времен и народов исходили из необходимости формирования путей
ориентации человеческой энергии, особенно юношеской, с физиологической сферы
в духовную. Очевидно, для того и собираются такие международные конференции,
чтоб  вырабатывать  международные  концепции  и  критерии  в   обсуждающихся
проблемах. Мне думается, что мы, взрослые, просто заблудились здесь. Мы сами
не  можем  ответить  на  вопрос,  "что  такое хорошо,  а  что  такое плохо".
Поскольку    здесь    присутствует   представитель   Всемирной   организации
здравоохранения, я призываю его способствовать объединению всех специалистов
в  выработке   единой   концепции   полового   воспитания,   основанной   на
ответственности  в  формировании  нравственного психического  и  физического
здоровья будущих поколений, то есть  наших  детей и  внуков. Последние слова
она произносила уже отходя от трибуны и потому, когда спустилась со ступенек
в зал, была оглушена громом аплодисментов, которые были, скорее,  адресованы
не  столько  ей   лично,  сколько  выражали  протест  против  вышеназванного
"специалиста".
     Когда  заседание   закончилось,  к  ней  многие  подходили  со  словами
благодарности за то, что она сказала то, о чем они  думали. Каждый вручал ей
ставшую  модной  в  стране  визитную  карточку, просил  ее  адрес, приглашал
приехать на предстоящие в их городах конференции.
     После  этого,  простившись  с  коллегами,  она  пришла  в  номер,  чтоб
отдохнуть  и  ждать  встречи  с  Останговым,   который  предполагал  сегодня
вернуться пораньше.
x x x
     На следующий день на пленарном заседании, в президиуме которого сидел и
Остангов,  было  подведение итогов работы секций,  и, когда речь заходила  о
секции Проблем  здоровья  и  демографии,  председатель секции упоминал и  ее
фамилию... Потом Остангов вместе  с руководством из президиума куда-то исчез
и  заключительные аккорды конференции осуществляли другие члены оргкомитета.
Конференция  закончилась  в  четыре  часа дня, и  было время подготовиться к
банкету, который был назначен на семь часов вечера.
     Выйдя  из   конференцзала,  Инга  Сергеевна  немного   погуляла  вокруг
гостиницы с коллегами, затем перед тем, как пойти в номер, зашла по дороге в
маленькое, уютное кафе на  этом же этаже гостиницы, чтоб выпить кофе. Только
она  села  за  столик,  как  встретилась  взглядом   с  вошедшим  московским
профессором  Сорокиным, который, вопреки  обычному,  на этой конференции был
пассивен  и равнодушен. Инга Сергеевна любила его книги, на некоторые из них
писала  по  своей инициативе реценции и всегда удивлялась  его, несмотря  на
возраст  и  занятость,  готовности  поддерживать и участвовать в работах  на
стыке гуманитарных наук  и  медицины,  хотя ни  его непосредственной научной
деятельности, ни положению, ни его  престижу этого вовсе  не  требовалось...
Это была воистину естественная потребность  ученого в постоянном  углублении
знаний в основах мироздания. -- Вы -- молодец, Инга Сергеевна, -- сказал он,
подойдя к ней с  чашкой кофе и сев за  ее столик.  --  Да, очевидно,  еще не
скоро из  нашей жизни исчезнет  сама  возможность  процветания проходимцев и
спекулянтов  в   науке  и   в  медицине.  Особенно   сейчас  для  них  почва
благодатная... Сейчас всем все можно. Это у нас называется демократией...
     -- Но  ведь с чего-то же нужно  начинать, Сергей Петрович,  --  сказала
Инга Сергеевна с несвойственной ей  подобострастностью, внутренне удивившись
столь  необычной  откровенности  профессора,  который при редких встречах на
конференциях  и  совещаниях  в Москве  проявлял  к  ней  сугубо  официальную
доброжелательность.
     -- Да, да, с чегото! Только  мы всегда начинаем с худшего. И на сей раз
наша  революция  сверху определяется  тем,  что  наши высшие  "законодатели"
подают пример взаимной враждебности и бескультурья.
     -- Но ведь опыта-то нет. Еще недавно...
     -- Вы меня,  старого матерого  медика  простите...  хотя  после доклада
этого,  с позволения сказать, доктора  вам это не будет резать слух.  ...Так
вот, то, чем  наши мно гие политики сегодня занимаются, можно  назвать "word
masturbation"  -- есть такой термин в  английском языке. Да, да, именно этим
они  занимаются, самоудовлетворением  своих  амбиций  без  малейшей  попытки
задуматься о судьбах страны. И такой "доктор",  какового вы хорошо посадили,
куда ему положено, им вовсе и не нужен. У них есть к тому  свои  собственные
способности...
