на дворе.
   - Я крепче тебя, мой милый  Фредерик,  -  возразил  глава  семейства  с
состраданием, в котором слышался укор, - и могу путешествовать в любой  час,
не опасаясь - кха - за свое здоровье.
   - Конечно, конечно, - поспешил ответить Фредерик,  смутно  догадываясь,
что он сказал что-то невпопад. - Конечно, Уильям.
   - Благодарю, Эми,  -  заметил  мистер  Доррит  дочери,  помогавшей  ему
раскутаться. - Я справлюсь и сам. Не хочу - кха -  утруждать  тебя,  Эми.  -
Можно мне получить ломтик хлеба и стакан вина, или это  -  кха  -  потребует
чересчур больших хлопот?
   - Дорогой отец, через пять минут ужин будет на столе.
   - Благодарю, дитя мое, -  отвечал  мистер  Доррит  обиженным  тоном,  -
боюсь, я - кха -  слишком  много  доставляю  хлопот.  Кхм.  Миссис  Дженерал
здорова?
   - Миссис Дженерал жаловалась на усталость и головную боль, дорогой мой;
когда мы отказались от мысли дождаться вас сегодня, она ушла спать.
   Быть  может,  мистеру  Дорриту  понравилось,  что  его   предполагаемое
запоздание так расстроило миссис Дженерал. Во  всяком  случае,  лоб  у  него
разгладился, и он сказал с явным удовольствием:
   - Весьма прискорбно слышать, что миссис Дженерал нездорова.
   Во время этого  короткого  разговора  дочь  присматривалась  к  нему  с
особенным вниманием, словно он казался  ей  постаревшим  или  вообще  как-то
изменившимся. Он это, должно быть, заметил и рассердился, судя по тому, что,
избавившись от своей дорожной одежды и подойдя к камину, он сказал ворчливым
тоном:
   - Что ты меня так разглядываешь, Эми? Что вызывает у тебя такой - кха -
преувеличенный интерес к моей особе?
   - Простите, отец, я нечаянно. Мне просто приятно видеть вас снова,  вот
и все.
   - Не говори "вот и все", потому что - кха - это отнюдь не все.  Тебе  -
кхм   -   тебе   кажется,   -   продолжал   мистер   Доррит   с   обличающей
многозначительностью, - что я нездоров.
   - Мне кажется, что вы немного устали, голубчик мой.
   - Вот и ошибаешься, - сказал мистер Доррит. - Кха. Ничуть я  не  устал.
Кха-кхм. Я сейчас бодрей, чем был до поездки.
   Чувствуя  его  раздражение,  она  не  стала  спорить,  только  тихонько
прижалась к его плечу. Он вдруг свесил голову и задремал,  но  через  минуту
встрепенулся.
   - Фредерик, - сказал он, обращаясь к брату,  стоявшему  по  другую  его
сторону, - советую тебе немедленно лечь в постель.
   - Нет, Уильям, я посижу с тобой, пока ты будешь ужинать.
   - Фредерик, - возразил он, - я прошу тебя лечь в постель.  Я  настаиваю
на том, чтобы ты сейчас же лег в постель. Тебе - кхм - давно уже пора быть в
постели. Ты такой слабый.
   - Ну, ну, ну! - сказал старик, готовый на все, лишь  бы  сделать  брату
приятное. - Ты прав, Уильям. Я в самом деле слаб.
   - Мой милый Фредерик, - произнес мистер Доррит с неподражаемым чувством
превосходства над  дряхлым  и  немощным  братом,  -  в  этом  не  приходится
сомневаться. Мне крайне грустно видеть, как ты ослабел. Кха.  Это  для  меня
большое огорчение. Кхм. Я нахожу, что у тебя совсем больной вид. Такой образ
жизни не по тебе. Нужно больше думать о  своем  здоровье,  больше  думать  о
своем здоровье.
   - Так мне пойти лечь? - спросил Фредерик.
