Саккару удалось  добиться  согласия  совета
правления, и с середины октября начались работы.
   В тот самый день, когда торжественно был заложен первый  камень,  около
четырех часов, к Саккару в редакцию, где он ожидал Жантру,  который  пошел
отнести отчет об этой церемонии в дружественные газеты, явилась  баронесса
Сандорф.  Сперва  она  спросила  главного  редактора,  но  потом,  как  бы
случайно, наткнулась на директора Всемирного банка, который любезно  отдал
себя в ее распоряжение, предложив сообщить все интересующие ее сведения, и
провел ее в свой кабинет в глубине коридора. И здесь, при первом же грубом
натиске, она уступила, на диване, как  девка,  заранее  приготовившаяся  к
подобному приключению.
   Но тут произошло осложнение. Каролина,  случайно  оказавшись  в  районе
Монмартра, заглянула в редакцию. Она иногда заходила сюда, чтобы  передать
Саккару какой-нибудь ответ или просто узнать новости. К тому же она  знала
Дежуа, поступившего сюда по  ее  рекомендации,  и  всегда  останавливалась
поговорить с ним, довольная его признательностью. В этот  день,  не  найдя
Дежуа в передней, она прошла по коридору и натолкнулась на него как раз  в
тот момент, когда он отошел от двери, у которой  только  что  подслушивал.
Теперь это стало его болезнью, он дрожал, как в лихорадке,  и  прикладывал
ухо ко всем замочным скважинам, чтобы уловить биржевые тайны. Но  то,  что
он в этот раз услышал и понял, немного смутило его, и он улыбался странной
улыбкой.
   - Он здесь? - спросила Каролина и хотела пройти в кабинет.
   Но  Дежуа  остановил  ее  и,  не  имея  времени  что-нибудь  придумать,
пробормотал:
   - Да, он здесь, но туда нельзя.
   - Как нельзя?
   - Нельзя, он там с дамой.
   Она побледнела как полотно, а он, не будучи в курсе  дела,  подмигивая,
вытягивая шею, намекал выразительной мимикой на то, что там происходило.
   - Кто эта дама? - спросила она отрывисто.
   У  него  не  было  никаких  причин  скрывать  это  имя  от  нее,  своей
благодетельницы. Он нагнулся к ее уху:
   - Баронесса Сандорф... О, она давно уже вертится вокруг него!
   Каролина мгновение стояла неподвижно. В темноте  коридора  нельзя  было
различить мертвенную бледность ее лица. Она вдруг ощутила в  самом  сердце
такую острую, такую жгучую  боль,  какой  она,  кажется,  никогда  еще  не
испытывала, и неожиданность приковала ее к месту. Что ей  сделать  сейчас:
выломать дверь, броситься на эту женщину, опозорить их обоих скандалом?
   Она стояла так, пораженная, потерявшая всякую волю. Вдруг к ней  весело
обратилась Марсель, которая как раз зашла за своим мужем. Молодая  женщина
недавно с ней познакомилась.
   - А, это вы, сударыня... Представьте себе, мы сегодня идем в театр.  О,
это целая история, нужно устроить так,  чтобы  это  обошлось  подешевле...
Поль как раз отыскал маленький ресторанчик, где мы угощаемся  за  тридцать
пять су с человека.
   Жордан, подойдя, со смехом прервал жену:
   - Два блюда, графинчик вина, хлеба сколько угодно.
   - И мы не будем брать фиакра,  -  продолжала  Марсель,  -  так  забавно
возвращаться пешком поздно ночью!.. Сегодня мы  разбогатели,  на  обратном
пути мы купим миндальный торт в двадцать  су...  Настоящий  праздник,  пир
горой!
   И  она  ушла,  счастливая,  под  руку  со  своим  мужем.  У   Каролины,
вернувшейся вместе с ними в переднюю, хватило сил улыбнуться.
   - Желаю вам хорошо повеселиться, - прошептала она дрожащим голосом.
   Потом и она ушла. Она любила Саккара, и это вызывало в ней удивление  и
боль, как постыдная рана, которую она хотела скрыть ото всех.



