афиня,  уже  наполовину
покоренная, обратилась к дочери:
   - Ну, как ты думаешь?
   Но Алиса ничего не ответила и медленно опустила ресницы, скрывая  блеск
глаз.
   - Ах да, - промолвила графиня, в свою очередь улыбаясь, - я  и  забыла,
что ты предоставила мне неограниченные полномочия... Но  я  знаю,  как  ты
мужественна, знаю, что ты веришь в успех...
   И она добавила, обращаясь к Саккару:
   - Ах, сударь, о вас говорят так  много  лестного...  Куда  ни  пойдешь,
повсюду слышишь такие прекрасные, такие трогательные  вещи.  И  не  только
княгиня Орвьедо - все мои приятельницы в восторге от  вашего  предприятия.
Многие завидуют тому, что я  одна  из  первых  ваших  акционерок,  и  если
послушать их, так надо продать все до нитки и накупить ваших акций... Я-то
считаю, что они помешались, - мягко пошутила она, - ну, право же,  чуточку
помешались. Должно быть, я уже слишком стара, чтобы так увлекаться. Но вот
моя  дочь  -  одна  из  ваших  поклонниц.  Она  верит  в  вашу  миссию   и
пропагандирует ее во всех салонах, где мы бываем.
   Польщенный, Саккар взглянул  на  Алису:  она  была  в  эту  минуту  так
оживлена, излучала такую веру, что, несмотря на желтый цвет лица и тонкую,
уже  увядшую  шею,  показалась   ему   почти   хорошенькой,   положительно
хорошенькой. И при мысли о том, что  он  составил  счастье  этого  бедного
создания, которому уже одной надежды на замужество достаточно было,  чтобы
похорошеть, он почувствовал себя великодушным и добрым.
   - О, - прошептала она  едва  слышным  и  словно  доносившимся  издалека
голосом, - это завоевание Востока так  прекрасно...  Да,  это  новая  эра,
торжество креста.
   Это была тайна, об этом нельзя было говорить, и голос ее  сделался  еще
тише, перешел в восторженный, едва слышный вздох. Но Саккар  остановил  ее
ласковым  жестом:  он  не  допускал,  чтобы  кто-нибудь  упоминал  в   его
присутствии об этом великом деле, об этой высокой и тайной цели. Его  жест
означал, что нужно по-прежнему стремиться к ней, но никогда не произносить
ни слова. Кадильницы курились перед алтарем в руках немногих посвященных.
   После растроганного молчания графиня, наконец, встала.
   - Хорошо, сударь, вы  меня  убедили,  я  напишу  моему  нотариусу,  что
принимаю предложение относительно Обле...  Да  простит  мне  бог,  если  я
поступаю дурно!
   Саккар, стоя, сказал взволнованным и торжественным тоном:
   - Уверяю вас, сударыня, что сам бог внушил вам эту мысль.
   Провожая их через коридор, чтобы не выходить в приемную,  где  все  еще
толпились люди, он встретил Дежуа, который бродил там со смущенным видом.
   - Что случилось? Уж не привели ли вы еще кого-нибудь?
   - Нет,  нет,  сударь...  Я  хотел  бы  посоветоваться  с  вами,  но  не
осмеливаюсь. Речь идет обо мне самом...
   И говоря это, Дежуа наступал на Саккара таким образом, что тот очутился
у себя в комнате, а старик почтительно остановился на пороге.
   - О вас?.. Ах да, вы ведь тоже акционер... Ну что ж,  милейший!  Берите
новые акции, которые вам полагаются, продайте последнюю рубаху, но  берите
их - вот совет, который я даю всем нашим друзьям.
   - Ну нет, сударь, этот кусочек слишком жирен, мы с дочерью не  залетаем
так высоко...
   Когда все это началось,  я  взял  восемь  акций  на  те  четыре  тысячи
франков, что нам оставила моя бедная жена, и  кроме  этих  восьми  у  меня
ничего нет, потому  что  при  следующих  выпусках,  когда  капитал  дважды
увеличивался, у нас не было денег, чтобы купить новые акции, приходившиеся
на нашу долю. Нет, нет, речь идет не об этом, нельзя быть таким жадным.  Я
только хотел спросить у вас, сударь... надеюсь, вы не обидитесь на меня за
это... спросить, не следует ли мне продать?
   - Как так продать?
   Тут Дежуа со множеством беспокойных  и  почтительных  оговорок  изложил
свое дело.
