отянул ему один доллар.
   - Сколько времени вы намерены брать  с  меня  комиссионные?  -  спросил
Маркэнд.
   - Смотря по тому, сколько времени вы намерены проработать.
   - Нет, я все-таки хочу знать.
   Бауэр повернулся кругом на своем табурете.
   - Ну и ступайте туда, где можете заработать больше.
   - Я нанимался за полтора доллара в день. Вы что же, хотите сказать, что
я всегда буду получать доллар?
   - Слушай-ка, любезный, если ты вздумаешь тут права качать, я тебя мигом
уволю.
   В контору вошли два человека, которых Маркэнд не видел прежде.
   - Мошенник! - закричал он.
   Удар по челюсти сбил его с ног раньше,  чем  он  успел  выговорить  еще
слово. Ему скрутили  руки  за  спиной,  его  полувынесли-полувытолкали  из
товарного склада и сбросили с высокой платформы, на которой  производилась
погрузка. Джошуа шел домой, размахивая жестянкой, в которой он носил  свой
завтрак; услышав грохот, он обернулся, покачал головой и  пошел  дальше...
чуть быстрее.


   Как-то в начале года Дэвид Маркэнд сидел в своем кабинете перед  грудой
статистических сводок, и из графиков  выпуска  бон,  банковских  балансов,
промышленных перспектив, товарных погрузок, новых  объединений  перед  ним
возникала сложная динамическая картина.  Потом  он  отправился  к  мистеру
Соубелу. "Не остается ни малейшего сомнения,  -  сказал  он,  -  что  дела
клонятся  к  упадку,  и  я  не  предвижу  никакого  перелома.   Если   это
продолжится, в девятьсот четырнадцатом году мы будем иметь депрессию". Это
была одна из возможных точек зрения. Теперь  ему  пришлось  столкнуться  с
другой. Целую неделю Маркэнд бродил по Централии в поисках работы и не мог
найти ее. В железнодорожных мастерских, на  бойнях,  на  литейном  заводе,
картонажной фабрике, двух сыромятнях и двух мельницах один и тот же ответ:
нет. "Дела плохи. Мы увольняем старых рабочих, а  не  набираем  новых".  А
негры, толпами стекавшиеся  с  Юга,  брались  за  самую  низкооплачиваемую
работу. Это была та самая депрессия, о которой говорил он,  сидя  в  своем
уютном надежном кабинете. Если бы не тоненькая пачка долларов  в  кармане,
если бы не Нью-Йорк (200.000) позади, он познакомился бы с третьей  точкой
зрения.
   Наконец он надел свой городской костюм и отправился к отелю. Полдня  он
околачивался в вестибюле, пока не показался юный Перси.
   - Хелло, Перси!
   - Ах, это вы, сэр! Хелло, сэр! - Широкий рот  растянулся  в  улыбку,  и
глазки чуть заметно подмигнули Маркэнду.
   - Перси, ты парень  с  головой.  Мне  нужна  работа.  Можешь  придумать
что-нибудь?
   Черный  мальчуган,  склонив  голову   набок,   поглядел   на   высокого
джентльмена, стоявшего перед ним. Маркэнд ему нравился; Перси был  уверен,
что он понравится и другим.
   - Завтра вечером, после девяти, я  свободен.  Пойдемте  со  мной,  сэр,
понюхаем, что да как.
   - Уговорились!
   - Что-нибудь да найдется, сэр,  -  сказал  на  следующий  вечер  Перси,
облаченный в длинное серое пальто и котелок. -  Не  может  быть,  чтоб  не
нашлось работы для такого утонченного джентльмена, как вы. Хотя  и  работа
вам нужна тонкая. Другая не подойдет никак.
   Он привел Маркэнда в ту самую табачную лавочку, где в первый  день  тот
покупал сигары.