   - Сделай милость, Фредерик, - сказал мистер  Доррит.  -  Ты  меня  этим
крайне обяжешь. Покойной  ночи,  брат.  Надеюсь,  сон  подкрепит  тебя.  Мне
решительно не нравится твой вид. Покойной ночи, мой милый. - Отпустив  брата
с этим сердечным напутствием, он снова задремал, прежде чем тот успел  дойти
до порога; и если бы не дочь, ткнулся бы прямо в огонь головой.
   - Твой дядя стал совсем плох, Эми, - сказал он, сразу же  очнувшись.  -
Бормочет что-то - кха - так, что нельзя разобрать, а порой - кхм -  и  вовсе
заговаривается. Я его - кха-кхм - еще таким не видел. Не болел ли он тут без
меня?
   - Нет, отец.
   - Он очень - кха - переменился, верно, Эми?
   - Я как-то не замечала, отец.
   - Очень одряхлел, - сказал мистер Доррит. - Очень одряхлел. Мой  бедный
добрый Фредерик, видно, что его силы падают с каждым днем.  Кха.  Даже  если
вспомнить, каким я его оставил, он - кхм - заметно одряхлел.
   Ужин, накрытый здесь же, на маленьком столике,  у  которого  он  давеча
увидел Эми за вышиваньем, отвлек его мысли от  брата.  Она  села  рядом,  по
старому, давно уже забытому обыкновению. За столом никто не  прислуживал,  и
она сама подавала ему еду, наливала вино в стакан, как всегда делала  это  в
Маршалси. Впервые после перемены в их судьбе ей  выпала  такая  возможность.
Она избегала смотреть на него, чтобы не вызвать новой вспышки гнева;  дважды
в течение ужина она замечала, как он вдруг вскидывал на нее глаза  и  тотчас
же оглядывался по сторонам, будто спешил убедиться, что это не та комната, в
которой они коротали долгие тюремные вечера, и оба раза  он  ощупывал  рукой
голову, словно искал свою старую  черную  ермолку  -  хотя  сей  заслуженный
головной убор так и не увидел свободы  и,  безжалостно  брошенный  в  стенах
Маршалси, до сих пор совершал прогулки по двору на чьей-то голове.
   Ел он мало, но за столом сидел долго, и не раз снова заводил разговор о
печальном состоянии брата. Сокрушаясь и  сетуя,  он,  однако,  был  довольно
беспощаден в подборе выражений. Приходится сознаться, говорил он, что бедный
Фредерик - кха-кхм - выжил из ума. Да, иначе не  скажешь:  именно  выжил  из
ума. Несчастный!  Страшно  даже  подумать,  каково  было  Эми  выносить  его
общество -  слушать  бессвязное  и  бессмысленное  бормотанье  бедняги,  да,
бессвязное и бессмысленное бормотанье; она бы, верно, пропала с тоски,  если
бы не спасительное присутствие в доме миссис  Дженерал.  Весьма  прискорбно,
повторил он с прежним удовольствием, что эта  -  кха  -  достойнейшая  особа
захворала.
   Все, что он говорил и делал в тот вечер, вплоть до самых незначительных
мелочей, Крошка Доррит любовно  сохранила  бы  в  памяти,  даже  если  б  не
появилось у нее впоследствии причины запомнить этот вечер на всю жизнь.  Она
не могла забыть, как он упорно гнал  от  нее,  а  может  быть,  и  от  себя,
навязчивую мысль о  прошлом,  стараясь  заслонить  эту  мысль  рассказами  о
богатстве  и  пышности  общества,  окружавшего  его  в  Лондоне,  о  высоком
положении, которое теперь прочно занял он и его семья. Но в  его  речах,  во
всей его повадке - это тоже запомнилось ей  на  всю  жизнь  -  сквозили  два
противоречивых стремления, уживавшихся рядом; он словно хотел доказать,  что
она ему вовсе не нужна, что он отлично обходится без нее; и в  то  же  время
чуть ли не упрекал ее в том, что она мало беспокоилась о нем, пока он был  в
отсутствии.