   При курсе в тысячу триста франков его восемь акций стоили десять  тысяч
четыреста франков. Следовательно, он мог свободно дать Натали шесть  тысяч
приданого, которых требовал переплетчик.  Но  видя  непрерывное  повышение
акций, он вошел во вкус; у него появилась мысль, сначала неопределенная, а
потом неотступная - взять и свою долю, нажить небольшую ренту  в  шестьсот
франков, которая  позволила  бы  ему  уйти  на  покой.  Однако  капитал  в
двенадцать тысяч франков вместе с шестью тысячами франков дочери  составит
громадную сумму в восемнадцать тысяч франков,  и  он  не  смеет  надеяться
когда-либо достигнуть такой цифры, так как для этого курс должен дойти  до
двух тысяч трехсот франков.
   - Понимаете, сударь, если акции больше не  поднимутся,  так  лучше  мне
продать, потому что счастье Натали прежде всего, не так ли?.. А  если  они
поднимутся, у меня сердце разорвется от того, что я продал...
   - Вот что, милейший, - вспылил Саккар, - вы просто  глупы!  Неужели  вы
думаете, что мы остановимся на тысяче трехстах? Разве я, я сам,  продаю?..
Вы получите свои восемнадцать тысяч, ручаюсь за это. А теперь  убирайтесь!
И прогоните весь этот народ, скажите, что я ушел.
   Оставшись один, Саккар позвал своих двух  помощников  и  мог,  наконец,
спокойно закончить работу.
   Постановили созвать в августе чрезвычайное общее собрание, чтобы решить
вопрос  о  новом  увеличении  капитала.   Гамлен,   который   должен   был
председательствовать, высадился в  Марселе  в  последних  числах  июля.  В
течение двух месяцев сестра в  каждом  письме  настойчиво  советовала  ему
приехать. Несмотря на бурный успех, с каждым днем все более очевидный,  ее
не покидало ощущение  какой-то  смутной  опасности,  инстинктивный  страх,
который она не решалась высказать вслух. И ей  хотелось,  чтобы  брат  был
здесь, чтобы он сам разобрался во всем происходящем,  так  как  она  стала
сомневаться в самой себе, стала бояться, что у нее не хватит сил  бороться
с Саккаром, что она невольно будет смотреть на все  его  глазами  и,  быть
может, даже окажется предательницей по отношению  к  брату,  которого  так
любит. Не следовало ли ей признаться ему в своей связи? Ведь этот человек,
поглощенный религией и наукой, живущий в каком-то  сне  наяву,  в  чистоте
своей души, конечно, ничего и не подозревает. Но эта мысль  была  для  нее
крайне мучительна, и она кривила душой, вступала в спор с чувством  долга,
которое теперь, когда она хорошо  знала  Саккара  и  его  прошлое,  громко
повелевало ей  рассказать  брату  все,  чтобы  предостеречь  его.  Иногда,
набравшись  храбрости,  она  давала  себе  слово  пойти   на   решительное
объяснение, не оставлять без контроля  эти  огромные  суммы  в  преступных
руках, которые уже пустили по ветру столько  миллионов,  разорили  столько
людей. Это был единственный достойный ее выход, мужественный и честный. Но
вслед за тем ясность  ее  мыслей  нарушалась,  решимость  ослабевала,  она
медлила, выжидала,  не  находила  никаких  погрешностей,  кроме  некоторых
отступлений от формы, обычных для всех кредитных учреждений, как уверял ее
Саккар. Пожалуй, он был  прав,  когда  в  шутку  говорил,  что  чудовищем,
пугавшим ее,  был  успех,  тот  чисто  парижский  успех,  оглушительный  и
поражающий, как удар  грома,  от  которого  бросает  в  дрожь,  словно  от
неожиданной и жуткой  катастрофы.  Она  уже  ничего  не  понимала;  бывали
минуты,  когда  она  больше  прежнего  восхищалась  Саккаром,  исполненная
бесконечной нежности, которую все еще чувствовала к нему, хотя и перестала
его уважать. Она никогда не думала, что  ее  переживания  могут  быть  так
сложны, она почувствовала себя настоящей женщиной и боялась,  что  уже  не
способна действовать. Вот  почему  она  так  обрадовалась  приезду  брата.
