что она делает здесь, в
Маршалси. Пойдемте со мной, и вы увидите.
Он повернулся и вошел во внутренний дворик; Артур последовал за ним.
- Мой брат, - сказал старик, снова остановившись и медленно оглядываясь
через плечо, - уже много лет живет здесь; и по соображениям, о которых мне
незачем распространяться, мы не посвящаем его во все подробности жизни за
этими стенами, даже если эти подробности касаются нас самих. Прошу вас, не
заговаривайте о том, что моя племянница ходит по домам шить. Прошу вас, не
заговаривайте вообще ни о чем, кроме тех предметов, о которых станем
говорить мы. Соблюдая эту предосторожность, вы не рискуете сделать промах. А
теперь - пойдемте.
Артур последовал за ним вдоль узкого прохода, в конце которого была
массивная дверь. Загремел в замке ключ, и дверь медленно отворилась. Они
очутились в помещении, служившем, по-видимому, чем-то вроде привратницкой
или караульни; в глубине была другая дверь, а дальше решетка, за которой
начиналась тюрьма. Старик по-прежнему брел впереди, и когда они проходили
мимо дежурного сторожа, медленно повернулся к нему всем своим понуро
сгорбленным, окостеневшим телом, как бы безмолвно представляя своего
спутника. Сторож кивнул головой, и спутник прошел за решетку, не будучи даже
спрошен, к кому направляется.
Вечер был темный, и ни фонари, зажженные на тюремном дворе, ни огоньки,
мерцавшие в окнах тюремных строений за убогими занавесками и ветхими
шторами, не в силах были разогнать тьму. Кой-где еще маячили человеческие
фигуры, но большинство обитателей тюрьмы, как видно, сидело в этот час дома.
Старик, очутившись во дворе, сразу взял вправо, и дойдя до третьей или
четвертой двери, вошел и стал подниматься по лестнице.
- Темновато здесь, сэр, - сказал он Артуру, - но на дороге ничего нет,
так что идите смело.
Они остановились на площадке второго этажа, и старик помешкал перед
одной из дверей. Наконец он повернул ручку, дверь отворилась - и в то же
мгновение Артуру Кленнэму стало ясно, отчего Крошка Доррит всегда старалась
пообедать вдали от чужих глаз.
Тот кусок мяса, который ей полагалось съесть за обедом, она нетронутым
принесла домой и теперь подогревала на ужин отцу, сидевшему за столом в
поношенном сером халате и черной ермолке. Стол был накрыт чистой белой
скатертью; нож, вилка, ложка, солонка, перечница, стакан и оловянная кружка
с пивом - все находилось на своих местах; не были забыты даже особые
приправы для возбуждения аппетита - кайеннский перец в маленькой скляночке и
на пенни пикулей в фарфоровом блюдце.
Девушка вздрогнула, залилась краской, потом побледнела. Но гость
поспешным легким движением руки и взглядом, еще более красноречивым, чем это
движение, просил ее успокоиться и не бояться его.
- Уильям, этот джентльмен - мистер Кленнэм, сын хорошей знакомой Эми, -
начал дядя. - Я встретил его у наружных ворот; оказавшись поблизости, он
хотел, засвидетельствовать тебе свое почтение, но не знал, удобно ли это.
Мой брат Уильям, сэр.
- Сэр, - сказал Артур, хорошенько не зная, что говорить, - надеюсь,
глубокое уважение, которое я питаю к вашей дочери, объяснит и оправдает в
ваших глазах мое желание быть вам представленным.
- Мистер Кленнэм, это большая честь для меня, - возразил хозяин дома,
встав из-за стола и приподняв свою ермолку над головой. - Добро пожаловать,
сэр, - тут был отвешен поклон. - Фредерик, кресло гостю! Прошу садиться,
мистер Кленнэм.
Он водрузил ермолку на положенное ей место и снова уселся за стол. Вся
эта церемония была проделана с курьезной смесью величия и благосклонности.
Так он привык принимать пансионеров.
- Добро пожаловать в Маршалси, дорогой сэр. Многих, многих джентльменов
приходилось мне приветствовать в этих стенах. Вам, может быть, известно -
хотя бы со слов моей дочери Эми - что меня называют Отцом Маршалси?
- Я - да, я слыхал об этом, - наобум подтвердил Артур,
- Вероятно, вы также знаете, что моя дочь Эми родилась здесь. Добрая
дочь, сэр, примерная дочь; она давно уже служит мне поддержкой и утешением.
Эми, дитя мое, ты можешь подавать ужин; мистер Кленнэм поймет, что
обстоятельства вынуждают нас здесь к известной простоте нравов и не взыщет.
Осмелюсь спросить, сэр, не окажете ли вы мне честь...
- Нет, нет, благодарю вас, - перебил Артур. - Ни в коем случае.
