а  юрфака,  где бы можно  было преподавать,  либо
учиться в  аспирантуре, тоже нет. Для  местных правоохранительных  органов я
никто,  да  и  там  все  укомплектовано,  как  я  узнала.  Так  что  мне  по
специальности ничего не светит. Вот сегодня предложили место в отделе кадров
института Гидродинамики.  Но я не хочу,  я  ненавижу это. Если б  вы  знали,
какую карьеру мне сулили,  когда я работала в Одессе. И  сейчас идти в отдел
кадров -- это,  как  самоубийство.  Я туда  ни  за  что не  пойду, хотя  муж
советует. Он меня жалеет. Ведь я каждый день мотаюсь в город. Прошедшую зиму
я еле  отмучилась,  а уже  на носу новая  зима, и мне  страшно.  Но клерком,
канцелярской крысой я  не стану ни за что. Вадим,  очевидно, побоявшись, что
из  покрасневших глаз гостьи снова потекут слезы, сказал решительно: -- И не
надо!  Человек должен стремиться раскрывать  весь свой творческий потенциал.
Зарывать  его преступно как по отношению к самому себе, так и по отношению к
человечеству в целом. А вдруг, например, вы в себе убьете такого юриста, как
Кони?  -- Вадим улыбнулся. -- Так что я вас понимаю, и я на вашей стороне. К
тому  же может  смогу чем-то помочь. Я, к  сожалению, ничего не могу сделать
для вас на поприще юриспруденции. У нас,  с  легкой руки  Никиты Сергеевича,
юристов вообще не очень жалуют. Я это знаю по своему дяде. А в  Городке им и
вовсе делать нечего. Но, я  думаю, что смогу  вовлечь вас в очень интересное
дело, которое компенсирует  ваши моральные потери сполна.  Вадим  решительно
встал и пошел в комнату к стеллажам.  Там он достал несколько  книжек разной
толщины и скрепленные скрепками листки  журнальных статей.  Он снова сел  за
стол напротив гостьи и сказал, вручая ей принесенное:
     --  Вот почитайте  эти  книжки.  Здесь  вы  узнаете  о  социологических
исследованиях,   которые  проводятся   в   Академгородке.  Может,  вас   это
заинтересует и вы примкнете к  нам, социологам. Сейчас социология объединяет
вокруг  себя  специалистов   из  разных   областей   знаний.   У  нас   ведь
социологические  исследования с тридцатых  годов не проводились.  Социологии
как таковой просто не было. Вот мы,  пользуясь  свободой, дарованной тем  же
Никитой  Сергеевичем  и  еще  пока  не  отмененной,  пытаемся  реанимировать
социологию  и  развивать. Прочитайте  это  и,  если  вам  будет интересно  и
появятся идеи, сразу дайте знать.
     --  Можно  записать  ваш телефон,  чтоб  позвонить?  -- спросила  Инга,
совершенно растерянная,  поскольку ей стыдно было признаться, что она толком
и не знает, что такое социология.
     Согласно   той   информации,   которая   сохранилась   в    памяти   из
университетских лекций, социология -- это учение об  общих законах  развития
общества,  что  для советской науки  означает "исторический материализм".  А
Вадим говорит о чем-то совершенно ином: о социологических  исследованиях, об
анкетных  опросах.  --  Вопервых,  как  вас  зовут?  --  спросил  дружелюбно
улыбнувшись Вадим.  --  Меня зовут  Инга.  --  Инга?  Как героиню из  фильма
"Колдунья"!  А может,  вы и есть колдунья,  да и встретил  я вас в лесу,  --
засмеялся Вадим. --  А телефона у  меня  пока  нет. Так что просто приходите
лучше вечерком. Если меня не будет дома,  передайте все  жене. Да, еще я вам
советую пойти на кафедру философии и записаться на курсы по подготовке сдачи
кандидатского  экзамена.  Сейчас как  раз там  формируются  группы на  новый
учебный год. Это тоже будет вам очень полезно. А чай вы так и  не выпили, --
сказал Вадим, вставая Из-за стола. Инга встала вслед за ним, и  они вышли на
улицу. -- Вы где живете? -- спросил Вадим. -- Вон там на Детском проезде. --
Что ж  отлично,  совсем рядом. Желаю успеха  и  не пропадайте. Я буду  ждать
ваших  сигналов,  Инга!  -- Большое  спасибо,  --  сказала  она  с  искренне
благодарной улыбкой. -- Вот вы уже и улыбнулись.  Отлично! --  сказал весело
Вадим и почти бегом помчался вдоль пролеска.

