дуешь за ним до самого его дома, а
потом немедленно явишься сюда с докладом. Красотка и ваш покорный  слуга
будем держать  под  наблюдением  высокого.  -  Он  сделал  паузу,  чтобы
торжественно взглянуть на часы дона  Эрнеста  Хемингуэя.  -  Прежде  чем
перейти к активным действиям,  нам  необходима  информация:  именно  она
является матерью всех побед. Как вы на это смотрите?
   Его собеседники, по-видимому, смотрели на  это  положительно,  потому
что оба кивнули: Удалец - серьезно,  нахмурившись,  словно  бы  мысленно
решая некую сложную задачу, Красотка - с отсутствующим видом, в то время
как глаза ее были устремлены вслед удалявшемуся священнику. Она все  еще
держала в руке рюмку и, похоже, собиралась допить  свой  "Мачакито".  По
радио Камарон продолжал петь о вине и разлуке, а официант за стойкой,  в
белой рубашке и черном галстуке, тихонько прихлопывал ладонями  в  такт.
Оглядев свою дружину, дон Ибраим решил, что следует  поднять  ее  боевой
дух посредством какой-нибудь зажигательной речи. Например, так:  Севилья
- самый великий город мира, а мы положим ее к своим ногам.  Это  звучало
неплохо, но, пожалуй, слишком уж категорично, да и не совсем подходило к
случаю.
   - Удача любит отважных, - после раздумья произнес он и снова  пососал
сигарку.
   - Аха.
   Красотка Пуньялес допила свою анисовую. Удалец из Мантелете, все  еще
озабоченно морща лоб, наконец подал голос:
   - А что такое "альянс"?
 
*** 
 
   Первое, что сделал Лоренсо Куарт, вернувшись к себе в  отель,  -  это
открыл кожаный чемоданчик, где он держал свой портативный  компьютер,  и
начал писать доклад, адресованный Монсеньору Спаде. Через  час  документ
был готов, и директор ИВД немедленно получил  его  через  модем.  Доклад
состоял из восьми страниц. Тщательно воздерживаясь от  каких  бы  то  ни
было выводов касательно действующих лиц севильской истории, самого храма
или возможной личности "Вечерни",  Куарт  ограничился  более  или  менее
подробным изложением своих разговоров с Монсеньором Корво, Грис  Марсала
и Приамо Ферро.
   Только закрыв компьютер и укладывая  на  место  провода,  он  немного
расслабился.  Встав,  как  был,  без  пиджака,  с  расстегнутым  воротом
рубашки, он  прошелся  по  комнате,  в  которой  стояло  две  кровати  с
балдахином,  и  глянул  в   открытое   окно,   выходившее   на   площадь
Вирхен-де-лос-Рейес. Спускаться обедать было еще  рано,  так  что  Куарт
решил полистать книги  о  Севилье,  купленные  в  небольшом  магазинчике
неподалеку от мэрии. В том же пакете находился и журнал "Ку+С",  который
Куарт  приобрел  в  киоске  по  рекомендации  Монсеньора  Корво.  "Чтобы
ознакомиться с обстановкой в городе", - с язвительной  усмешкой  заметил
прелат. Куарт взглянул на обложку,  раскрыл  номер.  "Брак  рушится",  -
гласил крупно набранный заголовок над двумя фотографиями. На одной  были
изображены мужчина и женщина, выходящие из отеля, на  другой  -  молодой
человек очень серьезного вида, хорошо одетый, в  темном  костюме,  белой
рубашке и с аккуратным пробором в волосах.  Подпись  под  снимками  была
следующего содержания: "Развод подтверждается. В то время как  финансист
Гавира укрепляет свои  позиции  в  андалусском  банке,  Макарена  Брунер
предается ночным развлечениям в Севилье".  Вырвав  эти  страницы,  Куарт
спрятал их в свой чемоданчик. В этот момент он заметил, что на  тумбочке
у его кровати лежит еще одна  книга  -  Новый  Завет,  которым  одна  из
международных религиозных организаций бесплатно снабжала все  гостиницы.
Куарт точно помнил, что не оставлял этот томик на тумбочке, а сунул  его
в ящик вместе с разными бумагами не первой необходимости. Раскрыв  книгу
наугад, он обнаружил заложенную  между  страницами  старую  открытку.  В
самом низу ее стояло: "Церковь Пресвятой Богородицы, слезами  орошенной.
Севилья. 1895". Фотография была не слишком четкой, а по  краям  и  вовсе
размытой, однако  храм  он  узнал  сразу:  портик  с  витыми  колоннами,
горельеф Девы Марии (еще с головой) в нише,  звонницу-щипец.  На  снимке
церковь выглядела гораздо  лучше,  чем  сейчас.  На  площади  перед  ней
располагался прилавок зеленщика под навесом, и  торговец  в  андалусской
шляпе и с широким поясом  продавал  что-то  двум  женщина  м  в  черном,
стоящим спиной к фотографу. С другой стороны по узкой улочке,  выходящей
на площадь, брел ослик с навьюченными по бокам кувшинами, а  фигура  его
хозяина  -  продавца  воды  -  вырисовывалась  смутным  силуэтом,  почти
призраком, готовым  вот-вот  совсем  раствориться  в  окружающем  снимок
белесом ореоле.
   Куарт перевернул открытку.  На  обороте  виднелось  несколько  строк,
написанных изящным округлым почерком. Чернила сильно  выцвели,  так  что
буквы стали светло-коричневыми, а некоторые вообще едва различимыми,  но
ему все же удалось прочесть:
 