Саккар хотел сообщить Гамлену решения, которые должен был принять совет до
их утверждения общим собранием, в первый же вечер по приезде Гамлена.  Они
условились встретиться в чертежной, где им никто не помешает,  но  брат  и
сестра, по молчаливому соглашению, пришли раньше назначенного часа,  чтобы
иметь возможность немного побыть вдвоем и  поговорить.  Гамлен  приехал  в
отличном настроении, радуясь, что ему удалось добиться  успеха  в  сложном
деле постройки железных дорог на Востоке, в этой сонной и ленивой  стране,
где  ему  пришлось  столкнуться  с  такими  затруднениями,  политическими,
административными и финансовыми. Но теперь успех был  полный;  как  только
общество в Париже окончательно  сформируется,  начнутся  стройки  и  всюду
закипит работа. Он был полон такого воодушевления, такой веры  в  будущее,
что Каролина опять решила  промолчать  -  так  тяжело  было  омрачать  эту
радость. И все же  она  выразила  некоторые  сомнения,  предостерегла  его
против всеобщего увлечения. Он перебил ее, заглянул  ей  в  глаза.  Уж  не
узнала ли она о каких-нибудь темных делах? Почему же не сказать прямо?  Но
она ничего не сказала, так как не знала ничего определенного.
   Саккар, который еще  не  виделся  с  Гамленом  после  его  возвращения,
бросился к нему на шею и расцеловал его  со  всем  пылом  южанина.  Затем,
когда Гамлен подтвердил ему содержание своих последних  писем  и  подробно
рассказал о полном успехе своего  длительного  путешествия,  он  пришел  в
восторг:
   - Ах, дорогой мой, теперь мы станем хозяевами Парижа, королями рынка...
Я тоже изрядно поработал, у меня изумительная идея. Сейчас увидите.
   И он тут же изложил свою комбинацию; он хотел, выпустив сто тысяч новых
акций, довести капитал до ста пятидесяти миллионов и тем самым покрыть все
акции, как старые, так и новые.  Выпуская  акции  по  восемьсот  пятьдесят
франков, он создавал из премии в триста пятьдесят франков  запасный  фонд,
который  вместе  с  суммами,  уже  откладывавшимися  при  каждом  балансе,
достигал двадцати пяти миллионов. Теперь ему  оставалось  найти  такую  же
сумму, чтобы  получить  пятьдесят  миллионов,  необходимых  для  погашения
двухсот тысяч старых акций. Вот тут-то он  и  выдвигал  свою  изумительную
идею.  Она  заключалась  в  том,  чтобы  подвести  приблизительный  баланс
прибылей текущего года, прибылей, которые,  по  его  мнению,  должны  были
достигнуть минимум тридцати шести миллионов. Из них он спокойно  почерпнет
недостающие двадцать пять миллионов, и таким образом  к  31  декабря  1867
года Всемирный банк будет обладать капиталом в  сто  пятьдесят  миллионов,
разделенным на триста тысяч полностью  покрытых  акций.  Все  акции  будут
объединены  и  переведены  на  предъявителя,  что  облегчит  их  свободное
хождение на рынке. Победа будет окончательной, это гениальная мысль.
   - Да, именно гениальная! - повторил он. - И я не считаю, что  употребил
слишком сильное выражение.
   Несколько ошеломленный, Гамлен перелистывал проект, проверял цифры.
   - Мне не по душе этот скороспелый баланс, - сказал он наконец. -  Ведь,
погашая  акции  ваших  акционеров,  вы  собираетесь  дать   им   настоящие
дивиденды, а раз так, значит, надо  быть  уверенным,  что  все  эти  суммы
действительно будут получены. Иначе нас могут справедливо обвинить в  том,
что мы распределяем фиктивные дивиденды.
   Саккар вскипел:
   - Как! Да ведь я даже преуменьшил расчет! Взгляните сами  -  разве  мои
цифры  не  были  вполне  умеренны?  Разве  прибыль,  которую   дадут   нам
пароходство, Кармил, Турецкий банк, не превысит того, что я здесь написал?
Вы сами сообщили мне о ряде побед, все идет на лад, все процветает,  и  вы
же меня бесите неуверенностью в нашем успехе!
   Улыбаясь, Гамлен жестом успокоил его. Да, да, он верит в успех!  Только
он стоит за правильное ведение дел.
   - В самом деле, - мягко добавила Каролина, - к чему  торопиться?  Разве
нельзя отложить это увеличение капитала до апреля? А если уж вам так нужны
эти двадцать пять миллионов, почему бы не выпустить акции курсом в  тысячу
или в тысячу двести франков немедленно? Тогда не нужно  было  бы  забегать
вперед и тратить прибыли, которых еще нет.
   На  миг  озадаченный,  Саккар  взглянул  на  нее,  удивляясь,  что  она
додумалась до такой вещи.