   - Хелло, Перси! - протянул изжелта-бледный продавец.  Дверь  в  глубине
лавки отворилась, и они очутились в салуне с длинной стойкой, идущей вдоль
стены. Маркэнд заказал пиво.
   - Познакомьтесь, Сэм, - сказал Перси бармену. - Это мой друг...
   - Маркэнд.
   - Мой друг, мистер Маркум. Он  человек  очень  опытный  в  вашем  деле.
Прямехонько из самого шикарного нью-йоркского бара  с  Пятой  авеню.  Ищет
места.
   Но Сэм ничего не мог предложить, кроме бесплатного угощения для  любого
из друзей Перси и нескольких ценных советов.
   Следующий салун находился позади парикмахерской.
   - Скажи-ка, Перси, - спросил Маркэнд, -  попадаются  на  главной  улице
магазины, за которыми не прятался бы кабак?
   -  Конечно,  сэр.  -  Перси  был  вполне  серьезен.   -   У   некоторых
специальность - карты. А потом еще есть танц-клубы и рулетки.
   Наконец они дошли до кондитерской, где Маркэнд обедал с  Айрин.  Вместо
того чтобы подняться по винтовой лестнице,  они  постучались  в  маленькую
зарешеченную дверь в глубине зала.  Бар  оказался  самым  великолепным  из
всех, где они побывали; не хуже любого бара на Бродвее; он был переполнен.
   - Садитесь и закажите чего-нибудь выпить, сэр, - сказал Перси.
   - Послушай, старина, почему это тебе непременно хочется сделать из меня
бармена?
   - Вы человек  почтенный,  сэр,  уж  я  сразу  разглядел.  А  это  самое
почтенное занятие в нашем городе, какое я только знаю.
   Желудок Маркэнда наполнялся, а кошелек тощал; он засмеялся.
   - Раз вы джентльмен, - продолжал размышлять вслух Перси, - не можете же
вы _работать_.
   Перси куда-то ушел и минут через двадцать возвратился, сияя.
   - Я вас устроил. Похоже, что я устроил вас, сэр.
   Он потащил Маркэнда  к  нише,  где  навстречу  им  поднялся  человек  с
незначительным бледным лицом, в  сверкающем  пенсне  на  черной  ленте,  в
сюртуке покроя "принц Альберт" и белом галстуке. Он пожал Маркэнду руку  и
жестом пригласил его занять свободный стул. Перси исчез.
   - В каких барах вы были в столице, сэр?
   - "Уолдорф", "Албермарль", "Гоффман-хауз", "Виктория", "Бревурт".
   - Есть у вас рекомендации?
   - Когда за выпитое платишь наличными, рекомендации не требуется.
   Тот удивленно уставился на него.
   - Перси - добрый мальчик, но до сих пор мне приходилось  бывать  только
по эту сторону стойки.
   - И вы ищете места бармена?
   - Перси полагает, что я справлюсь с этим делом.
   Человек в пенсне молча  вглядывался  в  Маркэнда.  -  Вот,  несомненно,
джентльмен. - Всю свою жизнь он старался стать джентльменом и легко  узнал
в другом то, чего ему так  и  не  удалось  достигнуть  самому.  Рубашка  с
ненакрахмаленным воротником  и  измятый  костюм  Маркэнда  вызвали  в  нем
зависть. - Если б я так оделся, я был бы похож на жулика.
   - Ну что же, нам как раз нужен человек, а вы, я думаю,  знаете  разницу
между виски и пивом. У нас в Канзасе замысловатые напитки не в ходу. Я вас
возьму  на  пробу.  -  Он  упомянул  также  о  солидном  "вознаграждении",
назначить которое побудило его что-то в глазах Маркэнда. Чтобы не  ударить
в  грязь  лицом...  -  Маленькое  предупреждение:  если  вы  хоть   словом
кому-нибудь в городе обмолвитесь о вашей работе, полицейский офицер в  тот
же день обнаружит фляжку у вас в кармане или дюжину бутылок в  комнате.  А
что за это полагается, вам известно: Канзас сух, как порох.


