то-нибудь
сообщить   об   его   прошлом,   об   его   привычках,   занятиях,   обычном
местожительстве. Иначе говоря, навести меня на след,  который  поможет  либо
разыскать его, либо узнать, что с ним случилось. Вот  о  каком  одолжении  я
прошу и надеюсь, что ввиду серьезности обстоятельств, побудивших меня к  вам
обратиться, вы мне не откажете. Если по  каким-нибудь  причинам  вы  найдете
нужным поставить мне те или иные условия, я приму их, ни о чем не спрашивая.
   - Вы случайно увидели  меня  с  этим  человеком  на  улице,  -  немного
помолчав, сказала мисс Уэйд, которую, к немалому  огорчению  Кленнэма,  явно
больше занимали собственные раздумья, чем его просьба.  -  Вы,  стало  быть,
встречали его раньше?
   - Раньше - нет, но я встретился с ним потом. Тогда,  в  Аделфи,  я  его
увидел впервые, но мне пришлось увидеть его еще раз -  в  тот  самый  вечер,
после которого он исчез. Это было в доме  моей  матери,  в  ее  комнате.  Он
оставался там, когда я ушел. Вот прочтите, здесь  сказано  все,  что  о  нем
известно.
   Он протянул ей печатный листок, который она  прочла  с  сосредоточенным
вниманием.
   - Это больше того, что известно мне, - сказала  она,  возвращая  листок
Кленнэму.
   На лице  Кленнэма  так  ясно  отразилось  его  глубокое  разочарование,
пожалуй даже недоверие, что она прибавила, тем же недружелюбным тоном:
   - Вы мне не верите. А между тем это правда. Кстати, о личных сношениях:
ваша мать, по-видимому, тоже поддерживала личные сношения с этим человеком -
однако ей вы верите, что она о нем ничего больше не знает.
   Кленнэм вспыхнул, почувствовав намек, заключенный в  этих  словах  и  в
улыбке, с которой они были произнесены.
   - Знаете что, сэр, - заметила она, с жестоким удовольствием поворачивая
нож в ране, - я вам  скажу  со  всей  откровенностью,  которой  вы  от  меня
добиваетесь, что, если бы я заботилась о своей репутации (а я о ней вовсе не
забочусь), если бы берегла свое доброе имя (а мне беречь  нечего,  ибо  меня
совершенно не интересует, доброе у меня имя или  нет),  я  бы  считала  себя
серьезно скомпрометированной одним фактом знакомства с подобной личностью. А
между тем моего порога он никогда не переступал, со мной ни разу за  полночь
не засиживался.
   Она мстила ему за старую обиду, обратив его же довод против него. Не  в
ее характере было щадить кого-нибудь, и совесть ее не тревожила.
   - Человек этот - низкая, продажная тварь; я встретила его в Италии,  во
время своего недавнего пребывания там, и он мне показался подходящим орудием
для одного моего замысла. Проще говоря, чтобы доставить себе удовольствие  -
исполнить одно  давнишнее  неотвязное  желание,  -  мне  понадобился  шпион,
который за деньги был бы готов на все. Я наняла этого субъекта. Уверена, что
если бы речь шла об убийстве (при условии, что можно было бы совершить его в
темноте, без всякого риска) и у меня хватило бы денег, чтобы  заплатить  ему
желаемую цену, - эта сделка вызвала бы у него не больше колебаний, чем любая
другая. Таково по крайней мере мое мнение о нем, и, видимо, оно  не  слишком
расходится с вашим. Но ваша мать, как я предполагаю (почему бы  мне  в  свою
очередь не заняться предположениями), придерживается другого мнения.
   - Я хотел бы напомнить вам, - сказал Кленнэм, - что мою мать  столкнули
с этим человеком дела.
   - И должно быть, неотложные дела, - отозвалась мисс  Уэйд,  -  судя  по
тому, что час для них был выбран не совсем обычный.
   - Вы, кажется, намекаете. - сказал Артур, весь  сжимаясь  от  боли  под
этими ударами, наносимыми твердой, безжалостной рукой, - что здесь что-то...
   - Мистер Кленнэм, - хладнокровно перебила она, - как вы могли заметить,
я не прибегаю к намекам, говоря об этом человеке. Я вам сказала уже, и  могу
повторить еще раз: это низкая, продажная  тварь.  Такие,  как  он,  являются
тогда, когда в них есть надобность. Не будь у меня надобности в нем, вам  бы
не пришлось увидеть нас вместе.
   Кленнэм молчал, подавленный ее упорными  стараниями  сосредоточить  его
мысли на мрачных подозрениях, тень которых и без того шевелилась  у  него  в
душе.
