ким   стряпчим   и   стряпчим   провинциальным,   и
Куэнте-большой  был  чересчур хитер, чтобы  не  извлечь выгоды из страстишек
мелких  ходатаев  по  делам. В Париже видный  ходатай по  делам, а таких там
много,  обладает  в  некоторой  степени качествами,  отличающими  дипломата;
крупные  дела,  широта интересов,  значительность  доверяемых  ему  вопросов
избавляют  его  от  необходимости  видеть  в судопроизводстве лишь  источник
обогащения. Судопроизводство,  как оружие наступательное или оборонительное,
уже не составляет для него, как в былое время, средства наживы. В провинции,
напротив,  ходатаи  по  делам  занимаются  тем,  что  в  парижских  конторах
именуется крючкотворством, короче сказать, составлением  тьмы  мелких актов,
которые  обременяют дела  судебными  пошлинами и  попусту поглощают гербовую
бумагу.  Подобные  мелочи  весьма  занимают  провинциального  стряпчего,  он
искусственно увеличивает расходы,  связанные с судопроизводством, между  тем
как парижский стряпчий довольствуется  вознаграждением. Вознаграждение - это
то, что клиент обязан уплатить, сверх судебных издержек, своему стряпчему за
более  или менее успешное ведение его дела. Государственная казна  взимает в
свою   пользу  половину  судебных  издержек,   вознаграждение  же  полностью
поступает   стряпчему.  Скажем   прямо!   Вознаграждение  выплаченное  редко
находится в  соответствии с вознаграждением обусловленным и достойным услуг,
оказанных искусным стряпчим. Парижские стряпчие, врачи, адвокаты относятся к
обещаниям своих  клиентов  с чрезвычайной  осторожностью, как  куртизанки  к
посулам  случайных любовников. Клиент  до  и после судебного разбирательства
может послужить  темою для  двух восхитительных жанровых картинок, достойных
кисти Мейссонье, и они,  конечно,  пришлись бы по вкусу  почтенным стряпчим.
Существует  еще  одно  различие   между  парижскими  стряпчими  и  стряпчими
провинциальными.  Парижский  стряпчий  редко защищает  дело  в  суде,  самое
большее, если он выступит ври докладе дела;
     но  в  1822 году в большей  части  округов  (позже защитников развелось
великое множество) стряпчие начинают уже совмещать  обязанности защитников и
сами выступают  в суде. Из этой двойной роли  проистекает  и двойная работа,
порождающая в  провинциальном стряпчем  профессиональные пороки адвоката, не
освобождая его  от тягостных обязанностей стряпчего. Провинциальный стряпчий
становится пустословом, утрачивает  ясность мысли,  столь нужную для ведения
дела.  Нередко даже недюжинный  человек должен чувствовать себя при подобном
раздвоении  какой-то   двуликой  посредственностью.  В  Париже  стряпчий  не
разменивается на словоблудие в суде, не  злоупотребляет доводами за и против
и может, стало быть, сохранить прямоту мнения. Пускай он владеет баллистикой
права, пускай находит себе оружие в  арсенале противоречий юриспруденции, он
все же сохраняет  свое личное  мнение о деле,  которому он  с таким  рвением
пытается доставить торжество. Короче сказать,  мысль опьяняет гораздо менее,
нежели  слово. Опьяненный  собственными речами, человек сам начинает в конце
концов верить в то, что он говорит; между тем можно действовать против своих
мнений, однако не утрачивая их, и можно выиграть неправое дело, не доказывая
его правоты, как  это  делает в суде адвокат.  Стало быть,  старый парижский
стряпчий скорее может оказаться справедливым  судьей, нежели старый адвокат.
Итак,  у   провинциального  стряпчего  достаточно  причин   стать  человеком
дюжинным: он погрязает в мелких страстишках,  ведет мелкие дела, кормится за
счет судебных издержек, злоупотребляет судопроизводством и сам защищает дело
в  суде!  Словом,  у  него  много  слабостей.  Но  если  встречается   среди
провинциальных  стряпчих  человек   выдающийся,   то  это  поистине  человек
недюжинный!
     - Я полагал, сударь, что вы  приглашали меня ради  личных  дел,- сказал
Пти-Кло, обращая  это  замечание в колкость  одним лишь взглядом, который он
бросил на непроницаемые очки Куэнте-большого.
     - Без обиняков...- отвечал Бонифас Куэнте,- скажу вам...
     При  этих  словах,  чреватых доверительностью, Куэнте  сел  на  скамью,
приглашая Пти-Кло последовать его примеру.