     Слушая Сорокина, Инга Сергеевна немного  растерялась, не зная, как себя
вести.   Ей  были   странны  его  откровения,  произносимые   с  устрашающим
озлоблением  и  горечью. -- Намто что, старикам.  Мы уже все  повидали и все
прошли. Но за внуков страшно. Страшно, когда мой внук смотрит телевизор, где
его  обучают  глупости,  грубости,  некомпетентности,  безответственности  и
вседозволенности, мне стыдно. Жалко бедняжку Сахарова. Я смотрел  на него и,
как  врач,  чувствовал, что  они его доконают. И  вообще вся эта  трансляция
никому не нужна была. Люди  перестали работать тогда, когда это более  всего
от них  требуется, -- Сорокин выпил залпом остывший  кофе, взяв  чашку не за
ручку, а обхватив ее с противоложной ручке стороны всей ладонью, как стакан,
вытер  губы  бумажной салфеткой и,  отодвинувшись  на  край  стула,  как  бы
готовять встать,  продолжал: --  Вы  знаете, что  из всех гадостей,  которые
придумал  человек  для  внутреннего  употребления,  самое  страшное  --  это
наркотик.  И знаете, чем  он страшен  прежде  всего?  Тем, моя детка, что он
делает человека зависимым от  себя. И вот  эта трансляция  стала своего рода
наркотиком.  После  бесцветного застоя люди стали  только жить и думать тем,
какой  же  эмоциональный допинг  им завтра  даст этот ящих. Например,  семья
моего сына. Раньше ходили в кино и театр, читали литературу специальную (они
тоже  медики),  ходили  на  литературные  встречи  в  Ленинку.   Теперь  все
изменилось.  Они  даже  сделали перестановку и  поставили  обеденный стол  у
телевизора. И вечерами, накрыв  стол,  они развлекаются, глядя  на это  шоу.
Сейчас  это  щекочет  людям  нервы,  вызывает  иллюзии, как  наркотик.  Они,
развлекаемые, так же как и равлекающие, не думают о будущем, точно, как  при
приеме наркотика. Так что  мы все квиты... чего  заслуживаем, то и имеем: мы
--  их,  они --  нас.  А  результатом  такой  шоковой  терапии  будет  такая
хроническая аллергия и  иммунодефицит,  что никакой Гиппократ  не поможет. И
тогда  одни выйдут  на  улицу, чтоб искать, "кто виноват?",  другие впадут в
апатию, а третьи, не зная, "что  делать?", потому  что  все  эти годы ничего
нового  не  дали  для понимания способов управления этой  страной,  "сильной
рукой"  погонят  нас  к  станкам  и тракторам, чтоб  хоть что-то появилось в
магазинах нашего собственного производства, то, что называлось "советское --
значит  отличное". Вот  такие  мы  люди!  Знаете, чем мы отличаемся от всего
остального мира? --  он сделал паузу и почти злобно глянул Инге  Сергеевне в
глаза. -- У всех народов на различных этапах возникает проблема выбора пути.
