и  Жан-Жак, с которым у вас есть  общее  не только  в этом.  В  таких-то
комнатах  горит огонь  таланта  и создаются  лучшие произведения.  Вот так и
подобает  жить  литераторам, вместо  того  чтобы  кутить в кафе, ресторанах,
растрачивать  попусту время,  свой дар и  наши деньги.- Он сел.- Ваш  роман,
молодой человек, неплох.  Я был учителем риторики, я знаю историю Франции. В
романе встречаются отличные места. Короче, у вас есть будущее.
     - О, сударь!
     - Поверьте мне, мы с вами будем делать дела. Я покупаю ваш роман.
     Сердце  Люсьена расцвело, он  трепетал от  радости; он  вступит  в  мир
литературы, он, наконец, появится в печати.
     - Я даю  четыреста  франков,- сказал Догро медоточивым тоном и поглядел
на Люсьена так, будто совершал великодушней поступок.
     - За каждый том? -сказал Люсьен.
     - За весь роман,- сказал  Догро, ничуть  не озадаченный замешательством
Люсьена.-  Но,- прибавил он,- я плачу наличными.  Вы мне обяжетесь писать по
два романа  в  год  в  продолжение  шести  лет.  Ежели  первый разойдется  в
ближайшие  полгода,  за следующие  я  заплачу  по  шестьсот  франков.  Таким
образом, при двух романах в год вы
     будете  получать сто  франков  в  месяц.  Ваша  жизнь1  обеспечена,  вы
счастливы. У меня есть авторы, которым я плачу всего лишь  триста франков за
роман. За  перевод с английского я даю двести франков. В былые времена такую
цену сочли бы непомерной.
     - Сударь,  мы не сойдемся, прошу вернуть мне рукопись,-  сказал Люсьен,
похолодев.
     - Извольте,- сказал старик.- Вы,  сударь, не смыслите в делах.  Издавая
первый роман неизвестного автора, издатель рискует выбросить тысячу шестьсот
франков за бумагу  и набор. Легче написать роман, нежели добыть такую сумму.
В рукописях  у  меня  сотня  романов, а  в  кассе  нет ста шестидесяти тысяч
франков! Увы!  За двадцать лет, что  я  издаю романы,  я не заработал  таких
денег. Издавая романы, богатства не наживешь. Видаль и Поршон берут книги на
условиях,  которые день  ото  дня  становятся для нас  тяжелее. Там,  где вы
рискуете только своим временем, я должен выложить две  тысячи франков. Ежели
мы просчитаемся, ибо habent  sua fata  Hbelli', я теряю  две тысячи франков,
тогда как вы просто отделаетесь одой по поводу глупости публики. Поразмыслив
о  том,  что  я  имел  честь  вам  изложить,   вы  вернетесь   ко  мне.  Да,
вернетесь!-уверенно  повторил книгопродавец в ответ  на  высокомерный  жест,
вырвавшийся у  Люсьена.-  Вам не найти не только  издателя,  который захочет
рискнуть двумя тысячами франков  ради  молодого неизвестного  автора, вы  не
найдете  и  приказчика, который потрудится прочесть вашу  пачкотню.  Я-то ее
прочел,  и  я  могу вам указать на  некоторые  погрешности  против языка. Вы
пишете  представлять  из  себя вместо-  представлять собою;  несмотря  что,-
несмотря  требует  предлога  на.-  Люсьен  явно  смутился.-  Когда  мы опять
увидимся, я уже не дам вам более ста экю,- добавил старик,- вы потеряете сто
франков.- Он встал, откланялся, но, стоя уже  на пороге, сказал:-Кабы не ваш
талант, не  ваша будущность  и не  мое сочувствие прилежным юношам, я бы  не
предложил вам  столь  блестящих  условий. Сто франков в месяц! Подумайте  об
этом! Впрочем,  роман  в ящике  стола не то, что  лошадь в стойле: корма  не
требует. Правда, и пользы никакой!
     Люсьен взял рукопись, швырнул ее на пол, вскричав:
     - Лучше я ее сожгу!
     - У вас поэтический темперамент!-сказал старик.
     1 Книги имеют свою судьбу (лат.).
     Люсьен  съел хлебец,  выпил  молоко  и вышел на улицу.  Ему недоставало
места в комнате, он метался бы в ней, как лев в клетке  зоологического сада.