   - Я все говорю о нем так, будто он жив, -  добавила  она,  -  но  ведь,
может быть, его уже и нет на свете. Может быть,  кто-нибудь  позаботился  об
этом. Я не знаю, да и не хочу знать. Мне он больше не нужен.
   Артур Кленнэм тяжело вздохнул и с опечаленным лицом поднялся с  кресла.
Мисс Уэйд, не вставая, следила  за  ним  пристальным,  испытующим  взглядом,
гневно сжав губы. Наконец она сказала:
   - Ведь с ним постоянно водил компанию ваш любезный друг  мистер  Гоуэн.
Почему вы не обратитесь к вашему любезному другу?
   Артур уже готов был сказать, что Гоуэн вовсе не друг ему,  но  вспомнил
пережитую борьбу, принятое решение и удержался, ответив вместо этого:
   - Мистер Гоуэн не видел Бландуа со времени его отъезда в Англию и  вряд
ли может сообщить что-либо  новое.  Это  всего  лишь  случайное  знакомство,
завязанное за границей.
   - Случайное знакомство, завязанное за границей! - подхватила мисс Уэйд.
- Да. Что  же  еще  делать  вашему  любезному  другу,  как  не  развлекаться
случайными знакомствами, имея такую жену. Я ненавижу его жену, сэр!
   Ярость, прозвучавшая в этих словах, хотя и сказанных ровным, сдержанным
голосом, так поразила Кленнэма, что он замер на месте. Ярость сверкала в  ее
темных глазах, заставляла вздрагивать тонкие ноздри,  казалось,  она  дышала
яростью; но лицо сохраняло свое  презрительно-невозмутимое  выражение,  и  в
спокойной позе была обычная  надменная  грация  -  как  будто  ничто  ее  не
волновало.
   - Могу сказать только  одно,  мисс  Уэйд,  -  заметил  он.  -  Едва  ли
кто-нибудь еще разделяет ваше чувство, ничем, как я уверен, не оправданное.
   - Советую вам спросить мнения вашего любезного друга на  этот  счет,  -
возразила она.
   - Я отнюдь не столь близок с моим любезным  другом,  -  отвечал  Артур,
позабыв все свои благие решения, - чтобы вести  с  ним  подобные  разговоры,
мисс Уэйд.
   - Я ненавижу его, - сказала она. - Ненавижу еще сильней, чем его  жену,
оттого что была когда-то так глупа и так легковерна, что почти  любила  его.
Мы с вами встречались, сэр, лишь при самых обыкновенных  обстоятельствах,  и
вы, вероятно, считаете меня  самой  обыкновенной  женщиной,  только  немного
более своевольной, чем другие. А потому  вы  не  понимаете,  что  я  называю
ненавидеть; да и не можете понять, не зная, сколько усилий  я  потратила  на
то, чтобы изучить себя и изучить всех тех, кто меня окружает. Вот  почему  у
меня явилось желание рассказать вам свою историю - не  с  целью  расположить
вас к себе, я в этом не нуждаюсь; но для того, чтобы, думая о своем любезном
друге и его жене, вы знали, что я называю ненавидеть. Здесь у меня  хранятся
записки, которые я приготовила для вас. Что ж, дать их вам или не стоит?
   Артур попросил ее не менять своего намерения. Она подошла к  секретеру,
отперла его и достала из ящика несколько  сложенных  листке  в  бумаги.  Без
примирительной нотки в голосе, почти  не  обращаясь  к  Артуру,  словно  она
разговаривала с зеркалом и у собственного отражения искала оправдания своему
упрямству, она сказала:
   - Теперь вы узнаете, что я называю ненавидеть!  Но  довольно  об  этом.
Сэр, в любом моем временном и  дешевом  прибежище,  будь  то  пустой  дом  в
Лондоне или меблированные комнаты в Кале, Гарриэт всегда со мною. Не  хотите
ли повидать ее перед уходом? Гарриэт, пойдите сюда!
   Ей пришлось повторить свой оклик дважды. После второго  раза  в  дверях
показалась Гарриэт, бывшая Тэттикорэм.
   - Мистер Кленнэм здесь, - сказала мисс Уэйд, - но он пришел не за вами;
он уже отказался от мысли вернуть вас в Туикнем - не правда ли, сэр?
   - Пришлось отказаться,  -  поскольку  я  не  располагаю  для  этого  ни
властью, ни влиянием, - признал Кленнэм.
   - Итак, он вас не разыскивал, можете быть спокойны; однако  он  все  же
разыскивает кое-кого. Ему нужен Бландуа.