x x x
     --  Инга,  ну  зачем ты  опять  развесила эти  картинки,  постелила эти
салфеточки. Кому нужен этот  коврик? -- сказал с порога нервозно Саша, придя
с работы. --  Но я люблю  уют. Этот  коврик я купила  в  кредит.  Ты же  сам
справку оформлял. Я  бегала столко времени отмечаться  в очереди. Сейчас они
появились в магазине. Он стоит восемьдесят рублей. Мы будем платить всего по
пять рублей в месяц  полтора года. Зато как  стало уютно. -- Но здесь это не
принятно.   Здесь  это   называется   "мещанством",  понимаешь?  Здесь   это
высмеивается. И я  не хочу, чтоб над нами смеялись. -- Пусть смеется всякий,
кто  хочет,  но  я не могу жить так, как  твои ученые мужи и дамы. Посмотрим
через несколько лет, какими великими открытиями ваши научные "леди" потрясут
мир. А я -- просто  мещанка,  обычная мещанка, которая хочет, чтоб дома было
уютно  и красиво. Если им  это не нравится,  пусть не  приходят. Я уже и так
устала  от их высокомерных  реплик. -- Ты всех ненавидишь,  и они это вскоре
поймут.
     -- Я их ненавижу?!  Да как ты можешь так  говорить. Я же настроилась на
самую искреннюю  любовь к  ним. Сколько я  потратила сил  на эти  вечеринки,
которые  устраиваю  уже в который раз,  чтоб только расположить их.  Правда,
что-то мне  все же удалось.  Все  твои коллеги  сильного пола с нескрываемым
удовольствием приходят именно к нам на "чашку чая"  и  не скрывают того, что
им нравится  этот  "мещанский  уют".  Но научные дамы  это  воспринимают как
личное оскорбление. А ты стыдишься  того,  что  твоя жена занимается  такими
пустяками, в  то  время как они трудятся на поприще науки. И это потому, что
ты не считаешь домашнюю  работу трудом. Но  что бы ни было, я  только начала
наводить красоту  в доме. Если я имею свою квартиру, я буду делать все  так,
как  мне  нравится,  а  не  им.  У  них  квартиры  не  место  для  отдыха  и
расслабления,  а пункт  передышки между  работой и  очередным походом.  Я не
желаю так жить. Я лучше не куплю себе туфли, но завтра же  пойду и куплю то,
что присмотрела для дома. Ну  ладно. Мне нужно  укладывать спать Анютку, уже
поздно. Ужин на столе.  Муж и жена, не глядя друг на друга, разошлись -- она
в детскую комнату,  а он  на кухню.  Анюта  сидела на  расстеленной на  полу
шерстяной шали и играла в кубики.  Инга, подавленная незаслуженными упреками
мужа, автоматически выполнив необходимый дочке туалет, уложила ее в постель.
-- Ну, теперь спи, лапонька, --  нежно  произнесла она, поправляя одеяльце и
наклонившись, чтоб  поцеловать  дитя в щеку. Ей  показалось, что  от ребенка
несет жаром.  Она  бысто  положила ей под мышку  градусник. Температура была
повышенной.  Саша, -- громко позвала она. Саша немедленно появился  в дверях
детской.  --  Саша, у  Анютки температура. Повидимому,  очередная  простуда.
Завтра  вызовем врача,  и, я думаю, что  в садик она  опять  не будет ходить
несколько дней. Сказав это, она быстро дала ребенку  жаропонижающее, напоила
малиновым  теплым  чаем,  приговаривая:  "Вот  мы  сейчас  поспим,  а  утром
проснемся здоровенькие".  Ребенок, уставший от позднего  для него  времени и
повышенной  температуры, мгновенно заснул.  -- Пойдем,  не  будем  ей мешать
спать, -- сказала  Инга,  выйдя  из  детской  и оставив дверь открытой, чтоб
услышать,  если  ребенок  проснется. Они прошли в кухню, где на  столе стоял
недоеденный мужем остывший ужин. -- Сашенька, -- сказала она ласково, словно
забыв о перебранке на  тему "мещанства", -- мне нужно завтра на  работе быть
обязательно. Я  не  могу  так часто оставаться дома. Я всетаки  единственный
юрисконсульт там,  и, когда меня нет на месте, это всеми ощущается. Они меня
ценят, хорошо  относятся  и  пытаются идти навстречу, понимая, что я  теперь
живу так далеко. Но ведь работа есть работа, и  никто не может за меня пойти
в суд и арбитраж, никто  не может за юриста подписывать договоры и прочее. Я
чувствую, что  растет  раздражение...  Завтра  я  должна поехать... -- Но  я
ничего не могу сделать. Я должен быть в институте.  -- Но почему? Ведь у вас
же супруги,  как  правило, в  таких случаях работают по  очереди.  Мне Мария
говорила,  что  у  вас  нет  проблем, когда  нужно посидеть  дома с  больным
ребенком. У  всех дети, и не по одному, и никто не испытывает таких проблем,
как я. И ты бы мог иногда в таких  случаях приходить в институт  во  вторую,
так сказать, смену.