В библиотеке  Сент-Же-невьев,  куда  Люсьен намеревался пойти, он  уже давно
приметил молодого человека лет двадцати пяти, работавшего в своем углу с тем
сосредоточенным вниманием,  которого нельзя  ни  рассеять, ни  отвлечь и  по
которому узнается истый труженик литературы. Молодой человек,  очевидно, был
завсегдатаем в  библиотеке:  и служащие и библиотекарь  оказывали ему особую
любезность; библиотекарь разрешал ему брать  книги на дом, и Люсьен заметил,
что  трудолюбивый  незнакомец  возвращает  их на  следующий  же  день;  поэт
угадывал  в нем  собрата  по нищете и надеждам. Небольшого роста, бледный  и
худой, примечательный своими красивыми руками  и прекрасным  лбом, прикрытым
прядью черных  густых, небрежно  причесанных  волос,  он  привлекал  к  себе
внимание даже равнодушных  смутным сходством с  Бонапартом  на гравированном
портрете по  рисунку Роберта  Лефевра. Эта  гравюра -  целая поэма пламенной
меланхолии,  сдержанного  властолюбия,  скрытой жажды действия.  Внимательно
вглядитесь в лицо: вы  увидите в нем гениальность и замкнутость,  хитрость и
величие.  Взгляд  одухотворен,  как  взгляд   женщины.  Взор  ищет  широкого
простора, горит желаньем побеждать препятствия. Если бы имя Бонапарта даже и
не стояло под  гравюрой, вы  все  же загляделись бы  на  это  лицо.  Молодой
человек,  живое  воплощение  гравюры,  носил  сюртук  из  грубого сукна,  па
i-талоны, обычно заправленные в башмаки на  толстой подошве,  серый с белыми
крапинками суконный жилет, застегнутый доверху, черный галстук и дешевенькую
шляпу.  Было  явно,  что  он  пренебрегал ненужным щегольством. Таинственный
незнакомец, отмеченный  печатью, которую гений налагает на чело своих рабов,
был самым исправным завсегдатаем  у  Фликото,  где и встречал его Люсьен; он
ел, чтобы  жить, не обращая внимания на пищу,  с  которой свыкся, пил только
воду.  Будь то в библиотеке или  у Фликото, он обнаруживал во  всем какое-то
внутреннее  достоинство,  проистекавшее, несомненно,  из сознания,  что  его
жизнь посвящена великому делу, и создававшее впечатление недоступности. Взор
его был взором мыслителя. Размышление избрало  своим жилищем этот прекрасный
лоб,  благородно изваянный.  Живые черные глаза,  зоркие  и  проницательные,
свидетельствовали  о привычке проникать  в сущность  вещей. Жесты  его  были
просты, но  манера  себя держать  внушительна. Люсьен невольно чувствовал  к
нему уважение. Не один раз, встречаясь  у входа в библиотеку или в ресторан,
они обменивались взглядами, как будто желая заговорить,  но оба не решались.
Молчаливый юноша  обычно проходил  в  глубину залы, в  ту  ее часть, которая
выходит  на  площадь  Сорбонны, и  таким  образом Люсьену не  представлялось
случая завязать  с ним отношения, хотя он  чувствовал влечение к этому юному
труженику,   по   неизъяснимым  признакам   угадывая   в  нем   нравственное
превосходство.  Тот  и  Другой,  как они выяснили  позже, представляли собой
натуры девственные  и робкие,  подверженные всяким страхам, с их волнениями,
свойственными людям  одиноким. Не повстречайся они неожиданно  в бедственный
день неудачи, постигшей Люсьена, они, может быть, никогда  бы не сошлись. Но
Люсьен,  входя  в  улицу  де  Грэ,  увидел  незнакомца,  возвращавшегося  из
библиотеки Сент-Женевьев.
     - Библиотека  закрыта, а  по  какой причине,  сударь, не знаю,-  сказал
незнакомец.
     В  эту минуту в глазах Люсьена стояли слезы, он поблагодарил его жестом
более красноречивым, нежели слова, и открывающим путь  к юношескому  сердцу.
Они вместе пошли по улице де Грэ, направляясь в улицу Лагарп.
     -  Ну что  ж, прогуляюсь в Люксембургском саду,-  сказал  Люсьен.-  Как
трудно, выйдя из дому, вернуться и опять сесть за работу.
     - Нарушается течение мысли,- заметил незнакомец.- Вы чем-то огорчены?
     - Со мной случилось любопытное происшествие,- сказал Люсьен.
     Он рассказал  о своем посещении набережной, лавки старого книгопродавца
и  о  его  предложениях; он назвал  себя и  в  нескольких словах описал свое
положение: не прошло и месяца, как он истратил на стол  шестьдесят  франков,
тридцать франков  -  на гостиницу, двадцать - на театр, десять - в читальне,
всего сто  двадцать франков,  и  у  него  осталось всего  лишь сто  двадцать
франков.
