Вашингтону.  Так  поступили
банкиры на Востоке: они сперва организовались  сами,  а  потом,  в  тысяча
девятьсот седьмом, когда правительство  очутилось  в  беде,  пришлось  ему
послать за Морганом! Сначала власть экономическая, потом уж  политическая.
Это закон.
   Маркэнд пристально смотрел на Двеллинга; он говорил необычайно разумно,
чего нельзя было ожидать, судя но его виду.
   -  Мы  хотим  побить  банкиров  их  собственным  оружием,  -  продолжал
Двеллинг. - Вы хотите давать нам взаймы под нашу землю? Хотите получать от
нас страховые? Хотите  контролировать  цены?  Хотите  накапливать  избыток
наших  товаров?  Но-но-но,  мы  все  это   хотим   приберечь   для   себя.
Самоуправление! То самоед за что в тысяча семьсот семьдесят шестом году мы
дрались с Англией...
   - Об этом говорится и в стихах.
   - Попятное дело, - сказал Двеллинг. - Мальчик  проникается...  э-э-э...
нашими идеями. Но вам и в голову не придет: это называют социализмом!
   - Что ж с того? - спросил Маркэнд.
   - Вот это  верно  сказано.  Что  ж  с  того?  Но  есть  немало  вредных
бездельников, которые называют себя социалистами. Типы вроде Дебса или вот
уоббли, которые сеют смуту среди наших батраков. Слыхали про уоббли?
   - Да.
   - Мерзавцы! Только вчера они взорвали шахту в Лэнюсе. - Он  выудил  еще
один исписанный листок. - Вот, - сказал он, -  некоторые  мои  мысли.  Это
передовица для следующего номера.
   Рукопись была озаглавлена: "Банки для общественной  пользы,  а  не  для
частных  прибылей".  Маркэнду  сначала  понравилось,  по  в  середине   он
запутался.
   - Это не совсем ясно выражено. - Он колебался. Но Двеллинг  уже  всунул
карандаш ему в руку; в комнату, грузно ступая  тяжелыми  сапогами,  входил
еще один фермер.
   - Вот вам, сделайте, как вам кажется лучше, - сказал Двеллинг и оставил
Маркэнда, чтобы присоединиться к фермерам.
   Маркэнд тщательно  разобрался  в  содержании  неудачного  абзаца,  взял
листок бумаги и изложил все просто и  ясно,  словно  писал  отчет  мистеру
Соубелу. Двеллинг возвратился наконец и внимательно прочел новый вариант.
   - Так яснее, - сказал он, - да, так яснее, - и стал смотреть на грязное
окно.
   ...Вечером, за ужином, Фил Двеллинг вдруг сказал:
   - Слушайте, Маркэнд. Если вы не особенно торопитесь  домой,  почему  бы
вам не остаться тут на некоторое время? Зоркий  взгляд  со  стороны  будет
очень полезен для "Звезды" и для Лиги. Вы можете жить тут у нас, мы  будем
очень рады. А чтобы все было как следует, вам будут платить жалованье.
   Эстер поставила на стол блюдо яблок в тесте,  горячих  и  ароматных,  и
сама села. Кристина наклонилась  к  Кларе  вытереть  глаза,  щеки  и  нос,
которые не меньше маленького ротика принимали участие в  ужине.  Ингерсолл
воткнул вилку в яблоко.
   - Пожалуй, мне некуда спешить, - медленно сказал Маркэнд, и  его  ответ
неуловимо скользнул от мужчины, который задал вопрос, к  женщине,  которая
не произнесла ни слова. - Во всяком случае, мне кажется,  что  мне  некуда
спешить.
   Он искал взгляд Кристины, который встретился наконец с его взглядом; но
Маркэнд ничего не сумел прочесть в нем.