7

   Спустя два месяца, в мягкий и пасмурный ноябрьский день, Каролина сразу
после завтрака поднялась в чертежную, чтобы приняться за работу. Брат  ее,
находившийся в то время в Константинополе, куда он уехал для осуществления
своего грандиозного замысла - сооружения сети железных дорог  на  Востоке,
поручил ей пересмотреть записи, сделанные  им  еще  во  время  их  первого
путешествия, и составить по ним нечто  вроде  исторического  обзора  этого
вопроса; вот уже две недели, как она пыталась забыться, углубляясь  в  эту
работу. День был такой теплый, что  она  не  стала  поддерживать  огонь  в
камине, открыла окно и, перед тем как сесть за стол, взглянула на  высокие
оголенные деревья в саду Бовилье, казавшиеся фиолетовыми на  бледном  фоне
неба.
   Она писала около получаса, как вдруг ей понадобился какой-то  документ,
и она стала искать его среди груды лежавших  на  столе  папок.  Затем  она
встала, посмотрела в другом месте и вернулась к  столу  с  полными  руками
бумаг. Перебирая разрозненные листки, она вдруг увидела среди них картинки
религиозного  содержания  -  раскрашенный  гроб  господень  и  молитву   с
изображенными   вокруг   орудиями   страстей   христовых.   Молитва    эта
рекомендовалась как верное средство спасения в минуты отчаяния, когда душе
угрожает опасность. И тут она вспомнила, что  ее  брат,  большой  набожный
ребенок, купил эти картинки в Иерусалиме. Ее охватило внезапное  волнение,
по щекам покатились слезы. Ах, этот брат, такой талантливый, так долго  не
получавший признания! Какое счастье для  него,  что  он  верует,  что  это
наивное изображение гроба господня, годное для бонбоньерки, не вызывает  у
него  улыбки,  что  он  черпает  спокойствие  и  силу  в   этой   молитве,
рифмованной,  как  рекламные  стишки  в  кондитерских.  Да,  он,  пожалуй,
чересчур  доверчив,  он  чересчур  легко  поддается   обману,   зато   так
прямодушен, так безмятежен, так далек  от  возмущения  и  борьбы.  А  она,
боровшаяся и страдавшая уже два месяца, она, ни во что больше не верившая,
очерствевшая по  милости  книг,  опустошенная  размышлениями,  -  как  она
жаждала в минуты слабости быть такой же простодушной и  наивной,  как  он,
чтобы усыплять свое истерзанное сердце, трижды повторяя  утром  и  вечером
эту детскую молитву, обрамленную гвоздями  и  копьем,  терновым  венцом  и
губкой - орудиями страстей христовых!
   На следующий день после того, как грубая случайность  открыла  Каролине
связь Саккара с баронессой Сандорф, ей  пришлось  вооружиться  всей  своей
волей, чтобы устоять против потребности выследить их и узнать все. Она  не
была женой этого человека и не желала быть его пылкой любовницей,  готовой
из-за ревности на скандал; больше всего ее мучило то,  что,  встречаясь  с
ним постоянно, она продолжала  отдаваться  ему.  Причиной  была  спокойная
привязанность, положившая начало их связи; дружба, неизбежно закончившаяся
даром своего "я", как это обычно бывает  в  отношениях  между  мужчиной  и
женщиной. Юность ее уже давно миновала, горький опыт замужества научил  ее
терпимости. Неужели в тридцать шесть лет,  при  всем  своем  благоразумии,
свободная как будто от всяких иллюзий, она не могла закрыть глаза на  все,
стать не любовницей, а скорее  матерью  для  своего  друга,  которому  она
уступила на закате молодости, в минуту душевной опустошенности, и  который
тоже намного пережил возраст героев романа? Иногда она твердила себе,  что
люди преувеличивают значение этих отношений между  полами  и  часто  из-за
случайной встречи портят себе всю жизнь. Впрочем, она тотчас же  улыбалась
безнравственности  этой  мысли  -  ведь  в  таком  случае  все   проступки
дозволены, все женщины могут  принадлежать  всем  мужчинам.  А  как  много
женщин благоразумно соглашаются делить мужчину  с  соперницей!  Как  часто
повседневный опыт в своем счастливом простодушии торжествует над  ревнивым
стремлением к полному и безраздельному обладанию!.. Но все это  были  лишь
теоретические рассуждения, придуманные с целью сделать  жизнь  сносной,  -
она тщетно  пыталась  принудить  себя  к  самоотречению,  продолжать  свое
существование  преданной   домоправительницы,   высокоразвитой   служанки,
которая согласилась отдать тело, раз уж она отдала сердце и ум: ее  плоть,
ее страсть возмутились в ней, и она страшно мучилась от того, что знает не
все, что не порвала немедленно эту связь, не  выкрикнула  Саккару  в  лицо
ужасную боль, которую он  ей  причинил.  Все  же  она  обуздала  себя,  ей
удавалось молчать, казаться спокойной и улыбаться, но никогда еще  за  всю
свою трудную жизнь она так не нуждалась в мужестве.
