открытий,  вызвала у  Евы  почти печальную  улыбку, и  Давид скорбно
опустил голову.
     -  Друг  мой,  я не  смеюсь, я  не насмехаюсь, я не усомнилась в тебе,-
вскричала прекрасная Ева, опускаясь перед мужем на  колени.- Но я  вижу, как
ты  был прав,  окружая полной  тайной  свои опыты и упования.  Да, мой друг,
изобретатель должен таить муки рождения своей славы  от всех, даже от  жены.
Женщина  прежде всего  женщина! Твоя  Ева невольно улыбнулась,  услыхав твои
слова: "Я открыл!.." - которые она слышит от  тебя  семнадцатый  раз  в этот
месяц.
     Давид так  добродушно начал подшучивать над  собою,  что Ева взяла  его
руку и благоговейно ее поцеловала. То было восхитительное мгновение, когда у
края самых  каменистых дорог нищеты и порою в глубине бездны расцветают розы
любви и нежности.
     Мужество Евы удваивалось по мере того,  как увеличивались их несчастья.
Величие  ее  мужа,  его  наивность изобретателя, слезы, которые  она  иногда
замечала на глазах Давида,  такой сердечной и поэтической  натуры,- все  это
развивало  в  ней  небывалую  силу  сопротивления. Она  еще  раз прибегла  к
средству, которое однажды так отлично ей помогло. Она обратилась к господину
Метивье с просьбой дать объявление о продаже типографии и обещала из де-
     нег, вырученных таким путем, заплатить долг,  умоляя не разорять Давида
излишними  судебными издержками. Г-н Метивье ответил на это отчаянное письмо
мертвым  молчанием, а  его старший конторщик известил, что "ввиду отсутствия
господина  Метивье  он не берет на себя  смелость приостановить взыскание по
суду, тем более  что это не  входит в  обычаи его  патрона". Ева  предложила
переписать векселя, принимая на себя все издержки,  и конторщик  согласился;
но он поставил  условием, что  отец  Давида Сешара  даст  поручительство  по
векселям.  Ева  вместе с матерью  и Кольбом отправилась пешком в Марсак. Она
смело подошла к старому виноделу, она обворожила его, ей  удалось разгладить
морщины на его старческом лице; но стоило ей с сердечным трепетом заговорить
о поручительстве, как выражение этого пьянографического  лица  сразу и резко
изменилось.
     - Да ежели  бы я  позволил моему сыну тронуть  хотя  бы пальцем краешек
моей кассы,  он запустил  бы туда всю клешню  и начисто выпотрошил бы нутро!
-вскричал он.- Дети падки до родительского кошелька. А как поступал я сам? Я
и лиара  не стоил моим родителям.  Ваша типография пустует.  Только  мыши да
крысы  оставляют там свои отпечатки... Вы у меня красавица, вас-то я  люблю;
вы женщина работящая и бережливая; ну, а  мой  сын!.. Что  такое Давид, смею
вас спросить?  Ученый бездельник,  вот  он  кто!  Держал  бы я его в  ежовых
рукавицах,  как  нас  держали,  а  не  пустил по  ученой части,  стал  бы он
Медведем, как его отец, и  нажил бы  уже капиталец... Ох! Не сынок, а  крест
тяжкий!  И  на беду единственный, не  перепечатаешь! Он и  вас-то измучил...
(Ева движением выразила свое решительное несогласие). - И полноте!-продолжал
старик в ответ на ее жест.- Ведь  от огорчения у  вас пропало молоко, и  вам
пришлось  взять  кормилицу. Неужто я  ничего не знаю?  Вас  потащили в суд и
раструбили об  этом по всему городу. Я простой Медведь, неуч; я не работал у
господ Дидо, типографских знаменитостей,  а  в таком  деле  никогда  еще  не
оказывался: гербовой бумаги отроду не  получал!  Сказать вам, что  я  говорю
себе,  когда  иду  в свой виноградник, обрабатываю его,  собираю  урожай или
улаживаю свои дела по хозяйству?.. Я все твержу себе: "Бедняк, ты трудишься!
Трудись, старик, копи  добро, собирай экю, ну и  что  же  далее? Далее!  Все
прахом  пойдет, на судебных приставов,  стряпчих, на  всякие там фантазии...
пустые  бредни..."  Полноте,  доченька!  Вы  ведь  мать, у вашего малыша  на
мордашке торчит  такой же трюфель, как у деда,-  так мне показалось, когда я
принимал его  от купели  вместе  с госпожой  Шардон. А  ну-ка,  не лучше  ли
подумать вам об этом плутишке, чем о Давиде?.. На вас только и надежда... Вы
не дадите расхитить мое добро... мое несчастное добро...
