р из  кармана  пальто.  Полковник  и  госпожа  Коррер
возвратились.
     - Ага! Кан уже улизнул, - сказал полковник. И сразу же начал: - У  нас,
конечно, есть основания накидываться на Ругона, но Кану, думается мне, лучше
бы помолчать. Что до меня, то я терпеть не могу неблагодарных людей. При нем
я не хотел говорить, но в том кафе, где я  был  сегодня,  рассказывали;  что
Ругон свалится из-за того, что связал свое имя с  такой  дутой  аферой,  как
железная дорога из Ньора в Анжер. Нельзя же  делать  такие  промахи!  А  наш
глупый толстяк пускает хлопушки и произносит длинные речи, позволяя  себе  в
них ссылаться на императора! Да, да, дорогие друзья! Из-за Кана  мы  с  вами
сели в лужу. Вы согласны со мной, Бежуэн?
     Бежуэн одобрительно кивнул головой, хотя он только что  выразил  полное
согласие с мнением госпожи Коррер и Кана. Клоринда, как  и  прежде,  лежала,
закинув голову, и развлекалась тем, что теребила в зубах кисточку  пояска  и
тихонько водила этой кисточкой по лицу. Она делала большие глаза и молчаливо
посмеивалась.
     - Ш-ш! - предупредила она.
     Кан вошел, обкусывая кончик сигары. Он  зажег  ее,  выпустил  несколько
больших  клубов  дыма,  -  в  спальне  Клоринды  разрешалось  курить,  -  и,
заканчивая начатый разговор, произнес:
     - Одним словом,  если  Ругон  говорит,  что  из-за  нас  положение  его
пошатнулось,  то  я,  со  своей  стороны,  утверждаю:  нет,  это  он  вконец
скомпрометировал нас своим покровительством!..  Он  так  грубо  подталкивает
людей, что они расшибают себе нос об стену... У него такие кулаки, что впору
убить быка,  и,  тем  не  менее,  он  снова  валится  на  землю.  Покорнейше
благодарю! У меня вовсе нет охоты поднимать его во второй раз! Если  человек
не умеет пользоваться своим влиянием, значит, у него в голове туман. Он  сам
нас компрометирует, понимаете? Он компрометирует нас! Что касается меня, то,
ей-богу, на мне и так лежит большая ответственность. Я его брошу.
     Он запнулся, спал с голоса,  а  полковник  и  госпожа  Коррер  опустили
глаза, с явною целью увильнуть от необходимости  высказаться  так  же  ясно.
Все-таки Ругон как-никак - министр, а для того,  чтобы  его  покинуть,  надо
сначала опереться на какую-нибудь другую силу.
     - Будто, кроме толстяка, на  свете  нет  никого,  -  небрежно  заметила
Клоринда.
     Они посмотрели на нее, выжидая чего-нибудь более определенного. Но  она
сделала рукой знак, как бы приглашавший их немного  повременить.  Безмолвное
обещание какого-то нового покровительства, благодаря которому на них  дождем
польются  благодеяния,  было  в  конце  концов  главной  причиной   усердных
посещений ими четвергов и  воскресений  Клоринды.  Они  чуяли,  что  в  этой
комнате, напоенной крепкими ароматами, пахнет близкой победой. Полагая,  что
Ругон уже полностью использован для удовлетворения  первоначальных  желаний,
они поджидали пришествия новой  силы,  способной  выполнить  желания  новые,
умножавшиеся и разраставшиеся без конца.
     Но вот Клоринда приподнялась с подушек. Облокотившись на ручку кушетки,
она вдруг нагнулась к Поццо и с громким смехом стала дуть ему  за  воротник,
как бы в приступе  какого-то  безумного  счастья.  Когда  она  бывала  очень
довольна, с нею случались припадки ребяческого веселья.  Поццо,  не  отнимая
руки от струн гитары, поднял  голову,  показав  прекрасные  зубы;  итальянец
съежился от этой ласки, как от  щекотки,  а  молодая  женщина  смеялась  все
громче и все дула ему за  воротник,  желая  заставить  его  просить  пощады.
Потом, отчитав  его  по-итальянски,  она  сказала,  повернувшись  к  госпоже
Коррер:
     - Пусть он споет, правда? Если он  споет,  я  больше  не  буду  дуть  и
оставлю его в покое... Он сочинил прелестную песенку.