Он был совсем сбит с толку курьезными ужимками старика и все больше
изумлялся, видя, насколько тот далек от мысли, что дочь предпочла сохранить
в тайне печальную историю семьи.
Она тем временем наполнила его стакан, пододвинула поближе все
предметы, которые ему могли понадобиться за едой, и, поставив перед ним
тарелку с жареным мясом, сама села рядом. Должно быть для того, чтобы не
нарушать заведенного обычая, она и себе поставила тарелку, на которую
положила кусок хлеба, и раз или два пригубила из отцовского стакана; но
Артур видел, что она глотка не может сделать от волнения. В ее взгляде,
устремленном на отца, восхищение и гордость смешивались со стыдом, но больше
всего было в нем преданности и любви, и этот взгляд невольно хватал Артура
за душу.
Отец Маршалси относился к своему брату с некоторой снисходительностью,
как к доброму, благонамеренному человеку, который, однако же, не сумел
достигнуть положения в обществе и вынужден довольствоваться скромными
рамками частной жизни.
- Фредерик, - сказал он, - я знаю, что вы с Фанни сегодня обедаете у
себя. Но где она, Фанни, куда ты ее девал?
- Она гуляет по двору с Типом.
- Тип - это мой сын, как вы, может быть, слышали, мистер Кленнэм.
Немного ветреный юноша, и его не так легко было поставить на ноги, но ведь и
обстоятельства, при которых ему пришлось вступать в жизнь, были... - он
пожал плечами и с легким вздохом обвел глазами комнату, - не слишком
благоприятны. Вы здесь впервые, сэр?
- Впервые.
- Впрочем, что же я спрашиваю! Вы едва ли могли хоть раз побывать здесь
так, чтобы я об этом не знал - разве что в детском возрасте. Обычно всякий,
кто попадает сюда, если только он вправе претендовать - хотя бы
претендовать! - на звание джентльмена, тотчас же является мне представиться.
- Бывали дни, когда моему брату представлялось по сорок - пятьдесят
человек, - не без гордости вставил Фредерик.
- Совершенно верно, - подтвердил Отец Маршалси. - И даже более
пятидесяти. Если вы зайдете к нам в погожий воскресный день во время сессии
суда, вам покажется, что вы попали на дворцовый прием - да, да, на дворцовый
прием. Эми! дитя мое, я сегодня с утра стараюсь припомнить фамилию
джентльмена из Кэмбервелла *, которого под рождество представил мне тот
милейший торговец углем, что был дополнительно осужден на шесть месяцев.
- Я не запомнила фамилию, отец.
- Фредерик, быть может, ты запомнил?
Но Фредерик выразил сомнение в том, что он вообще когда-нибудь эту
фамилию слышал. Совершенно очевидно было, что Фредерик - последний человек
на свете, от которого можно надеяться получить исчерпывающие сведения
подобного рода.
- Ну как же, - настаивал его брат, - еще он обнаружил такую
деликатность при совершении своего благородного поступка. Ах, бог мой! Вот
выскочила из головы фамилия и все тут. Мистер Кленнэм, вас, верно,
интересует, что это за деликатный и благородный поступок, о котором я сейчас
упомянул?
- Весьма интересует, - сказал Артур, отводя взгляд от поникшей головки
и бледного личика, по которому скользнула тень новой тревоги.
- Поступок этот был столь прекрасен и свидетельствовал о таких высоких
качествах души, что я поистине считаю своим долгом о нем рассказать. Я и
тогда заявил, что буду рассказывать о нем при каждом подходящем случае, не
щадя собственных чувств. Дело в том - кха-кхм, - а впрочем, что скрывать
правду! - дело в том, мистер Кленнэм, что иногда у посетителей этих мест
является мысль преподнести небольшой - кхм - знак внимания тому, кого
называют Отцом Маршалси.
Грустно, ах, как грустно было видеть маленькую ручку, в немой мольбе
легшую на его рукав, хрупкую фигурку, отвернувшуюся в сторону; словно еще
сжавшись от смущения.
- Эти знаки внимания, - продолжал старик негромким взволнованным
голосом, то и дело откашливаясь, чтобы прочистить горло, - эти знаки
внимания - кхм - бывают разными; но чаще всего это - кха - деньги. И я не
могу не признаться, что в большинстве случаев они - кхм - оказываются
кстати. Джентльмен, о котором идет речь, мистер Кленнэм, был мне представлен
в весьма лестной для меня форме, и в беседе со мной обнаружил не только
отменную учтивость, но и отменную - кхм - образованность. - Произнося эти
слова, он все гремя беспокойно водил ножом и вилкой по тарелке, словно не
замечая, что там давно уже ничего нет. - за разговором выяснилось, что у
этого джентльмена есть сад - о чем он по своей деликатности не сразу
упомянул, зная, что мне - кхм - недоступны прогулки по саду. Речь об этом
зашла, когда я выразил свое восхищение прелестным - поистине прелестным -
кустом герани, который он принес с собой и который, как оказалось, был
выращен в его оранжерее. Когда я похвалил удивительно яркую окраску
лепестков, он обратил мое внимание на опоясывавшую цветочный горшок бумажную
ленту, на которой было написано: "Отцу Маршалси", и мне оставалось только
поблагодарить его за подарок. Но это - кхм - еще не все. На прощанье он
попросил меня снять ленту через полчаса после его ухода. Я - кха - исполнил
его просьбу; и под бумагой обнаружил две гинеи. Поверьте, мистер Кленнэм,
мне приходилось получать - кхм - знаки внимания в различной форме и
различные по своим размерам, и всегда они, увы, оказывались к месту; но ни
разу я не был растроган так, как растрогал меня этот - кхм - знак внимания.
