ы хотели сказать: "Кто, черт возьми, думает о
жизни?"
   Поллард неопределенно улыбнулся; слова Маркэнда ничего не говорили ему.
   - А вы, мой мальчик,  полагаете,  очевидно,  что  если  вы  получили  в
наследство несколько долларов, то для вас жизнь означает  безделье?  Очень
досадно, что старик не предвидел этого.
   - Вряд ли вы точно знаете, что старик предвидел и чего он не предвидел.
- Маркэнд снова сел, он вдруг почувствовал усталость.
   - Не пройдет и двух месяцев вашего отпуска, как вы измените решение. Вы
просто переутомлены, и Соубел с Сандерсом сразу сообразили, в чем дело.
   Маркэнд забарабанил пальцами по столу.  Он  видел,  как  этот  человек,
такой озабоченный, кружит в пустоте. Он захотел сказать ему про Лоис.
   - Дела занимают большое место в вашей жизни, - сказал он.
   - Разумеется, - сказал Поллард.
   - Разумеется? - повторил Маркэнд.
   - И вы очень скоро, черт возьми, увидите, какое место  они  занимают  в
вашей, после того как побездельничаете  месяц-другой.  Кроме  дел,  больше
ничего нет в жизни. По крайней мере, для мужчины.
   - Может быть, вы правы, - сказал Маркэнд.
   - Конечно, я прав, - сказал Чарли Поллард.
   Завтракать Маркэнд отправился один. Он шел по  Уолл-стрит,  финансовому
сердцу страны. - Итак, я  ухожу  из  этого  мира.  -  Мужчины  и  женщины,
спешившие поесть, казалось ему,  не  сознавали,  где  они.  Как  отдельные
единицы, они были  невесомы,  они  были  лишь  атомы,  и  что-то,  слишком
смутное, чтобы это можно было назвать мыслью, подсказывало Маркэнду,  что,
если бы круг их сознания был шире, каждый из них  был  бы  более  весомым.
Жалкие клячи в шорах на  Ист-Риверской  верфи,  жевавшие  удила,  погрузив
морду в мешок с сеном, казалось, занимали больше  места  в  мире.  Маркэнд
поглядывал на дома до  сторонам:  одни  -  приземистые,  другие  -  высоко
взметнувшиеся над улицей. Дела - вот единственное, что занимает всех  этих
людей, и оттого они пусты; вот из чего созданы все эти дома, и оттого  они
непрочны. О чем бы ни думали, пожевывая удила,  ист-риверские  лошади,  их
мысли куда реальнее. Но деньги... Они дают жене и детям  все,  что  нужно.
Что же в этом нереального? И даже если он покинет деловой мир,  все  будет
по-прежнему. Каждая ложка проглоченной пищи, одеяла на  детских  постелях,
шелк, облегающий тело Элен... Может быть, деловой мир непрочен, но он  сам
весь опутан его сетями, и вместе с ним - те, кого он любит.
   Маркэнд ел баранью котлету, не чувствуя ее вкуса... (чтобы заплатить за
нее, он должен был вынуть из кошелька деньги, которые принесло ему  дело).
Под низким потолком зала было  шумно.  Беготню  официантов,  голоса  сотни
людей,  которые  скучились  вокруг  столиков,  ели,   курили,   спорили...
подхватывало эхо. Темное многоголосое существо наваливалось  на  Маркэнда.
Он чувствовал напор этого существа, не имеющего реальной  тяжести.  -  Эти
люди даже не голодны по-настоящему, как голодны лошади. - И самым  плотным
веществом в комнате был дым. - Значит,  тяжесть  вообще  относительна.  Но
если нет у меня критерия? - Уйти от дел, в то время как его  существование
по-прежнему будет зависеть от них, уподобиться страусу, прячущему голову в
песок? - Но как же быть? Обречь Элен, и Тони, и Марту на голод? Или  после
отпуска снова  возвратиться  к  делам  и  продолжать  жить,  как  подобает
мужчине? Как подобает мужчине... Должен же быть смысл в этих словах. -  Он
заказал еще стакан пива.