     Тогда все стали просить его спеть. Поццо снова стал  перебирать  струны
гитары и, не сводя глаз  с  Клоринды,  запел.  То  было  какое-то  страстное
воркованье, которому  вторили  легкие,  негромкие  звуки;  итальянских  слов
нельзя было уловить из-за вздохов и содроганий; последнюю строфу, в  которой
явно говорилось о любовных мучениях, Поццо спел скорбным  голосом,  но  губы
его улыбались, и на лице выражение отчаяния смешалось с восторгом.
     Когда он кончил, ему  много  хлопали.  Почему  бы  ему  не  издать  эти
прелестные  вещицы?  Положение  дипломата  вряд  ли  может   служить   здесь
препятствием.
     - Я знавал одного капитана, который сочинил комическую оперу, -  сказал
полковник Жобэлен. - И за это в полку его никто не посмел осудить.
     - Да, но в дипломатии... - вздохнула госпожа Коррер, покачав головой.
     - Нет! Я думаю, вы ошибаетесь, - заявил Кан.  -  Дипломаты  тоже  люди.
Среди них многие занимаются изящными искусствами.
     Клоринда слегка толкнула итальянца ногою в бок и вполголоса отдала  ему
приказание. Он поднялся с места и положил гитару на кучу платья. Через  пять
минут он вернулся: Антония внесла за ним поднос со стаканами и графином; сам
он держал в руках сахарницу, не уместившуюся на подносе. У Клоринды  никогда
не пили ничего, кроме воды с сахаром, близкие друзья дома,  желая  доставить
ей удовольствие, пили просто чистую воду.
     - Что там  такое?  -  спросила  она,  повернувшись  лицом  к  туалетной
комнате, где скрипнула дверь. И, как бы вдруг вспомнив, воскликнула:
     - Ах, да - это мама!.. Она спала.
     И действительно, вошла графиня Бальби, закутанная  в  черный  шерстяной
капот. Она повязала голову  куском  кружев  и  концы  их  спустила  на  шею.
Фламинио, высокий лакей с длинной бородой и с лицом разбойника,  поддерживал
ее сзади, вернее, чуть ли не нес на руках. Она как-то мало постарела;  с  ее
белого лица не сходила все та же улыбка бывшей царицы красоты.
     - Постой, мама! - сказала Клоринда. - Я тебе уступлю софу, а сама  лягу
на кровать... Я неважно себя чувствую. В меня  забралась  какая-то  нечисть.
Вот, опять начинает кусать.
     Произвели переселение. Поццо и госпожа Коррер помогли  молодой  женщине
перейти на кровать; но предварительно  пришлось  поправить  постель,  взбить
подушки. Тем временем графиня Бальби  улеглась  на  софе.  Позади  нее  стал
черный безмолвный Фламинио и грозно оглядывал всех присутствующих.
     - Ничего, что я лягу, да? - спрашивала молодая женщина. -  Мне  гораздо
легче, когда я лежу... Я вас не гоню, во всяком случае. Оставайтесь.
     Она легла, опершись локтем на подушку; на белой постели широкие складки
ее черного платья имели вид лужи чернил. Впрочем, никто  не  думал  уходить.
Госпожа Коррер вполголоса толковала с Поццо о красоте форм Клоринды, которую
они вместе укладывали в кровать.
     Кан, Бежуэн  и  полковник  поздоровались  с  графиней.  Она  с  улыбкой
наклонила голову. По  временам,  не  оборачиваясь,  она  произносила  нежным
голосом:
     - Фламинио!
     Высокий лакей сразу же понимал - и  то  поднимал  упавшую  подушку,  то
подвигал табурет или же со свирепым видом разбойника  во  фраке  вынимал  из
кармана флакончик духов.
     С Огюстом приключилась беда. Он бродил,  рассматривая  дамские  тряпки,
валявшиеся где попало по всем комнатам. Потом начал скучать;  ему  пришло  в
голову пить воду с сахаром, стакан за  стаканом.  Клоринда  некоторое  время
смотрела на него, наблюдая, как пустеет ее сахарница. Наконец, изо всех  сил
мешая ложкой, он разбил стакан.
     - Ведь  это  сахар!  Он  кладет  чересчур  много  сахару!  -  закричала
Клоринда.
     - Болван! - сказал полковник. - Не может спокойно  выпить  воды...  Пей
утром и вечером по большому стакану. Отличное средство от всех болезней.
     По счастью пришел Бушар. Он  явился  довольно  поздно,  в  одиннадцатом
часу, потому что был на обеде в знакомом  доме.  Он,  видимо,  удивился,  не
застав здесь жены.
     - Господин д'Эскорайль взялся ее к вам привезти, - сказал  он,  -  а  я
обещал по пути заехать за ней.
