мальчика из их  школы,  но  только после того, как  я
отомщу  главному обидчику. Чик обернулся  на  компанию, поймал глазами того,
кто два раза трепанул его за чуб, и громко сказал:
     -- Встретимся  один  на  один!  --  Но сам почувствовал, что  слова его
прозвучали неубедительно. Даже фальшиво.
     -- Да хоть со всей твоей хромоногой командой! -- крикнул тот в ответ, и
вся компания загоготала.
     Чик покидал поле битвы с поникшей головой.  Вернее, поле несостоявшейся
битвы.  Никогда  ему  не было так плохо. Почему, почему все  это  случилось?
Почему он испугался? Конечно, они могли напасть всей сворой. Но ведь могли и
не напасть. Неужели, думал Чик, ему сейчас стало необыкновенно плохо, потому
что до этого было необыкновенно хорошо?
     Он сейчас осознал свою первую  ошибку,  которая,  может быть, оказалась
главной. Когда его окликнул этот пацан и оскорбительно стал говорить  о том,
что  Рыжик его  отлупцевал,  надо было  резко его  оборвать.  А Чик  слишком
добродушно ему ответил, надеясь  снова лечь и  продолжить блаженство. Может,
тот, кто  сверху, наградив его этой сладостью за то,  что  он  научил ЛЈсика
плавать, сказал:  "Хватит!  Научил  одного мальчика плавать  и  уже захотел,
чтобы всю жизнь тебе почесывали спину. Размечтался! Получай!"
     Стыд. Стыд.  Стыд.  Несколько дней  после  этого  случая  Чик ходил  по
городу, надеясь встретиться  с  этим пацаном один на один. Но тот как сквозь
землю провалился. Чик его так нигде  и  не  встретил. Через некоторое  время
боль обиды притупилась и  днем почти  не чувствовалась. Но по ночам иногда и
через несколько  месяцев всплывало.  И Чик  от боли  и  стыда  извивался  на
скомканной простыне.
     Иногда  в  такие минуты  ему  хотелось  стать  сообщником  какой-нибудь
бандитской шайки и, поймав  этого мальчика,  напугать его до смерти. Да, Чик
иногда чувствовал  блатную романтику. И он  думал: или -- или.  Или всеобщая
честность,  или,  если это  невозможно,  пусть все дрожат от страха при виде
тебя.
     Прошел год. Чик со  своей взрослой  двоюродной сестрой,  которую  звали
Лена, возвращался из Чегема, где гостил у дедушки.
     У тети Лены было красивое лицо и могучие голые руки. Платье  у нее было
с короткими рукавами. По дороге  в Анастасовку и на пароме через Кодор, и  в
ожидании парома  они встречали немало молодых  людей. Взглянув на лицо  тети
Лены,  молодые люди сами светлели  лицом  и выражали желание поближе  с  ней
познакомиться. Но потом, разглядев ее могучие руки, они как бы съЈживались и
увядали. Тетя Лена, замечая все это, презрительно улыбалась, как бы  говоря:
да не бойтесь вы, приблизьтесь, может, и не ударю.
     В селе Анастасовка Чик и тетя Лена  подоспели  к  отходящему  на  Мухус
автобусу.  Тетя Лена  держала корзину  со всякой  деревенской снедью.  А Чик
держал в одной руке живого петуха, а в другой живую курицу. Чик держал их за
связанные лапки.
     Курица  вела  себя  смиренно, но петух снизу вверх злобно поглядывал на
Чика и время от времени норовил клюнуть Чика в  ногу. Было похоже, что он не
мог простить ему своего унижения оттого, что его держат вниз головой, да еще
на глазах у курицы.
     Чик устал  от этого петуха не  потому, что он был довольно  тяжелый,  а
потому,  что  он  все  время  требовал  внимания и  надо  было  держать  его
достаточно  далеко от голых  ног. Петух вдруг, ни  с  того,  ни с  сего как,
взорвется, как захлопает  рыжими крыльями, как потянется  разинутым клювом к
его ноге! Чику надоело быть  бдительным  и то петуха отдергивать от ноги, то
ногу отдергивать от петуха. И он был  рад, когда у входа в автобус тетя Лена
обернулась и взяла у него петуха и курицу и обоих зажала в одной руке. Между
прочим, петух даже не пикнул и не попытался укусить ее голую руку. Продолжая
держать в другой руке корзину, она вошла в автобус. Чик за ней.