   Здесь я каждый день молюсь за тебя  и  ожидаю  твоего  возвращения  -
здесь, в этом священном месте твоей клятвы и моего счастья.
   Я буду любить тебя всегда.
   Карлота.
 
*** 
 
   Марка стоимостью двадцать пять сентимо, с изображением Альфонса  XIII
в детстве, не была погашена, а написанную  в  левом  верхнем  углу  дату
невозможно было разобрать: по-видимому, на открытку когда-то попала вода
и ее совсем размыло. Куарт сумел разглядеть  только  последние  цифры  -
вроде бы семерку, а перед ней девятку - это  могло  означать  1897  год.
Адрес же прочесть не составило никакого  труда:  Капитану  дону  Мануэлю
Ксалоку, Борт корабля "Манигуа". Порт Гавана, Куба.
   Куарт снял телефонную трубку и позвонил портье. Тот  заверил,  что  с
восьми часов утра, когда он заступил на дежурство, никто не поднимался в
номер к гостю из Рима и даже не спрашивал о  нем.  Хотя,  предложил  он,
можно справиться у горничных. Но разговор с ними ничего не дал.  Женщины
не припоминали, чтобы они  прикасались  к  этой  книге,  и  не  могли  с
уверенностью сказать, лежала ли она на тумбочке, когда они  убирались  в
комнате. Однако обе подтвердили,  что  в  номер,  кроме  них,  никто  не
входил.
   Продолжая держать открытку в руках и  не  сводя  с  нее  глаз,  Куарт
присел на стул у окна. Корабль, стоявший в порту  Гаваны  в  1S97  году.
Капитан по имени Мануэль Ксалок и какая-то Карлота, которая любила его и
молилась за него  в  церкви  Пресвятой  Богородицы,  слезами  орошенной.
Крылся ли некий смысл в этом коротком послании  или  же  все  дело  было
только в  изображении  церкви?..  Вдруг  он  вспомнил  о  Новом  Завете.
Послужила ли открытка закладкой или  была  засунута  в  книгу  случайно,
наудачу? Упрекнув себя за небрежность, он встал и подошел к столу, но, к
счастью, томик лежал переплетом вверх, раскрытый на тех же  страницах  -
168-й и 169-й. То было Евангелие от Иоанна, глава  2.  Никаких  пометок,
никаких подчеркнутых строк, однако Куарт быстро нашел  адресованное  ему
послание. Намек был более чем ясен:
 
   "15 И сделав бич из веревок, выгнал из храма всех,  также  и  овец  и
волов, и деньги у меновщиков рассыпал, а столы их опрокинул;
   16 И сказал продающим голубей: возьмите это отсюда, и дома Отца Моего
не делайте домом торговли".
 
   Глядя то на книгу, то на открытку, Куарт покачал головой. Он  подумал
о Монсеньоре Спаде и Его Высокопреосвященстве кардинале Ивашкевиче  и  о
том, что им абсолютно не понравится, какой оборот начинает принимать вся
эта история. А уж ему самому он нравился еще меньше. Ох уж эти  любители
пощекотать чужие нервы, забираясь то  в  личный  компьютер  Папы,  то  в
гостиничный номер, то в чужое Евангелие... Куарт мысленно перебрал всех,
с кем успел познакомиться в Севилье, пытаясь понять, кто из них  склонен
забавляться подобными играми. О Господи! Чувствуя, как нарастает  внутри
злость, он швырнул на  кровать  книгу  и  открытку.  При  том,  как  все
складывалось, только этого ему  и  не  хватало:  призрака,  играющего  в
прятки.
 
