гого дельца. Здесь он поставил свечу на стол
и, скособочившись как-то особенно сильно, спросил:
   - Чем могу служить?
   - Моя фамилия Бландуа.
   - Бландуа? Не слыхал, - сказал Иеремия.
   - Насколько мне известно, - продолжал  посетитель,  -  вы  должны  были
получить официальное уведомление из Парижа...
   - Никаких уведомлений из Парижа касательно лица по фамилии  Бландуа  мы
не получали, - сказал Иеремия.
   - Нет?
   - Нет.
   Иеремия продолжал стоять в своей  излюбленной  позе.  Улыбчивый  мистер
Бландуа распахнул плащ на груди и сунул было руку  в  нагрудный  карман,  но
остановился и сказал, глядя на мистера Флинтвинча с насмешливым  огоньком  в
глазах (только сейчас мистер Флинтвинч обратил внимание на  то,  как  близко
эти глаза посажены).
   - Удивительно, до чего вы похожи на одного моего знакомого! Правда,  не
настолько, как мне показалось  в  первую  минуту  -  тогда,  в  полутьме,  я
попросту принял вас за него, в чем и  приношу  свои  извинения;  да,  да,  я
должен это сделать; готовность чистосердечно сознаваться в своих  ошибках  -
одно из моих природных свойств; но все же сходство необыкновенное.
   - Весьма любопытно, - угрюмо буркнул Иеремия. - Однако же повторяю, что
я не получал никаких уведомлений касательно лица по фамилии Бландуа.
   - Вот как, - сказал посетитель.
   - Именно так, - сказал Иеремия.
   Но мистера Бландуа не  заставила  растеряться  подобная  неаккуратность
корреспондентов торгового дома Кленнэм и Ко; он тут же  вытащил  из  кармана
бумажник, достал оттуда сложенную бумагу и подал мистеру Флинтвинчу.
   - Почерк  вам,  вероятно,  знаком.  Может  быть,  это  письмо  послужит
достаточной рекомендацией. Не сомневаюсь, что вы лучше меня  разбираетесь  в
этих вещах. Я, нужно сознаться, не столько деловой человек, сколько то,  что
в свете именуется джентльменом.
   Мистер Флинтвинч развернул письмо, на  котором  сверху  стояла  пометка
"Париж", и прочел: "Настоящим имеем честь от имени  одного  высокоуважаемого
клиента нашей фирмы рекомендовать вам г-на Бландуа из города Парижа и т.  д.
и т. п. .... Любое содействие, в котором он будет  нуждаться  и  которое  вы
сочтете возможным ему оказать и т. д. и т. п. ... В заключение сообщаем, что
если вы откроете г-ну Бландуа кредит в размере,  допустим,  пятидесяти  (50)
фунтов стерлингов и т. д. и т. п. ..."
   - Отлично, сэр, - сказал мистер Флинтвинч. - Прошу  вас,  садитесь.  Мы
будем рады служить вам в той мере, в какой это доступно  нашей  фирме  -  мы
ведем  дело  по  старинке,  скромно,  без  большого  размаха.  Что  касается
упомянутого вами официального уведомления, то, судя по дате, которую я здесь
вижу, мы еще и не могли его  получить.  Оно,  очевидно,  прибыло  с  тем  же
запоздавшим пакетботом, на котором совершили переезд вы сами.
   - Моя голова и желудок до сих пор помнят этот переезд, сэр,  -  ответил
мистер Бландуа,  белой  рукой  поглаживая  свой  крючковатый  нос.  -  Обоим
досталось от чудовищной, нестерпимой погоды. Как видите, я и сейчас  еще  не
вполне оправился, хотя сошел с пакетбота полчаса  тому  назад.  Если  бы  не
опоздание, я попал  бы  сюда  значительно  раньше,  и  мне  не  пришлось  бы
приносить извинения - а я приношу извинения - за то,  что  затрудняю  вас  в
неурочное время, и за то, что напугал - впрочем, вы сказали, не напугал, еще
раз приношу извинения, - за то, что обеспокоил почтеннейшую миссис Кленнэм в
ее уединении.