     - В 1804 году, изволите видеть, господин дю Отуа, по пути  в  Валенсию,
куда  он был  назначен консулом, оказался  заездом в Ангулеме;  тут-то  он и
сошелся с госпожой де  Сенонш, в то время  еще девицей Зефириной, и прижил с
нею  дочь,-сказал  Куэнте  на  ухо своему собеседнику.-Да-да,- продолжал он,
отвечая  на  недоуменное  движение  Пти-Кло,-   свадьбу  девицы  Зефирины  с
господином де Сенонш сыграли вскоре после ее тайных родов. Так вот эта самая
Франсуаза де  Ляэ, с которой  нянчится госпожа де Сенонш, выдавая  себя, как
водится,  за  ее  крестную  мать,  и  есть та  девчурка,  которую  в деревне
выпестовала моя  матушка. Мать  моя,  фермерша  старой госпожи  де  Кардане,
бабушки Зефирины,  была  посвящена  в тайну единственной наследницы  рода де
Кардане  и старшей  ветви рода  де  Сенонш.  Когда  понадобилось  повыгоднее
пристроить капиталец,  которым господин Франсис дю  Отуа рассудил обеспечить
будущее своей дочери, дело это было препоручено мне. Вот эти-то десять тысяч
франков,  возросшие  к  нынешнему  дню до тридцати тысяч франков, и положили
начало моему  благосостоянию. Госпожа де  Сенонш, само  собой, даст за своей
питомицей приданое,  серебро и  кое-какую мебель; ручаюсь,  я сосватаю тебя,
голубчик!  -  сказал  Куэнте,  хлопнув  Пти-Кло  по  коленке.-  Женитьба  на
Франсуазе де  Ляэ сулит (Практику среди доброй  половины  ангулемской знати.
Родство  с  побочной  ветвью  аристократического  рода  обеспечит  Блестящее
будущее... А со званием адвоката-стряпчего родня примирится: о большем они и
не мечтают, поверьте мне!
     -  Что  же  прикажете делать? -  с  живостью сказал Пти-Кло.- Ведь  ваш
стряпчий - мэтр Катан...
     - К чему тут Кашан? Неужто ради вас я так сразу и распрощусь с ним? Вам
я препоручу ведение моих дел чуть позже,- любезно вставил Куэнте-болыыой.- А
что мы  вам  препоручаем,  мой друг? Дела Давида  Сешара. Бедняга должен нам
заплатить  по  векселям  тысячу  экю  и, конечно, не заплатит;  вам  надобно
защищать  его  от  преследования  по суду  таким  манером, чтобы  вогнать  в
огромные   издержки...  Будьте  покойны,  действуйте   смело,  нагромождайте
осложнения. Дублон, пристав коммерческого суда, на котором лежит обязанность
взыскивать издержки, не будет  сидеть сложа руки... Умному человеку с одного
слова все понятно. Итак, молодой человек?..
     Наступило   красноречивое  молчание,   а   тем   временем   собеседники
поглядывали друг на друга.
     - Мы с вами никогда  не встречались,-  опять заговорил  Куэнте,-  я вам
ничего не сказал, вы ничего не знаете ни о господине дю  Отуа, ни о  госпоже
де Сенонш, ни о девице де Ляэ; но когда придет время,- так месяца через
     два,   вы  попросите   руки  этой   молодой  особы.  Ежели  потребуется
встретиться со мною, пожалуйте сюда, ввечеру. Никакой переписки.
     - Вы, значит, хотите разорить Сешара?-спросил Пти-Кло.
     -  Не вполне так; но на некоторое  время  не  дурно бы посадить  его  в
тюрьму...
     - А зачем, смею спросить?
     - Неужто  я  такой простофиля, что  так  вам все и выложу? Если  у  вас
достанет ума догадаться, достанет и смекалки помолчать. у
     - Папаша  Сешар богат,- сказал  Пти-Кло,  входя в интересы  Бонифаса  и
предусматривая причину возможной неудачи дела.
     - Покуда папаша жив, он ни лиара не даст сыну, а этот бывший печатник и
не собирается еще протянуть ноги.
     - Быть тому!-сказал Пти-Кло, живо склонившись на уговоры.- Я не прошу у
вас  никакого  залога,  я  стряпчий;  ежели  вы  меня  обманете,  мы  с вами
посчитаемся.
     "Далеко пойдет, каналья!" - подумал Куэнте, прощаясь с Пти-Кло.