   Толкуя об  истинно  королевском  блеске  приемов  мистера  Мердла  и  о
всеобщем поклонении  перед  этим  новоявленным  монархом,  естественно  было
вспомнить про его супругу. И если ход мыслей мистера Доррита в этот вечер не
всегда  отличался   последовательностью,   то   в   данном   случае   ничего
удивительного не было в  том,  что  он  без  всякого  перехода  осведомился,
здорова ли миссис Мердл.
   - Она здорова и на будущей неделе уезжает.
   - В Англию? - спросил мистер Доррит.
   - Не сразу. Она собирается пробыть в путешествии несколько недель.
   - Большая потеря для Рима, - заметил мистер Доррит, - и большое - кха -
приобретение для Лондона. В особенности для Фанни, и - кхм -  вообще  для  -
кха - высшего света.
   Крошка Доррит не слишком уверенно присоединилась к этому мнению,  думая
о той борьбе, которая теперь начнется.
   -  Миссис  Мердл  дает   большой   прощальный   бал,   которому   будет
предшествовать званый обед. Она очень беспокоилась, успеете ли вы вернуться,
отец. Мы оба приглашены к обеду.
   - Миссис Мердл весьма - кха - любезна. А когда это?
   - Послезавтра.
   - Завтра с утра извести ее,  что  я  -  кхм  -  благодарю  за  честь  и
непременно буду.
   - Можно, я провожу вас в вашу комнату, дорогой?
   - Нет! - сердито отрезал он, оглянувшись - ибо уже шел к выходу,  забыв
проститься. - Это совершенно ни к чему, Эми! Мне не нужны провожатые. Я твой
отец, а не твой дряхлый дядя! - Тут его неожиданно  вспыхнувшее  раздражение
столь же неожиданно улеглось, и он промолвил: - Ты меня не поцеловала,  Эми.
Покойной ночи, мой ангел! Дай срок, мы  и  тебе  -  кха  -  и  тебе  подыщем
хорошего мужа. - С этими словами он вышел из комнаты и еще  более  медленным
тяжелым шагом направился к себе.  Поторопившись  отпустить  камердинера,  он
занялся своими парижскими покупками: открыл футляры, долго  любовался  игрой
драгоценных камней, наконец убрал все и запер на ключ. Потом  он  забылся  в
кресле, чередуя дремоту с возведением новых пристроек и башенок в  замке,  и
когда, наконец, лег в постель, над пустынной Кампаньей уже брезжило утро.
   Когда он проснулся, ему доложили, что миссис  Дженерал  шлет  поклон  и
желает знать, хорошо ли он отдохнул после утомительного  путешествия.  Он  в
свою очередь послал поклон миссис Дженерал и велел передать, что  совершенно
отдохнул и чувствует себя как нельзя лучше. Однако всю первую  половину  дня
он оставался у себя, а когда, наконец,  вышел,  разодетый  и  расфранченный,
чтобы ехать на прогулку с дочерью и с миссис Дженерал, вид его решительно не
соответствовал его утверждениям.
   Гостей в этот день не предвиделось и обедали в семейном  кругу.  Мистер
Доррит с соблюдением всяческих церемоний повел миссис  Дженерал  к  столу  и
усадил по правую руку от себя; Крошка Доррит, следовавшая за ними под руку с
дядей, не  могла  не  заметить  изысканности  его  туалета  и  подчеркнутого
внимания, которое он  оказывал  миссис  Дженерал.  Отменное  качество  лака,
употребляемого этой во всех отношениях достойнейшей особой, не позволяло  ни
одной жилке дрогнуть в ее лице. Но Крошке  Доррит  почудилось,  будто  искра
затаенного торжества на миг растопила ледяную неподвижность ее взгляда.