     Через полчаса  действительно  прибыла  госпожа  Бушар  в  сопровождении
д'Эскорайля и Ла Рукета.
     Целый год молодой маркиз был  в  ссоре  с  хорошенькой  блондинкой,  но
теперь они помирились. Их связь обратилась в привычку; они  вдруг  сходились
на неделю и при встрече не могли удержаться, чтобы не  ущипнуть  друг  друга
или не поцеловаться за дверями. Это выходило само собой, естественно, вместе
с новой вспышкой желаний. По дороге к Делестанам им случайно подвернулся  Ла
Рукет. И тогда все втроем, в открытой  коляске,  громко  смеясь  и  отпуская
вольные шуточки, они  отправились  кататься  в  Булонский  лес.  Д'Эскорайлю
показалось даже, что, обнимая госпожу Бушар, он почувствовал  руку  депутата
на ее талии. Они вошли, принеся с собой взрыв веселья, свежесть темных аллей
и таинственность сонной листвы, еще недавно заглушавшей их смех и шутки.
     - Мы сейчас были около озера, - сказал Ла Рукет. - Честное  слово,  они
меня портят... Я спокойно ехал домой, чтобы взяться за работу.
     Он теперь вдруг остепенился. На последней сессии Ла Рукет, после целого
месяца подготовки, произнес  в  Палате  речь  о  погашении  государственного
долга. С тех пор он держал себя строго, как женатый,  точно  на  трибуне  он
похоронил свою холостую жизнь. Кан отвел его в глубь комнаты и проговорил:
     - Кстати, у вас хорошие отношения с де Марси...
     Их голоса затихли, они зашептались. Тем  временем  хорошенькая  госпожа
Бушар, поздоровавшись с графиней, уселась у кровати, взяла за руку  Клоринду
и своим нежным голоском высказала ей горячее участие. Бушар  стоял  важно  и
чинно. Но потом, среди негромкого общего разговора, вдруг воскликнул:
     - Я вам не рассказывал?.. Хорош наш толстяк!
     Прежде чем изложить, в чем дело,  он,  подобно  всем  остальным,  начал
горько жаловаться на Ругона. Его ни о чем нельзя  попросить;  он  становится
невежлив, а  Бушар  ставил  вежливость  выше  всего.  Затем,  когда  у  него
осведомились, что такое сделал Ругон, он наконец объяснился:
     - Не люблю несправедливости... Дело  касается  одного  чиновника  моего
отделения, Жоржа Дюшена; вы его знаете, вы его видели у меня. Мальчик  полон
достоинств. Он у нас вроде сына. Жена его очень  любит,  потому  что  он  ей
земляк.  Недавно  мы  порешили  провести  Дюшена  в   помощники   начальника
отделения. Мысль была моя, но ты ведь тоже ее одобрила, не так ли, Адель?
     Госпожа Бушар со смущенным видом еще ниже наклонилась к  Клоринде:  она
чувствовала, что д'Эскорайль пристально смотрит на нее, и старалась избежать
его взгляда.
     - Ну вот! - продолжал начальник отделения. - Послушайте же, как толстяк
отнесся к моей просьбе! Он долго смотрел на меня,  ни  слова  не  говоря,  -
знаете, с этаким обидным выражением, - а потом отказал наотрез.  Так  как  я
возобновил  свою  попытку,  он  сказал,  улыбаясь:   "Господин   Бушар,   не
настаивайте; мне это очень неприятно; на то существуют  важные  причины...".
Больше от него ничего нельзя было добиться. Он отлично понял, что я взбешен,
потому что попросил даже передать привет моей жене... Не правда ли, Адель?
     У  госпожи  Бушар  только  что  произошло  очень  резкое  объяснение  с
д'Эскорайлем по поводу Жоржа Дюшена. Поэтому она сочла за  благо  произнести
капризным тоном:
     -  Подумаешь!  Пусть  господин  Дюшен  подождет...  Что  в  нем  такого
интересного?
     Но муж упрямился:
     - Нет, нет, он заслуживает места помощника, и он им будет! Я  ни  перед
чем не остановлюсь. Надо быть справедливым!
     Пришлось  его  успокаивать.  Клоринда  была  рассеянна:  она  старалась
разобрать, о чем говорили Кан и Ла  Рукет,  нашедшие  себе  прибежище  у  ее
кровати. Кан осторожно  разъяснял  свое  положение.  Задуманное  им  крупное
предприятие с постройкой железной дороги из Ньора в Анжер грозило крахом. За
акции, еще до первого удара киркой, платили на бирже на восемьдесят  франков
выше цены. Укрывшись за свою пресловутую английскую компанию, Кан пустился в
отчаянные спекуляции. И  теперь  банкротство  становилось  неизбежным,  если
только его не поддержит какая-нибудь могущественная рука.