   - С которым я видел вас и Лондоне, на Стрэнде, - вставил Артур.
   - Если вам что-нибудь известно о  нем,  Гарриэт,  кроме  того,  что  он
приехал из Венеции - это мы все знаем, - расскажите мистеру Кленнэму.
   - Больше мне о нем ничего не известно, - сказала девушка.
   - Вы удовлетворены? - спросила мисс Уэйд Артура.
   Он не видел причины не верить им; если и были у него  сомнения  прежде,
девушка своим естественным тоном развеяла их. Он сказал:
   - Придется, видно, искать других следов.
   Он еще не собирался уходить, но когда девушка вошла, он  стоял,  и  она
решила, что он уже прощается. Она торопливо глянула на него и спросила:
   - Они здоровы, сэр?
   - Кто?
   Она чуть было не ответила: "Все", но запнулась  и,  посмотрев  на  мисс
Уэйд, сказала:
   - Мистер и миссис Миглз.
   - Были здоровы, когда я последний раз имел  от  них  известия.  Они  за
границей. Кстати, ответьте мне на один вопрос. Это правда,  что  вас  видели
там?
   - Где? Кто меня видел и где? - спросила девушка,  нахмурясь  и  опустив
глаза.
   - В Туикнеме, у садовой калитки.
   - Неправда, - сказала мисс Уэйд. - Она там и близко не была.
   - Вы ошибаетесь, - возразила девушка. - Я туда ездила, когда мы прошлый
раз были в Лондоне. Ездила, воспользовавшись тем, что вы ушли куда-то.  И  я
подходила к калитке и заглядывала в сад.
   - Жалкая девчонка! - произнесла мисс Уэйд с безграничным презрением.  -
Немногого же стоила вся наша дружба, все наши разговоры и  все  ваши  старые
жалобы!
   - Что тут дурного, если я на  миг  заглянула  в  калитку?  -  возразила
девушка. - Я по окнам видела, что хозяева в отъезде.
   - А зачем было вообще ездить туда?
   - Затем, что мне хотелось посмотреть на знакомые места. Затем, что  мне
приятно было снова их увидеть.
   Кленнэм глядел на эти два красивых лица  и  думал  о  том,  как  должны
мучить друг друга эти две неукротимые натуры.
   - О! - сказала мисс Уэйд, овладев  собой  и  холодно  отводя  взгляд  в
сторону. - Если вас так тянуло туда, где вы влачили унизительную  жизнь,  от
которой я помогла вам избавиться, когда у вас  наконец  раскрылись  глаза  -
тогда другое дело. Но где  же  ваша  искренность  и  правдивость?  Где  ваша
верность мне? Где преданность нашим общим интересам? Вы недостойны  доверия,
с которым я отнеслась к вам. Недостойны участия, которое я приняла  в  вашей
судьбе. Возвращайтесь к  людям,  которые  обращались  с  вами  хуже,  чем  с
собачонкой, потому что другого обращения вы не заслуживаете.
   - Если вы будете так говорить о них при посторонних, вы  сами  вынудите
меня стать на их сторону, - отвечала девушка.
   - Возвращайтесь к ним, - повторила мисс Уэйд. - Возвращайтесь к ним.
   - Вы прекрасно знаете, что я к ним не вернусь. - возразила  девушка.  -
Вы прекрасно знаете, что я ушла от них навсегда и теперь  уже  не  могу,  не
хочу и не намерена возвращаться. Вот и оставьте их в покое.
   - Жить у них в сытости и  довольстве  для  вас  заманчивее,  чем  вести
скромную жизнь вдвоем со мной, - не унималась мисс Уэйд. - Вы возвышаете их,
а мною пренебрегаете. Впрочем, чему удивляться? Этого следовало ожидать.
   - Это неправда! - сказала девушка, вся вспыхнув. - Вы говорите  не  то,
что у вас на уме. А что у вас на уме, я знаю. Вы попрекаете меня тем, что  я
живу на ваш счет, хоть прямо так и не скажете.  И  оттого,  что  мне  некуда
податься, вы  считаете,  что  я  должна  плясать  под  вашу  дудку  и  молча
проглатывать любую обиду. Вы не лучше их, ни  чуточки  не  лучше.  Но  я  не
намерена подчиняться вам во всем. Я опять скажу: да, я  поехала  в  Туикнем,
потому что мне давно хотелось взглянуть на тот дом. Да, я  хочу  знать,  как
они поживают, потому что я их любила когда-то и мне порой казалось, что  они
добры ко мне.