   Хотя семейная трапеза  проходила,  так  сказать,  под  знаком  Плюща  и
Пудинга, мистер Доррит несколько раз заснул за столом. Эти приступы  сонного
забытья были так же внезапны, как и накануне,  и  так  же  кратковременны  и
глубоки.  Когда  он  первый  раз  впал  в  дремоту,  миссис  Дженерал  почти
удивилась; но в дальнейшем она при каждом таком приступе начинала перебирать
свои словесные четки: папа, пчела, пломба, плющ и пудинг,  -  и  приладилась
делать это так медленно, что добиралась  до  конца  как  раз  к  пробуждению
мистера Доррита.
   Последний  был  крайне  озабочен  болезненной   сонливостью   Фредерика
(существовавшей, кстати сказать, лишь в  его  воображении)  и  после  обеда,
когда тот удалился, стал извиняться за беднягу перед миссис Дженерал.
   - Почтеннейший человек и преданнейший  брат,  -  говорил  он,  -  но  -
кха-кхм - совсем одряхлел за последнее время.  Угасает  на  глазах,  как  ни
грустно это сознавать.
   - Мистер Фредерик слаб здоровьем и несколько рассеян, сэр, -  возразила
миссис Дженерал, - однако будем надеяться, что до худшего еще далеко.
   Но мистеру Дорриту не так легко было отказаться от Этой темы.
   - Угасает на  глазах,  сударыня.  Превратился  в  руину.  В  развалину.
Дряхлеет день от дня. Кхм. Мой бедный добрый Фредерик!
   - Надеюсь, миссис Спарклер здорова и счастлива? -  осведомилась  миссис
Дженерал, благопристойно вздохнув и на том покончив с Фредериком.
   - Сударыня, - отвечал мистер Доррит, - она окружена всем, что -  кха  -
услаждает чувства и - кхм - возвышает душу. К тому же с нею любящий - кхм  -
супруг.
   Миссис Дженерал немного смутилась и слегка шевельнула перчаткой, как бы
отстраняя это слово, которое неизвестно куда могло завести.
   - Фанни, - продолжал мистер Доррит, - Фанни, миссис Дженерал,  обладает
многими похвальными качествами. Кха. Она честолюбива  -  кхм  -  настойчива,
сознает свое - кха - положение, стремится быть на высоте этого  положения  -
кха-кхм - хороша собой, грациозна и полна врожденного благородства.
   - Без сомнения, - сказала миссис Дженерал  (чуть  суше,  чем  следовало
бы).
   - Но наряду с этими качествами, сударыня, - продолжал мистер Доррит,  -
в ней - кха - обнаружился один недостаток,  который  меня  весьма  -  кхм  -
огорчил,  и  даже  -  кха  -  вызвал  мой  гнев;  правда,  сейчас  это   уже
несущественно, во всяком случае, для - кхм - для других.
   - О чем это вы говорите, мистер Доррит? - спросила миссис  Дженерал,  и
ее перчатки снова пришли в некоторое волнение. - Я, право, теряюсь...
   - Не говорите так, сударыня, - прервал ее мистер Доррит.
   -  ...теряюсь  в  догадках,  -  замирающим  голосом  докончила   миссис
Дженерал.
   Тут мистер Доррит задремал было снова,  но  через  минуту  вздрогнул  и
широко раскрыл глаза.
   - Я  говорю,  дорогая  миссис  Дженерал,  о  том  -  кха  -  строптивом
недовольстве - кхм - я бы даже сказал  -  кха  -  ревности,  которую  подчас
вызывало у Фанни мое глубокое чувство - кхм - уважения к достоинствам -  кха
- дамы, с которой я имею честь сейчас беседовать.
   - Мистер Доррит, -  возразила  миссис  Дженерал,  -  всегда  несказанно
любезен, несказанно великодушен. Если мне  минутами  и  казалось,  что  мисс
Доррит не по душе благосклонное мнение, которое сложилось у мистера  Доррита
о моих скромных заслугах, само это мнение,  бесспорно  преувеличенное,  было
для меня утешением и наградой.