     -  Ваша  история,-  сказал  незнакомец,-  моя история,  история  тысячи
юношей, приезжающих ежегодно из провинции  в  Париж. Мы с вами еще не  самые
несчастные. Видите этот театр?-сказал он, указывая на купол Одеона.- Однажды
в  одном  из  домов  на  площади  Одеона  поселился  человек  даровитый,  но
скатившийся в  пропасть  нищеты.  В  довершение  несчастья  он был  женат на
любимой женщине, что не постигло еще ни меня, ни вас.
     На радость или на горе, как вам угодно,  у него родилось двое детей; он
был обременен долгами, но уповал  на  свое перо. Он предложил  театру  Одеон
комедию в пяти актах. Комедия одобрена, принята, актеры репетируют, директор
торопит репетиции. Пять  удачных актов  оказываются пятью  драмами, пережить
которые труднее, чем написать пять актов.  Бедный  автор живет  на  чердаке,
отсюда  вы  можете  увидеть  его  крышу.  Он тратит  последние  гроши,  жена
закладывает  одежду,  семья ест один хлеб.  В тот день, когда  шла последняя
репетиция, накануне  первого  представления, семья уже  задолжала  пятьдесят
франков: булочнику,  молочнику,  привратнику, владельцу  дома. Поэт  оставил
себе  лишь  самое  необходимое:  сорочку, фрак, панталоны, жилет  и  сапоги.
Уверенный  в  успехе,  он  приходит  домой,  говорит,  что настал  конец  их
злоключениям. "Наконец-то все за нас!" -  восклицает  он.  "Пожар!-вскричала
жена.- Одеон горит!"  Да, Одеон горел. Итак, не сетуйте на судьбу. Вы одеты,
у вас нет ни жены, ни детей,  у вас в кармане сто двадцать франков на всякий
случай и нет  долгов. Пьеса выдержала сто пятьдесят представлений  в  театре
Лувуа. Король назначил автору пенсию. Бюффон сказал: "Гений - это терпение".
И  верно, из всех человеческих свойств терпение более  всего напоминает  тот
метод,  каким природа  создает свои творения.  Что такое искусство?  Сгусток
природы.
     Молодые люди уже шагали по Люксембургскому саду. Люсьен скоро узнал имя
незнакомца,   пытавшегося  его  утешить,  имя,  прославленное  впоследствии.
Молодой  человек  был  не  кто иной,  как  Даниель  д'Артез, один  из  самых
известных писателей нашей эпохи, один из тех редких людей, которые, по слову
поэта,   представляют   собою  "созвучие   прекрасного   таланта   с   душой
прекрасною"...
     -  Нельзя  стать  великим  человеком  малою  ценою,- мягко  сказал  ему
Даниель.- Гений орошает  свои творения слезами.-  Талант - явление духовного
порядка  и, как все живое, в детстве подвержен болезням.  Общество отвергает
неполноценные таланты,  как природа устраняет существа хилые или  уродливые.
Кто  желает  возвыситься \ над  людьми,  тот  должен быть  готовым к борьбе,
должен  не  отступать ни перед какими  трудностями. Великий  писатель  - это
мученик, оставшийся в живых, вот  и все. Ваш  лоб  отмечен  печатью  гения,-
сказал д'Артез Люсьену, как бы охватывая его своим взглядом,- но  если у вас
нет воли, если вы не обладаете ангельским терпением и если
     вы, как бы далеко ни уводили вас от цели превратности судьбы, не можете
сызнова начать бесконечный путь к совершенству, уподобясь черепахе, которая,
где бы ни очутилась, всегда стремится к родному океану, теперь же откажитесь
от вашей задачи.
     - Так вы готовы идти на муки? -сказал Люсьен.
     -  Готов  к  любым испытаниям, к любой клевете,  предательству, зависти
соперников,  к  наглости,  коварству, алчности торгашей,- тоном смирившегося
человека отвечал юноша.- Если ваше произведение прекрасно, первая неудача не
значит ничего...
     - Не  пожелаете  ли вы  прочесть мой роман и высказать  ваше мнение?  -
сказал Люсьен.
     - Пожалуй!-сказал д'Артез.- Я  живу в улице Катр-Ван,  в доме, где один
из  замечательнейших,  один  из   прекраснейших   гениев   нашего   времени,
необычайное явление в области науки, Деплен, величайший из  хирургов, принял
первые мучения в борьбе с  первыми житейскими трудностями  на  пути к славе.