     - Но,  дорогой  папаша  Сешар,  ваш  сын прославит  ваше  имя,  и,  вот
поглядите, он будет богат, получит крест Почетного легиона...
     - И что же он для этого сделает?-спросил винокур.
     - Потерпите, увидите! Ну а  покамест тысяча экю неужто вас  разорит?  А
имея тысячу экю, можно приостановить судебное дело... Ну, что ж! Если  вы не
доверяете сыну,  ссудите меня, я возвращу  долг; в обеспечение возьмите  мое
приданое, мой заработок...
     - Так-с! Давид Сешар под судом!-промолвил винодел,  удивленный тем, что
молва, которую он объяснял клеветой, оказалась правдой.- Вот к чему приводит
умение подписывать свое имя!.. А как  же мои арендные  взносы?.. Надобно мне
сходить в Ангулем,  доченька,  привести в  порядок  дела,  посоветоваться  с
Кашаном, моим стряпчим... Вы хорошо сделали, что пришли... За одного ученого
двух неученых дают!
     Два часа  длилась  борьба, и Ева  вынуждена была отступить, побежденная
неотразимым доводом: "Женщины-де не знают толку в делах". Ева шла в Марсак в
смутной  надежде  на успех и  возвращалась  в Ангулем  почти  разбитая.  Она
воротилась  в  то время, когда  принесли  извещение о  Судебном  решении, по
которому Сешар обязан был полностью выплатить свой долг Метивье. В провинции
появление в доме судебного пристава является событием; а Дублон  в последнее
время приходил  чересчур  часто,  и  было  естественно,  что  среди  соседей
начались пересуды. Ева  остерегалась  выходить из дому, боясь услышать вслед
себе шушуканье.
     - Ах, мой брат,  мой брат!  -  вскричала бедная Ева, вбегая в подъезд и
подымаясь  по  лестнице.- Я простила  бы  тебя, если бы  речь  шла только  о
твоей...
     - Увы!-сказал  Сешар, вышедший навстречу ей,-; речь  шла о спасении его
жизни.
     -  Ни слова больше об этом,- тихо отвечала она.- Женщина, вовлекшая его
в  этот парижский омут,  преступница!.. А твой  отец,  Давид, безжалостен!..
Будем страдать молча.
     Осторожный  стук в дверь прервал  те  нежные слова, которые Давид готов
был высказать; появилась Марион, а вслед за ней в соседней комнате показался
большой и толстый Кольб.
     - Сударыня,- сказала она,- мы с Кольбом знаем, какая мучит вас  забота;
а у нас обоих вместе  сбережений тысяча сто франков. Вот мы и думаем: как бы
их получше пристроить? И рассудили препоручить их вам, сударыня...
     - Та, сутарыня,- с одушевлением повторил Кольб.
     - Кольб!  -  вскричал  Давид Сешар,- мы не  разлучимся  никогда! Беги к
Кашану, стряпчему, отдай ему эту тысячу франков в счет долга,  только возьми
расписку;  остальное   покуда  побережем.  И  гляди,  Кольб,  чтобы  никакая
человеческая сила не принудила тебя проговориться  насчет того, что я делаю,
зачем  отлучаюсь  из  дому, что  с  собой приношу. А  когда я  посылаю  тебя
собирать  травы,  помни, что ни одна живая  душа  не  должна тебя  видеть...
Попробуют соблазнить тебя, мой добрый Кольб, попробуют, возможно, предложить
тебе тысячи, десятки тысяч франков, чтобы ты рассказал...
     - Тавай мне милъоны,  я ни слова  не. скашу! Разве  я не знаю караульни
устав?
     -  Ну,  я  тебя  предостерег;   ступай  и  попроси   господина  Пти-Кло
присутствовать при вручении денег господину Кашану.
     - Та,-  сказал  эльзасец,- я натеюсь, што  стану  когтанипуть  товольно
погат, штоп наколотить шея этот сутейски! Не нравится мне его морта!
     -  Ну вот, подите! Силен, как турок,  и смирен, как овца.  Он добрейший
человек,  сударыня,-сказала  толстая  Марион.- Вот  уж кто  может  составить
счастье женщины.  Ведь  это ему пришло на ум пристроить  таким манером наши,
как он  говорит, теньги! Бедняга! Он нескладно  говорит, но складно  думает,
я-то всегда его пойму! Он вздумал наняться работать на стороне, чтобы ничего
вам не стоить...