   - Мнение о ваших заслугах, миссис Дженерал? - спросил мистер Доррит.
   -  О  моих  скромных  заслугах,  -  с  грациозным  и  в  то  же   время
выразительным наклоном головы повторила она.
   - Только о заслугах, миссис Дженерал? - снова спросил мистер Доррит.
   - Я полагаю, - отвечала миссис Дженерал столь же выразительно, - только
о заслугах. К чему же еще, - спросила миссис Дженерал, в  легком  недоумении
разведя перчатками, - могла бы я отнести...
   - К себе - кха - лично, сударыня -  кха-кхм.  К  себе  лично,  к  своим
совершенствам, - был ответ.
   - Мистер Доррит извинит меня, -  сказала  миссис  Дженерал,  -  если  я
позволю себе заметить, что ни время, ни место не кажутся мне подходящими для
начатого им разговора. Мистер Доррит простит меня, если я напомню, что  мисс
Доррит находится в соседней комнате и отлично видна мне в отворенную  дверь.
Мистер Доррит не взыщет, если  я  признаюсь,  что  чувствую  себя  несколько
взволнованной, обнаружив, что слабости, которые казались  мне  похороненными
навсегда, могут оживать вновь и вновь овладевать моей душой.  Мистер  Доррит
разрешит мне удалиться.
   - Кхм. Может быть, мы возобновим наш -  кха  -  интересный  разговор  в
другой раз, - сказал мистер Доррит, - если это, как я надеюсь,  не  будет  -
кхм - неприятно для миссис Дженерал.
   - Мистер Доррит, - сказала миссис Дженерал и, приседая, потупила взоры,
- всегда вправе рассчитывать на мое уважение и готовность к услугам.
   Миссис Дженерал величаво выплыла из  комнаты,  без  малейших  признаков
того волнения, которое непременно проявила бы на ее месте женщина  не  столь
выдающаяся.  Мистер  Доррит,  исполнявший  свою  партию  в  этом   дуэте   с
величественной и слегка умиленной снисходительностью - как многие  исполняют
свои благочестивые обязанности в церкви - был, казалось,  весьма  доволен  и
собою и миссис  Дженерал.  Упомянутая  дама  вышла  к  чаю  припомаженная  и
припудренная и в несколько приподнятом настроении, о  чем  свидетельствовали
ее ласково покровительственный тон с мисс Доррит и нежное внимание к мистеру
Дорриту - в той мере, в какой это не противоречило самым строгим требованиям
приличий. Под конец вечера,  когда  она  встала,  чтобы  проститься,  мистер
Доррит взял ее за руку, словно собирался пройтись с нею в менуэте по  Пьяцца
дель Пополо при свете луны, и весьма торжественно проводил  до  дверей,  где
поднес ее пальчики к губам. Пальчики были довольно костлявые, а кроме  того,
поцелуй вышел с парфюмерным привкусом, но мистер Доррит  этого  не  заметил.
Намекнув всем  своим  поведением  на  грядущие  знаменательные  события,  он
милостиво благословил дочь на прощанье и отправился спать.
   На следующее утро он не спустился к завтраку, а посланный им камердинер
передал, что мистер Доррит свидетельствует свое почтение миссис  Дженерал  и
просит ее отправиться с мисс Доррит на прогулку без  него.  Но  вот  настало
время ехать к миссис Мердл, Эми давно уже была готова, а его  все  не  было.
Наконец он появился, разряженный  в  пух  и  в  прах,  но  как  будто  сразу
состарившийся и одряхлевший. Однако дочь не решалась  даже  спросить  его  о
здоровье, предвидя новую вспышку гнева;  она  только  молча  поцеловала  его
морщинистую щеку и с тяжелым сердцем уселась рядом с ним в экипаж.