   На следующее утро Маркэнд был почти уверен, что  его  уход  из  конторы
(где он уже стал заканчивать свои дела)  будет  только  временным.  Он  не
пытался возражать, когда мисс Фрейм, словно желая поймать  его  на  слове,
сказала:  "После  вашего  возвращения  мне  будет   гораздо   легче".   Но
органическое стремление, гнавшее его вперед, не оставляло места для  мысли
об отпуске. Ведь не рассудок же побудил его сказать Соубелу и Сандерсу то,
что он так неожиданно для себя сообщил им. - А сейчас что я делаю?.. Зачем
ищу в телефонной книге адрес конторы старого друга, Томаса Реннарда?
   Дэвид Маркэнд заставил себя открыто посмотреть в глаза  будущему.  -  Я
ухожу. Конечно, я возвращусь. Но прежде всего я ухожу, и когда я  вернусь,
ничто уже не будет прежним. - Это он знал, но больше не знал ничего.
   Он не встречался с Реннардом двенадцать лет, со времени их разрыва. (То
было в апреле, в апреле, как и сейчас!)  Маркэнд  помнил  утро,  наставшее
после долгих мук и колебаний; на рассвете он встал с постели и выглянул  в
раскрытое окно - и ощутил весну в теплом тумане. Он снова лег в постель  и
уснул. Он проснулся весь  в  поту,  но  с  чувством  прохладной  свежести,
которого уже давно не испытывал. И когда Том вышел к завтраку,  он  сказал
ему: "Я хочу  уехать  и  жить  один".  Маркэнд  снова  видел  перед  собой
изможденное лицо Тома в залитой солнцем  комнате,  его  горящие  глаза.  И
последнее утро, которое они провели вместе.  Завтрак  прошел  как  всегда:
вошла с подносом миссис Ларио, и накрыла на стол,  и  положила  газеты  на
обычное место. Его волнение - каким нереальным оно казалось все эти годы и
вдруг снова стало реальным. Он не мог есть, встал  из-за  стола.  "Прощай,
Том". Они пожали друг другу  руки.  Он  переехал  в  отдельную  комнату  в
Вест-Сайде; стал каждый вечер встречаться с Элен; отыскал свою заброшенную
скрипку, которую после свадьбы забросил опять... Он не мог понять,  почему
все это вдруг ожило в его памяти.
   О Реннарде за эти годы разлуки Маркэнду не раз приходилось слышать.  Он
стал крупным юристом. Он  был  юрисконсультом  городской  администрации  в
делах по  уличным  катастрофам  и  одержал  победу,  названную  в  "Уорлд"
"блестящей победой над населением". Время от времени Маркэнд встречал  его
имя в газетах. Однажды Поллард, который имел связи в политических  кругах,
при нем назвал Томаса Реннарда одной из главных юридических сил, близких к
Таммани. Но он ни разу не выставил своей кандидатуры на выборах, и Маркэнд
был уверен, что он не женился.
   Вскоре после своего  разговора  с  Соубелом  и  Сандерсом,  а  потом  с
Поллардом Маркэнд неожиданно очутился у телефона и сговорился с секретарем
мистера Реннарда о свидании. Потом  он  очутился  в  приемной  адвокатской
конторы  "Ломни,  Реннард,  Гилберт  Стайн  и  Салливан",  поразившей  его
толстыми коврами, комфортабельной мягкой мебелью, картинами в ярких тонах,
похожей больше на роскошную гостиную жилого дома, чем на контору в деловом
квартале. Он очутился перед человеком невысокого роста, поднявшимся  из-за
стола, за которым он сидел спиной к окну.