   Из унылых владений миссис Уобанни Маркэнд перебрался поближе к  главной
улице, в дом, где все  жили  по  одинаковому  расписанию:  ложились  после
полуночи и завтракали в  одиннадцать  утра.  Хозяйкой  была  некая  миссис
Грант,  амазонка,  вооруженная  метлой.  Ее  обособленность   от   жильцов
показалась непонятной Маркэнду; он смотрел  в  ее  глаза,  пустые,  как  у
греческой статуи, стараясь отгадать, в каком мире она живет. Он узнал  это
несколько дней спустя. Возвращаясь на рассвете из своего бара, он  услышал
звук, похожий на стон. Он бросился в комнату, примыкавшую к кухне. Молодой
негр, голый, лежал на постели, и миссис Грант, одетая в малиновую шелковую
пижаму, била его по груди и животу. Она остановилась  не  сразу.  "Мне  не
нужна помощь", - сказала она Маркэнду, и, как только он захлопнул за собой
дверь, стоны понеслись снова. В полдень миссис Грант,  как  ни  в  чем  не
бывало, вытирала в холле пыль. Эротическое побоище возобновлялось примерно
дважды в неделю, но уборку дома миссис Грант производила каждый день.
   Его работа была методична, как в любом крупном предприятии. Он ни  разу
не видел своего хозяина, но ведь и в ОТП многие клерки  не  знали  в  лицо
мистера Соубела и мистера Сандерса. Хозяин нужен был, чтобы координировать
весь этот питейный бизнес с экономическим  и  административным  механизмом
Канзаса.  Маркэнд  узнал,  что  все  кабаки  Централии  входили  в   общую
организацию, что одиночки были обречены на неудачу; что салуны были  тесно
связаны с публичными домами, с игорными притонами, со всей  движимостью  и
недвижимостью города. Полиция, несомненно, тоже участвовала в игре, как  и
органы городского самоуправления и судебные  власти.  Того,  что  известно
было каждому мальчишке-рассыльному, не мог не знать мэр города.
   Бар, где работал Маркэнд, был известен под названием "Конфетка" - из-за
кондитерской, которая служила ему прикрытием; элегантный господин в  белом
галстуке и с пустым лицом, который из вечера  в  вечер  восседал  в  нише,
носил кличку Денди. Заводы и фабрики готовы были остановиться, стандартным
домам угрожала нищета, но главная улица Централии  кишела  комиссионерами.
Фермеры покупали автомобили, пианолы, нефтяные акции, три четверти которых
ничего не стоили. Что такое  депрессия  для  американской  промышленности?
Крохотное суденышко, подхваченное  мощным  приливом,  который  никогда  не
сменится  отливом.   Непрестанно   совершенствовалась   механизация   всех
процессов, от убоя скота  до  ткачества.  Чикаго,  Сент-Луис,  Канзас-Сити
поглощали сырье  и  отгружали  свои  первоклассные  продукты.  Нужно  было
пускать в ход нефте- и угледобывающие механизмы. Возможно, что  нефть  еще
не вышла на поверхность земли, возможно, что индустриальные рабочие теряли
работу или им снижали заработную плату,  -  расходы  торговых  посредников
никто не урезывал. Они шли в "Конфетку" и пили контрабандное виски,  зная,
что каждый доллар,  истраченный  на  выпивку,  будет  вдвойне  возмещен  в
ближайшей сделке. Наполняя пенящимся пивом кружки или (еще чаще) выставляя
на стойку бутылки виски,  Маркэнд  слушал  разговоры  доблестных  граждан,
трудившихся над тем, чтобы сделать Америку "больше и  лучше".  Его  работа
нравилась ему. Впервые с тех пор,  как  он  покинул  семью,  в  его  жизни
появились часы, когда он забывал...  забывал  спрашивать  себя:  "Зачем  я
здесь?" Даже мысль о Тони, приходившая порой, стала  теперь  приятной.  Он
представлял себе, как мальчик, став немного старше, будет слушать рассказы