     -- Вот свободное место, -- кивнула она ему, -- а я пойду сяду дальше.
     Чик хлопнулся на свободное место и только тут заметил, что  рядом с ним
сидит какой-то мальчик. Мальчик, круто повернувшись, смотрел в окно. Автобус
запыхтел и пошел в сторону Мухуса, трясясь и подпрыгивая на выбоинах шоссе.
     Чик был  в радостном, возбужденном состоянии. Как ни хорошо было в доме
дедушки,  Чик,  в конце концов,  был городским  мальчиком  и через некоторое
время начинал скучать по городу.
     Кроме того, вдали от города, среди могучей горной природы Чика начинала
донимать мысль  о Боге, о том, кто  создал Землю  и кто тайно следит за всем
тем, что происходит на Земле.
     Научное   объяснение  появления   нашей   планеты   Чик  отвергал   как
антинаучное. Говорили, вроде  наша планета образовалась  от осколка какой-то
взорвавшейся  звезды. Но земля имеет форму шара, она круглая. А если разбить
хоть камень, хоть кирпич, хоть что  --  осколки никогда  не бывают круглыми.
Неужели  ученые  сами  не  могли  допетрить  до этого? Это --  во-первых.  А
во-вторых  --  откуда взялась  та  взорвавшаяся  звезда? Конечно,  они могли
сказать, что  та взорвавшаяся  звезда  образовалась  от  другой,  еще  более
огромной взорвавшейся звезды. А откуда взялась эта, другая звезда? Так можно
было спрашивать до  бесконечности. Ответа не  было  и не могло быть. Чик это
понимал. ВсЈ уходило в  тоскливую  бесконечность.  Очень тоскливую.  Гораздо
приятней было думать, как деревенские: Бог всЈ создал! И всЈ! Чур, больше ни
о чЈм не спрашивать!
     Иногда  Чику казалось, что Он сверху следит  за всем, что происходит на
Земле, и даже за всеми нашими мыслями. Бывало, лежишь  себе на  бычьей шкуре
под сенью  старой  яблони, думаешь о  чем-нибудь добром, хорошем, и вдруг --
порыв ветерка, и с яблони шлеп созревшее яблоко, и катится по косогору двора
чуть  ли не прямо тебе в рот. Ну, не  чудо ли это?! Конечно,  это награда за
твои  хорошие мысли. Иногда вроде  и  не было  хороших  мыслей в этот миг, а
яблоко шлепнулось  и  катится  в  твою сторону.  Никакого  противоречия. Чик
припоминал что-то хорошее что он подумал или  сделал вчера или  чуть раньше.
Всевышний просто немного опоздал, но не забыл вознаградить.
     А иногда бежишь босой по горной  тропе и  вдруг как саданет по  пальцам
ноги  какой-то корень,  торчащий  над тропой,  и  ты  извиваешься от боли  и
подпрыгиваешь на одной ноге:  за что?  Ведь я ничего плохого не  думал в это
мгновенье! И вдруг  припоминаешь: а ведь я позавчера снял  и съел вкуснейшую
пенку с  молока,  когда все  вышли из  кухни.  Ты  смотри, даже такие мелочи
замечает и наказывает!
     Но  иногда, и это  бывало довольно часто, Чику  казалось,  что Бог там,
наверху, все прозевал. Например, крестьяне проклинают Сталина за то,  что он
придумал колхозы, и проклинают, как догадывался Чик, правильно. И проклинают
достаточно громко,  а он  там  ничего не  слышит. Во  всяком  случае, Сталин
смеется себе  в  усы и живет.  Ты же Бог,  ты же  всесильный,  превратись на
минуту в человека-невидимку, подойди к Сталину  на мавзолее  и хотя бы дерни
его за ус. Нет, не дергает! А может, и дергал, но в киножурналах со Сталиным
на мавзолее ничего  такого не показывали.  Так  дергал он его за  ус или  не
дергал? Полная неясность.  Да, в  горах,  среди могучей  природы Чик слишком
часто думал о началах и концах, и от этого становилось тоскливо.
     И вот  сейчас, когда автобус  мчал его к родному городу, Чик был весел,
никакая космическая  печаль  его не задевала, и  ему  захотелось поболтать с
мальчиком, сидящим рядом. Но мальчик упорно продолжал глядеть в окно.