     - В свое время, - шептал Кан, - Марси предлагал  мне  переуступить  мое
дело Западной компании. Я готов начать переговоры. Необходимо лишь  получить
разрешение...
     Клоринда незаметным движением подозвала  их  к  себе.  Склонившись  над
кроватью, они долго беседовали  с  ней.  Марси  не  злопамятен.  Она  с  ним
переговорит. Она предложит ему миллион, который он требовал в  прошлом  году
за  проведение  просьбы   о   концессии.   Он,   в   качестве   председателя
Законодательного корпуса, легко добьется необходимого разрешения.
     - Видите ли, для успеха такого рода дел Марси незаменим, - сказала  она
с улыбкой. -  Если  их  устраивать  без  него,  в  конце  концов  все  равно
приходится обращаться к нему и просить, чтобы он поправил дело.
     Теперь в комнате все говорили зараз  и  очень  громко.  Госпожа  Коррер
объясняла госпоже Бушар, что у нее теперь одно желание: умереть в Кулонже, у
себя, в своем собственном доме. Она с умилением вспоминала родные места:  уж
она заставит  госпожу  Мартино  возвратить  ей  этот  дом,  полный  для  нее
воспоминаний детства. И вот роковым образом все  гости  опять  заговорили  о
Ругоне. Д'Эскорайль рассказал, что его родители,  узнав  о  злоупотреблениях
Ругона, распалились гневом и  порекомендовали  своему  сыну  возвратиться  в
Государственный  совет  и  совершенно   порвать   с   министром.   Полковник
пожаловался,  что  "толстяк"  наотрез  отказался  хлопотать  о  должности  в
императорских дворцах; даже Бежуэн сетовал, что его величество не  заехал  к
нему на хрустальный завод в Сен-Флоран во время последней  поездки  в  Бурж,
хотя Ругон  твердо  обещал  ему  добиться  этой  милости.  Среди  всей  этой
словесной бури графиня Бальби, лежа на софе, улыбалась, разглядывая свои еще
пухленькие ручки, и тихо произносила:
     - Фламинио!
     И ее огромный, лакей вынимал из жилетного кармана крошечную черепаховую
коробочку с мятными пастилками, которые графиня съедала  с  ужимками  старой
лакомки кошки.
     Делестан вернулся домой около полуночи. Когда увидели, что он поднимает
портьеру кабинета Клоринды, наступило гробовое молчание, все шеи вытянулись.
Портьера опустилась, с ним не было никого. Прошло несколько секунд ожидания,
и послышались возгласы:
     - Вы одни?
     - Вы не привезли его с собой?
     - Вы, наверное, потеряли "толстяка" дорогой?
     Все с облегчением вздохнули. Делестан объяснил, что Ругон очень устал и
простился с ним на углу улицы Марбеф.
     - И хорошо сделал, - сказала Клоринда, вытянувшись поудобнее в кровати.
- Он не очень приятен!
     Это послужило знаком  к  новому  взрыву  жалоб  и  обвинений.  Делестан
возражал, пытаясь вставить:  "Позвольте!  Позвольте!",  так  как  он  обычно
старался защищать Ругона. Когда ему  дали  возможность  говорить,  он  начал
спокойным, рассудительным тоном:
     - Нет сомнения, Ругон мог бы  поступать  лучше  в  отношении  некоторых
друзей. Однако же нельзя отрицать, он человек очень  умный...  Что  касается
меня, то я буду век ему благодарен...
     - Благодарен? за что? - раздраженно закричал Кан.
     - За все то, что он сделал...
     Его яростно перебили. Ругон для него никогда ничего не делал. Откуда он
взял, что Ругон что-нибудь сделал?
     - Вы меня удивляете! - сказал полковник. - Нельзя  доводить  скромность
до такого предела!.. Мой дорогой друг, вы  не  нуждаетесь  ни  в  ком.  Черт
возьми! Вы добились положения своими собственными силами.
     Все  пустились  восхвалять  достоинства   Делестана.   Его   образцовая
шамадская ферма - это нечто из  ряда  вон  выходящее;  она  служит  отличным
доказательством  его  способностей  как   администратора   и   по-настоящему
одаренного государственного деятеля. У него зоркий  взгляд,  тонкий  ум,  он
действует решительно и не грубо. К тому же император отличал  его  с  самого
начала. Он ведь почти во всем разделяет взгляды его величества.