   - Это правда. Если выпустить сто тысяч акции не по восемьсот пятьдесят,
а по тысяче сто франков, то это даст как раз двадцать пять миллионов.
   - Ну вот и отлично! -  подхватила  она.  -  Ведь  вы  не  боитесь,  что
акционеры начнут упираться. Они так же охотно дадут  тысячу  сто  франков,
как и восемьсот пятьдесят.
   - О, в этом можно не сомневаться! Они  дадут  сколько  угодно,  да  еще
будут спорить, кому из них дать больше!.. Они совсем помешались  и  готовы
разнести банк, лишь бы отдать нам свои деньги.
   Но вдруг он опомнился и горячо запротестовал:
   - Да нет, что это вы еще выдумали! Я не стану просить у них тысячу  сто
франков, ни в коем случае! Это было бы слишком  глупо  и  слишком  просто.
Поймите же, что в этих кредитных операциях  нужно  всегда  действовать  на
воображение. Гениальность идеи именно в том  и  состоит,  чтобы  вынуть  у
людей из карманов деньги, которых там  еще  нет.  Им  сейчас  же  начинает
казаться, что они ничего не дают, что, напротив, это им делают подарок.  А
главное,  вы  не  представляете  себе,  какое   колоссальное   впечатление
произведет этот предварительный баланс, когда он появится во всех газетах,
эти  тридцать  шесть  миллионов  прибыли,  объявленные  заранее,  во  весь
голос!.. Биржа придет в неистовство, мы перейдем за  две  тысячи  и  будем
поднимать все выше, выше, без конца!
   Он жестикулировал, он вскочил на  ноги  и,  казалось,  даже  стал  выше
ростом; с рукой, поднятой к небу, он и в самом деле был велик,  этот  поэт
денег, которого не могли образумить крахи и  банкротства.  Таков  был  его
врожденный метод вести дела, инстинкт всего его существа  -  подхлестывать
обстоятельства, гнать их бешеным,  лихорадочным  галопом.  Он  силой  взял
успех, разжег вожделения толпы этим молниеносным маршем Всемирного  банка,
три выпуска за три года,  капитал,  подскакивавший  от  двадцати  пяти  до
пятидесяти,  до  ста,  до  ста   пятидесяти   миллионов,   в   прогрессии,
предвещавшей,  казалось,  сказочное  богатство.  И  дивиденды   тоже   шли
скачками: в первый год ничего, потом десять франков,  потом  тридцать  три
франка, а потом тридцать шесть миллионов, полное обеспечение всех акций. И
все  это  при  искусственном  перегревании  всей  машины,  при   фиктивной
подписке, при наличии акций, которые общество оставляло  за  собой,  желая
убедить толпу в том, что  подписка  производилась  на  весь  капитал;  при
давлении, оказываемом спекуляцией на биржу, где каждое увеличение капитала
вызывало новое повышение.
   Гамлен, все еще погруженный в изучение проекта, не поддержал сестру. Он
покачал головой и вернулся к обсуждению деталей:
   - Все равно! Это неправильно. Нельзя составлять  баланс,  пока  прибыли
еще не получены... Я уже не говорю о наших предприятиях, хотя они  так  же
подвержены превратностям судьбы, как и все  человеческие  начинания...  Но
вот я вижу счет Сабатани на три тысячи  с  чем-то  акций,  что  составляет
больше двух миллионов. Вы ставите их в кредит,  а  ведь  их  следовало  бы
отнести в дебет, поскольку Сабатани всего лишь подставное  лицо.  Ведь  мы
свои люди и можем сказать это открыто, не так ли?.. А это?  Я  вижу  здесь
имена многих наших служащих, даже некоторых членов правления,  -  все  это
подставные лица. Можете ничего не говорить мне, я  догадался  сам...  Меня
просто ужасает, что такое громадное количество наших акций мы оставляем за
собой. Мы не только не пополняем кассы - напротив, мы связываем себе  руки
и кончим тем, что когда-нибудь сами себя съедим.
   Каролина взглянула на него с одобрением: наконец-то он выразил  все  ее
опасения, нашел причину глухой тревоги,  которая  росла  в  ней  вместе  с
успехом банка.
   - Ах, эта игра! - прошептала она.
   - Да мы вовсе не играем! - вскричал Саккар. - Ведь никому не  запрещено
поддерживать курс своих акций, и  мы  были  бы  попросту  глупы,  если  бы
позволили Гундерману и другим обесценивать наши бумаги игрою на понижение.