   Эстер Двеллинг одиноко сидит в своей кухне.  Все  еще  день...  бледный
декабрьский день над равнинами и улицами Мельвилля, но в запертых  кухнях,
где сидят одинокие женщины, уже темно. Жаркое стоит в печи;  Эстер  видит,
как жилки огня пробиваются сквозь щели в стенках. Она чувствует, что печка
близка ей; она питала ее изо дня в день, зиму и лето, год за годом; питала
ее огонь, который сжег бы весь дом, вырвавшись на свободу. И в  ней  самой
тоже горит огонь, но Филип -  холодное  и  пресное  существо,  которое  ее
пламенная честолюбивая воля готовит к роли вождя  фермеров.  -  Он  делает
все, что я говорю ему, иногда охотно, иногда ворча, но у него нет ни одной
собственной  мысли.  И  если  б  он  понял,  бедняга,  что  главная   роль
принадлежит мне, был бы конец  всему.  Он  должен  считать,  что  во  всем
действует самостоятельно. Что он _сам_ женился на мне; что он _сам_ открыл
в себе призвание к этой  карьере;  что  _ему_  пришла  в  голову  мысль  о
"Звезде". Сейчас, вероятно, ему кажется, что это _он_ пригласил  Маркэнда.
И получается вообще неплохо. Только одного я никогда не могла  сделать  за
него - любить. Тут уж ничем не  поможешь:  в  любви  мужчина  должен  быть
самостоятелен. Но это дело прошлое. Когда женщине тридцать пять лет... Что
ж, может быть, у меня были слишком романтические представления о  любви...
Беспорядочная возня, а потом  мужчина,  раскиснув,  укладывается  в  твоих
объятиях, готовый заснуть. Так если это - все,  может  ли  женщина  отдать
свою жизнь, свою душу за любовь? Серьезная женщина - никогда. Может  быть,
несерьезные женщины смотрят по-иному. Это верно. В ту пору,  когда  я  еще
грезила о любви, что  мне  было  до  политики  или  женских  прав?  Только
почувствовав всю пустоту своих грез, я образумилась. Любовь и  серьезность
не вяжутся вместе. Или женщина - дура, которая только и мечтает о поцелуях
мужчины... по всему телу (есть ведь и женщины беспомощные, как Фил, но для
женщины, я думаю, это гораздо хуже), или же она обладает здравым смыслом и
находит себе дело. И дело процветает! Фил пользуется  влиянием;  "Звезда",
она уже почти  оправдывает  себя!  Фил  уже  сейчас  фигура  в  фермерском
движении: на январском съезде в Сен-Поле все его узнают. Но  меня  там  не
будет... Маркэнд? Вот человек, у которого есть свои мысли. Конечно, к  нам
они не имеют отношения - и Тем лучше. Я чувствую это, знаю это. Но ведь он
взялся за дело в "Звезде"! Все его интересует  -  от  уборки  помещения  и
отливки шрифта до писания передовых. И как много он  читает  -  все  книги
Фила но экономике взял к себе. Каждый вечер сидит над ними. Говорит  мало.
Размышляет? Я знаю, он вдумчив и глубок. Глубокие мысли, глубокие чувства.
Любил ли он свою жену? Почему он оставил  ее?  Наверно,  она  была  с  ним
счастлива,  пока  он  не  ушел  от  нее.  Дать  женщине  счастье...  Опять
романтика. Никак ты не избавишься от этого, Эстер. Какой вздор!  Нет,  это
правда, наверное, это правда. Я уверена,  что  Дэвид  может  дать  женщине
счастье. А Кристина? Почему ей вздумалось уйти к Стэну  и  жить  с  ним  в
лачуге, в то время как сын богача Харрингтона, да и  Гаспер  тоже,  с  ума
сходили, чтоб добиться ее? Стэн дал ей счастье? Что он с ней делал,  Стэн?
Как он целовал ее? Целовал ли ее грудь, ласкал ли бедра сильной  и  нежной
рукой, держал ли ее, обессиленную, в своих объятиях? Что же теперь с  ней?
Нет, Кристина несерьезна. У нее совсем нет хватки, так же, как и у  Стэна.