об его удивительных приключениях на Западе; будет учиться,  как  учился  в
свое время он сам, но в более подходящем для этого  возрасте.  "И  вот,  -
скажет он своему сыну, - я стал работать в подпольном баре. Занятие,  мало
чем отличавшееся от моего прежнего. Там - табак, здесь - виски.  И  то,  и
другое существует, чтобы делать жизнь приятнее. Одно было вполне  законно,
другое незаконно  -  для  данного  штата.  Акциз  на  сигары  давал  доход
государству, контрабандное виски давало  доход  людям,  которые  управляли
государством". Скоро Тони подрастет настолько,  чтобы  понять.  -  Гораздо
лучше, чем я понимаю... - Трое мужчин, положив локти на стойку, говорили о
нефти. Дальше сидели двое скотопромышленников, по-видимому из Оклахомы,  и
с ними служащий с боен; они спорили о ценах  на  рогатый  скот.  С  другой
стороны мистер Розен, "наш первый коммерсант", потягивал сельтерскую рядом
со своим гостем,  биржевым  дельцом  с  Востока,  который  между  глотками
абрикосового бренди вычислял,  во  что  обходится  содержание  хористки  в
Нью-Йорке. "Но эта работа была куда интереснее прежней, -  скажет  Маркэнд
сыну.  -  Она  была  ближе  к  жизни,  в  ней  было   больше   подлинного.
Мошенничество,  видишь  ли,  реальнее  акциза.  Продавцы   и   покупатели,
накачивающие друг друга виски и  похвальбой  и  одновременно  выискивающие
удобное положение, чтобы  перерезать  друг  другу  глотку,  -  вот  жизнь,
которую скрывали от меня прежде торжественные столбцы цифр". Он не  вполне
ясно представлял себе, почему это  так;  Тони,  который  учится  в  лучшей
школе, который будет читать хорошие книги, который, наконец, богаче одарен
от природы, лучше, чем его отец, сумеет понять _все_, охватить всю картину
в целом. - Я люблю  всякую  физическую  работу,  даже  подавать  виски.  -
Маркэнд чувствовал, что настоящий человек мысли меньше действует руками  и
больше - головой. "Может быть, - продолжит он свои объяснения Тони, -  это
одна из причин, по которым я отказался от своего  выгодного  места.  Разве
там мне  приходилось  работать  головой?  Там  вообще  не  было  настоящей
работы..."
   У длинной стойки красного дерева Маркэнд был  "младшим";  иногда,  если
бывали  заняты  все  официанты,  оба  "старших"  бармена  посылали  его  с
напитками в отдельные кабинеты третьего этажа.  Этого  Маркэнд  не  любил;
одно дело было наливать виски людям одного с ним  класса,  промышленникам,
за стойкой бара; совсем другое - прислуживать им и  их  девкам...  как  бы
приготовлять их для постели. В тот вечер он был особенно нервно  настроен,
когда вышел на работу. Он выпил глоток-другой виски, но это не помогло; он
оставался в стороне от шума и гомона пьющих - толпы грубых тел, плотной  и
непроницаемой.  От  виски  у  них  только  совели  глаза  и  голоса  точно
скребницей царапали слух; губы комкали сигары, выплевывая дым,  похвальбу,
рыночные цены. У него  заболела  голова.  Он  еще  хлебнул  виски,  и  его
настроение изменилось. Люди - грязные животные, но они забавны. Свиньи.  -
Ну что ж, ведь не раз дома ты завтракал ветчиной, тебе бы следовало  знать
толк в свиньях... - Головная  боль  прошла.  -  Нужно,  чтобы  Элен  могла
спокойно молиться своему творцу. Нужно,  чтобы  у  детей  были  платья,  и
игрушки, и учитель музыки. Вот как это делается. Не  надо  ни  пахать,  ни
строить. На деньги, заработанные трудом, не купишь  досуг  и  культуру.  В
игре полагается  быть  шумным:  толкаться,  хвалиться,  пыхтеть.  Когда  я
вернусь домой, я уже буду знать это и сумею применить с пользой для  себя.