     - Право, хорошо разбогатеть, ну хоть ради того, чтобы вознаградить этих
славных людей,- сказал Сешар, взглянув на жену.
     Ева  находила все это вполне естественным, она  не удивлялась, встречая
души, столь же возвышенные, как ее  душа. И, наблюдая ее  отношение к людям,
даже самый  тупой  и  равнодушный  человек чувствовал  все  благородство  ее
натуры.
     - Вы еще разбогатеете, сударь, у вас есть верный кусок хлеба!-вскричала
Марион.- Намедни  ваш отец  купил  ферму,  и вот, поглядите, вам  достанется
рента...
     Слова,  сказанные  Марион  при таких  обстоятельствах,  с целью умалить
значение своего поступка, разве не изобличали Б ней удивительную чуткость?
     Как все  человеческие установления,  французское судопроизводство имеет
недостатки;  однако,  подобное  обоюдоострому оружию,  оно  служит  как  для
защиты,  так  равно  и  для  нападения.  И  забавная особенность!  Когда два
стряпчих сговорятся действовать заодно (а они могут сговориться, не сказав и
двух слов,  понимая  друг  друга уже по  самому  ходу дела!), тогда судебный
процесс  уподобляется действиям в духе первого маршала  Бирона, который  при
осаде Руана ответил сыну,  предлагавшему способ взять  город в два дня: "Ты,
видимо, чересчур торопишься уйти на покой'" Два полководца могут вести войну
без конца,  избегая  решительных  сражений  и щадя войска, согласно  тактике
австрийских  генералов, которые  упустят  стратегически выгодный маневр,  но
накормят солдат похлебкой, и придворный совет не вменяет им это в вину. Мэтр
Кашан, Пти-Кло и Дублон  перещеголяли австрийских  генералов,  они брал"? за
образец  австрийца древних времен,  Фабия Кунктатора!;? Пти-Кло, хитрый, как
мул,  скоро  понял все выгоды своего  положения. Лишь только  Куэнте-большой
взял  на  себя расходы,  связанные  с судопроизводством, он  принял  твердое
решение перехитрить  Катана  и  блеснуть  перед бумажным фабрикантом  своими
талантами,  искусственно  создавая  препятствия,  ложившиеся  дополнительным
бременем на Метивье. Но, в ущерб славе этого молодого Фигаро' от адвокатуры,
бытописатель  принужден  пробежать  по apeне  его  подвигов, как если бы  он
ступал по раскаленным углям. К тому же одного счета судебных издержек в духе
сочиненного  в   Париже,  без  сомнения,   достаточно  для   историй  нравов
современного  общества. Итак, попробуем писать в стиле сводок наполеоновской
армии;  ибо, для  ясности повествования, чем короче будет изложение деяний и
подвигов  Пти-Кло,  тем   более   выиграет   страница,  сплошь   посвященная
судопроизводству.
     Получив  извещение  ангулемского коммерческого суда,  Давид  3  июля не
явился в суд по вызову;  8  июля ему было вручено судебное решение.  10 июля
Дублон  предъявил исполнительный лист, а  12-го  пытался  наложить  арест на
имущество,  чему  Пти-Кло  воспротивился  и получил  двухнедельную отсрочку.
Метивье нашел, что срок этот чересчур велик, и со своей стороны на другой же
день потребовал  рассмотрения дела  в срочном  порядке;  19 июля  он добился
постановления, отклонившего возражения Сешара. 21-го было объявлено  решение
суда,  22-го  выдан  исполнительный  лист,  23-го вручена повестка о  личном
задержании, а  24-го составлен протокол описи имущества.  Неистовство  истца
Пти-Кло укротил, подав апелляционную  жалобу в королевский  суд. Жалоба эта,
возобновленная  после  15  июля,  вынудила  Метивье  отправиться  в  Пуатье.