Помогла ли она ему достигнуть чего-нибудь в мире?  Оба  они  шли  в  жизни
скорее вниз, чем вверх. И когда она позволила ему опуститься на самое дно,
он умер. Вот вам любовь!  Мне  непонятно  это...  Эстер,  существует  мир,
который тебе непонятен; Кристина из этого мира;  Маркэнд  из  этого  мира.
Холодное красноватое тело Фила... короткая судорога - и уже готов заснуть.
Проснись,  Фил!  Стань   великим...   Миссис   Филип   Двеллинг,   супруга
губернатора.  Миссис  Филип  Двеллинг,  жена  сенатора   штата   Канзас...
"Президент Соединенных Штатов Америки и  миссис  Вильсон  просят  сенатора
Двеллинга и миссис Двеллинг оказать им честь  отобедать  с  ними  в  Белом
доме..." Нужно с толком использовать Маркэнда. Глупо позволять ему тратить
время на линотип. Он слишком много возится с Дювином. У пего есть  глубина
мыслей. Он должен ездить, организовывать. Он должен работать на Филипа.  Я
буду откровенна с ним. Я прямо скажу ему, чего я хочу. Он  из  тех  людей,
которые готовы сделать все, о чем их просят, если только у них нет  причин
поступить иначе... Дэвид Маркэнд, я хочу,  чтоб  вы  кое-что  сделали  для
меня. - Охотно, Эстер Двеллинг, а что,  собственно?  -  Я  хочу,  чтоб  вы
помогли мне сделать из моего мужа большого человека. И я  вовсе  не  хочу,
чтоб вы целовали  меня  в  губы.  Видите  ли,  Фил  действительно  хороший
человек. Он будет преданным борцом за дело фермеров.  Наша  жизнь,  видите
ли, - бесплодная жизнь... Все, что у меня есть, поставлено  на  карту  для
успеха Фила!.. Пора полить маслом жаркое... Не поможете ли вы  мне,  Дэвид
Маркэнд?.. Пора зажечь лампы. Пора Ингерсоллу,  и  Кристине,  и  Кларе,  и
Филу, и Дэвиду возвращаться домой, к ужину...


   - Пойдем в сарай, - говорит Ингерсолл Двеллинг.
   - Это еще зачем? - спрашивает девушка.
   - Просто для забавы.
   - Что же забавного в старом грязном сарае? - Она следует за ним.
   - Полезем на сеновал.
   - Чтоб сено набилось в глаза и волосы?
   - Велика беда!
   Она вслед за ним взбирается но лестнице.


   - Пойдем, детка, темнеет уже, - Кристина берет Клару за руку.
   Девочка цепляется за руку матери, просто чтобы удостовериться, что  она
рядом. От этого ей становится  радостно  и  спокойно.  В  темноте  деревья
кажутся выше, прохожие двигаются быстрее, воздух сильнее щиплет лицо, стук
конских копыт звонче. У кошек глаза горят в темноте, и у домов -  тоже,  а
автомобили... - вот как раз один!.. - в темноте грохочут, как гром.
   - Наверно, это дядя Фил возвращается домой. Видишь, как мы запоздали!
   Но сама она не торопится. Целый месяц стояла теплая погода, и  Кристина
сонно наблюдала жизнь Маркэнда в доме ее родных. Сейчас, в декабре, воздух
наконец стал зимним; сверкающая лава прерии застывает в твердый металл;  и
Кристине, возбужденной сухим холодным воздухом,  хорошо  идти  так,  держа
Клару за руку, и думать. Месяц прошел с тех пор, как этот  человек,  из-за
которого умер Стэн, оборванный и голодный, постучался у дверей Двеллингов.