   Апломб и известная  доля  наглости  всегда  производят  впечатление,  и
мистеру Флинтвинчу самому стало казаться, что перед  ним  весьма  изысканная
особа. Впрочем, он  от  этого  не  стал  более  покладист  и,  почесав  свой
подбородок, спросил, какой услуги ждет от него мистер Бландуа сегодня, когда
деловой день уже окончен?
   - Черт возьми! - отозвался спрошенный, передернув под плащом плечами. -
Мне нужно переодеться, поесть, выпить и приютиться  где-нибудь  на  ночь.  Я
здесь никого не знаю, поэтому не откажите в любезности указать мне, где бы я
мог получить ночлег. Цена роли не играет. И чем  ближе  отсюда,  тем  лучше.
Хоть в соседнем доме.
   Мистер Флинтвинч начал было с запинкой:
   - У нас  тут  поблизости  нет  гостиницы,  которая  соответствовала  бы
привычкам такого джентльмена, как... - но мистер Бландуа перебил его.
   - Не будем говорить о привычках, дорогой сэр, - сказал  он,  прищелкнув
пальцами. - У гражданина мира нет привычек. Да, я джентльмен; при всей своей
скромности не стану отрицать это - но я не обременен предрассудками.  Чистая
комната, горячий  обед  и  бутылка  вина,  которое  можно  пить,  не  рискуя
отравиться, - вот все, что мне сегодня нужно. Но я желал бы получить это, не
сделав ни одного лишнего шага.
   -  Есть  тут  неподалеку  одна  таверна,  -  сказал  мистер   Флинтвинч
(беспокойный  блеск  в  глазах  гостя  побуждал  его  быть  еще   осторожнее
обычного), - есть одна таверна, которую я могу, пожалуй,  рекомендовать,  да
только там не очень-то шикарно.
   - Обойдемся без шику!  -  вскричал  мистер  Бландуа,  махнув  рукой.  -
Сделайте милость, проводите меня в эту вашу таверну и  представьте  хозяину,
если это вас не очень затруднит. Буду премного обязан.
   Мистер Флинтвинч взял свою шляпу и со свечой в руке снова повел мистера
Бландуа  через  сени.  Поставив  свечу  на  консоль  у  стены,  где   резьба
потемневшей от времени панели почти скрыла ее слабый огонек, он сказал,  что
пойдет предупредить больную о том, что должен ненадолго отлучиться.
   - Окажите мне еще одну услугу,  -  сказал  в  ответ  на  это  гость.  -
Передайте миссис Кленнэм мою карточку и скажите, что если бы я  не  опасался
утомить ее, то был бы счастлив лично  засвидетельствовать  свое  почтение  и
извиниться за то, что потревожил покой  этой  тихой  обители  -  разумеется,
после того, как переменю мокрое платье и подкреплю свои  силы  за  обеденным
столом.
   Иеремия выполнил поручение со всей быстротой, на какую был способен, и,
вернувшись, сказал.
   - Она готова принять вас, сэр, но, зная, как  мало  привлекательного  в
обществе  больной,  просила  передать,  что  не  будет  в  обиде,  если   вы
передумаете.
   - Передумать, - возразил галантный  Бландуа,  -  значило  бы  невежливо
обойтись  с  дамой;  невежливо  обойтись  с  дамой  значило  бы   обнаружить
отсутствие рыцарского отношения к прекрасному полу; а рыцарское отношение  к
прекрасному полу - одно из моих природных свойств! - Изъяснив таким  образом
свои чувства, он перекинул через плечо край  забрызганного  грязью  плаща  и
направился вслед за мистером  Флинтвинчем  в  таверну,  захватив  по  дороге
носильщика, дожидавшегося на улице с его чемоданом.