*** 
 
   Куарт  вышел  из  лифта  на  первом  этаже  и,  миновав   витрину   с
принадлежащей отелю коллекцией вееров, пошел по галерее вдоль вестибюля.
Его строгий черный силуэт резко контрастировал с окружавшей обстановкой.
Отель "Донья Мария", предназначенный для приема туристов, располагался в
красивом старинном здании на улице Дон-Ремондо, в двух шагах от квартала
Санта-Крус, и декораторы немного переборщили  с  первым  этажом,  сплошь
расписав  его  фольклорными   мотивами,   изображениями   тореадоров   и
андалусских красавиц в мантильях,  с  высокими  гребнями  в  волосах.  В
дверях утомленная девушка-гид с маленьким голландским флажком  в  руках,
окруженная  пестрой  группой  туристов,  обвешанных   фотоаппаратами   и
видеокамерами, ждала, когда наконец соберутся все. Направляясь к  стойке
портье, чтобы оставить ключ от  номера,  Куарт  прочел  имя  девушки  на
приколотом у нее на груди бейдже: В. Аудкерк . Он сочувственно улыбнулся
ей, и она улыбнулась в ответ с видом  человека,  смирившегося  со  своей
участью, после чего, увидев, что вся ее дружина в  сборе,  повела  ее  к
выходу.
   - Вас тут ожидает одна сеньора, дон Лоренсо. Пришла только что.
   Куарт удивленно глянул на  портье,  затем  повернулся  к  стоявшим  в
вестибюле креслам. Там сидела женщина: смуглая, с длинными - ниже плеч -
черными  волосами.  Темные  очки,  джинсы,  мокасины,  голубая  рубашка,
коричневый жакет. С первого  же  взгляда  она  показалась  Куарту  очень
красивой, а подойдя - она встала ему навстречу, - он убедился,  что  это
действительно так.  Ему  бросились  в  глаза  бусы  из  слоновой  кости,
оттеняющие бронзовую кожу, золотой браслет на запястье, кожаная  сумочка
от Убрике, лежавшая рядом на диване. Женщина протянула  тонкую,  изящную
руку с безупречной формы ногтями:
   - Я Макарена Брунер.
   Куарт и без того уже узнал ее - по фотографиям в журнале.  Он  поймал
себя на том, что  не  может  отвести  взгляда  от  ее  рта  -  крупного,
красивого, с полными, чуть подкрашенными бледно-розовой помадой  губами,
между которыми поблескивали очень белые зубы.
   - Да-а, - протянула она, пристально и, похоже, с некоторым удивлением
рассматривая его сквозь темные стекла своих очков. - Вы и  правда  очень
хороши собой.
   - Вы тоже, - спокойно ответил Куарт.
   Макарена Брунер была высока - лишь немного пониже самого Куарта,  при
его росте метр восемьдесят пять. Ее джинсы, стянутые  на  талии  кожаным
ремнем, обрисовывали стройные бедра, а глядя на трех котят,  вышитых  на
груди ее рубашки, он подумал, что природа  воистину  щедро  одарила  эту
женщину, и, ощутив смутное  беспокойство,  счел  нужным  отвести  глаза,
якобы  для  того,  чтобы  посмотреть  на  часы.  Макарена  Брунер  молча
продолжала изучать его.
   - Мне хотелось бы поговорить с вами, - произнесла она наконец.
   - Разумеется. Спасибо, что пришли: я и сам  собирался  встретиться  с
вами... - Куарт огляделся по сторонам. - А как вы разыскали меня?
   - С помощью одной подруги - Грис Марсала.
   - Не знал, что вы с ней подруги.
   Макарена Брунер улыбнулась, и ее  зубы  снова  сверкнули  белизной  -
столь же яркой, как белизна слоновой кости на  ее  коже  цвета  светлого
табака. Заметно было, что это женщина, вполне уверенная в себе благодаря
и своей красоте, и своему положению; однако Куарт понял, что сейчас  она
испытывает некоторое смущение, вызванное его строгим черным  костюмом  и
стоячим воротничком. То же самое  было  с  Грис  Марсала;  да  и  вообще
священническое облачение часто производило такое впечатление на женщин -
красивых ли, нет ли, как будто оно разом ставило мужчину вне пределов их
досягаемости.
   - Мы можем поговорить прямо сейчас?
   - Конечно.
   Они уселись друг против друга: она - закинув ногу на ногу, на  диван,
где сидела раньше, он - в соседнее кресло.
   - Я знаю, зачем вы приехали в Севилью.
   - Только не надейтесь, что удивили меня, -  с  выражением  покорности
судьбе улыбнулся Куарт. - Похоже, об этом известно всему свету.