Пока они еще немного побаиваются,  но  это  вполне  может  случиться.  Вот
почему я даже отчасти доволен, что  у  нас  в  руках  находится  некоторое
количество наших акций, и предупреждаю - если  меня  вынудят  к  этому,  я
готов даже покупать их. Да, скорее я буду покупать наши акции, чем позволю
им упасть хоть на один сантим!
   Он произнес эти слова с необычайной силой, словно давал  клятву  скорее
умереть, чем сдаться. Потом, сделав над  собой  усилие,  он  успокоился  и
рассмеялся с немного деланным добродушием:
   - Ну вот, опять недоверие! Я думал, что мы объяснились на этот счет раз
и навсегда. Вы согласились отдаться в мои руки, так  предоставьте  же  мне
поле действия! Ведь я  желаю  вам  только  богатства,  большого,  большого
богатства!
   Он замолчал, потом продолжал, понизив голос, точно  испугавшись  и  сам
чрезмерности своих желаний:
   - Знаете, чего я хочу? Я хочу курса в три тысячи франков.
   Он жестом нарисовал в воздухе эту  цифру,  она  сияла  перед  ним,  как
звезда, она воспламеняла горизонт биржи, победоносная цифра в  три  тысячи
франков.
   - Это безумие! - сказала Каролина.
   - Как только курс превысит две  тысячи  франков,  -  заявил  Гамлен,  -
всякое новое повышение будет грозить опасностью, и предупреждаю  вас,  что
касается меня, я  буду  продавать,  я  не  желаю  участвовать  в  подобном
сумасшествии.
   Но Саккар не поверил ему. Как бы не так! Люди всегда говорят, что будут
продавать, а потом не продают. Он обогатит их против их воли. И  он  снова
улыбнулся ласковой, немного насмешливой улыбкой:
   - Положитесь на меня. Кажется, до сих пор я неплохо  вел  ваши  дела...
Садовая дала вам миллион.
   В самом деле, Гамлены и забыли  об  этом:  они  приняли  этот  миллион,
выуженный в мутной воде  биржи.  Они  замолчали,  побледнев,  чувствуя  ту
смутную тревогу на сердце, какая бывает у честных еще людей, когда они уже
не уверены в том,  что  поступили  как  должно.  Неужели  и  они  заболели
проказой  игры?  Неужели  и  они  заразились  денежной  лихорадкой  в  той
нездоровой атмосфере, где их вынуждали жить дела?
   - Это правда, - пробормотал, наконец, инженер,  -  но  если  бы  я  был
здесь...
   - Полноте, - перебил его Саккар,  -  вам  нечего  стыдиться:  ведь  это
деньги, отвоеванные у евреев!
   Все трое развеселились, и Каролина, сидевшая у  стола,  махнула  рукой,
как бы соглашаясь и уступая. Приходится есть других, если не хочешь, чтобы
съели тебя, - такова жизнь. В  противном  случае  надо  обладать  какой-то
необыкновенной добродетелью или уйти в монастырь, где нет искушений.
   - Да, да, - весело продолжал Саккар, - не делайте вид, будто плюете  на
деньги: во-первых, это глупо, а во-вторых  -  только  слабые  пренебрегают
силой... Было бы нелепо убивать себя на работе, чтобы обогащались  другие,
и не выкроить себе своей законной доли. Уж лучше лежать на боку  и  ничего
не делать!
   Он завладел ими, он не давал вставить слово.
   - А знаете ли вы, что скоро у вас будет в кармане кругленькая  сумма?..
Постойте!
   С живостью школьника он подбежал к столу  Каролины,  схватил  карандаш,
листок бумаги и набросал на нем какие-то цифры.
   - Постойте! Сейчас я составлю вам расчет. О, я знаю все наизусть... При
основании банка у вас было пятьсот акций, которые удвоились в первый  раз,
потом еще раз. Стало быть, на сегодняшний день у вас имеется  две  тысячи.
Значит, после нашего ближайшего выпуска у вас их будет три.
   Гамлен сделал попытку перебить его.
   - Нет, нет! Я знаю, у вас есть чем заплатить  -  триста  тысяч  франков
наследства, с одной стороны, и  миллион,  заработанный  на  Садовой,  -  с
другой... Посмотрите! Первые две тысячи акций  обошлись  вам  в  четыреста
тридцать пять тысяч франков, эта  третья  тысяча  будет  стоить  восемьсот
пятьдесят тысяч, всего миллион двести восемьдесят  пять  тысяч  франков...
Следовательно, у вас еще останется  пятнадцать  тысяч  франков  на  мелкие
расходы, не  считая  тридцати  тысяч  жал