Артур еще не успел сказать то немногое, что только и можно было сказать
по такому случаю, как раздался звон колокола, и почти тотчас же за дверью
послышались шаги. Хорошенькая девушка, более сформировавшаяся и грациозная,
чем Крошка Доррит, хотя и моложе ее на вид, распахнула дверь и остановилась
на пороге, завидя чужого; следовавший за ней молодой человек остановился
тоже.
- Это мистер Кленнэм, Фанни. Мистер Кленнэм, позвольте представить вам
мою старшую дочь и моего сына. Колокол, который вы слышали, означает, что
посетителям пора уходить, вот они и пришли попрощаться; но вы не
беспокойтесь, времени еще много. Девочки, если вам нужно уладить
какие-нибудь дела по хозяйству, мистер Кленнэм извинит вас. Ему, я полагаю,
известно, что у меня здесь всего одна комната.
- Я только хочу взять свое платье, которое Эми мне выстирала, - сказала
вновь пришедшая.
- А я - свое белье, - сказал Тип.
Эми подошла к обветшалому деревянному сооружению, нижняя часть которого
представляла собою кровать, а верхняя - нечто вроде комода, выдвинула один
из ящиков и, достав два небольших узелка, вручила их сестре и брату. "Все
зашила и починила?" - услышал Кленнэм торопливый шепот сестры. И затем ответ
Эми: "Да". Кленнэм уже встал, готовясь распрощаться, и воспользовался этим,
чтобы оглядеть комнату. Голые стены были выкрашены в зеленый цвет, как видно
не слишком умелой рукой; несколько литографий составляли все их жалкое
украшение. На окнах висели занавески, пол был прикрыт ковриком; полка здесь,
крючок там, разные мелкие приспособления говорили о том, что хозяева этой
комнаты обитают в ней уже много лет. Комната была небольшая, тесная, скудно
обставленная; должно быть, еще и камин в ней дымил - иначе к чему бы
жестянка, которой было прикрыто отверстие дымохода; но постоянной заботой и
старанием удалось придать ей опрятный вид и даже черты своеобразного уюта.
Колокол меж тем не унимался, и дядюшка заспешил уходить.
- Скорей, Фанни, скорей! -говорил он, прихватывая под мышку обшарпанный
футляр с кларнетом. - Идем, дитя мое, сейчас запрут ворота!
Фанни пожелала отцу спокойной ночи и порхнула в дверь. Тип еще раньше с
грохотом сбежал по лестнице вниз.
- Поторопитесь, мистер Кленнэм, - сказал Фредерик, зашлепавший им
вслед, оглядываясь на ходу. - Ворота, сэр, ворота!
Но у мистера Кленнэма было еще два дела, которые он должен был сделать,
прежде чем уйти: во-первых, преподнести знак внимания Отцу Маршалси так,
чтобы не обидеть дочь; во-вторых, хотя бы в двух словах объяснить этой
дочери, что привело его сегодня в тюрьму.
- Позвольте мне проводить вас, - сказал хозяин дома.
Эми вышла за остальными, и они теперь были одни в комнате.
- Нет, нет, что вы, - торопливо возразил гость. - А вот позвольте
мне... - и что-то зазвенело в руке хозяина.
- Мистер Кленнэм, - сказал тот, - я глубоко, глубоко... - но гость сжал
в кулак его руку, чтобы в ней перестало звенеть, а сам бегом пустился вниз
по лестнице.
Крошки Доррит нигде не было видно, ни на лестнице, ни во дворе.
Последние запоздалые посетители торопились к воротам, и он решил последовать
их примеру. Но когда он поравнялся с крайним домом, там в дверях вдруг
мелькнула знакомая фигурка. Он поспешно кинулся к ней.
- Простите, что я обращаюсь к вам в таком неподходящем месте, - сказал
он, - простите, что я вообще сюда явился! Я сегодня выследил, где вы живете.
Меня побудило к этому горячее желание быть чем-нибудь полезным вам и вашим
родным. Для вас не секрет мои отношения с матерью и вам не пок