Что думает он о себе? Ему нигде нет места. Нет в Нью-Йорке - иначе  он  не
уехал бы оттуда. Нет в  Клирдене...  Но  Стэн  любил  его.  Нет  и  здесь,
конечно! Но он работает, помогает Филу. А Стэн? Разве  его  место  было  в
Клирдене?.. Клара цепляется за руку матери; Кристина сжимает ее  маленький
кулачок. Мир  стал  чуждым,  когда  Дэвид  оказался  здесь,  а  Стэн  ушел
навсегда.  Старая  ферма...  вот  там  все  было  реально.  Мать  и   отец
хозяйничали на ней. Фил хозяйничал на  ней.  Потом  явился  Стэн.  Явилось
чудо. Да, Стэн был чудом и научил ее понимать чудо; а  теперь  он  покинул
ее,  одинокую  и  потерянную.  Она  слышит  его  голос:  "Стой,  оглянись,
прислушайся". Они едут домой в  шарабане,  и  у  перекрестка  Стэн  читает
вывеску на столбе:  "Стой,  Оглянись,  Прислушайся".  "О,  мисс  Кристина,
случалось ли вам когда-нибудь остановиться и прислушаться - не к поезду, а
к жизни? Как замечательна жизнь! Вы, американцы, останавливаетесь  только,
чтобы прислушаться к  поезду".  Она  смотрит  на  прерию  -  зеленые  поля
пшеницы, набегающие на горизонт, - она слушает ее шелест, и пение лугового
жаворонка, и гул проводов на вотру. Жизнь!.. Как она замечательна! За  это
все она любит его. - Больше ничего он мне  не  дал.  Только  чувство,  что
жизнь замечательна и принадлежит мне! А теперь она слова  чужда  и  больше
уже мне не принадлежит. Но она будет принадлежать Кларе. Дэвид? Я не  могу
смотреть ему в глаза. Я люблю и жалею его, я его ненавижу, я его презираю,
я не могу смотреть ему в глаза. Стэн любил его...
   - Мамочка, не сжимай мне так сильно руку.
   - Я тебе больно сделала, детка?
   - Мама, пусти.
   Девочка побежала вперед и скрылась в густой тьме под придорожным вязом.
Мать не двигалась с места. Вдруг Клара  появилась  снова,  сияя  белокурой
головкой, и ткнулась лицом в платье матери.
   - Я тебя нашла! - кричала она. - Стой тут!
   Снова она убежала и с криком страха и радости примчалась  назад.  Новая
игра.
   - Но нам надо домой, деточка.
   - Нет! - Девочка кулаками колотила по юбке Кристины. - Стой тут!
   Кристине показалось, что она  повисла  в  воздухе,  что  Клара  одна  в
темноте, и только она, Кристина, может о ней позаботиться... а она висит в
воздухе. Снова девочка прибежала назад, и Кристина подхватила ее на  руки.
Клара отбивалась.
   - Пусти, мамочка, пусти! - И снова умчалась в темноту.
   Голос Стэна, теплый в прохладной ночи, коснулся ее:  "Как  замечательна
жизнь, мисс Кристина! Если остановиться,  и  оглянуться,  и  прислушаться,
делается ясно, что наше место - в мире. Но  мы  не  знаем  где,  не  знаем
как..."
   Девочка возвратилась и, словно слыша голос отца,  шла  теперь  спокойно
рядом с матерью, крепко держась за ее руку.


   - Нужно бы зажечь фонари. Темнеет, - сказал Платон Смейл.
   Двеллинг сбрасывает скорость до десяти миль в час  и  переводит  рычаг.
_Чух-чух_ его нового "форда" отмечает биение его сердца.  Они  побывали  у
старого Паара, который, как обычно, вышел  из  себя  и  обозвал  Двеллинга
"набитым дураком". _Чух-чух_. - Дела идут на лад, не так  ли?  На  прошлой
неделе "Нэшнл лидер" перепечатал мою  передовую  -  то  есть,  собственно,
передовую Маркэнда. Мы делаем  успехи.  _Чух-чух_.  Даже  Эстер  довольна.
Почему бы не отдохнуть? _Чух-чух-чух_...
   - Сегодня, что называется, деловой день, - говорит Смейл. - Ведь  мы  с
самого полудня за работой. Но вот у меня маленькое личное дело...
   ...Вовсе я не великий человек, разве я не понимаю? Да  и  кто  велик  в
наши дни? Артур Верт, наш вождь? Кто знает? Великие люди все просты, как и
я. Всем великим людям свойственно сомневаться, как и мне. У всех есть жены
- добрые, преданные, которые их не вполне ценят... Если  б  не  жена  моя,
Эстер Двеллинг, возлюбленная супруга моего сердца, я никогда не достиг  бы
таких высот...