     На  другой  день  после  этого  совещания,  30  апреля,  братья  Куэнте
предъявили  к  оплате  первый из  трех  векселей,  подделанных  Люсьеном.  К
несчастью, вексель вручили бедной г-же  Сешар, которая,  признав в подложной
подписи мужа руку Люсьена, позвала Давида и в упор спросила его:
     - Это не твоя подпись?
     - Нет!  -  отвечал  он.- Дело не терпело  отлагательства, и  твой  брат
подписался вместо меня...
     Ева  возвратила вексель служащему торгового дому братьев Куэнте, сказав
ему:
     - Мы не в состоянии заплатить.
     И, чувствуя, что силы ее оставляют, она поднялась в свою комнату; Давид
последовал за нею.
     - Друг мой,-  угасающим  голосом сказала Ева Давиду,- ступай поскорее к
господам Куэнте, они  тебе окажут снисхождение; попроси их обождать и кстати
напомни, что договор с Серизе скоро кончается и при возобновлении его им все
равно придется уплатить нам тысячу франков.
     Давид сейчас  же  пошел  к  своим  врагам.  Фактор  всегда может  стать
типографом, но не  всегда искусный типограф бывает купцом. Итак, Давид, мало
сведущий в торговых делах,  дал маху перед Куэнте-большим, и в ответ на свои
довольно неловкие извинения, с которых он, едва переводя
     дыхание, путаясь в словах, начал изложение своей просьбы, услышал:
     - Нас это не касается, вексель мы получили  от  Метивье, Метивье нам  и
заплатит. Обращайтесь к Метивье.
     - Ну,- сказала  Ева,  услышав такой ответ,- если все дело в Метивье, мы
можем быть спокойны.
     На   другой   день  Виктор-Анж-Эрменежильд  Дублон,  судебный   пристав
господина Куэнте,  опротестовал вексель  в два  часа пополудни, именно в  то
время, когда площадь Мюрье полна народу; и, несмотря на любезность, какую он
выказал, беседуя в дверях дома с Марион и  Кольбом, к вечеру все ангулемское
купечество уже  знало о  протесте векселя.  Но  разве  лицемерное обхождение
мэтра  Дублона,  которому  Куэнте-большой  наказал  вести  себя  с  отменной
учтивостью,  могло  спасти  Еву  и  Давида  от  бесчестия в  торговом  мире,
связанного с отказом в платеже? Судите о том сами! Тут и  длинноты покажутся
краткими.   Девяносто   читателей  из  ста  будут   увлечены  подробностями,
следующими ниже,  как  самой увлекательной  новинкой. Тем  самым  лишний раз
будет доказана истина: ничто так  плохо мы не знаем, как то,  что каждый  из
нас  должен знать: закон, бесспорно,  толковое  описание механизма одного из
колесиков  банковского  дела  представит  собою  для  огромного  большинства
французов такой же интерес, как глава из путешествия в неведомую страну. Как
только  купец пересылает свои векселя из города, в котором  он живет,  лицу,
живущему в другом городе, что якобы сделал Давид, желая выручить Люсьена, он
обращает операцию, столь несложную, как расчет векселями по торговым сделкам
между  местными  купцами,  в  нечто похожее  на переводной  вексель,  короче
сказать, на вексель, выданный в одном месте с платежом в другом. Стало быть,
приняв от Люсьена три векселя, Метивье, чтобы получить по ним деньги, должен
был переслать их своим доверителям братьям Куэнте.  Отсюда  первый урон  для
Люсьена,  так называемая комиссия за перевод, что выражается  в определенной
надбавке  на учетный процент с  каждого векселя.  Таким путем векселя Сешара
перешли в  разряд  банковских дел. Вы не  можете  представить себе, до какой
степени звание банкира в соединении со священным титулом заимодавца изменяет
положение  должника.  Так,  например,  по  банковским  правилам  (вдумайтесь
хорошенько  в  это  выражение!)  банкиры  обязаны,  в случае  если  вексель,
присланный  из Парижа  в Ангулем, остается неоплаченным, прибегнуть  к тому,
что закон  именует обратным счетом. Шутки  в сторону!  Романистам никогда не
выдумать  сказки более неправдоподобной, чем этот счет: поистине презабавные
шутки  в духе  Маскариля  допускают некоторые  статьи  торгового  кодекса, и
разоблачение их покажет вам, сколько жестокости  кроется в  страшном  слове:
законность. Мэтр  Дублон, записав опротестованный  вексель в  книгу входящих
бумаг, тотчас же сам понес его к господам Куэнте.  Судебный пристав вел свои
счеты с этими матерыми ангулемскими хищниками  и  работал  для них на  веруй
предъявляя денежные претензии  раз  в  полугодие, но  Куэнте-большой  и  тут
ухитрялся растягивать платеж на год, откладывая  его  из месяца в  месяц,  и
притом  всякий  раз  спрашивал  полуматерого  хищника:  "Дублон,  нужны  вам
деньги?.."  И  это  еще  не все!  Дублон  делал  скидку  этому  влиятельному
торговому  дому,  который  таким  образом выигрывал  кое-что на каждом деле,
сущую безделицу, пустяк,  Какие-нибудь  полтора франка  на каждом  протесте!