У Элен будет достаточно денег, чтобы выстроить целый собор. Виски,  дым...
Если воздух отравлен вонью, я, пожалуй, внес свою долю,  чтобы  загрязнить
его...  -  Он  перегнулся  через  стойку  в  ту  минуту,  когда  один   из
посетителей,  резиногубый  торговец  из  Чикаго,  досказывал  непристойный
анекдот.
   - Одно виски, одно шампанское, два коктейля и ведро со льдом наверх,  в
номер первый. И будьте осторожны, - услышал он голос "старшего", - там сам
Старик.
   Стариком звали хозяина; наконец-то он его увидит.
   Худой маленький седой джентльмен сидел, положив ногу на ногу, и,  одной
рукой поглаживая свои холеные седые усы, другой  менторски  жестикулировал
перед двумя девушками, сидевшими напротив него.
   - Это христианский город, мы не можем разрешить ничего подобного. -  Он
не оглянулся на вошедшего официанта. - Мне простого имбирного эля.
   Маркэнд наполнил его стакан. Маркэнд посмотрел на девушек, чинно, точно
школьницы, сидевших за столом. Одна из них была Айрин. Он подал им виски с
содовой.
   С пустым подносом в руках он сошел вниз  но  красному  ковру  лестницы;
Айрин бегом спустилась за ним.
   - Ах ты, черт! Так это вы!
   Все выпитое им виски вдруг тяжестью легло на желудок.
   - Разъясните загадку, - сказала она, - где ваши денежки? Ухнули?
   - Когда я отдал вам двадцать долларов, у меня не  оставалось  на  билет
домой. Вот я и поступил сюда, чтоб скопить, сколько нужно.
   - Ах ты, черт! И скоро вы кончите копить?
   - У меня есть уже больше, чем надо.
   - Ах ты...
   - Но я, кажется, забыл свой домашний адрес.
   - Ах ты, черт!.. Слушайте, где же вы сейчас живете?
   Он сказал.
   - Я должна поговорить с вами, таинственная личность. В котором часу мне
можно прийти завтра?
   Он сказал.
   Стоя в освещенном газом холле, она внимательно смотрела на него,  а  он
постукивал  по  колену  пустым  подносом.  Ее  лицо  отражало  лишь  одно:
казалось, она сомневалась в его существовании.
   - Ах ты, черт! - сказала она наконец и убежала.


   Маркэнд проснулся слишком рано, оглядел свою комнату и  почувствовал  к
ней ненависть. Что-то произошло,  отчего  все  изменилось  вокруг.  Миссис
Грант содержала свой  дом  в  образцовой  чистоте,  по  в  утренних  лучах
обнаружилось, что все покрыто грязной пленкой, и он сам  -  тоже.  Чувство
необычного возвратилось, и в нем был теперь какой-то едкий привкус. Что же
это - пляска смерти? Сегодня в три Айрин придет к нему; он знал, что хочет
ее увидеть. Он принял ванну, надел коричневый костюм, купленный на деньги,
заработанные в баре, и вышел из дому. Город под хмурым  октябрьским  небом
казался старым, казался мертвым. В нем, правда, было движение; по  ведь  и
распад есть движение. Точно в дурном  сне  он  слышал  голоса  посетителей
"Конфетки" - агентов, игроков, политиканов, мошенников, фермеров,  купцов,
адвокатов; они сливались у него в ушах,  когда  он  проходил  между  двумя
рядами уродливых строений. Каким свежим казалось небо, и как  похожи  были
эти дома на людские слова, на жалкие людские желания. Была ли жизнь хоть в
одном слове, повисшем в дыму?  Айрин  придет  к  нему  сегодня,  она  тоже
мертва, и он хочет увидеть ее.