   Смейл думает о предстоящем ужине. - Будет жаркое, свинина или говядина,
с густой коричневой подливкой. Отличная стряпуха миссис Двеллинг, и всегда
помнит, что я люблю лук. У этих Двеллингов денег много.
   - ...я уже говорил вам об этих нефтяных акциях, - продолжает  Смейл.  -
"Оклахома Голден Рокет". Если мы с вами телом и душой  преданы  делу,  это
еще не причина, чтобы нам не заработать на том,  что  само  идет  в  руки.
(_Чух-чух_... машина и сердце.) Мне встретился старый  мой  приятель,  его
преподобие Маллигатоуни из Второй баптистской церкви в Тульсе. Вы  знаете,
я ведь был проповедником прежде и до сих пор поддерживаю связь кое  с  кем
из  старых  собратьев.  И  вот  достопочтенный  Маллигатоуни   знает   эти
источники, как собственную церковь. И я специально спросил его: "Можно  ли
мне и Двеллингу присоединиться к этому делу?"  -  "А  достоин  ли  он?"  -
спрашивает тот. "Еще бы не достоин!" - говорю я.
   ...Беспокоиться не о чем... _чух-чух_. Маркэнд нянчится с газетой, а  в
этих делах он смыслит не меньше меня. Даже больше, пожалуй. Хороший парень
Маркэнд!  Великие  люди  славились  своим  умением  подбирать  помощников.
Кабинет Линкольна, маршалы Наполеона. Беспокоиться не о чем...  _чух-чух_.
Верт написал совсем короткое письмо. Манера великих людей.  Впредь  и  мне
надо писать очень коротко: не забыть бы. Он будет  доволен,  когда  увидит
результаты  через  месяц  на  съезде...  "Сигару,  Двеллинг?  Не   курите?
Как-нибудь сыграем с вами партию, дружище. Я следил за вашей работой. Выше
всяких похвал..." И Эстер тоже довольна. Она одобряет  Маркэнда.  "Правда,
это я ловко придумал - взять его к нам в газету?"  Не  совсем  охотно,  но
согласилась со мной. Что ж, таковы все женщины: как ни преданны, а все  же
немножко завидуют великим делам своих мужей. Я не очень  пылкий  любовник.
Но то, что Устер еще получит от меня, куда важнее. Она серьезная  женщина.
Глупости всякие - это не по ней. Я докажу  ей,  я  заставлю  ее  гордиться
мною. Поглядите-ка на Кристину. Уж они со Стэном,  наверное,  каждую  ночь
занимались любовью...
   - ...Надо будет подумать, Смейл. У меня, знаете, с женой вроде условия:
все денежные дела обсуждать вместе. До сих пор как-то не приходилось иметь
дело с акциями. Миссис Двеллинг очень осмотрительна. Это вроде тормоза для
меня - я ведь довольно беспечен, вы знаете. (_Чух-чух_.) Она  предпочитает
закладные и процентные бумаги. Но посмотрим. Сделаю что могу.


   Миссис Ильсбет Паар всегда умудрялась явиться к самому закрытию,  когда
Джон Леймон связывался по телефону со своими  лавками  в  четырех  ближних
городах, чтобы получить  отчет  за  день.  Ругаясь  про  себя,  он  горячо
приветствовал  миссис  Наар.  Никакого  уважения  к  маленькой  женщине  с
притворной улыбкой он не питал, но она была очень хорошей покупательницей.
Он демонстративно оттолкнул приказчика и сам стал против нее за прилавок.
   - Боюсь, вам уже время запирать, мистер Леймон.
   - Нет-нет, что вы!
   - Но мне, знаете ли, мистер Паар только в три сказал о том, что  завтра
будут гости. Приезжает его брат с женой.
   - Ах, эти мужчины, неосмотрительные мужчины! Ваш муж недостоин вас.