   Реннард вышел навстречу и крепко сжал  руку  Маркэнда;  оба  пристально
оглядели друг друга. - Не обмяк, не усох, - подумал Реннард, - только стал
значительно полнее, и волосы значительно короче.  -  Маркэнд  видел  перед
собой лицо старика (это  в  сорок  пять-то  лет),  горящий  сухой  взгляд,
усталые морщины под глазами, поредевшие волосы, большие залысины на лбу.
   - Садитесь, Дэвид. - Реннард не вернулся к своему столу,  но  придвинул
кресло и сел рядом с Маркэндом. - Вы ничуть не изменились!.. Ну,  обо  мне
можете не говорить, я-то изменился, и как еще!.. - Глаза  улыбались,  лицо
оставалось неподвижным как маска. - Рад вас видеть, зачем бы вы ни пришли.
   - Я пришел к вам по делу, Том. Но я тоже рад видеть вас.
   - Я все о вас знаю. Ваша жена и дети здоровы, надеюсь?
   - Да, благодарю вас. О вас я тоже знаю... кое-что. Сколько можно  знать
из газет.
   - Что ж, я хотел быть юристом. Я и стал им. Вы никогда не знали  точно,
кем вы хотите быть, Дэвид.
   - Это правда.
   - Поэтому-то вы, наверное, достигли большего, чем я. В жизни мы  всегда
добиваемся того, чего хотим, чего хотим по-настоящему. У дураков все точно
определено, и жизнь оставляет их в дураках, давая им  лишь  то,  чего  они
хотят. Мудрецы не знают, что им нужно, и жизнь награждает их, давая им то,
чего хочет она.
   - Вы все тот же, Том.
   - Циничен, как всегда. Но, как всегда, рад встрече с вами.
   Вошла секретарша; Реннард взял у нее из рук пачку бумаг, прошел за свой
стол, быстро пробежал их, сделал одну или две пометки, вернул секретарше.
   -  Прошу  больше  не  прерывать  меня,  мисс  Догерти.  К  телефону  не
подзывать. Когда позвонит мистер Казански, назначьте ему  на  послезавтра.
Он  будет  просить  на  сегодня.  Не  уступайте.  Попросите  мистера  Гири
просмотреть апелляцию Кресса. - На мгновение он задумался у  стола,  затем
возвратился к своему креслу рядом с Маркэндом.
   - Вы пришли по делу, - сказал он с внезапной холодностью. - Приступим к
делу без отлагательств. Другими словами, я готов слушать то, что вы хотите
мне сообщить. Но только прежде вот что... Вы всегда были человеком сильных
импульсов, Дэвид (думаю, это и сейчас так), и ваши импульсы  почти  всегда
были верны. Вы были правы, когда порвали со  мной.  Мы  жили  в  различных
мирах. Вы понимали это инстинктивно и  играли  на  этом  (моя  сестра  вам
помогала). Я понимал это вполне  сознательно,  но  думал,  что  могу  жить
одновременно и в своем, и в вашем мире. В своем - делать деньги, в вашем -
дышать. Это было дерзко и глупо. Благодаря  вам  я  отрезвел.  С  тех  пор
держусь своего мира. - Глаза его потемнели при  воспоминании  о  том,  как
мучительно далось ему отрезвление. - Вот это я хотел сказать вам, для того
чтоб вы знали, что между нами нет ничего неясного и недоговоренного. Мы  -
не друзья. И никогда не будем друзьями.
   Маркэнд кивнул.
   - Так. А теперь - чего вы от меня хотите?
   - Я хочу, чтоб вы стали моим поверенным.
   Реннард снова отошел к столу, потому что руки у него  задрожали;  потом
возвратился в свое кресло.
   - Мое первое побуждение - отказаться. У вас, вероятно, есть поверенный.
Если вы хотите переменить его, в Нью-Йорке достаточно хороших юристов.
   - Вы категорически отказываетесь?
   - Нет еще. Прежде я хочу понять.
   Маркэнд молчал.