"Скатертью дорога!- сказал себе Пти-Кло.- А мы покуда передохнем". Поскольку
гроза была  отведена на Пуатье, Пти-Кло, этот  двуликий защитник, дал нужные
указания одному из стряпчих окружного суда, а сам в срочном порядке возбудил
от  имени г-жи Сешар иск к Давиду  Сешар  о разделе имущества.  Пти-Кло, как
говорят  судейские, одним махом выиграл, так  что уже  28 июля было вынесено
постановление о разделе имущества,  которое  он тут же тиснул  в "Шарантский
листок",  затем  надлежащим  образом  уведомил  стороны,   и  1   августа  в
присутствии  нотариуса  был  произведен  выдел личного имущества г-жи Сешар,
ставшей заимодавцем своего  мужа  на круглую сумму в  десять тысяч  франков,
которую влюбленный  Давид  признавал  в брачном  договоре  ее  приданым и  в
обеспечение  которой   теперь  предоставлял  ей  оборудование  типографии  и
домашнюю обстановку. Обеспечив таким путем сохранность  домашнего имущества,
Пти-Кло попутно отстоял в Пуатье свои претензии, ;  на которых была основана
апелляционная жалоба.  Согласно его толкованию,  Давид  Сешар  тем менее мог
отвечать за издержки  по делу Люсьена де Рюбампре  в Париже, что гражданский
суд департамента  Сены своим постановлением отнес  их на счет  Метивье.  Это
соображение  было  принято  судом,  который подтвердил приговор,  вынесенный
ангулемским коммерческим  судом об уплате исковой  суммы  Сешаром-сыном,  за
вычетом шестисот франков парижских издержек, с отнесением  последних на счет
Метивье  и  возложением  некоторых расходов  на  обе  тяжущиеся  стороны  на
основании  апелляционной  жалобы   Сешара.  Постановление  это,  объявленное
Сешару-сыну 17  августа,  повлекло  18 августа предъявление  исполнительного
листа на всю сумму долга, включая проценты и судебные издержки, а 20 августа
последовал протокол  о  наложении  ареста  на  имущество.  Тут-то Пти-Кло  и
выступил от имени г-жи Сешар и потребовал изъятия из описи движимости личной
ее собственности,  выделенной по  закону из  общего  имущества. Сверх  того,
Пти-Кло привлек к  делу и Сешара-отца, ставшего его клиентом. И вот по какой
причине.
     На другой день после  посещения  невестки виноградарь  пришел к  своему
ангулемскому стряпчему, мэтру Кашану, посоветоваться, каким путем взыскать с
сына, попавшего в этакую передрягу, плату за наем помещения.
     - Я не могу вести  дело  отца, раз я уже выступаю против сына,-  сказал
Катан.- Обратитесь к Пти-Кло, он  чрезвычайно ловок, и,  пожалуй, его услуги
вам будут полезнее, нежели мои...
     В суде Кашан сказал Пти-Кло:
     - Я послал  к тебе Сешара-отца. Займись-ка им, но не забудь:  услуга за
услугу!
     Между стряпчими услуги подобного рода обычны как  в  провинции, так и в
Париже.
     На другой день после  того  как Сешар-отец выдал доверенность  Пти-Кло,
Куэнте-большой, сидя в кабинете своего сообщника, сказал:
     - Проучите  хорошенько Сешара-отца!  Человек  такого пошиба  никогда не
простит сыну  потери  в тысячу франков; это  убьет  в его  сердце  последнее
великодушие, ежели оно вообще там существовало!
     -  Возвращайтесь  в свои  виноградники,- сказал  Пти-Кло  новоявленному
клиенту,- вашему сыну и без  того. тяг"-1*  ко, не  объедайте же его.  Я вас
вызову, когда потребуется}
     Итак,  действуя от  имени  Сешара-отца,  Пти-Кло  заявил,  что  станки,
прикрепленные к полу, являются по назначению своему недвижимостью тем более,
что дом этот еще  при  Людовике XIV  был отведен под типографию.  Кашан, как
защитник интересов Метивье, взбешенный  тем, что в Париже движимость Люсьена
оказалась  собственностью Корали, а  в Ангулеме  движимость Давида оказалась
собственностью его жены и  отца  (сколько  теплых слов было сказано по этому
поводу  на  судебном  заседании!),  вызвал  в  суд  и  отца  и  сына,  чтобы
опровергнуть подобные притязания;.  "Мы  хотим,- восклицал он,-  обличить  в
обмане  этих  господ,  которые прибегают  к самым опасным, самым недостойным
способам  защиты, искажают самые  простые,  самые  ясные  статьи  кодекса  и
пользуются ими, как рогатками! И ради чего?  Ради того, чтобы уклониться  от
уплаты  каких-то  трех тысяч франков!  Притом, взятых у  кого?..  У  бедняги
Метивье. И  еще  смеют  обвинять заимодавцев!..  В какое  время  мы живем!..
Короче, я спрашиваю вас: неужто это не равносильно тому, что ограбить своего
ближнего?..  Неужто вы  поддержите  притязания, которые  вносят  растление в
самое  сердце   правосудия?.."  Ангулемский  суд,  взволнованный   блестящей
защитительной   речью   Кашана,  рассмотрев   притязания   сторон,   признал
собственницей  движимого  имущества  только г-жу  Сешар, отклонил притязания
Сешара-отца и  присудил его  к  уплате судебных  издержек в сумме четырехсот
тридцати четырех франков шестидесяти пяти сантимов.
