чившееся в неведомой  стране
- в тридесятом царстве, по ее выражению.  Между  тем  Делестан  был  поражен
количеством дров, горевших в камине. Глядя на  пламя,  он  вдруг  озабоченно
заявил:
     - Мне говорили, будто во  дворце  ежедневно  сжигают  дров  на  полторы
тысячи франков... Полторы тысячи франков! Вы не  находите,  Ругой,  что  это
много?
     Ругон, который медленно прихлебывал шоколад,  ограничился  кивком.  Его
очень беспокоило бурное веселье Клоринды. Этим  утром  красота  ее  сверкала
особым лихорадочным блеском, в больших глазах вспыхивал боевой огонь.
     - О каком пари вы говорили вчера вечером? - неожиданно спросил он.
     Вместо ответа она рассмеялась. А  когда  он  стал  настаивать,  коротко
сказала:
     - Увидите.
     Ругон, все больше раздражаясь,  начал  говорить  резкости.  Устроив  ей
настоящую сцену ревности, он от неясных  намеков  быстро  перешел  к  прямым
обвинениям: она сделалась общим посмешищем, она позволила  де  Марси  больше
двух минут держать себя за  руку.  Делестан  продолжал  спокойно  обмакивать
ломтики хлеба в кофе.
     - Если бы я был вашим мужем! - воскликнул Ругон.
     Клоринда встала. Опершись на кресло своего мужа, она положила руки  ему
на плечи.
     - А если бы вы им были, что тогда? - спросила она.
     Наклонившись к Делестану и раздувая теплым  дыханием  его  волосы,  она
продолжала:
     - Он был бы тогда умницей, таким же умницей, как ты, не правда ли,  мой
друг?
     Вместо ответа Делестан повернул голову и поцеловал  руку,  лежавшую  на
его левом плече. Взволнованно и смущенно глядя на Ругона, он подмигнул  ему,
как бы давая понять, что  тот  далеко  зашел.  Ругон  чуть  не  обозвал  его
болваном, но Клоринда сделала ему над головою мужа знак, и он отошел с ней к
окну. Минуту она молчала,  облокотившись  о  подоконник,  устремив  глаза  в
беспредельный простор. Потом, без всяких объяснений, спросила:
     - Почему вы хотите уехать из Парижа? Вы, значит, больше меня не любите?
Я обещаю вам быть благоразумной, слушаться ваших советов, если вы откажетесь
от бегства в эти отвратительные Ланды.
     Услышав ее предложение,  Ругон  сразу  отрезвел.  Он  стал  говорить  о
высоких целях, которые поставил перед собой. Отступить он уже не  мог.  Пока
он излагал это, Клоринда тщетно старалась  прочесть  в  его  глазах  правду;
казалось, он твердо решил ехать.
     - Ну что же, вы меня больше не любите. Значит, я вольна поступать,  как
мне вздумается... Вы увидите.
     Без тени недовольства, она весело отошла от  окна.  Делестан,  все  еще
занятый вопросом  о  топливе,  пытался  хотя  бы  приблизительно  подсчитать
количество дворцовых каминов. Клоринда прервала его, сказав, что если она не
пойдет сейчас переодеться, то  опоздает  на  охоту.  Ругон  проводил  их  до
широкого  коридора,  покрытого  зеленой  плюшевой  дорожкой,  совсем  как  в
монастырях. Клоринда по пути забавлялась тем,  что  читала  у  каждой  двери
имена гостей, написанные на маленьких карточках в узких  деревянных  рамках.
Дойдя до конца коридора, она обернулась: ей почудилось, будто Ругон стоит  в
нерешительности, готовый ее позвать. Улыбнувшись, она секунду помедлила.  Он
вошел в свою комнату, резко захлопнув дверь.
     Завтрак в это утро подали рано. Разговор в галерее Карт вертелся вокруг
погоды, вполне благоприятной для псовой охоты:  солнце  сеяло  свою  золотую
пыль; чистый прохладный воздух был неподвижен, как стоячая вода.  Придворные
экипажи должны были отъехать от дворца немного раньше полудня. Встреча  была
назначена  у  Королевского  колодца,  на  огромной  просеке  в  чаще   леса.
Императорская охота уже с час дожидалась их  там,  -  доезжачие  верхами,  в
коротких штанах из красного сукна, в треуголках, обшитых галунами, и псари в
черных туфлях с серебряными  пряжками,  облегчавших  движение  по  зарослям.