     -- Неужели ты не понимаешь разницу. Ты говоришь о ситуации, когда муж и
жена оба занимаются наукой и час-то работают в одном институте. Поэтому если
утром  приходит жена,  то все  знают,  что муж, хоть и дома,  но  занимается
наукой, и  наоборот. -- А почему  же тебе не  поверят,  что  ты  занимаешься
наукой, когда ты сидишь  дома.  --  Но почему я  должен  красть свое научное
время?! Ты мать, и тебя никто не имеет  права упрекнуть, если ты сидишь дома
по болезни ребенка.  Тебе платят побольничному, значит, это все законно.  --
Мне платят  по больничному всего за три дня. А я по неделе сижу дома, да еще
почти  каждые  два месяца. -- Я  ничего не  могу  добавить.  Когда  я дома с
ребенком,  я не  могу  сосредоточиться и  ничего не  могу  сделать.  В конце
концов, от моей карьеры зависит наше благополучие.
     -- Может, ты и прав, но я тоже еще не поставила точку на своей карьере.
Хорошо, я останусь завтра дома, но если мне  предложат уволиться, посмотрим,
как мы заживем на твои сто пять  рэ. -- Не сто пять, а сто тридцать пять рэ.
С завтрашнего  дня мне  уже  будут  начислять  зарплату  на  тридцать рублей
больше. И  к тому  же  я  звонил в ВАК и меня вроде бы утвердили... Так  что
через  несколько  месяцев я  буду,  возможно,  получать сто  семьдесят  пять
рублей!  --  Здорово,  -- смягчилась  Инга. --  Это  здорово.  Хорошо  иметь
богатого мужа, -- лукаво улыбнулась она, поцеловав его в лоб. -- Поздравляю.
Да,  хочу тебе  сказать, что  я  записалась на курсы  по философии для сдачи
кандидатского минимума и со следующего понедельника  начну два раза в неделю
вечерами ходить на  лекции. -- А  зачем  тебе это нужно?  По каким наукам ты
собираешься   писать   диссертацию?   Разве  ты  здесь   можешь   заниматься
юридическими  науками? -- По каким  -- не знаю, но собираюсь и  напишу. Саша
посмотрел на жену с удивлением. Ее тон показался ему несколько необычным, но
думать у него не было времени, и он, завершив ужин, пошел к своему  рабочему
месту.  После  трагического разрыва с  Линой, у нее  здесь не было ни одного
человека,  с  которым  она могла  бы  хоть  как-то общаться по своим  личным
проблемам. С коллегами  мужа она, конечно, общалась часто -- на вечеринках и
по разным поводам, но все же дружбы  ни с кем у нее получалось. У них работа
была жизнью, а жизнь работой.  А у нее  работа была совсем другой и жизнь не
могла  быть  такой,  как у  них.  Их  институтская  жизнь  все стремительней
обрастала   "правилами    и    традициями",   обусловливающими   непрерывные
лабораторные  "междусобойчики" с вином  и закусками прямо в институте  после
работы. Инга участвовать  в них не могла, вопервых, потому  что  не  на кого
было  оставлять  Анюту,  а  вовторых,  потому   что  там  собирались  только
сослуживцы.  Даже редкое  присутствие кого-то постороннего, не  связанного с
ними  работой,  нарушало это единство  трудовой и  развлекательной сторон их
жизни.  Поэтому, если б и было, с  кем  оставить Анюту, чувство собственного
достоинства не позволило б Инге приходить туда, где ничто бы не избавляло ее
от тяжкого ощущения своей ненужности, излишности.

x x x
     Была пятница. В этот день Инга не поехала в город и  занималась уборкой
квартиры. Она вылизывала каждый уголок,  трижды переставляла небольшой набор
дешевой  мебели в  этом любимом  ею гнезде.  В маленькой одиннадцатиметровой
комнатке стояла Анюткина кроватка с сеткой, к стенке был  подвешен секретер,
состоящий из двух полок, на которых лежали детские книжки, блокноты, цветные
карандаши.  Когда  дверца  секретера  открывалась,  образовывался  подвесной
столик, за которым Анюта любила рисовать. Под секретером в большом картонном
ящике  были  сложены  игрушки.   В  пятиметровой   кухне  кроме   небольшого
холодильника "Саратов" были два шкафчика для посуды и сложенный  столкнижка.