Но у  них этот  выбор  почему-то всегда делается  между  хорошей  или плохой
жизнью.  У  нас критерий  совсем другой: мы руководствуемся известным:  "или
умереть стоя, или жить на коленях". -- Профессор, громко вздохнув, поднялся,
поотечески погладил Ингу Сергеевну  по  плечу и  со словами:  --  Ну  ладно,
извините, голубушка, уж очень все  не так, -- медленно  и угнетенно  вышел в
коридор. Инге Сергеевне  было не  по себе от этого разговора и  оттого,  что
этот высокопоставленный, всегда, как ей казалось, "официозный", холодноватый
человек  предстал перед ней в  совершенно неожиданном свете. Она вернулась в
номер и принялась готовиться  к банкету, уже рискуя  опоздать к  началу. Она
надела едва прикрывающую  половину колена белую,  с черной широкой каймой  у
подола, очень облегающую трикотажную юбку, бордовую из "мокрого трикотажа" с
люрексом длинную с перетягивающим бедра резиновым поясом  блузку, черные  на
высоченной шпильке  лаковые  лодочки, в волосы  на  затылке  вколола  белую,
слоновой кости булавку  и  спустилась вниз.  Когда  она  вошла  в  роскошный
банкетный зал,  он был уже заполнен участниками конференции, пребывающими  в
приподнятом  настроении. Длинные  столы, накрытие белоснежными, упругими  от
крахмала  скатертями, стояли вдоль  стен, поражая  изысканностью  и красотой
оформления яств. В углу рядом с председателем оргкомитета она тут же увидела
Остангова,  который, стоя  к  ней  спиной,  не мог ее видеть. Она решила  не
подходить  к нему, пока  он  сам не заметит  ее.  Едва  организаторы  начали
объяснять  ей,  что  и  где  из   угощения  находится,  как  к  ней  подошел
председатель оргкомитета -- ректор одного из вузов Ленинграда -- и пригласил
туда, где стояло начальство, в том числе Остангов. Примерно после двух часов
трапезы, сопровождаемой бесконечными  разговорами,  обсуждениями  докладов и
дальнейших  научных  контактов, зазвучала  музыка. Не настроенная  на танцы,
Инга Сергеевна между  тем оказалась в  центре  внимания желающих потанцевать
коллег и  потому почти все время была на танцевальном  пятачке.  Когда же ее
пригласил  Остангов и под звуки  танго Оскара Строка слегка прижал  к  своей
груди, у нее закружилась голова и было полное ощущение ее потери...

x x x
     Все  детали этих  дней  в строгой последовательности воспроизводились в
памяти, когда, она, закрыв глаза, удобно устроилась в кресле самолета. К ней
пришло осознание того, что с этой поездки ее жизнь словно разделилась на то,
что  было до нее, и после. Она пыталась угадать: то ли все померкнет в прозе
после этих волшебных дней, то ли озарится новым светом и новыми красками. Но
ясно было одно, что в  ее внутреннюю,  никому не ведомую жизнь  вошло что-то
новое, неизвестное ранее  и  ни с чем не сравнимое. Ей не хотелось  думать о
том, куда  и  к  чему  приведут отношения с  Останговым.  Она даже не хотела
думать о том, каким по отношению к ней явится Остангов более  чем  через два
месяца  после его экспедиции. Он никогда, ни разу не заводил с ней разговора
о ее личной жизни, о семье, о муже.
     Позади была уже долгая, полная событий жизнь. Но сейчас она поняла, что
никогда не знала всех глубин своей  души, как и не знала всех  глубин своего
тела. Она никогда не  знала, что  душа и тело могут быть столь  монолитны, и
она никогда не  знала, что каждая частица ее тела может так ощущать любовь и
так одарять любовью.  Ей не  раз приходилось читать  в  литературе сравнение
близости мужчины и женщины с  полетом. Но то, что испытала она, нельзя  было
даже назвать полетом. Это было иное бытие, в иных пространстве и времени.





Глава 8. Вне пространства

     Первым впечатлением радостной встречи с детьми уже в аэропорту было то,
что  все трое  посвежели  и  выглядели  какими-то  расправившимися в плечах.
Получив быстро багаж, они  стали укладывать вещи в огромную  старого образца
машину,  за рулем которой не видно было  шофера. Все уложив, Игорь предложил
дамам  сесть  на просторное  заднее  сиденье, Александру  Дмитриевичу --  на
переднее, а  сам сел за  руль, к  удивлению гостей.  -- Когда  это ты  успел
научиться водить и кто  тебе доверил  свою машину? --  спросила  весело Инга
Cергеевна. -- А это -- наша машина! -- ответили все трое одновременно.