Воспоминание об этом  каждый  вечер дает мне ту меру  мужества, в  которой я
нуждаюсь поутру.  Я живу в той комнате,  где  он нередко питался  вишнями  и
хлебом, как Руссо, но возле него не было Терезы. Приходите через час: я буду
дома.
     Поэты расстались, пожав друг другу руки, в неизъяснимом порыве грусти и
нежности. Люсьен пошел  за рукописью. Даниель д'Артез пошел  в ссудную кассу
отдать  в заклад часы и купить  две  вязанки  дров, чтобы его новый друг мог
погреться у камина в этот холодный день. Люсьен явился точно в срок и прежде
всего  увидел дом,  еще  менее  приглядный, чем  его гостиница,  с  длинными
мрачными сенями, в конце которых виднелась темная лестница. Комната  Даниеля
д'Артеза  находилась  в  шестом этаже: два  узких  окна, между  ними  черный
крашеный  книжный  шкаф,  забитый  папками  с  наклейными ярлычками,  жалкая
деревянная кровать, напоминавшая койки  в  спальной коллежа, ночной  столик,
купленный по случаю;  два  кресла, набитых  волосом, стояли в  глубине  этой
комнаты,  оклеенной  шотландскими обоями,  которые  лоснились от  времени  и
копоти.  Большой,  длинный  стол, заваленный бумагами, занимал  пространство
между камином и окном.  Против  камина  у стены  стоял ветхий комод красного
дерева. Потертый ковер застилал  весь пол.  Эта  полезная  роскошь уменьшала
расходы  на топливо.  Перед  столом - обычное  канцелярское  кресло,  крытое
красным, но добела вытертым сафьяном; полдюжины плохоньких стульев довершали
убранство  комнаты.  На камине Люсьен заметил старинный пузатый подсвечник о
четырех восковых  свечах и с  козырьком; Люсьен,  чувствуя во  всем жестокую
нужду, спросил, на  что такие дорогие свечи; д'Артез ответил, что не выносит
запаха сальных свечей. В  этом обстоятельстве сказывалась тонкость ощущений,
признак  изысканной  чувствительности. Чтение  романа  длилось  семь  часов.
Даниель слушал благоговейно, не  вымолвив  ни  слова, ни сделавши каких-либо
замечаний - редчайшее доказательство чуткости, проявленной слушателем.
     - Ваше мнение? - спросил Люсьен у Даниеля, кладя рукопись на камин.
     - Вы  на прекрасном и правильном пути,- торжественно отвечал юноша,- но
ваш роман  необходимо  переработать.  Если вы не  желаете быть  лишь  слабым
отголоском Вальтера Скотта, вам надобно не подражать ему, как вы Это делали,
а создать собственную  манеру письма. Чтобы обрисовать ваших героев, вы, как
и  он,  начинаете  роман  с  пространных   разговоров;   когда   ваши  герои
наговорились вдоволь,  тогда  только вы вводите  описание и действие. Борьба
противоположных  начал, необходимая  для  драматизма в любом произведении, у
вас оказывается на последнем месте. Переставьте  в  обратном порядке условия
задачи. Замените  бесконечные разговоры, красочные у Скотта  и бесцветные  у
вас, описаниями,  к  которым так  склонен наш  язык.  Пусть ваш диалог будет
необходимым  следствием,  венчающим  ваши   предпосылки.  Вводите   сразу  в
действие. Беритесь за ваш сюжет то сбоку, то с хвоста: короче, обрабатывайте
его в разных планах, чтобы не стать однообразным. Применив к истории Франции
формы  драматического  диалога  Шотландца, вы  будете новатором.  У Вальтера
Скотта  нет страсти: или она неведома ему, или запрещена лицемерными нравами
его родины. Для него женщина -  воплощенный долг.  Героини его  романов,  за
редкими исключениями, все одинаковы, все они, как говорят художники, сделаны
по одному шаблону. Они все происходят от Клариссы Гарлоу. Его женские образы
являются воплощением одной и той же идеи, и поэтому он мог  показать  только
образцы одного типа, различной более или менее яркой окраски.  Женщина будит
страсть и вносит в общество  смятение. Формы страсти бесконечны.  Описывайте
человеческие страсти, и вы будете располагать темя  огромными возможностями,
от которых отказался этот великий гений ради того, чтобы его читали во  всех
семьях  чопорной Англии. Во Франции, в самую бурную эпоху  нашей истории, вы
встретите очаровательные  пороки  и  блистательные  нравы  у  представителей
католицизма  и можете противопоставить им мрачные фигуры кальвинистов. Любое
из прошлых царствований, начиная с Карла Великого, потребует по меньшей мере
одного  романа,  а  некоторые,  как, например,  царствование  Людовика  XIV,
Генриха  IV,  Франциска  I,-  даже  четырех-пяти  романов.  Вместо  тягучего
повествования  о  событиях,  всем  уже  известных,  вы  создадите живописную
историю  Франции  и,  изображая   костюмы,  утварь,  здания,  внутреннее  их
убранство,  домашнюю  жизнь,  воссоздадите дух эпохи. От  вас зависит  стать
самобытным,  рассеяв общепринятые  заблуждения, искажающие образ большинства
наших  королей.  Дерзните  в  первом   же  вашем  произведении  восстановить
величественный и яркий образ Екатерины Медичи, которую вы  принесли в жертву
предрассудкам, еще  тяготеющим над нею. Наконец, покажите  Карла  IX  таким,
каким он  был в самом деле, а не  таким, каким его изобразили протестантские
писатели. После десяти лет упорного  труда вы достигнете  славы и богатства.