   - Ну-ну, будет вам, мистер Леймон. Достоинства тут ни при чем, и вы это
знаете.
   - Конечно, знаю, миссис Паар! Счастье для нас, мужчин, что  достоинства
тут ни при чем.
   - Мне нужны оливки. Вам бы никогда и в голову не пришло, глядя на моего
мужа, до чего этот большой мужчина любит оливки.
   Леймон пожелал лично донести до кабриолета корзину с покупками.
   - Всего доброго, миссис Паар. Благодарю вас.
   Она не слышала его. Вынырнув из тени, по тротуару шел Ловджой Лейн.
   - Мистер Лейн, вы! Что вы делаете так поздно в городе?
   - Ильсбет Паар! Мне нужно было купить пряжи для матушки.
   - Ну, как ваша милая старушка?
   - Неважно... благодарю тебя. Совсем неважно.
   - Вы в коляске?
   - Нет, мэм. Кобыла так уютно прикорнула в стойле, что я предпочел пойти
пешком. Мне полезно пройтись время от времени.
   - О, мистер Лейн! Сегодня, наверно, ниже нуля. Но я подвезу вас.
   - Узнай же, Ильсбет Паар, я чувствовал, что  обратный  путь  совершу  в
экипаже. Я доверился богу.
   - О, мистер Лейн!
   - Он ниспосылает ангелов своих к тем,  кто  верует.  И  ты  -  один  из
ангелов божьих.
   - Я всего лишь грешная женщина, мистер Лейн.
   - Ни от кого я не стад бы слушать это, кроме тебя. - Он сел на  сиденье
рядом с нею. - Я знаю, что ты ангел.
   - Полноте! - сказала Ильсбет Наар.
   - Я поглядел на старую Долли. Ей ни много ни мало, а двадцать лет есть,
и я сказал: "У меня не хватает духу вывести тебя  из  стойла,  да  еще  на
склоне дня, когда ты уверена, что  работа  окончена.  Я  пойду  пешком,  -
сказал я старой кобыле, - и господь позаботится обо мне".
   - Вы добрый человек, мистер Лейн.
   - Ильсбет Наар, у моей старенькой  матушки  никого  больше  нет,  кроме
меня. И я всегда был предан  ей  и  ни  разу  не  взглянул  на  женщину  с
намерением жениться. Но клянусь, Ильсбет Наар, когда я сижу рядом с  тобой
и так близко, я готов позабыть о своей матушке. Как  хорошо,  что  ты  уже
замужем.
   - Полноте! - сказала миссис Паар, думая о своем муже, который держал ее
в ежовых рукавицах. И она подвинулась ближе к мужчине, сидевшему  рядом  с
ней.
   - Слыхала ли ты меня, Ильсбет Наар?
   Маленькая женщина уронила вожжи на спину  лошади;  та  несколько  шагов
пробежала быстрее, но потом снова затрусила обычной рысцой.
   - О, мистер Лейн! - сказала Ильсбет Паар.
   Молча  они  ехали  навстречу  холодному  закату;   горизонт,   вспыхнув
оранжевым пламенем, угасал в пурпуре.  Они  ехали  вперед,  две  маленькие
фигурки. Плеяды звезд осыпали высокое небо. Вдалеке завыла собака.  Копыта
ударились о железо. Две маленькие фигурки отодвинулись друг от друга.
   - Вот вы и дома, мистер Лейн.
   - Благодарю тебя, Ильсбет Паар, благодарю тебя.
   - Привет вашей доброй матушке, мистер Лейн.


   - Деревенщина, - сказал Сидней Леймон вслух. - А папаша мой кормит их.
   Он сидит у стола в своей комнате, на два этажа выше лавки, и смотрит  в
окно. В этот час  он  обычно  начинает  писать:  лавка  запирается,  улица
замирает, и он старается избежать ужина в обществе родителей. Все  это  он
тщательно разъяснил своей матери: "Ты же понимаешь, мама, не могу я писать
стихи, зная, что прямо подо мной папаша торгует свиной требухой и вареными
бобами. И пото