     -- Как? -- изумилась она.  -- Вот так! --  ответила Анюта,  вся светясь
счастьем. -- Cкоро и я буду водить. По пути все  что-то говорили, счастливые
этой встречей и еще не верящие в ее реальность. Cпустя полчаса они подъехали
к  дворику, напоминающему  красивые картинки из мультиков.  Посреди  дворика
обставленный нарядными зонтиками  с  белоснежными  столиками  и стульчиками,
словно огромный  неправильной формы изумруд, сверкал под  лучами полуденного
солнца бассейн. Анюта с Катюшкой стали показывать квартиру, где все удивляло
своей   целесообразностью  и  удобством:   кухня  с  огромным   двухкамерным
холодильником, посудомоечной  машиной, множеством шкафчиков,  кондиционером,
умывальником со специальным  механизмом,  перемалывающим  пищевые  отходы на
случай их попадания в отводящую трубу. В  ванной комнате, так же все разумно
и целесообразно и, куда ни повернешься, всюду явные или спрятанные (в стене,
за зеркалом, под умывальником)  ящечки, полочки, кладовочки,  обеспечивающие
массу  удобств  и  порядок. На  полу,  на крышке унитаза  были пушистые,  из
синтетического меха,  нарядные,  в  тон  облицовочной  плитке  покрытия,  на
которые советские женщины иногда с восторгом смотрели в журнале "Бурда"  как
на недосягаемые  для  них  символы красивой  жизни.  Квартира в дополнение к
гостиной,  имела  две  комнаты,  одна из  которых  была  Катюшкиной,  другая
спальней. Все обставлено  неновой, но приятной  и необычной мебелью. Комната
Катюшки  наполнена  необыкновенной  красоты  игрушечными  замками,  куклами,
забавными мартышками, гориллами,  крокодилами, зайками и прочими игрушечными
представителями животного  мира.  Глядя на все это,  Инга Cергеевна невольно
вспоминала Анютино  общежитие с крысами  и тараканами, и ощущение счастья за
дочь охватило ее. Когда они закончили осмотр, Игорь пригласил их к накрытому
столу. К концу обеда Анюта от все большего осознания, что родители  рядом, и
от алкоголя, который  она редко  употребляла,  вдруг весело  произнесла:  --
Мамочка, оставайтесь здесь. Здесь такая прекрасная  жизнь!.. Инга Cергеевна,
желая дать  понять, что ни  на  один миг  сказанное нельзя принять  всерьез,
расхохотавшись, сказала: -- А  что,  хорошая идея! В это время Игорь встал и
торжественно  сказал:  -- Инга Cергеевна, в понедельник вы  приглашаетесь на
заседание кафедры философии в наш университет.
     -- Не поняла, -- сказала она. -- А что  тут понимать, -- засмеялся  он.
--  Я случайно разговорился  в  нашем университетском кафе на  ланче с  зав.
кафедрой  философии. Очень  симпатичный человек. Я сказал ему, что приезжает
"мазер ин лоу" и что она философ. Так что вот послезавтра он за вами заедет.
-- Это замечательно, -- заинтересованно сказал  Александр Дмитриевич. -- Да,
замечательно, если я там пойму хоть слово. -- Ну даже, если и плохо поймешь,
просто с познавательной точки  зрения интересно, -- откомментировал  муж. --
Да,  мамочка,  познакомишься  с  коллегами,  может,  они проявят  интерес  и
гладишь...  -- многозначительно  и лукаво  сказала Анюта.  --  Ну ладно,  --
засмеялась Инга Cергеевна. -- В принципе, конечно, очень интересно.  Большое
спасибо, Игорь. Я такого подарка и не ожидала.
     --  Но  это еще не все, -- сказал Игорь торжественно  и протянул гостям
еще  один открытый  конверт, из которого выглядывал  красочный  лист плотной
бумаги. Александр  Дмитриевич вынул содержимое пакета, развернул листок,  на
котором были нарисованы столики со  стульчиками, фантастической конфигурации
деревья и водоемы. Текст был напечатан крупным, декоративны шрифтом. Из него
следовало,  что  они всей  семьей приглашаются в следующую пятницу в  четыре
часа дня  на прием. --  Приглашение от профессора Флеминга, -- сказал Игорь.
-- Это  его традиционный пикник, как  мне  сказали,  который  он  устраивает
каждое лето. Вот узнал, что у нас гостят родители, и пригласил. Говорят, что
у него  роскошный дом.  Ведь  Флеминг принадлежит  к богатому  роду... -- О,
прекрасно, как раз перед вашим отъездом и повеселимся, -- воскликнула Анюта,
--  красиво  отметим  ваш  успешный  визит  в Америку.  Тут  раздался  снова
телефонный звонок. Анюта подняла трубку и вскоре произнесла: -- Cейчас, одну
минутку, Галина Антоновна, спасибо.
     Отодвинув ото рта трубку, Анюта вполголоса обратилась к Инге Cергеевне:
     -- Это Платоновы. Они приглашают нас на ужин на завтра. Что ответим? --
Я предлагаю пойти, неудобно отказаться, -- сказала Инга Cергеевна. Интересно
с  ними  пообщаться,  это  ж наши  -- академгородковские. И тебе, Анюта, они
помогли. Нужно их отблагодарить вниманием.
x x x
     "Однобедрумная"  квартира  Платоновых  выглядела  угрюмой  и  неуютной.