   Таверна и  в  самом  деле  оказалась  весьма  скромным  заведением,  но
снисходительность мистера Бландуа была беспредельна.  Она  не  уместилась  в
маленьком зальце со стойкой, где вдова-хозяйка и две ее дочери  оказали  ему
самый радушный прием; ей оказалось тесно в комнатке с деревянными панелями и
с безделушками  на  полочках,  поначалу  отведенной  ему  для  ночлега;  она
совершенно заполнила собой небольшую хозяйскую гостиную, которую ему в конце
концов  уступили.  И  когда,  переодевшись  и  причесавшись,  надушенный   и
напомаженный, с перстнями на обоих указательных пальцах и массивной  часовой
цепочкой через весь живот, мистер Бландуа развалился на диванчике под  окном
в ожидании обеда, он удивительным и зловещим образом напоминал  (словно  тот
же брильянт, но  в  другой  оправе)  некоего  мсье  Риго,  развалившегося  в
ожидании завтрака на зарешеченном окошке в камере омерзительной  марсельской
тюрьмы.
   И на  обед  он  накинулся  так  же  жадно,  как  упомянутый  мсье  Риго
накидывался на свой завтрак. Та же хищная алчность  сквозила  в  его  манере
придвигать к себе все кушанья сразу, чтобы,  пока  желудок  поглощает  одни,
глаза могли пожирать другие. Тот же  звериный  эгоизм  лежал  в  основе  его
бесцеремонного отношения к прочим  людям,  позволявшего  ему  грубо  швырять
хрупкие вещицы, украшавшие эту женскую  комнату,  класть  ноги  на  шелковые
подушки, мять накрахмаленные чехлы своим  грузным  телом  и  большой  черной
головой.  В  мягких  белых  руках,  проворно  орудовавших  вилкой  и  ножом,
чувствовалась та же хватка, что и в руках, цеплявшихся  за  прутья  тюремной
решетки. А когда, наевшись до отвала, он поочередно обсасывал и вытирал свои
тонкие  пальцы,  казалось,  стоит  только  заменить  салфетку   виноградными
листьями - и сходство будет полным.
   На этом человеке с его коварной улыбкой, подтягивавшей усы к носу и нос
к усам, с глазами, лишенными  глубины,  словно  они  были  крашеные,  как  и
волосы, и в  процессе  окраски  потеряли  способность  отражать  свет,  сама
природа,   всегда   честная   и    предусмотрительная,    четко    написала:
"Остерегайтесь!". Не ее вина, если люди подчас оказываются глухи к  подобным
предупреждениям. Пусть в таких случаях пеняют на себя!
   Окончив обед и дочиста облизав пальцы, мистер Бландуа вынул из  кармана
сигару, снова прилег  на  диванчик  и  мирно  покуривал,  время  от  времени
обращаясь к тонким струйкам дыма, тянувшимся из его тонких губ:
   - Бландуа, мой мальчик,  ты  еще  сведешь  с  обществом  счеты.  Ха-ха!
Клянусь небом, ты недурно  начал,  Бландуа!  На  худой  конец  можешь  стать
учителем английского или французского языка -  неоценимое  приобретение  для
хорошего дома! Ты сметлив, находчив, остер на язык, у тебя приятные  манеры,
подкупающая наружность - словом, ты настоящий  джентльмен.  Джентльменом  ты
будешь жить, мой мальчик, и джентльменом умрешь. Как бы  ни  сложились  твои
шансы вначале, все равно ты  выиграешь  игру.  Все  признают  твои  заслуги,
Бландуа. Общество, нанесшее тебе жестокую обиду,  должно  будет  подчиниться
твоему гордому духу. Громы и молнии! Ты горд, мой Бландуа, но  природа  тебе
дала право быть гордым!