Кареты с  гостями  из  соседних  замков  выстроились  правильным  полукругом
напротив своры, которую сдерживали псари, а  дамы  и  мужчины  в  охотничьем
платье, расположившиеся посредине,  напоминали  старинную  картину  -  охоту
эпохи Людовика XV, вдруг воскресшую в лучах золотистого солнца. Император  и
императрица не принимали участия в охоте. Как только зверь  был  поднят,  их
шарабаны выехали на дорогу и покатили во дворец. Многие гости последовали их
примеру. Ругон вначале старался держаться рядом с Клориндой, но она  пустила
лошадь таким аллюром, что он отстал; увидев ее скачущей далеко впереди рядом
с де Марси, он, охваченный бессильной яростью, решил вернуться во дворец.
     Около половины шестого Ругона попросили сойти вниз  пить  чай  в  малых
покоях императрицы.  Эту  честь  оказывали  обычно  людям,  известным  своим
остроумием. Там уже были Бэлен Д'Оршер и де Плюгерн. Последний в  изысканных
выражениях рассказал весьма грубый фарс, который всех насмешил.  Мало-помалу
начали возвращаться участники охоты.  Пришла  госпожа  де  Комбело  с  видом
полного  изнеможения.  На  расспросы  присутствующих   она   ответила,   как
заправский охотник:
     - Зверя не могли поднять больше  четырех  часов...  Вообразите,  он  на
минуту выскочил в открытое поле. Немного передохнул... Наконец  его  загнали
около Красного пруда. Лов был великолепный.
     Рускони принес тревожное известие:
     - Лошадь госпожи Делестан понесла... Она скрылась в направлении  дороги
на Пьерфон. Сведений о ней пока нет.
     Его забросали вопросами. Императрица была, видимо,  очень  взволнована.
Рускони рассказал, что Клоринда  все  время  мчалась  как  одержимая.  Самые
опытные охотники пришли в восторг от  ее  езды.  Потом  внезапно  ее  лошадь
шарахнулась в боковую аллею.
     - Да, - добавил Ла Рукет, которому не терпелось  ввернуть  словечко,  -
она хлестала бедное животное изо всех сил! Господин  де  Марси  бросился  за
ней, чтобы оказать помощь. Он тоже еще не вернулся.
     Госпожа де Льоренц, сидевшая позади императрицы, поднялась с места.  Ей
показалось,  что  все  с  усмешкой  поглядывают  на  нее.   Она   смертельно
побледнела. Между тем заговорили о  несчастных  случаях  на  охоте.  Однажды
олень, забежавший во двор фермы, с таким бешенством бросился на собак, что в
поднявшейся суматохе какая-то дама сломала себе ногу.  Потом  стали  строить
предположения. Если де Марси удалось сладить с лошадью госпожи Делестан, то,
быть может, они спешились, чтобы немного передохнуть; в лесу сколько  угодно
шалашей, сараев, беседок. Госпоже де Льоренц показалось,  что  улыбки  стали
еще ехиднее, что все исподтишка наблюдают  за  ее  ревнивой  яростью.  Ругон
молчал, лихорадочно выстукивая пальцами на колене какой-то марш.
     - Ну, невелико горе, если даже они переночуют в лесу, - процедил сквозь
зубы де Плюгерн.
     Императрица распорядилась, чтобы  Клоринду  пригласили  пить  чай,  как
только она  вернется.  Вдруг  раздались  восклицания.  На  пороге  появилась
Клоринда,   румяная,   улыбающаяся,   торжествующая.    Она    поблагодарила
императрицу, за внимание к ней.
     - Я просто в отчаянии! - спокойно  заявила  она.  -  Напрасно  все  так
встревожились... Я держала пари с господином де Марси, что первая прискачу к
затравленному оленю. Если бы не проклятая лошадь...
     Потом она весело добавила:
     - Никто не проиграл, этим кончилось.
     Ее попросили рассказать подробности.  Она  сделала  это  без  малейшего
замешательства. После десятиминутного бешеного галопа лошадь  ее  упала,  не
причинив ей ни малейшего вреда. Но так как она не совсем твердо держалась на
ногах после падения, господин де Марси предложил ей на минуту зайти в сарай.
     - Мы угадали! - воскликнул Ла Рукет. - Вы сказали, в  сарай?  Ну,  а  я
говорил, что в беседку.
     - Там, наверное, было очень неудобно? - съязвил де Плюгерн.
     Клоринда, не переставая  улыбаться,  ответила  с  блаженной  истомой  в
голосе:
     __Уверяю вас, что нет. Там была солома.  Я  присела...  Большой  сарай,
весь затянутый паутиной. Темнело. Было очень забавно.