Куэнте-большой покойно расположился за конторкой,  взял четвертушку гербовой
бумаги в  тридцать пять сантиметров и,  болтая с Дублоном, вытягивал  у него
сведения об истинном положении дел ангулемского купечества.
     - Ну-с, а как вам нравится молодой Ганнерак?..
     - Как говорится, круто пошел в гору. Еще бы! Транспортная контора...
     - Ха-ха!.. Он возит, а на нем  ездят! Идет молва, что жена вводит его в
большие расходы...
     - Его-то?..- вскричал Дублон, состроив насмешливую мину.
     И хищник, окончив  линовать бумагу,  выписал круглым прописным  шрифтом
зловещий заголовок, а ниже проставил следующий счет (Sic!).
     ОБРАТНЫЙ СЧЕТ И ИЗДЕРЖКИ г
     По  векселю на сумму  одна  тысяча фралков, от десятого февраля  тысяча
восемьсот  двадцать  второго  года,  выданному  и  подписанному  в  Ангулеме
Сешаром-сыном, приказу  Люсьена Шардона, именуемого де Рюбампре, переданного
приказу  Метивье  и нашему приказу,  срок коему истек тридцатого апреля сего
года, и  опротестованному  Дублоном  первого  мая тысяча  восемьсот двадцать
второго года.
     Сумма долга ......... 1000 фр 00 сант.
     Протест . ........ 12 35 "
     Комиссия 0,5% ........ 5 " 00 "
     Посредничество 0,25% . . . " . 2 " 50
     Гербовый сбор по обратному векселю
     и настоящему счету ...... 1 " 35
     Проценты на капитал и почтовые
     расходы ........... 3 " 00
     1024 фр. 20 сант.
     Комиссия за перевод из расчета
     1,25% с 1024,20 ..... . . . 13 фр 25 сант.
     Итого 1037 фр 45 сант.
     Тысяча  тридцать  семь франков  сорок пять  сантимов, каковую  сумму мы
возмещаем переводным векселем на имя господина Метивье, проживающего в улице
Серпант в Париже, приказу господина Ганнерака из Умо.
     Ангулем, второго мая тысяча восемьсот двадцать второго года
     Братья Куэнте
     Под этим  небольшим  счетом,  составленным  привычной  рукою  человека,
знающего  свое  дело,  ибо  Куэнте-большой  ни на минуту не  прерывал  своей
болтовни с Дублоном, он приписал следующее заявление:
     Мы,  нижеподписавшиеся, Постэлъ,  аптекарь в  Умо,  Ганнерак,  владелец
транспортной  конторы, купцы  сего города, свидетельствуем, что  комиссия за
перевод в Париж составляет один с четвертью процента.
     Ангулем, третьего мая тысяча восемьсот двадцать второго года.
     -  Послушайте, Дублон,  сделайте  одолжение,  сходите-ка  к  Постэлю  и
Ганнераку, попросите  их  подписать это заявление и  верните  мне его завтра
утром.
     И Дублон, приученный к этим  орудиям пытки, пошел, как если бы дело шло
о  самой  обычной  вещи.  Ясно,  что будь  даже протест  вручен  в  закрытом
конверте, как это делается  в Париже, все  же весь Ангулем узнал бы, в каком
бедственном состоянии находятся дела несчастного Сешара.  И не  послужило ли
это поводом для стольких обвинений в бездеятельности? Одни говорили, что его
погубила чрезмерная  любовь к жене;  другие винили его  за  чересчур большую
привязанность к шурину. И любая из этих  предпосылок влекла за  собою  самые
ужасные  выводы:  никогда, дескать,  не  следует принимать близко  к  сердцу
интересы своей родни! Оправдывали  суровость  Сешара-отца  в отношении сына,
восхищались им!