   - Грис посоветовала мне повидаться с вами.
   Куарт снова с интересом взглянул на нее. Она так  и  не  сняла  своих
темных очков, и он подумал, что ему хотелось бы  увидеть,  какие  у  нее
глаза.
   - Как странно. А вчера ваша подруга вроде бы совсем не  была  склонна
оказывать содействие.
   Длинные волосы Макарены Брунер падали ей на плечо, закрывая  половину
лица, и она нетерпеливым движением отбросила их назад.  Они  были  очень
густые и черные  -  что  называется,  цвета  воронова  крыла.  Настоящая
андалусская красавица, каких  писал  Ромеро  де  Торрес,  или  Кармен  с
табачной фабрики - героиня Проспера Мериме. Из-за этой женщины  способен
был потерять голову любой художник, любой француз,  любой  тореадор.  "И
любой священник?" - вдруг на долю секунды  высветился  вопрос  в  голове
Куарта.
   - Вы не должны создавать себе неверное представление об этой  церкви,
- уточнила тем временем его собеседница. - И об отце Ферро тоже.
   Куарт позволил себе сдержанный смешок, главной  целью  которого  было
превозмочь эту ненужную, непрошеную долю секунды, и в качестве  защитной
меры прибег к сарказму:
   - Только не говорите мне, что вы тоже являетесь членом его фэн-клуба.
   Его рука лежала на подлокотнике кресла, и даже  за  темными  стеклами
очков  он  поймал  взгляд  женщины,  направленный  на  нее.  Куарт  счел
благоразумным убрать руку и переместил ее на колено, переплетя пальцы  с
пальцами другой руки.
   Несколько мгновений Макарена  Брунер  молчала.  Она  снова  отбросила
волосы с лица и, похоже,  размышляла,  стоит  или  не  стоит  продолжать
разговор.
   - Послушайте, - произнесла она наконец. - Мы с Грис  подруги.  И  что
касается вас, она полагает, что ваше присутствие здесь  может  оказаться
полезным, даже если у вас и не слишком добрые намерения.
   Куарт уловил ее примирительный тон. Он поднял руку и  вновь  заметил,
как женщина проследила глазами за его движением.
   - Знаете, во всем этом есть нечто, что меня  раздражает...  Простите,
не знаю, как мне следует называть вас. Сеньора Брунер?
   Он испытывал неловкость под этим взглядом, скрытым стеклами очков,  и
она отлично понимала это.
   - Зовите меня Макарена.
   Она сняла черные очки, и Куарта поразила красота ее глаз - темных,  с
медовым отливом. Хвала Господу, воскликнул бы он, если бы  действительно
верил, что Господь занимается такими вещами. Но он не слишком-то  верил,
поэтому ограничился тем, что выдержал взгляд этих глаз - так, словно  от
этого зависело спасение его души. А может, в конце концов,  и  зависело,
если только существуют душа и Провидение.
   - Хорошо. Макарена, -  повторил  он,  наклоняясь  к  ней  и  опираясь
локтями на колени. Оказавшись так близко, он  уловил  нежный  жасминовый
аромат ее духов. - Кое-что во всей этой истории меня весьма  раздражает.
Все твердо уверены, что я нахожусь в Севилье с целью отравить жизнь дону
Приамо  Ферро.  А  это  не  так.  Я  приехал,   чтобы   составить   себе
представление  о  сложившейся  ситуации   и   проинформировать   о   ней
начальство. И у меня нет никакого предвзятого мнения.  Проблема  в  том,
что отец Ферро  не  желает  сделать  ни  одного  шага  навстречу.  -  Он
откинулся на спинку кресла и закончил с ноткой досады:
   - Впрочем, и все остальные тоже.
   На сей раз улыбнулась она:
   - Просто никто вам не доверяет, и это вполне логично.
   - Почему?
   - Потому что архиепископ отзывался  о  вас  весьма  отрицательно.  Он
называет вас охотником за скальпами.
   Уголок  рта  Куарта  искривился.  Ах,   этот   святой   муж   -   Его
Преосвященство.
   - Да. Мы с ним старые знакомые.
   - Но то, что касается отца  Ферро,  можно  уладить.  -  Она  покусала
нижнюю губу. - Может быть, я смогла бы что-то сделать.
   - Так было бы лучше для всех, и в первую  очередь  для  него  самого.
Однако скажите мне, почему вы принимаете так близко  к  сердцу...  Вы-то
что от этого выиграете?
   Она снова покачала головой, как будто все это не  имело  значения,  и