   Под это самозабвенное воркование наш джентльмен докурил сигару и  допил
оставшееся вино. Когда и с тем и с другим было покончено, он спустил ноги  с
дивана и, заключив свой монолог воодушевленным призывом к самому себе: - Ну,
Бландуа, хитрец Бландуа! Ступай и покажи, чего ты стоишь! - снова отправился
в дом фирмы Кленнэм и Ко.
   Миссис Эффери встретила гостя в сенях,  где  на  этот  раз  горели  две
свечи, зажженные ею по приказу супруга и повелителя (третья  свеча  освещала
лестницу), и тотчас же провела его в комнату миссис  Кленнэм.  Там  уже  был
накрыт  к  чаю  стол  и  сделаны  кое-какие  обычные  в   подобных   случаях
приготовления. Последние, впрочем, были весьма  скромны  и  даже  при  самых
чрезвычайных обстоятельствах  сводились  к  тому,  что  из  шкафа  доставали
фарфоровый  чайный  сервиз,  а  кровать  застилали  темным,  унылого   цвета
покрывалом. Все остальное - катафалко-подобный диван с валиком, напоминавшим
плаху, фигура во вдовьей  одежде,  словно  приготовившаяся  к  казни;  кучка
мокрой золы на дотлевающих углях  и  кучка  сухой  золы  на  решетке;  пение
чайника и запах черной краски - все было таким же, как  все  эти  пятнадцать
лет.
   Мистер  Флинтвинч  представил  джентльмена,  рекомендованного   заботам
торгового дома Кленнэм и Ко. Миссис Кленнэм, перед которой лежало  раскрытое
письмо, кивнула головой и пригласила мистера Бландуа сесть. Хозяйка и  гость
внимательно оглядели друг друга. Вполне понятное любопытство.
   - Благодарю вас, сэр, за то, что вспомнили о больной, одинокой женщине.
С тех пор как  тяжкий  недуг  обрек  меня  на  затворнический  образ  жизни,
посетители, являющиеся в наш дом по делам, не балуют меня  своим  вниманием.
Иного, впрочем, и ожидать нельзя. С глаз долой - из сердца  вон.  Исключение
приятно мне, но я не жалуюсь на правило.
   Мистер Бландуа в самых  изысканных  выражениях  высказал  тревогу,  что
причинил ей неудобство столь несвоевременным визитом. Он уже  приносил  свои
извинения по этому поводу мистеру... виноват, он не имеет чести знать...
   - Мистер Флинтвинч связан с нашей фирмой уже много лет.
   Мистер Бландуа просит мистера Флинтвинча считать его своим  покорнейшим
слугой. Он рад заверить мистера Флинтвинча в своем совершенном уважении.
   - После того как умер мой муж, - сказала миссис Кленнэм, -  а  мой  сын
предпочел избрать  иное  поприще,  мистер  Флинтвинч  сделался  единственным
представителем нашей фирмы.
   - А вы что ж, не в счет? - ворчливо отозвался упомянутый джентльмен.  -
У вас голова за двоих работает.
   - Как женщина, я не могу играть ответственную роль  в  делах  фирмы,  -
продолжала она, лишь на миг поведя глазами в сторону Иеремии,  -  даже  если
предположить, что эта роль мне была бы по плечу;  поэтому  мистер  Флинтвинч
управляет всем, представляя и свои и мои интересы. Дела теперь, конечно, уже
не те, но кое-кто из наших старых друзей (и в первую  очередь  авторы  этого
письма) по своей доброте не забывают нас, и мы пока в состоянии  оправдывать
их доверие. Однако вам это вряд ли интересно. Вы англичанин, сэр?
   - Строго говоря - нет, сударыня; я родился и воспитывался не в  Англии.
В сущности, у меня нет родины, -  сказал  мистер  Бландуа,  вытянув  ногу  и
похлопывая себя по ней. - На это название  могут  претендовать  с  полдюжины
стран.
   - Вы много путешествовали?
   - Очень много. Смею сказать, сударыня, я объездил весь свет.
   - Как видно, вас не связывают никакие узы. Вы не женаты?