     И глядя прямо в лицо госпоже де  Льоренц,  она  продолжала,  еще  более
растягивая слова, что придало им особую значительность:
     - Господин де Марси был очень мил.
     Во время рассказа Клоринды госпожа де Льоренц с силой прижимала  пальцы
к губам. При последних словах она закрыла глаза, точно от гнева ей сделалось
дурно. С минуту она простояла  так,  потом,  потеряв  самообладание,  вышла.
Крайне заинтригованный де Плюгерн скользнул  следом  за  ней.  Клоринда,  не
спускавшая  глаз  с  госпожи  де  Льоренц,  невольно  сделала  торжествующее
движение.
     Разговор перешел на другие темы. Бэлен д'Оршер рассказал о  скандальном
процессе, занимавшем общественное мнение; речь шла о разводе, мотивированном
бессилием мужа. Бэлен д'Оршер излагал факты  в  таких  пристойных  судейских
выражениях, что госпожа де Комбело его не поняла и  потребовала  объяснений.
Огромный успех имел Руокони, - он вполголоса исполнил  пьемонтские  народные
песенки на любовные темы, которые тут же перевел  на  французский  язык.  Во
время исполнения одной из них вошел Делестан. Он вернулся из лесу,  где  два
часа бродил в поисках Клоринды; у него было такое  забавное  лицо,  что  все
улыбнулись. Между тем императрица воспылала, казалось, живейшей симпатией  к
Клоринде. Она усадила ее возле  себя  и  заговорила  о  лошадях.  У  Пирама,
которого на время охоты предоставили молодой женщине,  очень  резвый  галоп.
Императрица пообещала, что  с  завтрашнего  дня  прикажет  седлать  для  нее
Сезара.
     При  появлении  Клоринды  Ругон  отошел  к  окну,   сделав   вид,   что
заинтересовался  огоньками,  загоревшимися  вдали,  влево  от  парка.  Никто
поэтому не заметил легких судорог, искажавших его лицо.  Он  долго  стоял  и
глядел в ночь. Потом повернулся с невозмутимым видом, и в эту минуту к  нему
подскочил возвратившийся обратно де Плюгерн; голосом,  в  котором  слышалось
удовлетворенное любопытство, он шепнул ему на ухо:
     - Ужасная сцена!.. Вы заметили, я отправился  за  нею  вслед.  В  конце
коридора она столкнулась с Марси. Они зашли в какую-то  комнату.  Я  слышал,
как Марси ей заявил, что она ему до смерти  надоела...  Она  выскочила,  как
сумасшедшая, и побежала в кабинет императора... Я, ей-богу, думаю,  что  она
положила пресловутые письма к нему на стол.
     В эту  минуту  вошла  госпожа  де  Льоренц.  Волосы  на  висках  у  нее
развились, она была бела, как полотно, и тяжело  дышала.  Она  заняла  место
позади императрицы с безнадежным спокойствием больного, который  только  что
подвергся смертельно опасной операции.
     - Она, несомненно, отнесла письма,  -  взглянув  на  нее,  повторил  де
Плюгерн.
     Ругон,  видимо,  не  понял  его,  и  сенатор  направился  к   Клоринде;
наклонившись, он рассказал ей о происшествии. Она упоенно слушала его; глаза
ее сверкали радостью. Лишь когда настало время обеда и  все  покинули  покои
императрицы, Клоринда сделала вид, что заметила вдруг Ругона. Взяв  его  пот
руку, она обратилась к нему, в то время как Делестан шел позади:
     - Ну, вот, вы слышали... Будь вы утром милы со мной, я  не  подверглась
бы риску сломать себе ноги.
     Вечером во дворе происходило кормление  собак  при  факелах.  Выйдя  из
столовой, гости, вместо того чтобы направиться в галерею Карт, разбрелись по
гостиным главного фасада, где все окна были  распахнуты  настежь.  Император
стоял на центральном балконе, где, кроме него, могло поместиться  не  больше
двадцати человек.