   Кленнэм поспешил сказать, что если она когда-нибудь пожелает вернуться,
то наверняка встретит самый ласковый прием.
   - Никогда! - страстно воскликнула девушка. - Никогда я  не  вернусь!  И
мисс Уэйд это хорошо известно, она только дразнит меня, пользуясь  зависимым
положением, в которое сама же меня поставила. Да, я знаю, что завишу от нее,
как знаю и то, что она всегда рада напомнить мне об этом.
   - Хитро придумано! - подхватила мисс Уэйд с прежним гневом и с  прежней
надменностью. - Но только эта хитрость шита  белыми  нитками,  и  я  отлично
вижу, что под нею кроется. Куда мне с моей бедностью  против  их  богатства!
Нет, возвращайтесь, возвращайтесь как можно скорей, и кончим с этим!
   Кленнэм смотрел на этих двух женщин, стоявших посреди  тесной  неуютной
комнаты, пестуя свой гнев, терзая себя и друг друга. Он стал  прощаться;  но
мисс Уэйд едва кивнула ему головой, а Гарриэт с  наигранным  самоуничижением
служанки или рабы (в котором, однако,  было  больше  вызова,  чем  смирения)
сделала вид, что никак не решится отнести его приветствие и к своей скромной
особе.
   Он спустился по темной винтовой лестнице во двор,  где  все  показалось
ему еще более унылым, чем прежде, - глухая стена, засохший плющ, заброшенный
фонтан, разбитая статуя. Размышляя о том, что он видел и слышал в этом  доме
и о неудаче своих попыток напасть на след подозрительной  личности,  которую
он разыскивал, он возвратился в Лондон с тем же пакетботом, что привез его в
Кале. Дорогой он развернул листки, полученные от мисс Уэйд, и прочитал в них
то, что составляет содержание следующей главы.



 ГЛАВА XXI - История одного самоистязания

   Я имею несчастье быть неглупой. С самых юных лет я  всегда  видела  то,
что от меня думали  скрыть.  Если  бы  я  чаще  поддавалась  обману  и  реже
проникала в истину, мне бы легко и спокойно жилось  на  свете,  как  живется
большинству глупцов.
   Детство мое прошло в доме у бабушки, верней сказать,  у  дамы,  которая
себя называла моей бабушкой. Она не имела права называть себя так,  но  я  в
своей детской наивности тогда об этом не догадывалась. У нее жило  несколько
человек детей, своих и чужих. Все это были девочки;  числом  десять,  считая
меня. Мы вместе росли и вместе воспитывались.
   Мне было лет двенадцать, когда я стала  замечать,  что  другие  девочки
относятся ко мне покровительственно. Считалось, что я сирота.  Больше  среди
нас сирот не было, и в поведении своих сверстниц я ясно  почувствовала  (вот
когда мне впервые следовало пожалеть о том, что я неглупа) желание подкупить
меня   оскорбительной   жалостью,   смешанной   с   сознанием   собственного
превосходства. Я убедилась в этом не сразу, я долго проверяла свое открытие.
Оказалось, что мне очень трудно  вызвать  их  на  ссору.  Если  и  удавалось
поссориться с той или другой, то через час она  уже  приходила  мириться.  Я
снова и снова повторяла испытание, и не было случая, чтобы  кто-нибудь  стал
дожидаться, когда я сделаю первый шаг. Всегда они  прощали  меня,  тщеславно
наслаждаясь своим великодушием. Точь-в-точь, как это делают взрослые!
   Одна из них была моей закадычной подружкой. Сама еще ребенок, я  любила
эту маленькую дурочку пламенной любовью, какой она вовсе не стоила - мне  до
сих пор стыдно вспоминать об этом. Ее всегда хвалили за доброту  и  мягкость
характера. Она всем готова была дарить и дарила ласковые улыбки и взгляды. И
никто в доме, кроме меня самой, не подозревал, что она это делает только  из
желания дразнить и мучить меня!
   И все же я так любила свою недостойную подругу,  что  жизнь  обратилась
для меня в сплошную пытку из-за этой любви. Меня без конца стыдили и бранили
за то, что я к ней "придиралась", иными словами, уличала ее в разных  мелких
предательствах и доводила до слез, наглядно доказывая, что умею читать в  ее
душе. Но я по-прежнему любила ее;  и  однажды  на  каникулы  поехала  к  ней
гостить.