     - Оставьте, - заявил Кан, - это вы поддерживаете Ругона, а не  он  вас.
Если бы вы не были его другом, если бы вы не поддерживали его в  Совете,  он
слетел бы уже две недели тому назад.
     Делестан  продолжал  все-таки  спорить.  Разумеется,   он   не   первый
встречный, но необходимо воздать  должное  и  другим.  Как  раз  сегодня,  у
министра юстиции, при разборе очень запутанного вопроса,  касающегося  путей
сообщения, Ругон выказал исключительную прозорливость.
     - Ну конечно, пронырливость хитрого стряпчего, -  буркнул  Ла  Рукет  с
презрительным видом.
     Клоринда до сих пор не разомкнула рта. Все взгляды обратились к ней,  в
чаянии слова, которого ожидал каждый  из  них.  Она  шевельнула  головой  на
подушке, словно для того, чтобы почесать затылок. И  сказала,  имея  в  виду
своего мужа, но не называя его:
     - Да,  побраните  его...  Его  придется  побить,  иначе  его  никак  не
заставишь занять подобающее ему место.
     - Должность министра земледелия и торговли довольно  второстепенная,  -
заметил Кан, желая разом покончить дело.
     Он коснулся больного места Клоринды; ей было обидно, что ее мужа, по ее
выражению, "засунули" в какое-то  плохонькое  министерство.  Она  неожиданно
приподнялась в кровати и произнесла долгожданные слова:
     - Впрочем, он будет министром внутренних дел, если мы пожелаем!
     Делестан хотел что-то сказать, но все вскочили с мест  и  с  возгласами
восхищения окружили его. Он  признал  себя  побежденным.  На  щеках  у  него
появилась краска;  мало-помалу  по  всему  его  прекрасному  лицу  разлилась
радость. Роспожа Коррер и госпожа Бушар вполголоса восхищались его красотой;
особенно же вторая, страстно поглядывавшая на его голый череп с  нередким  у
женщин извращенным пристрастием к лысым мужчинам. Кан, полковник и остальные
своими взглядами, жестами и восклицаниями старались выразить, как высоко они
ценят силу его ума. Разбиваясь в лепешку перед самым глупым из  всей  клики,
каждый из них в его лице восторгался самим собой. Такой властелин будет,  по
крайней мере, послушен и, конечно, не подведет. Они могли без всякого вреда,
не опасаясь никаких громов, сделать его своим богом.
     - Вы его  утомляете,  -  заметила  своим  нежным  голоском  хорошенькая
госпожа Бушар.
     Ах, они утомили его! Начались всеобщие  соболезнования.  Действительно,
он побледнел, глаза у него слипаются. Подумать только, он  трудился  с  пяти
часов утра! Для здоровья нет ничего вреднее  умственной  работы!  Они  мягко
настаивали, чтобы  он  отправился  спать.  Он  кротко  повиновался  и  ушел,
поцеловав жену в лоб.
     - Фламинио! - пробормотала графиня, которой тоже захотелось спать.  Она
прошла через комнату, опираясь на руку слуги, и каждому  помахала  ручкой...
Слышно было, как Фламинио ругнулся  в  туалетной  комнате,  потому  что  там
погасла лампа.
     Был час ночи. Все  собрались  уходить.  Клоринда  уверяла,  что  ей  не
хочется спать, что они могут еще посидеть. Но никто больше не присел.  Лампа
в кабинете Клоринды тоже  погасла;  сильно  запахло  керосином.  Пришлось  с
трудом разыскивать вещи:  веер,  трость  полковника,  шляпу  госпожи  Бушар.
Клоринда преспокойно лежала, не позволив госпоже Коррер позвать  Антонию,  -
горничная ложилась в одиннадцать. Наконец  стали  уходить;  полковник  вдруг
хватился Огюста; оказалось,  что  молодой  человек  заснул  на  диванчике  в
кабинете Клоринды,  положив  под  голову  платье,  свернутое  в  комок.  Его
отчитали за то, что он не присмотрел за лампой. На  лестнице  чуть  трепетал
прикрученный газовый рожок; госпожа Бушар неожиданно вскрикнула  в  темноте:
она объяснила, что, мол, у нее подвернулась  нога.  Когда  все,  держась  за
перила, осторожно спускались вниз,  из  комнаты  Клоринды,  где  еще  мешкал
Поццо, донесся громкий смех. Она, наверное, опять дула ему за воротник,
     Они собирались так каждый четверг, каждое воскресенье. В городе  ходили
слухи, что у мадам Делестан сво