   - Сударыня! - сказал  мистер  Бландуа,  зловеще  нахмурив  брови.  -  Я
боготворю прекрасный пол, но я не женат - и никогда не был женат.
   Миссис Эффери, разливавшая чай, стояла напротив. В ту минуту, когда  он
произнес последние слова, она нечаянно взглянула на него; и так как она  уже
привыкла грезить наяву, ей вдруг померещилось в его глазах что-то такое, что
словно бы приковало ее взгляд. Забыв про чайник, оставшийся у  нее  в  руке,
она испуганно таращила глаза на мистера Бландуа, и ее беспокойное  состояние
невольно передалось ему  самому,  а  за  ним  и  миссис  Кленнэм  и  мистеру
Флинтвинчу. Последовало несколько  минут  всеобщего  оцепенения,  когда  все
четверо, вытаращив глаза, смотрели друг на друга, сами не зная почему.
   - Что с вами  такое,  Эффери?  -  спросила,  наконец,  миссис  Кленнэм,
опомнившись раньше других.
   - Не знаю, - сказала миссис Эффери и, протянув вперед  свободную  левую
руку, прибавила: - Это не со мной; это с ним.
   - Что хочет сказать эта почтенная женщина? -  вскричал,  поднимаясь  со
своего места, мистер Бландуа, который сперва побледнел, затем побагровел,  и
лицо  его  исказила  свирепая  злоба,  никак  не  вязавшаяся  с   безобидным
содержанием его слов. - Я не понимаю эту добрую женщину!
   - А вы не пытайтесь  ее  понять,  -  сказал  мистер  Флинтвинч,  бочком
подбираясь к особе, о которой шла речь. - Она сама не  знает,  что  говорит.
Она у нас дурочка, слабоумная. Вот я  задам  ей  порцию,  такую,  чтобы  она
почувствовала!.. Марш отсюда, старуха! - прохрипел он в самое ухо Эффери.  -
Марш отсюда, не то я так тебя тряхну, что от тебя только мокро останется.
   Миссис Эффери показалось до того страшной перспектива перейти в  жидкое
состояние, что она выпустила из рук чайник  (супруг  едва  успел  подхватить
его), накинула передник на голову, и в  одно  мгновение  была  такова.  Лицо
гостя постепенно разгладилось в улыбку, и он уселся на прежнее место.
   - Уж вы ей простите, мистер Бландуа, - сказал Иеремия,  сам  принимаясь
за разливание чая. - Она последнее время не в себе - из ума выживать  стала.
Вам с сахаром?
   - Благодарю вас; я чай не пью... Простите мою нескромность сударыня, но
- какие оригинальные часы!
   Чайный стол был пододвинут к дивану и стоял  почти  рядом  с  низеньким
столиком миссис Кленнэм. Мистер Блапдуа, как галантный кавалер, встал, чтобы
передать чашку даме (тарелка с сухариками уже  стояла  на  своем  месте),  и
тут-то его внимание привлекли часы покойного  главы  дома,  всегда  лежавшие
перед его вдовой. Миссис Кленнэм метнула на гостя быстрый взгляд.
   - Вы позволите? Благодарю вас. Великолепные старинные  часы,  -  сказал
он, взяв часы в руку. - Тяжеловаты, чтобы носить их в кармане, но  зато  это
настоящая  вещь,  не  подделка  какая-нибудь.  Я  презираю  все  поддельное,
фальшивое. Я сам чужд всякой фальши. Ага! Часы с двойной крышкой,  как  было
модно в старину. Можно открыть? Благодарю вас. А,  и  шелковая  прокладочка,
вышитая бисером! Мне не раз приходилось видеть такие у стариков в  Голландии
и в Бельгии. Забавная штучка!
   - Тоже старинная мода, - сказала миссис Кленнэм.
   - Бесспорно. Но мне кажется, эта прокладка новей, чем сами часы.
   - Пожалуй.