   Дома она была еще хуже, чем  в  пансионе.  У  нее  оказалось  множество
двоюродных братьев и сестер,  не  говоря  уже  о  знакомых;  для  нас  часто
устраивались вечера с танцами, то дома, то где-нибудь у  соседей,  и  каждый
такой вечер она превращала в  невыносимое  испытание  для  моей  любви.  Она
нарочно старалась привлекать к себе все сердца - чтобы  я  безумствовала  от
ревности;  быть  со  всеми  милой  и  ласковой  -  чтобы  я  завидовала   до
исступления. Ночью, оставшись с ней вдвоем в нашей спальне, я упрекала ее за
все эти коварные уловки, которые видела насквозь, а она плакала и жаловалась
на мою жестокость; и потом я до утра  не  выпускала  ее  из  своих  объятий,
чувствуя, как сердце у меня разрывается от любви; и нередко мне приходило  в
голову: чем так страдать, лучше броситься вместе с нею в реку и умереть - по
крайней мере мертвую у меня ее никто не отнимет.
   Мне даже легче сделалось, когда наступила  развязка.  Среди  ее  родных
была тетка, которая меня невзлюбила. Пожалуй, никто в семье не питал ко  мне
расположения, но мне это и не нужно было, мне не нужен был никто, кроме моей
подруги.  Тетка  была  молодая  женщина,  и  я  часто  ловила  на  себе   ее
внимательный взгляд. Эта беззастенчивая особа открыто  смотрела  на  меня  с
состраданием. Как-то после одной из описанных выше ночных сцен я  утром,  до
завтрака, пошла в оранжерею. Шарлотта (так  звали  мою  вероломную  подругу)
была уже там, и, входя, я услышала голос тетки, которая,  обращаясь  к  ней,
произнесла мое имя. Я остановилась за деревом и прислушалась.
   - Шарлотта, - говорила тетка, - мисс Уэйд совершенно извела тебя, этому
надо положить конец. - Я повторяю слово в слово то, что слышала.
   Что же отвечала Шарлотта? Может быть, сказала: "Это я ее извела,  а  не
она меня; я беспрестанно мучаю ее, я - ее палач,  а  она,  несмотря  на  все
пытки, которым я ее подвергаю, ночами напролет говорит мне о  своей  любви"?
Ничуть не бывало, ее ответ показал, что я с самого начала верно ее  оценила.
Она стала плакать и рыдать  (чтобы  сильней  растрогать  тетку)  и  сказала:
"Милая тетя, у нее тяжелый характер, другие девочки тоже стараются  смягчить
его, не только я - мы все стараемся как можем".
   Тетка принялась ласкать ее и утешать, точно услышала не подлую клевету,
а свидетельство благородных чувств, и, помогая  разыгрывать  эту  лицемерную
комедию, отвечала: "Но всему есть границы,  моя  милочка;  даже  ради  столь
благой цели нельзя терпеть те беспрерывные мучения, которые  причиняет  тебе
эта бедная, несчастная девочка".
   Как нетрудно догадаться, бедная, несчастная девочка  тут  же  вышла  из
своего тайника и сказала: "Отправьте меня домой!" Ничего больше они от  меня
не услышали; на все уговоры я твердила только: "Отправьте меня домой,  а  не
то я уйду пешком, одна".  Вернувшись  к  своей  так  называемой  бабушке,  я
сказала ей, что, если меня не  отвезут  в  какой-нибудь  другой  пансион  до
возвращения моей бывшей подруги и остальных девочек,  я  выжгу  себе  глаза,
чтобы не видеть их лживых физиономий.
   Я попала в среду взрослых девушек, но они оказались не лучше.  Красивые
слова,  притворно  красивые  чувства;  под  всем  этим  я  легко  разглядела
стремление представить себя в выгодном свете, унижая меня. Еще до того как я
вышла из пансиона, я узнала, что  "бабушка"  вовсе  не  бабушка  мне  и  что
никаких родственников у меня нет. Это известие по-новому осветило  для  меня
мое прошлое, да и будущее. Оно раскрыло мне глаза на много  других  случаев,
когда люди, якобы оказывая мне внимание или услугу, попросту тешились  своим
превосходством надо мной.
   На мое имя был положен небольшой капитал, к  которому  я  имела  доступ
через поверенного. Я должна была пойти в гувернантки. Я так и поступила. Мне
удалось получить место в одной титулованной, но небогатой  семье,  где  были
две дочери - совсем еще маленькие девочки, но родителям хотелось,  чтобы  по
возможности их вырастила одна воспитательница. Мать  была  молода  и  хороша
собой. С первых же дней она всячески подчеркивала свое любезное обращение со
мной. Я прятала свой гнев; но я отлично распознала  в  этом  блажь  госпожи,
которая знает, что