   Ехать было недалеко, но уже с полпути он занялся своим замком и  строил
вовсю, пока они не прибыли на место. Миссис Мердл оказала ему самый почетный
прием; Бюст был в отличном виде  и  сиял  самодовольством;  обед  был  самый
изысканный, общество самое отменное.
   Состояло оно главным образом из англичан, если не  считать  неизбежного
французского графа и неизбежного итальянского маркиза - живой  мебели  почти
единого образца, без которой не  обходится  ни  одна  гостиная  в  известных
светских  кругах.  Стол  был  длинный,  обед  еще  длиннее.  Крошка  Доррит,
загороженная парой внушительных черных бакенбард  и  не  менее  внушительным
белым галстуком, совсем потеряла отца из виду,  как  вдруг  лакей  подал  ей
записку и шепнул, что миссис Мердл просит безотлагательно  прочитать  ее.  В
записке  было  нацарапано  карандашом:  "Подойдите,  пожалуйста,  к  мистеру
Дорриту. Он, кажется, не совсем здоров".
   Пока она торопливо пробиралась к нему за спиной гостей, он вдруг  встал
и громко позвал, обращаясь к ее опустевшему месту в другом конце стола:
   - Эми, Эми, дитя мое!
   Эта странная выходка,  в  сочетании  с  его  неестественно  напряженным
голосом и неестественно напряженным выражением лица, так удивила  всех,  что
за столом мгновенно установилась тишина.
   - Эми, дитя мое, - повторил он, - Сходи, дружочек, взгляни, не  Боб  ли
нынче дежурит у ворот.
   Она была уже рядом, уже прикасалась к его руке, но  ему  все  чудилось,
что она сидит там, на прежнем месте, и, подавшись вперед, он звал  ее  через
весь стол. - Эми, Эми! Мне что-то неможется. Кха. Сам не знаю, что это такое
со мной. Я очень хотел бы поговорить с Бобом. Кха.  Ведь  из  всех  тюремных
сторожей он нам самый большой друг, и мне и тебе. Поищи Боба в  караульне  и
скажи, что я прошу его прийти.
   За столом начался переполох, гости один за другим повставали  со  своих
мест.
   - Отец, дорогой, я не там, куда вы смотрите; я здесь, подле вас.
   - А, ты здесь, Эми. Тем лучше. Кха. Тем лучше. Кхм. Позови Боба. А если
он уже сменился и ушел домой, скажи миссис Бэнгем, пусть сходит за ним.
   Она мягко пыталась увести его; но он упирался и не шел.
   - Какая ты, право, - с досадой сказал он, - знаешь  ведь,  что  мне  не
взойти на эту крутую лестницу без Боба. Кха. Позови Боба. Кхм. Пусть  придет
Боб - лучший из всех тюремных сторожей, - пусть придет Боб!
   Он обвел присутствующих блуждающим  взглядом  и  словно  только  сейчас
заметив их, обратился к ним с речью.
   - Леди и джентльмены, мой - кха -  долг  приветствовать  вас  в  стенах
Маршалси. Добро пожаловать в Маршалси! Здесь, быть может, несколько - кха  -
тесновато - тесновато - территория для прогулок невелика;  но  как  вы  сами
убедитесь, леди и джентльмены, с течением времени она - кхм - будет казаться
вам больше и больше - больше и больше  -  а  воздух,  если  все  принять  во
внимание, просто превосходный. Здесь веют ветры с Сэррейских холмов. Кха.  С
Сэррейских холмов, Вот это наш Клуб. Кхм. На его содержание  сами  -  кха  -
пансионеры вносят небольшие суммы по подписке. За это к их  услугам  горячая
вода - общая кухня - и разные  мелкие  хозяйственные  удобства.  Завсегдатаи
этого - кхм - заведения любезно  называют  меня  -  кха  -  Отцом  Маршалси.
Посетители с воли обычно считают св