   Она пришла, откинула вуаль и села на его кровать.
   - Я много чего видела на  своем  веку,  не  в  первый  раз  мне  велели
убираться ко всем чертям. Но до сих пор не приходилось получать в  придачу
двадцатидолларовую бумажку.
   - Это вас задело?
   - За самую душу. Слушайте, мистер! Вы прямо кругом загадка. Что вы  тут
делаете, в нашем городке? Может, вы шпик, а? Не поздравляю вас, если  так:
ваши хозяева вам спасибо не скажут, если донесете на них... Но нет, вы  не
шпик, я знаю. Кто же вы? Скажите мне... все скажите.
   Он сел возле нее  на  кровать,  ощущая  себя  рядом  с  ней  грузным  и
тяжеловесным.
   - Если я скажу вам, вы мне расскажете о себе?
   - Рассказывать нечего.
   - Если я расскажу, вы расскажете?
   - Обо мне?
   Он кивнул. Воротник ее пальто был  из  какого-то  дешевого  коричневого
меха; он был высоко застегнут, он отделял ее лицо от тела, и оно  казалось
неожиданно детским.
   - Ну конечно, - сказала она.
   - Снимите пальто, - сказал он, - здесь тепло.
   Ее тело послушно  делало  движения,  неловкие  и  трогательные,  как  у
ребенка. Шея ее была обнажена. Она не носила корсета.
   - О себе, - начал он, - я пока немного могу вам  сказать.  Все,  что  я
прежде знал, теперь оказалось неверным. Я сам не знаю, что со мной  теперь
происходит.
   Она смотрела на него пустыми глазами; его слова  были  ей  непонятны  и
слегка пугали.
   - Не бойтесь, я не беглый убийца и не сумасшедший.
   В  коротких  чертах  он  описал  ей  свою  прошлую  жизнь  человека  со
средствами, свой уход, свои скитания.
   - Нет, вы не полоумный, вы просто врунишка.
   - Что вы хотите сказать?
   - Я не верю ни одному вашему слову. Разве что насчет любящей жены.  Это
похоже... И про деньги... Нет, я-то хороша - собиралась ведь  вернуть  вам
ваши пятнадцать монет.
   - Двадцать.
   - Нет, мой милый мальчик, пять идут хозяину. Но раз  так,  то  я  и  не
подумаю.
   - И не нужно.
   - А все  остальное  вы  просто  наврали.  Но  мне  наплевать.  Сказочка
недурна.
   - Теперь я хочу услышать вашу...
   - Я же вам сказала, что мне нечего рассказывать. Я - девка, вот и все.
   - Нет, говорите. Откуда вы родом?
   - Из самой западной части Колорадо. Ма к старости остепенилась и  вышла
замуж за па. Кажется, они познакомились в  Денвере,  где  она  работала  в
публичном доме. Наверное, оба были здорово пьяны, вот и окрутились, вместо
того чтоб переспать да и забыть об этом, как порядочные люди.
   - Ну а дальше?
   - Вам действительно хочется знать? Ну что ж. Вот вам и дальше. Па  увез
ма на свое ранчо в Рио-Бланко, и там я  родилась.  Когда  я  увидела,  как
невесело живется ма, после того как она стала добродетельной  женщиной,  я
решила взять себе в пример ее веселые ночи, а  не  добродетельные  дни.  Я
сбежала из дому и отправилась в Чикаго. Но один коммивояжеришка  в  поезде
уговорил меня сперва повеселиться с ним. У меня в  кармане  маловато  было
для большого города, ну я  и  сказала:  ладно.  Мы  сошли