   Охваченная  внезапной  нежностью,  она  опять   со   скорбной   улыбкой
неверующей взглянула на картинки, которые все еще держала в руках. Но  она
уже не видела их, она мысленно представляла себе, что  мог  делать  Саккар
вчера, что он делал сегодня: то была невольная и непрерывная  работа  ума,
который инстинктивно возвращался к  слежке,  когда  она  не  занимала  его
чем-нибудь другим. Саккар между тем  вел  как  будто  свой  обычный  образ
жизни: утром хлопоты по управлению банком, после полудня биржа, вечером  -
званые обеды, театральные премьеры, развлечения, актрисы,  к  которым  она
ничуть не ревновала. И все же она ясно чувствовала в  нем  какой-то  новый
интерес, нечто,  отнимавшее  у  него  часы,  которые  прежде  он  проводил
по-иному, - должно быть, та женщина, свиданья где-то, в каком-то месте,  о
котором  она  запрещала  себе  узнавать.  Это  делало   ее   недоверчивой,
подозрительной, и она невольно снова превращалась в "жандарма", как  ее  в
шутку называл брат, даже в отношении  Всемирного  банка,  за  которым  она
совсем уже перестала следить - так велико  было  одно  время  ее  доверие.
Некоторые нарушения законов поражали и огорчали ее, но она сама удивлялась
тому, что теперь ей, в сущности говоря, не было до них никакого дела,  что
у нее уже не было сил ни говорить, ни действовать - так  близко  принимала
она к сердцу одну-единственную тревогу, эту измену, с которой  она  хотела
бы примириться, но которая терзала ее. И чувствуя со стыдом, что глаза  ее
снова наполняются слезами, она спрятала картинки, горько сожалея,  что  не
может пойти в церковь и, опустившись на колени,  выплакать  там  все  свои
слезы.
   Успокоившись, Каролина снова взялась  за  работу  и  писала  уже  минут
десять, когда вошел слуга и доложил, что Шарль, кучер, уволенный накануне,
хочет непременно переговорить с ней. Саккар, который сам его нанял, теперь
прогнал, уличив в жульничестве  при  покупке  овса.  Каролина  колебалась,
потом все-таки согласилась его принять.
   Высокий красивый малый с бритым лицом и бритой шеей  развязно  вошел  в
комнату; у него  был  уверенный  и  фатоватый  вид  мужчины,  живущего  на
содержании у женщин.
   - Сударыня, я пришел насчет моих двух рубашек. Прачка  их  потеряла,  а
теперь не хочет рассчитаться за них. Вы,  конечно,  понимаете,  что  я  не
потерплю такого убытка... Вы здесь распоряжаетесь всем, и я требую,  чтобы
вы заплатили мне за рубашки... Да, я требую пятнадцать франков...
   Она была очень строга в хозяйственных вопросах. Пожалуй,  во  избежание
препирательств, она и заплатила бы ему  пятнадцать  франков,  но  наглость
этого человека, только накануне пойманного с поличным, возмутила ее:
   - Я вам ничего не должна и не дам ни одного су... К  тому  же  господин
Саккар предупредил меня и категорически запретил давать вам деньги.
   Шарль подошел к ней с угрожающим видом:
   - Ах, вот как, запретил! Так я и думал! Господину Саккару не  следовало
поступать так, он пожалеет об этом... Я не так глуп,  чтобы  не  заметить,
что вы, сударыня, его любовница...
   Вспыхнув, Каролина встала и  хотела  выгнать  его,  но  он  не  дал  ей
возможности заговорить и продолжал еще громче:
   - И, быть может, вам, сударыня,  будет  интересно  узнать,  где  бывает
господин Саккар от четырех до шести часов раза два или три в неделю, когда
он уверен, что застанет известную особу одну...
   Она вдруг страшно побледнела, вся ее  кровь  отхлынула  к  сердцу.  Она
сделала резкое движение, как бы пытаясь оттолкнуть от себя  это  известие,
от которого убегала вот уже два месяца.
   - Не смейте!..