Когда  приходили  гости,   его   выносили  в  гостиную  и  раскладывали.   В
шестнадцатиметровой гостиной стояли диванкровать, секретер  мужа, тумбочка с
телевизором  "Рекорд",  самодельный  (из   досок,   прошитых  металлическими
трубами), на всю стену стеллаж и маленький журнальный столик с двумя легкими
креслами  "модерн". Эти  кресла  она  купила у соседки  Вилены, собирающейся
переезжать в трехкомнатную полногабаритную квартиру, предоставленную  мужу в
связи  с  защитой  им  докторской  диссертации.  Вилена  первая  из  соседок
заговорила  с Ингой,  когда  они только переехали в этот дом, и  проявляла к
Инге искреннюю доброжелательность.
     Инга  нежно,  как  живые  существа,  мягкой  тряпочкой  вытерла  каждый
предмет,  вымыла пол,  снова застелив  его  ковриком,  и села на диван, чтоб
отдохнуть. Поглядывая вокруг,  она думала: "Если б мои родители хоть немного
пожили  в такой квартире. Они никогда не  знали, что такое иметь  в квартире
туалет,  а тем более  ванную". Сердце  сжалось от  жалости к родителям, к их
бедной  жизни. Она глягула  на  часы и  удивилась  тому, что уже около пяти.
Быстро приведя себя в порядок, она почти бегом  помчалась  в садик, забирать
Анюту.  Придя домой, она ее умыла, нарядно  переодела, завязала  ей огромный
белый бант. Затем, вложив в  ручки малютки  подарок, отвела к Вилене на день
рождения ее младшей трехлетней дочки.

x x x
     Пользуясь редкой  возможностью быть  вечером свободной,  --  Инга, весь
день  не  забывала,  что  Саша  в очередной  раз предупредил ее,  что придет
поздно,  ибо  в  лаборатории  они отмечают завершившийся  у  них  семинар  с
приехавшими  из  Москвы  коллегами,  --  она  решила  с  почти  мазохистским
удовольствием посетить этот "сверхважный  междусобойчик". Свободного времени
было всего два часа, потому она поехала в  институт на автобусе.  Поднявшись
на второй этаж, она  по  шуму без труда поняла, где  все  это происходит,  и
открыла дверь комнаты.
     Человек двадцать в приподнятом настроении сидели за длинным, растянутым
вдоль  большой лаборатории  столом,  составленным  из  сдвинутых  письменных
столов. Высокий мужчина стоя произносил тост, и все взгляды были обращены  к
нему. Ингу никто не заметил.
     --  У нас есть возможность ездить  в трамвае, -- услышала Инга, -- но у
нас нет такой потребности. У нас есть потребность ездить  в автомобиле, но у
нас нет такой возможности.  У нас  есть возможность любить своих жен, но нет
такой потребности. У нас есть потребность любить чужих  жен,  но  нет  такой
возможности.  Так   выпьем  за  то,  чтоб   наши  потребности  стали  нашими
возможностями.
     Все  захлопали и  подняли бокалы. Инга сразу  заметила  мужа,  весело и
возбужденно  беседовавшего с  сидящей  рядом  с ним  хорошенькой  кокетливой
аспиранткой,  которую она уже  где-то видела  раньше. --  Привет, -- сказала
Инга громко, с интонацией,  выражающей ее абсолютную уверенность в  том, что
сидящие за столом  только то и делали,  что  ждали  ее  здесь. Заметив жену,
Саша,  неуклюже скрывая  растерянность, встал и  сказал:  -- Проходи,  Инга.
Садись.  Он предпринял попытку  выйти  Из-за стола,  но  осуществить ее было
трудно:  стулья тесно  были  прижаты  друг к  другу. -- Ничего, Сашенька, не
беспокойся,  -- сказала Инга, в мгновенье приняв  решение делать вид, что ее
ничего не смущает. Все потеснились, и она села у края стола близко от двери.
Каждой клеточкой кожи  ощущая  молчаливый упрек сидящих, особенно женщин, за
неуместное вторжение, Инга разыгрывала веселость назло всему.