   - Итак, я жду. Что заставило вас прийти ко мне?
   - Вы сами сказали, что мои импульсы обычно верны.
   - Я сказал: почти всегда верны.
   - Так вот, они не слепы. Во всяком случае, они знают, в  какую  сторону
направиться. Но, может быть, они... немы. - Оба  улыбнулись.  -  Им  очень
трудно найти слова. Один из моих импульсов заставил меня прийти к вам.
   Реннард  пристально  смотрел  на  Маркэнда,  человека,  которого  любил
когда-то не меньше, чем свою покойную сестру. За этим пристальным взглядом
была мысль о Корнелии, о том, как она боролась, чтобы разлучить его с этим
человеком, единственным, кто... быть может... мог бы спасти ее.  Он  встал
со своего кресла рядом с Маркэндом и сел за стол, где лицо его  оставалось
в тени.
   - Я вас слушаю, - сказал он.
   - Я подучил недавно некоторое состояние. Мой дядя  Антони  Дин  оставил
мне наследство, которое по нынешнему курсу равно примерно двумстам тысячам
долларов.   Оно   составляет   часть   капитала    Объединения    табачной
промышленности, и в завещании есть оговорка, что если я выйду из дела,  то
моя часть должна быть у меня выкуплена. Я решил выйти. И я  уезжаю.  Я  не
знаю еще, ни куда, ни на сколько. Я не заглядываю так далеко.  Но  деньги,
которые я получу, должны быть снова куда-то помещены,  и  во  время  моего
отсутствия кто-то должен вести мои дела.
   -  Ваша  жена  -  дочь  Джадсона   Дейндри,   посредника   по   продаже
недвижимости. Вот человек,  который  вам  нужен.  А  я  не  специалист  по
капиталовложениям.
   - Том, все это как-то связано и с вами тоже.
   - И вы говорите, что не знаете, куда едете? Не знаете, зачем едете?
   - Том, много лет я жил в мире, который вы называли моим, и  был  вполне
счастлив. Не поймите меня превратно. Я по-прежнему предан своей семье.  Но
уйти - необходимо, хоть я и сам не понимаю всего. А почему я пришел к вам?
Да потому, что ни с кем другим не могу говорить об этом. Только это  могло
заставить меня прийти.
   - Понимаю.
   - Я ведь говорю вам - вы тоже как-то связаны с этим.  Если  здесь  есть
безумие, то оно во всем. А что такое, собственно, безумие?
   - Что именно я должен для вас сделать?
   - Я вам сказал. Я хочу, чтобы вы стали моим  поверенным.  Я  выдам  вам
генеральную доверенность. Все будет лежать  на  вас:  помещение  капитала,
уплата налогов - все. А доход вы будете выплачивать Элен.
   - Почему вы думаете, что можете верить мне, Дэвид?
   Маркэнд не улыбнулся.
   - Откуда вы знаете, что я позабыл обиду? А ведь обида еще жива,  говорю
вам откровенно.
   - Я не верю вам, Том, - сказал Маркэнд. - Доверие тут ни при чем.  -  В
эту минуту он был похож на своего сына, когда тот не находил  слов,  чтобы
выразить то, что его существо знало. - Вы думаете, я верю в то, что должен
уйти от дел? Уничтожить все, что отделяет мою семью от улицы?  Думаете,  я
верю в будущее? Когда человек делает движение, чтобы спасти свою жизнь, он
двигается, вот и все.
   - Если бы я согласился - а я еще не согласился, -  то  лишь  при  одном
условии: вы не будете ставить мне никаких условий. Вы должны  предоставить
мне свободу распоряжаться вашими деньгами, как своими собственными.
   - Давайте, я подпишу все, что нужно.
   - Вы торопитесь!
   - Мне тридцать пять лет.
   - Торопитесь, быть может, обречь себя и свою семью на разорение.
   - Возможно, - сказал Маркэнд.
   - Дэвид, это безумие!