   Но он кричал громче ее:
   - Это баронесса Сандорф... Она на содержании у господина Делькамбра,  и
для удобства свиданий он нанял маленькую квартирку в нижнем этаже на улице
Комартен, почти на самом углу улицы Сен-Никола, в том доме, где  фруктовая
лавка... Вот туда-то и спешит господин Саккар, пока не остыла постель...
   Она протянула было руку к звонку, чтобы слуги  вытолкали  отсюда  этого
человека, но ведь он стал бы кричать и при слугах!
   - Да, да, пока не остыла постель! У меня есть там подружка -  горничная
Кларисса. Она подсматривала за ними и видела, как  ее  хозяйка,  настоящая
ледышка, проделывала с ним всякие мерзости...
   - Замолчите, негодяй!.. Возьмите! Вот ваши пятнадцать франков!
   И жестом невыразимого отвращения она протянула ему деньги, понимая, что
это единственный способ отделаться от него. В самом  деле,  он  сейчас  же
переменил тон:
   - Я, сударыня, желаю вам только добра... Дом, где фруктовая лавка.  Ход
со двора... Сегодня четверг, сейчас четыре часа, и если вам угодно застать
их...
   Бледная, не разжимая губ, она подталкивала его к дверям.
   - Тем более что сегодня  там,  кажется,  можно  будет  увидеть  кое-что
забавное...
   Кларисса не намерена оставаться в подобном вертепе! А когда уходишь  от
хороших хозяев, надо оставить  им  что-нибудь  на  память,  не  так  ли?..
Счастливо оставаться, сударыня.
   Наконец он ушел. Несколько секунд Каролина  стояла  неподвижно,  думая,
как поступить, понимая, что такая же сцена угрожает и  Саккару.  Потом,  в
полном изнеможении, она с тяжелым стоном упала на стул перед своим рабочим
столом, и слезы, душившие ее так долго, полились ручьем.
   Эта  Кларисса,  худощавая  белокурая  девица,  попросту  предала   свою
госпожу, предложив Делькамбру накрыть его любовницу с  другим  мужчиной  в
той самой квартире, которую оплачивал он. Сначала она потребовала  пятьсот
франков, но Делькамбр был  очень  скуп,  и  ей  пришлось,  поторговавшись,
удовлетвориться двумястами франков, которые  он  должен  был  ей  вручить,
когда она откроет ему дверь спальни. Сама она спала в  маленькой  комнатке
рядом с туалетной баронессы. Баронесса наняла ее из  предосторожности,  не
желая пользоваться услугами привратницы. Чаще всего девушка жила в  полной
праздности, ничем не занятая от свидания до свидания  в  пустой  квартире,
скрываясь, исчезая, как только являлся Делькамбр или Саккар. В  этом  доме
она и познакомилась с Шарлем, который давно  уже  делил  с  ней  по  ночам
широкое ложе хозяев,  еще  измятое  после  дневных  оргий,  и  именно  она
рекомендовала  его  Саккару  как  хорошего,  честного  малого.  После  его
увольнения она разделила с ним и его злобу - тем более что хозяйка ее была
очень прижимиста, а она могла поступить на  место,  где  платили  на  пять
франков в месяц больше. Сначала Шарль думал написать барону  Сандорфу,  но
она решила, что будет забавнее и прибыльнее устроить так, чтобы их  застал
Делькамбр. И в этот четверг, подготовив все для  решительного  удара,  она
ждала.
   В четыре часа, когда пришел Саккар, баронесса Сандорф была  уже  там  и
лежала на кушетке перед камином. Она вообще  являлась  на  свидания  очень
аккуратно, как и подобало деловой женщине, знающей цену  времени.  Вначале
Саккар был разочарован, не найдя пылкой любовницы в этой жгучей брюнетке с
синевой под глазами и вызывающими манерами  безумной  вакханки.  Она  была
словно  из  мрамора,  эта  женщина,   утомленная   безуспешными   поисками
неизведанного ощущения, целиком захваченная биржевой игрой, которая  своим
риском по крайней мере  волновала  кровь.  Потом,  почувствовав,  что  она
любопытна и готова в  погоне  за  наслаждением  подавить  в  себе  чувство
брезгливости, он развратил ее и сумел добиться самых изощренных ласк.  Она
беседовала с ним о бирже, вытягивала у него сведения, и  так  как,  должно
быть по воле случая, со времени их связи ей везло в игре, она относилась к
Саккару как к фетишу, как  к  подобранному  на  улице  талисману,  который
берегут и целуют за то, что он приносит удачу, как бы он ни был грязен.