     Внизу,  от  решетки  парка  до  вестибюля,  выстроились  в   два   ряда
напудренные лакеи в парадных ливреях, охраняя широкий проход. Каждый из  них
держал в руке длинную пику, на конце которой пылала  пакля,  заправленная  в
стаканчик со спиртом. Длинные языки зеленого пламени покачивались,  плывя  и
как бы повисая в воздухе, и  не  столько  озаряли  ночь,  сколько  светились
пятнами, извлекая из мрака лишь двойной ряд пунцовых жилетов, казавшихся при
их свете фиолетовыми. По обеим сторонам двора теснились люди  -  компьенские
обыватели со своими дамами;  мертвенные  лица  кишели  во  тьме,  где  порою
отблеск  горящей  пакли  падал  на  уродливую  голову  или  зеленовато-серую
физиономию какого-нибудь мелкого рантье. Посредине, перед большим  крыльцом,
на каменных  плитах  двора  лежали  останки  оленя  -  ворох  внутренностей,
покрытый шкурой животного, головою  вперед;  на  другом  конце,  у  решетки,
окруженная доезжачими, ожидала свора собак. Там размахивали факелами псари в
зеленых ливреях и высоких белых чулках. Яркий  красноватый  огонь,  подобный
пламени домны, посылавший тучи копоти в сторону города,  озарял  теснившихся
друг к другу собак, которые, разинув пасти, тяжело дышали.
     Император смотрел стоя. Иногда внезапная  вспышка  факела  вырывала  из
темноты его неподвижное, непроницаемое лицо.
     Во время обеда Клоринда следила за малейшим его движением но обнаружила
лишь унылую усталость, сумрачное  недовольство  больного,  скрывающего  свои
страдания. Лишь раз ей почудилось, будто  его  серые,  полуприкрытые  веками
глаза слегка скользнули по де Марси.  Наполеон  III  угрюмо  стоял  у  перил
балкона, слегка сутулясь и покручивая усы, а гости за его спиной поднимались
на цыпочки, чтобы получше видеть.
     - Начинайте, Фирмэн! - нетерпеливо сказал император.
     Доезжачие протрубили королевский сигнал.  Собаки,  в  порыве  страшного
возбуждения, выли, вытягивали шеи и становились на задние лапы. Внезапно,  в
тот миг, когда какой-то слуга указал  обезумевшей  своре  на  голову  оленя,
Фирмэн, старший псарь, опустил плеть, и свора, ожидавшая этого знака, в  три
прыжка перемахнула через двор;  бока  собак  вздымались  от  донимавшего  их
голода. Фирмэн снова  поднял  плеть.  Собаки,  остановленные  неподалеку  от
оленя, на секунду припали к земле, дрожа всем телом и  оглушительно  лая  от
нетерпения.
     - Бедные  животные!  -  с  томным  сочувствием  произнесла  госпожа  де
Комбело.
     - Великолепно! - воскликнул Ла Рукет.
     Рускони хлопал в ладоши. Дамы возбужденно следили за  зрелищем,  уголки
губ у них подергивались,  их  томило  желание  увидеть,  как  собаки  начнут
пожирать оленя.  Собак  не  сразу  подпускали  к  добыче,  и  это  усиливало
волнение.
     - Нет, нет, подождите! - жеманно молили дамы.
     Еще два раза поднялась  и  опустилась  плетка  Фирмэна.  Доведенная  до
отчаяния свора бесновалась. В третий раз старший псарь уже не поднял  плети.
Слуга бросился бежать со всех ног, захватив шкуру  и  голову  оленя.  Собаки
бросились на добычу и впились в нее; яростный лай сменился глухим  урчанием,
судорожной дрожью удовольствия. Хрустели кости. На балконах,  у  окон  гости
удовлетворенно вздохнули; дамы, стиснув белые  зубки,  плотоядно  улыбались,
мужчины тяжело переводили дух,  у  них  горели  глаза,  руки  бессознательно
ломали зубочистки,  принесенные  из  столовой.  А  во  дворе  царило  бурное
ликование, доезжачие трубили сигналы, псари взмахивали факелами, бенгальские
огни вспыхивали кровавым пламенем, обагряя ночь,  заливая  крупными  каплями
алого дождя мирные лица компьенских обывателей, теснившихся у решеток.
     Император вскоре отвернулся. Заметив стоявшего рядом Ругона, он  словно
очнулся от глубокой задумчивости, которая омрачала его лицо с самого обеда.
     - Господин Ругон, - сказал он, - я  думал  о  вашем  деле...  Тут  есть
препятствия, серьезные препятствия...
     Он остановился, раскрыл было рот и снова его закрыл.
     - Нельзя уезжать из Парижа, господин Ругон, - заключил он, уходя.
     Клоринда, слышавшая разговор, не могла удержать жест  ликования.  Когда
слова  императора  облетели  гостей,  лица  сделались   сосредоточенными   и
взволнованными; Ругон, медленно пройдя мимо всех, направился в галерею Карт.