   - Возможно, - сказал Маркэнд.
   Наступило продолжительное  молчание;  Реннард  внимательно  смотрел  на
Маркэнда; Маркэнд не мог разглядеть лица Реннарда, сидевшего против света,
глаза  его  блуждали  по  комнате,  по  голым  стенам,   по   гравюрам   с
изображениями судебных заседаний.
   - Что, если я соглашусь, - голос Реннарда был  слаб  и,  казалось,  шел
издалека, - с тем чтобы погубить вас? Вы подумали  об  этом?  -  Он  вышел
из-за стола и сел в кресло рядом с Маркэндом. - Может  быть,  вы  считаете
себя в безопасности потому, что я  -  честный  юрист.  Я  -  преуспевающий
юрист, а это не одно и то же. Хотите знать,  сколько  денег  я  сделал  за
прошлый год? Восемьдесят семь тысяч долларов. Если б я был только  честным
юристом, я бы заработал, может быть, десять тысяч. Восемьдесят тысяч в год
нелегко истратить разборчивому холостяку, даже  если  его  окружает  толпа
друзей,   значительно   менее   разборчивых.   Каким    путем    достигает
удовлетворения  нравственно  испорченный   человек?   В   вас   так   мало
испорченности, что вам не отгадать. Так вот:  один  путь  -  это  доказать
себе, что весь мир такая же дрянь, как ты сам...  Предположим,  для  того,
чтобы кое-что выжать из этого дела, которое  вы  на  меня  взваливаете,  я
решаю разорить вас... И  посмотреть,  сохраните  ли  вы  и  в  нужде  свою
нравственную чистоту.
   Маркэнд не отводил глаз от Реннарда; спокойная улыбка появилась в них.
   - Разве у меня не было оснований помнить обиду? Двоих людей я  любил  в
своей жизни... за всю свою жизнь. Это были Корнелия, моя сестра, и вы. Где
они? Кто отнял их у меня?
   Маркэнд покачал головой.
   - Может быть, я сам виноват? - сказал Реннард.
   - _Вы_ сказали это - не я.
   Страсть, бушевавшая за каменной маской лица, исказила его черты.
   - Берегитесь, Дэви! Я предупредил  вас.  Последнее  слово  осталось  за
вами, как всегда. Но я не христианин. Я - ловкий юрист.
   - Идет! - сказал Маркэнд.
   - Это - ваш ответ?
   - Я жду вашего.
   Реннард встал и нажал кнопку звонка на своем столе.
   - Я велю приготовить необходимые документы.


   ...В тот же день, пока Маркэнд  еще  сидел  у  Реннарда  и,  не  читая,
подписывал бумаги, в кабинете Луи Соубела шел о  нем  разговор.  Маленький
президент, прямой, как всегда, сидел за своим столом, а Сандерс, Поллард и
Эдвард Картрайт, казначей,  удобно  развалясь  в  креслах  напротив  него,
курили сигары с  ранчо  Долорес  из  Веракруса.  Всем  было  не  по  себе.
Неотступный образ молодого человека, неглупого,  которому  посчастливилось
занять превосходное положение  и  который  по  собственной  воле  от  него
отказывался, как-то разъедающе действовал на  их  нервы.  Им  не  хотелось
мириться с этим образом, и ощупью они пытались найти и  поставить  на  его
место другой, более соответствующий их взглядам и представлениям.  Поллард
успокаивал остальных.
   - Вы же знаете, что Маркэнд - чудак. Но у  него  замечательная  голова,
это вы тоже знаете. - Он лукаво улыбнулся: он намекал на роль  Маркэнда  в
слиянии фирм.
   - Вы думаете, это дипломатия? - спросил Соубел.  -  Что  же,  он  хочет
повышения оклада, большей доли в прибылях, другой работы?
   Поллард покачал головой.
   - И да, и нет. Ему кажется, что он выдохся, но на самом деле он  просто
устал. Вы мудро поступили с ним. Когда он вернется из своего отпуска...