     - Хорош  папаша Сешар!  Вот-то дал маху! -подшучивали стряпчие.-  Хотел
урвать кусок, пускай поплатится!..
     26  августа  было  объявлено постановление суда, предоставлявшее  право
наложить 28  августа арест на станки  и оборудование  типографии.  Расклеили
объявления!..  Ходатайствовали  и получили разрешение  продать имущество  по
месту его нахождения. Объявление о продаже было помещено в газетах, и Дублон
надеялся уже  2 сентября приступить к проверке имущества по описи и продаже.
К   этому  времени  Давид  Сешар,   согласно   вошедшему  в  законную   силу
постановлению суда и  по исполнительным листам,  был должен Метивье уже пять
тысяч  двести  семьдесят  пять  франков  двадцать  пять  сантимов, не считая
процентов.   Oн   был   должен   Пти-Кло   тысячу   двести   франков  помимо
вознаграждения,  в отношении  которого  стряпчий,  уподобясь'  вознице, лихо
прокатившему седока, всецело полагался на щедрость клиента.  Г-жа Сешар была
должна Пти-Кло  около  трехсот  пятидесяти  франков,  помимо вознаграждения.
Сешар-отец  был  должен  четыреста  тридцать четыре  франка шестьдесят  пять
сантимов, и Пти-Кло требовал  у него  сто  экю  вознаграждения. Итак,  общая
сумма  достигала  десяти тысяч  франков.  Не говоря  уже  о  полезности этих
сведений  для  других  наций,  которые  по  ним  могут  судить  о   мощности
французской  судебной  артиллерии,  необходимо,  чтобы законодатель,-  если,
впрочем, у законодателя есть время для чтения,- знал, до какой степени могут
доходить злоупотребления  судопроизводства.  Не следует ли  издать на скорую
руку  какой-нибудь  подходящий  закон,  которым   воспрещалось  бы  стряпчим
превышать в иных случаях сумму иска издержками судопроизводства? И не смешно
ли  приравнивать  земельное  владение  площадью  в  один  сантиар  к  землям
миллионной  стоимости! Из этого крайне сухого перечня  всех стадий  судебной
тяжбы  станет  понятно  значение  слов:  формальности,  суд,  издержки,  над
которыми большинство французов не задумывается! Вот что на судейском жаргоне
называется судебной волокитой! Типографские шрифты весом в пять тысяч фунтов
шли по цене  лома, за две тысячи франков. Три станка оценены были в шестьсот
франков.  Остальное оборудование расценивалось  как железная или  деревянная
рухлядь.  От продажи домашней обстановки можно было выручить  самое  большее
тысячу франков. Стало быть, имущество, принадлежащее Сешару-сыну и оцененное
в  сумме  около   четырех  тысяч  франков,  дало  Кашану  и  Пти-Кло   повод
израсходовать  семь тысяч  франков, не  считая будущих издержек,  а, как  мы
видим,  цветочки  сулили  достаточно  крупные ягодки.  Конечно, практикующие
юристы Франции и  Наварры, и даже  Нормандии, принесут  Пти-Кло дань  своего
уважения  и  восхищения; но неужто люди отзывчивые не  будут тронуты до слез
поведением Кольба и Марион?
     Покамест  шла эта война, Кольб, если Давиду  не требовались его услуги,
сидел  на  стуле у двери подъезда, исполняя обязанности сторожевого  пса. Он
принимал  судебные  извещения,  впрочем,  под  неусыпным надзором конторщика
Пти-Кло.  Когда  объявления возвещали о продаже типографского  оборудования,
Кольб  сразу же, едва разносчик  успевал их  наклеить,  срывал  их, бежал  в
город, срывал там
     и кричал:
     - Шельмы! За што терзают такой славный шеловек!
     И это называют правосутием!
     Марион утром работала на  бумажной фабрике, где вертела  ручку машины и
получала  за это  десять су, которые и  тратила  на повседневные нужды. Г-жа
Шардон  безропотно взялась  опять за  утомительное занятие сиделки и в конце
недели  приносила  дочери свой  заработок. Она  уже заказала  две  десятины,
удивляясь, что господь бог глух к ее мольбам и  слеп к сиянию возжигаемых ею
свечей.
     2 сентября Ева получила  наконец от Люсьена  письмо, ибо то, которым он
извещал зятя о существовании трех подложны