     Между тем внизу собаки догрызали поживу. Они яростно  отталкивали  друг
друга,  подбираясь  к  середине  кучи.  Сверху  видна  была  сплошная  масса
движущихся   спин,   белых   и   черных;   они   толкались,    вытягивались,
распластывались - живое, алчно сопящее месиво. Челюсти двигались, жевали все
быстрее  и  быстрее,  чтобы  захватить  как  можно  больше.  Короткие  драки
оканчивались  рычанием.  Большой   легавый   пес,   великолепное   животное,
разозленный тем, что оказался на отшибе,  отступил  и  потом  одним  прыжком
очутился в середине своры. Пробившись вперед, он  отхватил  для  себя  кусок
внутренностей.

VIII

     Проходили  недели.  Для  Ругона  снова  началось  томительное,   унылое
существование. Он ни разу  не  намекнул  на  приказ  императора  остаться  в
Париже. Он говорил только о своей неудаче, о мнимых  препятствиях,  мешающих
ему заняться распашкой земель в Ландах,  -  тут  он  был  неистощим.  Какие,
собственно, могли быть препятствия? Он их не видел. Ругон даже позволил себе
вознегодовать на  императора,  от  которого,  по  его  словам,  нельзя  было
добиться объяснения.  Быть  может,  государь  опасается,  что  его  заставят
финансировать предприятие?
     По мере того как проходили дни, Клоринда все  чаще  являлась  на  улицу
Марбеф. Она как будто каждый раз ждала от Ругона какого-то известия и, видя,
что тот молчит, удивленно на него взглядывала. После поездки в  Компьен  она
жила в ожидании близкого торжества. Она  придумала  целую  драму:  неистовый
гнев императора, шумное падение де Марси, немедленное возвращение  к  власти
великого человека. Этот  женский  домысел  ей  казался  непогрешимым.  Когда
прошел месяц, а граф по-прежнему оставался министром, удивлению ее  не  было
границ. Она прониклась презрением к императору, который не умел  мстить.  На
его месте она целиком отдалась бы ненависти. О чем он  только  думает,  этот
вечный молчальник?
     И все-таки Клоринда надеялась. Она чутьем угадывала  победу,  верила  в
неожиданную случайность. Положение Марси пошатнулось. Ругон окружал  молодую
женщину вниманием, словно муж, опасающийся измены.  После  странного  взрыва
ревности в Компьене он  стал  следить  за  ней  почти  по-отечески,  донимал
нравоучениями,  требовал  ежедневных  встреч.  Молодая  женщина   улыбалась,
уверенная, что теперь он не уедет из  Парижа.  Однако  в  середине  декабря,
после  нескольких  недель  сонного  покоя,  он  опять  заговорил   о   своем
предприятии. Он советовался с банкирами,  рассчитывая  обойтись  без  помощи
императора. Он опять зарылся в карты, планы  и  специальные  книги.  По  его
словам, Жилькен навербовал уже свыше пятисот рабочих - горсточку созидателей
будущего государства, - согласившихся ехать в Ланды.
     Клоринда, не жалея усилий, привела в движение всю клику. Им  предстояло
трудное дело. Каждому была предназначена своя роль. Сговоры  велись  в  доме
Ругона по воскресеньям и четвергам, где-нибудь в углу,  полушепотом.  Друзья
делили  между  собой  сложные  задачи.  Ежедневно  они  обходили  Париж,   с
непоколебимым упорством стремясь завоевать сторонников.  Все  средства  были
хороши, в счет  шел  самый  ничтожный  успех.  Они  ничем  не  пренебрегали,
извлекали выгоду из мельчайших событий, дни их, с утра и до позднего вечера,
были заполнены. В заговоре приняли участие друзья друзей, те в свою  очередь
привлекли  новых  друзей.  Весь  Париж  был  вовлечен  в  интригу.  В  самых
захолустных кварталах люди, неведомо почему, мечтали о победе Ругона. Дюжина
приспешников Ругона держала весь город в руках.
     - Мы - это правительство завтрашнего дня, - серьезно говорил Дюпуаза.
     Он проводил параллель между ними и теми, кто создал Вторую империю.
     - Я сделаюсь Марси при Ругоне, - добавлял он.
     Претендент это всего только имя.  Чтобы  создать  правительство,  нужна
клика. Двадцать молодчиков с хорошими аппетитами сильнее любого принципа,  а
если они могут еще выдвинуть видимость какого-нибудь принципа, то становятся
непобедимыми. Сам  Дюпуаза  бегал  по  городу,  посещал  редакции  газет  и,
покуривая сигары, глухо  подтачивал  Марси.  У  него