   - Удивительно, как в  старину  любили  затейливые  вензеля!  -  заметил
мистер Бландуа, взглянув на собеседницу со своей обычной улыбкой. - Ну  вот,
что это за буквы? Похоже на Н. З. - а может быть, и все что угодно.
   - Нет, это именно Н. З.
   Мистер Флинтвинч,  который  поднес  было  чашку  к  открытому  рту,  да
замешкался, внимательно прислушиваясь к  этому  разговору,  теперь  принялся
пить чай огромными глотками, всякий раз осторожно примериваясь,  прежде  чем
глотнуть.
   - Прелестное создание была, верно, эта Н. З.,  полное  неги,  кротости,
очарования, - сказал мистер  Бландуа,  захлопывая  крышку  часов.  -  Я  уже
влюблен в ее память. На беду я очень легко влюбляюсь, и оттого мой  душевный
покой всегда находится под угрозой. Не  знаю,  порок  это  или  добродетель,
сударыня, но любовь к женской красоте и женским достоинствам -  мое  главное
природное свойство.
   Мистер Флинтвинч успел налить себе еще чашку чаю и пил  его  такими  же
большими глотками, по-прежнему не сводя глаз с больной.
   - На этот раз вашему душевному покою ничего не грозит, сэр,  -  сказала
миссис Кленнэм. - Сколько я знаю, эти  буквы  -  не  инициалы  какого-нибудь
имени.
   - Так, стало быть, девиз, - небрежно заметил мистер Бландуа.
   - Скорей напоминание. Н.  З.  сколько  я  знаю,  обычно  означает:  "Не
забывай!"
   - И само собой разумеется, - сказал мистер Бландуа, кладя часы на  стол
и возвращаясь на свое прежнее место, - вы не забываете.
   Мистер Флинтвинч,  допивая  свой  чай,  сделал  последний  глоток,  еще
больший,  чем  все  предыдущие,  и  очередную  паузу  выдержал  с  некоторым
изменением, а именно: запрокинув голову  и  не  отнимая  чашки  от  губ,  но
по-прежнему не сводя глаз с больной. В лице последней еще резче обозначились
жесткие черточки, составлявшие то сосредоточенное  выражение  твердости  или
упорства, которое заменяло ей жесты, и она отвечала веско и внушительно, как
всегда:
   - Да, сэр, не забываю. Кто живет в  таком  томительном  однообразии,  в
каком уже много лет живу я, тот  не  забывает.  Кто  живет,  думая  лишь  об
исправлении своих недостатков, тот не забывает. Кто сознает, что у него, как
у каждого из нас, у всех детей Адамовых, есть грехи,  требующие  искупления,
тот не стремится забыть. А потому я  давно  уже  свободна  от  этого;  я  не
забываю и не стремлюсь забыть.
   Мистер Флинтвинч, взболтав опивки чая, оставшиеся на донышке, опрокинул
их себе в рот и поставил чашку на поднос, поскольку больше уже ничего из нее
извлечь нельзя было;  после  чего  повернулся  к  мистеру  Бландуа,  как  бы
спрашивая: "Ну-с, что вы на это скажете?"
   - Все это я  и  имел  в  виду,  сударыня,  -  сказал  Бландуа,  отвесив
учтивейший поклон и прижав свою  белую  руку  к  груди,  -  когда  употребил
выражение "само собой разумеется", и я горжусь тем, что так удачно  и  метко
подобрал выражение - впрочем, иначе я не был бы Бландуа.
   - Простите, сэр, - возразила больная, - но я сомневаюсь  в  том,  чтобы
такой джентльмен, как вы,  любитель  светской  жизни,  полной  разнообразия,
перемен, удовольствий,  привыкший  искать  приятного  общества  и  сам  быть
приятным обществом для других...
   - Помилуйте, сударыня! Вы мне льстите!
   - ...сомневаюсь, чтобы  подобный  джентльмен  мог  понять  и  правильно