   - А предположим, - сказал Сандерс, - что он в сентябре не  возвратится?
Предположим, он действительно продаст  свою  часть?  Через  год  он  снова
захочет работать, но к нам не пойдет из гордости,  хотя  бы  мы  и  хотели
взять его.
   Соубел проницательно посмотрел на Сандерса и понял его мысль.
   - Я вовсе не желаю, чтобы он перешел к Пальмерстону, - сказал он.
   Сандерс подтвердил свою мысль, перехваченную начальником:
   - А он именно этим и кончит, ясно как день. Вам меня  не  убедить,  что
этот мальчишка хочет вообще уйти от дел.
   - Жить на десять тысяч долларов в год!  -  пробормотал  Картрайт  таким
тоном, каким говорят: "Жить на хлебе и воде!"
   У Полларда едва не сорвалось с языка замечание относительно преданности
Маркэнда фирме  "Дин  и  Кo",  но  он  вовремя  удержался,  вспомнив,  где
находится.
   - Как вы полагаете, Чарли, что могло бы его заинтересовать?  -  спросил
Соубел. - Например, наш южноамериканский  проект!  Целый  материк  ожидает
завоевания.
   - Это вполне могло бы, я уверен. Но пока предоставим все  естественному
ходу событий.
   Сандерс обернулся к Картрайту:
   - Проследите за тем, чтобы ему регулярно выплачивалось жалованье,  пока
он будет в отсутствии.
   - Вносите деньги на его текущий счет, - сказал Соубел.
   Полларда вызвали из комнаты, и Картрайт  ушел  вместе  с  ним.  Сандерс
выпустил совершенно круглое кольцо дыма и продел в  него  волосатый  палец
руки, корявой и узловатой, так мало подходившей  к  его  гладкому  лицу  и
вкрадчивому голосу. Он сказал:
   - Значит, вы думаете, Луи, что все это, может  быть,  штучки  диновской
клики не без участия Полларда?
   - А черт его знает! Я только уверен, что тут дело нечисто.
   - У Маркэнда побольше мозгов, чем у его покойного дядюшки.
   - Но почему, - повторял Соубел, - почему ему взбрело на ум выходить  из
дела именно сейчас, когда перед нами все возможности роста и развития?
   - Черт его знает! - сказал Сандерс.
   - Ну хорошо, - сказал Соубел, -  примемся  за  работу.  Дайте  мне  эти
мексиканские сводки. Вы говорили, что ранчо Долорес снизило цену  до  трех
центов при условии, что мы  гарантируем  им  на  три  года  закупку  всего
урожая?
   Сандерс кивнул.
   - Как они могут это осуществить?
   - Это их дело, - улыбнулся Сандерс.
   Соубел хихикнул:
   - Они, пожалуй, сумеют заставить этих пеонов  работать  меньше  чем  за
ничто!


   ...В тот же  день  Элен  Маркэнд  преклоняла  колена  перед  алтарем  в
небольшой церкви  неподалеку  от  обители  ее  друга,  Хью  Коннинджа.  По
сторонам тянулись многоэтажные дома, сложенные из камня и кирпича, кирпича
и камня, с ржавыми, увешанными бельем пожарными лестницами. Элен молилась.
Она молилась о ниспослании ей силы, чтобы снести одиночество, она  просила
возвратить ей мужа не только ради нее, но и ради детей, ради него  самого.
Рядом с Элен перед алтарем стояла на коленях другая  женщина.  Две  недели
тому назад муж ее, грузчик, пришел домой пьяным и ушиб ногу сынишке Джеку.
Он не хотел причинить мальчику зло, но он был крупный здоровый мужчина,  а
Джек маленький и хрупкий, и нога распухла, и мальчик с  тех  пор  хромает.
Доктор ничего не находит, ничего не может сделать. "Должно быть, -  с