     -- Как у вас тут все красиво приготовлено, -- говорила она с наигранным
восторгом. Стол  действительно был отменный. Покрытый белыми листами ватмана
и сервированный различными сосудами,  которые обычно используют в химических
опытах,  а также взятыми  в институтской  столовой  тарелками,  стаканами  и
вилками,  он  являл высшие  достижения  кулинарного творчества сидящих здесь
представительниц прекрасного  пола.  Побывав  за это  время  уже  на  многих
домашних  вечеринках,  Инга  никогда  не видела  ничего подобного. Да и сами
женщины за этим столом выглядели совсем подругому. От них  исходила какая-то
нескрываемая чувственная  энергия. Здесь они  не были ни мамами,  ни женами,
связанными супругами и детьми,  а принадлежали только самим  себе и излучали
ауру, наполненную флюидами  только им понятной взаимосвязи,  особые критерии
которой, превращают их в нечто целое, самодостаточное.
     Инга каждым своим нервом ощущала "колючую проволку", не  дозволяющую ей
проникнуть  в  эту  среду,  которая отвергала  ее  не  только  как  некстати
явившуюся  жену  одного  из  привлекательных мужчин  лаборатории,  но  и как
человека  из  другого, второсортного, мира.  Потому  что высший сорт  -- это
только принадлежность к касте сотрудников Академии наук.
     Первые  мгновенья  участники  застолья пытались  играть в  дружелюбие и
говорили что-то приветственное в адрес Инги. Но их хватило  ненадолго, и они
почти не скрывали, что она испортила  им настроение. Самым противным и почти
невыносимым  было поведение  девицы, сидевшей рядом  с  Сашей. Она  цинично,
пренебрегая присутствием жены,  продолжала кокетничать с ним, строить глазки
и непрерывно, как бы  невзначай,  касалась его  плеча. Инга видела,  что муж
чувствует  себя неловко,  но, вероятно, ничего не может сделать. Ей хотелось
демонстративно встать и  хлопнуть дверью. Но она собрала всю свою волю, чтоб
разыгрывать веселость и соучаствовать в этом ненавистном празднике. Главное,
чего она хотела сейчас, -- это тщательно спрятать ощущение своей униженности
и сохранить чувство собственного достоинства. Поэтому, посидев еще немного и
сделав какой-то очень приятный комплимент девице, кокетничавшей с Сашей, она
сказала с улыбкой: -- Сашенька,  я должна забрать Анютку, потому  побегу. --
Наверное, день рождения еще  не кончился, ты могла бы еще побыть здесь, -- с
почти нескрываемой неискренностью  ответил Саша. -- Да  нет, уже  прошло два
часа, неудобно держать ребенка у чужих людей так поздно, так что  я пойду, а
ты можешь не торопиться. Помахав кокетливо всем сидящим за столом рукой, она
вышла из комнаты.

x x x
     Состояние оцепенения покинуло ее,  когда она увидела  счастливую Анюту,
играющую со своей подружкой. Всех других гостейдетишек уже  не было, и Анюта
осталась последней. Дочка  радостная, подбежав, уткнулась в ее колени, таким
образом выражая восторг встречи с мамой. Подняв  Анютку  на руки, она крепко
прижала ее  к  себе,  нежно  целуя разрумяненные щечки.  И  тут слезы обиды,
безысходности сами потекли из  глаз. Вилена, которая была старше Инги лет на
девять, положив руку ей на плечо, спросила: -- Инга, у тебя неприятности?
     --  Да  нет,  ничего  страшного,  --  сказала  она,   испытывая  острую
потребность хоть с кемто поделиться своим  душевным состоянием.  -- Вовочка,
--  позвала  Вилена  старшего  сына,  юношу  лет  пятнадцати,  -- поиграй  с
детишками, а я посижу на кухне с Ингой Сергеевной.
     -- Инга  пойдем попьем чайку. Завтра суббота, так что ничего страшного,
если девочки пойдут спать  чуть позже. Проходи, а я сейчас. Вилена прошла  в
спальню, где, как и у многих, стоял письменный стол, за которым работал муж.
-- Так, -- сказала Вилена, вернувшись, -- сейчас нам никто не будет мешать.
     Она  поставила  на  маленький обеденный стол  сладости,  оставшиеся  от
детских именин, разлила чай, села напротив Инги и проникновенно  сказала: --
Ну, что  случилось? Я тебя слушаю. -- Да я и сама не  знаю, что говорить, --
произнесла с опущенной головой Инга, не в силах  удерживать  снова хлынувшие
слезы. --  Понимаешь, Вилена, с того дня, как мы приехали в Городок, в нашей
семье  все  разладилось. Когда