роскошная черная грива опять упала ей на плечо. Макарена отбросила ее на
спину, пристально глядя на Куарта.
   - Папа точно получил послание?
   Несомненно, Макарене  Брунер  было  отлично  известно,  какой  эффект
производят ее глаза. Куарт незаметно  сглотнул  слюну  -  отчасти  из-за
этого  устремленного  на  него  взгляда,  отчасти  из-за  заданного  ему
вопроса.
   - Это конфиденциальная информация, - ответил он, смягчая  свои  слова
улыбкой. - Так что поймите меня правильно - я не могу ни подтвердить, ни
опровергнуть ее.
   Она презрительно пожала плечами:
   - Это тайна, о которой уже болтает вся округа.
   - В таком случае, позвольте хотя бы мне не присоединяться к болтунам.
   Темные глаза блеснули, потом их выражение стало задумчивым.  Макарена
Брунер, облокотившись на ручку  дивана,  переменила  позу,  и  от  этого
движения  котята,  вышитые  на  груди  ее  рубашки,  потянулись,   будто
проснувшись от сладкого сна.
   - Последнее слово относительно храма  Пресвятой  Богородицы,  слезами
орошенной, принадлежит моей семье, - пояснила она. - То есть мне и  моей
матери. Если объявят, что здание находится в  критическом  состоянии,  и
архиепископство  даст  разрешение  на  снос  -  в  этом  случае   судьбу
занимаемого им участка земли будем решать мы.
   - Ну, не совсем так, - заметил Куарт. - Насколько мне известно, слово
мэрии тоже кое-что значит.
   - Мы обратимся в суд.
   - Но ведь вы замужем, по крайней мере официально. А ваш супруг...
   Она перебила его, мотнув головой:
   -  Мы  уже  шесть  месяцев  живем  врозь.  Мой  муж  не  имеет  права
предпринимать самостоятельные шаги.
   - И что же, он не пытается переубедить вас?
   - Пытается. - Теперь улыбка, появившаяся на  губах  Макарены  Брунер,
была совсем иной: презрительной,  отстраненной,  почти  жестокой.  -  Он
может пытаться сколько его душе угодно. Эта церковь будет жить.
   - Жить? - несколько удивленно переспросил Куарт. - Любопытно, что  вы
употребили это слово. Как будто она - живое существо.
   Женщина снова посмотрела на его руки.
   - Может быть, так оно и есть. На свете много такого... живого, хотя с
виду и не подумаешь. - На  мгновение  она  словно  бы  унеслась  мыслями
куда-то далеко, но только лишь на мгновение. - Я имела в  виду  то,  что
эта церковь нужна, необходима. Как и отец Ферро.
   - Но почему? В Севилье полно других священников и других церквей.
   Тут она рассмеялась по-настоящему искренним,  звонким  смехом,  таким
заразительным, что Куарт чуть не рассмеялся вместе с ней.
   - Дон Приамо - особенный человек, и церковь тоже особенная, - все еще
улыбаясь, ответила она,  а  глаза,  прямо  смотрящие  на  Куарта,  вновь
заиграли медовыми переливами. - Но словами этого не объяснишь. Вам нужно
самому побывать там.
   - Я уже побывал. И ваш обожаемый отец Ферро  чуть  не  вытолкал  меня
взашей.
   Макарена Брунер снова расхохоталась. Куарту  никогда  не  приходилось
слышать, чтобы женщина смеялась так громко  и  чтобы  было  так  приятно
слышать и видеть это. С удивлением  он  вдруг  обнаружил,  что  ему  это
действительно приятно, и во  всех  уголках  его  хорошо  вымуштрованного
мозга забил тревожный набат.
   Все это сильно напоминало прогулки по садам, от  которых  его  старые
церковные наставники рекомендовали держаться на расстоянии:  мало  ли  -
разные там змеи, яблоки, воплощения Далилы и прочая параферналия.
   - Да, - проговорила она. - Грис мне рассказывала. Но попытайтесь  еще
раз. Сходите на службу, понаблюдайте, что там  происходит.  Может  быть,
кое-что вам станет яснее.
   - Схожу. Вы посещаете восьмичасовую мессу?
   Он задал этот вопрос без всякой задней мысли, однако взгляд  Макарены
Брунер мгновенно стал серьезным, даже несколько колючим.
   - Вас это не касается.
   Она затеребила свои очки, то раскрывая, то складывая их.
   Куарт извиняющимся  жестом  приподнял  ладони.  Последовало  короткое
неловкое молчание; чтобы разрядить обстановку, он оглянулся, ища глазами