Было  уже девять.  Люсьен, следуя тайному  примеру  своего  будущего  друга,
предложил ему отобедать у Эдона, на что истратил  двенадцать  франков.  Пока
они обедали, Даниель открыл Люсьену сущность своих занятий и надежд, д'Артез
не  допускал,  чтобы  выдающийся  талант мог обойтись  без глубокого  знания
философии. В настоящее время он был занят тем, что усваивал богатое наследие
философии  древних  и новых времен. Так  же, как Мольер,  прежде чем  писать
комедии,  Даниель хотел  сделаться  глубоким  философом. Он  изучал жизнь по
книгам  и  жизнь  живых  людей,  мысли  и  события.  Среди его  друзей  были
ученые-натуралисты, молодые врачи, политические писатели, художники -  целое
общество трудолюбивых, вдумчивых людей с большим  будущим. Он существовал на
гонорар   за  добросовестные   и  плохо  оплачиваемые  статьи  для  словарей
библиографических, энциклопедических  или естественноисторических; он  писал
ровно столько,  чтобы иметь  возможность жить  и осуществлять намеченную  им
цель. Д'Артез начал писать произведение,  исполненное вымысла, исключительно
для того, чтобы изучить  изобразительные средства  языка. Книга не была  еще
окончена;  то  принимаясь  за нее, то вновь бросая,  он оставлял  ее  на дни
душевного упадка.  То было произведение психологическое, широкого охвата,  в
форме романа. Несмотря на то, что Даннель держал себя очень скромно, Люсьену
он все же представлялся гигантом. В одиннадцать часов, когда они выходили из
ресторана, Люсьен уже чувствовал  горячую дружбу  к этой добродетели, чуждой
напыщенности, к этой  возвышенной  натуре, не сознающей своего величия. Поэт
не оспаривал  советов  Даниеля, он следовал им буквально.  Прекрасный талант
д'Артеза,   созревший  под   влиянием  уединенных  размышлений  и   критики,
предназначенной не для других, но для себя одного,  внезапно распахнул перед
Люсьеном  дверь в великолепные чертоги фантазии. Пылающий уголь коснулся уст
провинциала,  и слово  парижского труженика нашло в  душе ангулемского поэта
подготовленную почву. Люсьен принялся за исправление своего романа. Встретив
в  пустыне  Парижа  родственное  сердце,  исполненное  великодушных  чувств,
великий  человек из провинции  повел  себя так, как  ведут себя  все молодые
люди, жаждущие любви: он привязался к д'Артезу,  как хроническая болезнь; он
заходил за ним, чтобы идти  в  библиотеку, в хорошую  погоду гулял с  ним  В
Люксембургском саду и, пообедав вместе у Фликото, каждый вечер провожал  его
до его  бедного жилища; словом, он  жался к  нему, как жались  друг к  другу
французские  солдаты  в  снежных   российских  равнинах.  В  первые  же  дни
знакомства с  Даниелем  Люсьен заметил, не без  горечи, что  его присутствие
стесняет друзей,  собиравшихся у д'Артеза: разговоры этих избранных существ,
о  которых д'Артез  говорил  с  таким  восторгом,  отличались  сдержанностью
вопреки явным признакам их  тесной дружбы.  Люсьен незаметно уходил,  мучась
этим невольным изгнанием, а также любопытством, которое возбуждали