     Теперь все  вы, которые по каким-нибудь  причинам  забываете  выполнять
свои обязательства, рассмотрите  хорошенько те вполне законные способы,  при
помощи которых банковские операции в  течение десяти минут приносят двадцать
восемь франков прибыли на капитал в тысячу франков.
     Первая статья этого обратного счета - единственно неоспоримая статья.
     Вторая  статья  - дань  казне  и  судебному  приставу.  Шесть  франков,
взимаемые  казной  за  счет бедственного положения  должника  и  за гербовую
бумагу, долго  еще будут давать пищу разным злоупотреблениям! Вы уже видели,
что  эта  статья  приносит  банкиру  один франк  пятьдесят  сантимов  барыша
благодаря скидке, которую делает ему Дублон.
     Комиссия в полпроцента, предмет третьей статьи, взимается под тем ловко
придуманным  предлогом,  что якобы  неполучение  платежа в  банковском  деле
равносильно учету векселя. Хотя это две совершенно противоположные операции,
все  же оказывается, что для  банка  не получить тысячи  франков  равноценно
тому,  что их выдать.  Всякий,  кто  предъявлял векселя к учету, знает,  что
сверх  законных шести  процентов учетчик  взимает под скромным наименованием
комиссионных  еще какой-то процент, представляющий собою прибыль на капитал,
а это всецело зависит от степени  таланта, с которым банкир оборачивает свои
капиталы. Чем он изобретательней,  тем больше  он с  вас дерет.  Стало быть,
учитывать  векселя надобно  у  глупцов, это обходится дешевле.  Но  много ли
среди банкиров глупцов?
     Закон  обязывает  банкира  подтвердить  через биржевого  маклера размер
процента за перевод векселя. В городах  настолько захолустных,  что там  нет
биржи,  обязанности биржевого маклера возлагаются на двух купцов. Комиссия в
пользу биржевого маклера,  так называемый куртаж, устанавливается в четверть
процента с суммы опротестованного векселя. Принято  считать, что этот куртаж
получают торговцы, заменяющие маклера, на самом же деле банкир просто кладет
его в свой карман. Отсюда третья статья этого очаровательного счета.
     Четвертая статья включает стоимость  четвертушки  гербовой  бумаги,  на
которой  выписывается  обратный  счет,  и четвертушки  гербовой  бумаги,  на
которой банкир выписывает новый вексель на имя своего собрата для возмещения
долга, именуемый встречным векселем.
     Пятая  статья  -  почтовые расходы и  законные  проценты,  набегающие в
течение того времени, пока деньги не поступят в кассу банкира.
     Наконец,  процент  за перевод,  то  есть  за  право получить  деньги  в
каком-нибудь другом месте,- в чем и состоит основная задача банка.
     Теперь разберите  по статьям этот  счет, в  котором согласно вычислению
Полишинеля  в  неаполитанской  песне,  столь  удачно  исполняемой  Лаблашем,
пятнадцать  и  пять  составляют  двадцать  два!  Конечно, господа Постэль  и
Ганнерак ставили  свои подписи лишь в виде дружеской услуги: Куэнте в случае
нужды засвидетельствовали бы для Ганнерака то, что Ганнерак свидетельствовал
ради  Куэнте. Так осуществлялась на  практике известная  пословица рука руку
моет. Братья  Куэнте,  пользуясь  текущим  счетом у  Метивье, не имели нужды
выписывать вексель. Обратный вексель для  них всего только лишняя строчка, в
кредите или дебете.
     Этот фантастический счет в сущности сводился к долгу  в тысячу франков,
к  тринадцати  франкам  за  протест  и  полупроценту за  месячную  просрочку
платежа, что составляет тысячу восемнадцать франков, не более.
     Если  солидный банкирский  дом в  среднем ежедневно выписывает хотя  бы
один обратный  счет  на  сумму в тысячу  франков, то  и  тогда  он  получает
ежедневно двадцать восемь франков прибыли  по милости  бога и банка, грозной
державы,  выдуманной иудеями в  двенадцатом веке  и  ныне господствующей над
тронами и  народами. Словом,  тысяча франков  приносит такому торговому дому
двадцать  восемь  франков  в день или десять тысяч двести двадцать франков в
год. Утройте среднюю цифру обратных счетов, и вы получите прибыль в тридцать
тысяч  франков  на  эти мнимые  капиталы. Стало быть, ничто  так  любовно не
оберегается, как  обратный  счет.  Если бы  Давид  Сешар пришел  уплатить по
своему  векселю трет