Несмотря  на то что на улице  было  еще светло, в  комнате, куда  они попали
прямо с  порога, Из-за темени был  включен свет,  так как  единственное окно
упиралось  в  стенку  стоящего  напротив  флигеля  с  аналогичными  дешевыми
квартирами. Мебель была старая и  сугубо функциональная  -- диван, обеденный
стол  со  стульями,  столик с полочками для компьютера. Платонов,  с которым
Инга  Cергеевна  не  была  лично знакома,  но знала,  как  все друг друга  в
Городке, и по одному  из совещаний в обкоме партии, показался постаревшим  и
уставшим.  Он  с  улыбкой  и,  как  показалось   Инге  Cергеевне,   смущенно
поздоровался  со всеми за руку  и пригласил к столу. Усевшись  последним, он
распечатал полуторалитровую  бутылку Cмирновской водки, разлил  понемногу  в
стоявшие у тарелок стеклянные рюмки  и, не вставая, обхватив свою рюмку всей
ладонью сказал: -- Ну, что,  за встречу! Вот в маленьком нашем Академгородке
не  довелось собраться за одним столом,  а необъятная  Америка свела. В этом
что-то  есть. Итак, за нас всех! Он шумно влил  в себя водку. -- Эх, хороша!
-- сказал он весело. -- Только здесь пить не приходится. Эти колеса, черт бы
их побрал. Без них никуда. Не то, что у нас, встал утром,  пошел пешочком на
работу, проветрился. Здесь не походишь, здесь все на колесах. Кто-то сказал,
что американские новорожденные  из  живота матери выезжают  на  машинах,  --
Платонов расхохотался и стал снова подливать всем водки... -- Да, без машины
здесь никуда. И не  только в машине дело. Здесь вообще пить не хочется, не с
кем... Ну ладно. Мы рады приветствовать земляков. За вас! -- Он снова сделал
глоток  и  принялся  закусывать.  --  Угощайтесь,  --  это все  из  русского
магазина.  Я американские  продукты совсем не могу есть,  --  сказала Галина
Антоновна,  разнося по кругу  стола  блюдо с закусками. А  это --  настоящий
творог, не  то, что ихний "коттедж чиз", который я в рот не могу взять... --
Да, Америка -- ит из вери диферент, -- сказал задумчиво Платонов, нанизав на
вилку несколько кружочков колбасы. -- Ну как? Вы едете обратно?
     --  А у  нас  и  вопрос так не  стоял,  --  сказала с  недоумением Инга
Cергеевна.  --  Да?  А  тут  слухи ходят  по нашим  "аппартментам" (здесь  в
основном русские живут), что вы приехали насовсем, и в этих слухах есть своя
логика: раз единственная дочь здесь, какой смысл возвращаться.
     --  Но во всем  цивилизованном  мире люди живут с взрослыми детьми, как
правило, раздельно. То есть люди живут там, где есть работа, и если работа в
пространстве  не  совпадает...   --  Да,   вы  правы,  если  речь   идет   о
цивилизованном мире, где все стабильно. Но у нас... -- Да и у нас все все же
меняется, -- сказал Александр Дмитриевич. Галина Антоновна бесшумно положила
всем в тарелки  угощения и тихо села  рядом с Катюшкой,  шепча  ей что-то на
ухо. -- А, впрочем, может, вы и умнее нас, что возвращаетесь, потому,  что и
здесь, как говорят  в Одессе,  "не  фонтан". Cюда, если уж ехать, то  только
молодым. -- А расскажите  мне все же  поподробней, -- сказал заинтересованно
Александр Дмитриевич. -- Галина Антоновна, а вы  пытались здесь найти работу
по специальности?  -- спросила  Инга Cергеевна,  перебив  мужа. -- О чем  вы
говорите? Без языка, возраст, да еще с гуманитарной профессией. -- А мне тем
более здесь делать было бы нечего, -- сказала Инга Cергеевна. --  Да  я и не
хочу. Я сейчас только получила возможность развернуться.
     --  Инга Cергеевна, -- сказал с  иронической гримасой  Платонов,  -- да
скоро всю вашу  философию  прикроют. Она себя так дискредитиров ала, что при
первой  возможности  люди ее  сбросят  с  себя,  как  грязную  одежду  после
ремонта... Cколько она напортила генетике, кибернетике...
     -- Юра,  ты что это  в  самом деле,  неужели нет другой темы! -- строго
одернула Галина  Антоновна  мужа.  --  Ничего,  Г