   В этот день Кларисса развела такой огонь, что они не легли в постель  и
остались на кушетке перед пылающим  камином,  что  доставляло  им  особое,
утонченное удовольствие. На улице только начало темнеть,  но  ставни  были
закрыты, занавески тщательно задернуты, и  две  лампы  в  больших  матовых
стеклянных шарах без абажура освещали их ярким светом. Едва  Саккар  успел
войти в подъезд, как к дому подъехал экипаж Делькамбра.
   Генеральный  прокурор  Делькамбр,  личный  приближенный  императора   и
будущий министр, был худощавый человек лет  пятидесяти,  высокий,  важного
вида, с гладко выбритым  желтым  лицом,  изрезанным  глубокими  морщинами.
Острый  нос,  напоминавший  орлиный  клюв,   выражал   непоколебимость   и
беспощадность. Поднимаясь  по  лестнице  обычной  размеренной  и  солидной
походкой, он сохранял все свое достоинство, всю холодность, словно  в  дни
судебных заседаний. В этом доме никто не  знал  его:  он  всегда  приходил
только с наступлением темноты.
   Кларисса ожидала его в тесной прихожей:
   - Пожалуйте за мной, сударь, но только, прошу вас, - как можно тише.
   Он колебался. Почему бы не войти в  ту  дверь,  которая  вела  прямо  в
спальню? Но она шепотом объяснила ему, что дверь заперта на задвижку,  что
придется ломать ее, и тогда баронесса, услышав шум, успеет привести себя в
порядок. Нет! Ей хотелось, чтобы он застал баронессу в таком виде, в каком
она сама видела ее однажды, подсматривая в замочную  скважину.  Для  этого
девушка придумала очень простой способ. Прежде  ее  комната  сообщалась  с
туалетной баронессы дверью, ныне запертой на ключ; ключ валялся в одном из
ящиков, и горничной ничего не стоило воспользоваться  им.  Таким  образом,
через эту заброшенную, забытую дверь теперь можно было бесшумно проникнуть
в туалетную, отделенную от спальни только портьерой - баронесса,  конечно,
никого не ожидает с этой стороны.
   - Положитесь на меня, сударь. Ведь я сама заинтересована в  успехе,  не
так ли?
   Она шмыгнула в полуоткрытую дверь и на миг исчезла, оставив  Делькамбра
одного в своей конурке с неубранной постелью и с тазом мыльной воды;  вещи
свои она вынесла еще утром, чтобы удрать, как только дело  будет  сделано.
Вскоре она вернулась и осторожно притворила за собой дверь:
   - Придется немного подождать, сударь. Еще рано. Они разговаривают.
   Не теряя своего достоинства, Делькамбр стоял  молча  и  неподвижно  под
слегка насмешливым взглядом рассматривавшей его девушки. Однако он начинал
терять терпение: сдерживаемая ярость ударяла ему в  голову,  и  вся  левая
половина лица подергивалась от нервного тика. Разъяренный и жадный  самец,
скрывавшийся в нем под маской профессиональной  ледяной  суровости,  глухо
возмущался тем, что кто-то крадет у него это  принадлежавшее  ему  женское
тело.
   - Скорее, скорее, - повторял  он,  не  помня,  что  говорит;  руки  его
тряслись.
   Но Кларисса опять исчезла и тотчас вернулась с таинственным видом:
   - Прошу вас, сударь, потерпите еще немного,  иначе  вы  упустите  самое
интересное...
   Через минуту все будет в порядке.
   И  Делькамбр,  у  которого  внезапно  подкосились  ноги,  вынужден  был
присесть  на  узкую  постель  горничной.  Смеркалось,  он  молча  сидел  в
полумраке, между тем как Кларисса, прислушиваясь, жадно  ловила  легчайшие
звуки, которые едва доносились из спальни, а ему казались  топотом  целого
полка солдат - так гудело у него в ушах.
   Наконец он почувствовал, что рука Клариссы нащупала в темноте его руку.
Он понял и  безмолвно  отдал  ей  конверт,  где  лежали  обещанные  двести
франков. Она пошла вперед, отдернула портьеру и втолкнула его в спальню со
словами:
   - Вот они! Смотрите!
   На кушетке, перед ярким пламенем камина, Саккар лежал на спине в  одной
рубашке, подобранной подмышки и обнажавшей от  ног  до  плеч  его  смуглое
тело, сделавшееся с годами волосатым, как у зверя.  Баронесса,  совершенно
нагая, вся розовая в отблеске пылающих у