     -- Ты что, первый раз в этих местах? -- спросил Чик.
     -- Нет, -- ответил мальчик тусклым голосом после тусклой паузы.
     -- Ты из Мухуса? -- спросил Чик.
     -- Какая разница, -- ответил мальчик  таким голосом, как будто Чик  его
замучил своими вопросами. Он продолжал упорно глядеть в окно.
     -- Как какая? -- удивился Чик. -- Я  вижу по твоему  голосу, что  ты из
Мухуса.
     Чик хорошо отличал говор сельчан от говора городских людей.
     --  Может,  из  Мухуса,  а  может, и  нет, --  уныло  ответил  мальчик,
продолжая глядеть в окно.
     -- Странный ты какой-то, пацан, -- сказал Чик, -- а чего ты все время в
окно пялишься?! Так можно и башку вывернуть.
     -- Куда хочу, туда и  смотрю, --  ответил мальчик,  в  упорно продолжая
глядеть в окно.
     И тут  Чик понял, что этот  мальчик почему-то не хочет, чтобы Чик видел
его лицо. В окно можно было смотреть, и не так уж выворачивая голову.
     --  Может быть, -- мирно предположил Чик, --  у  тебя родимое  пятно на
лице, и ты стыдишься его? У нас в школе есть такой. Ничего страшного. Я даже
притрагивался к его пятну и потом этой же рукой ел хлеб с повидлом.
     -- Какое там еще пятно, -- пробурчал мальчик, упрямо продолжая смотреть
в окно.
     И  тут  Чик догадался,  что  этот мальчик не  хочет  быть узнанным. Чик
попытался  по  его  затылку  восстановить в  памяти его  лицо.  Но  лицо  не
восстанавливалось. Интересно, что Чик, стараясь понять, почему этот  мальчик
скрывает свое лицо, ни разу не  подумал о том пацане, который  его унизил на
берегу моря. Чик столько раз мысленно встречался с ним в городе, что  свыкся
с  тем, что только в городе его и может  встретить.  Но почему, почему  этот
мальчик скрывает от него свое лицо?
     И  Чик решил его перехитрить. Он  замолк и  больше  ничего  у  него  не
спрашивал. Автобус  грохотал по  разбитому шоссе,  мальчик  упорно продолжал
глядеть в окно. Так продолжалось довольно долго. Наконец автобус остановился
на какой-то промежуточной станции.
     Чик тихо встал и тихо вышел из автобуса.  Он снаружи, с улицы посмотрел
на  мальчика и понял, кто это. Это был он,  тот самый, который дергал его за
чуб! Но какое у него  было сейчас бледное, скучное  лицо!  Он Чика так  и не
заметил. Уставился  в одну  точку и  застыл. Чик быстро  впрыгнул в автобус,
боясь, что  новые пассажиры  займут его  место. Тихо уселся. Мальчик, как  и
прежде безразличный к  жизни автобуса, продолжал смотреть в окно. Бедняга не
понимал, что теперь это глупо!
     Чик  почувствовал необыкновенный  прилив сил.  Он  ощутил  свое  полное
превосходство над этим мальчиком.  Раз он так упорно отворачивается, значит,
он  его ужасно боится. Какое нахальное и воинственное было у него  лицо там,
на берегу, и какое жалкое теперь!
     Автобус пошел дальше.  Мальчик  все  еще с глупым  упорством смотрел  в
окно.
     --  Можешь  не  отворачиваться, -- сказал  Чик торжественно,  -- я тебя
узнал. Вот мы и встретились один на один.
     После долгого молчания последовали почетные условия перемирия.
     -- Я  тебя всего  два  раза дернул за чуб, -- сказал  мальчик, всЈ  еще
глядя в окно, -- можешь и ты дернуть меня за чуб... три раза...
     Сравнил! Дергать  его за чуб здесь, в автобусе, где его никто не знает,
и дергать Чика за чуб на пляже, на виду у команды Чика и у всех своих подлых
друзей!
     Мальчик упорно продолжал смотреть в окно.
     У  Чика в голове вертелись  эпизоды из  гангстерских рассказов, которые
обильно печатались в журнале  "Вокруг  света", какие-то случаи из  воровской
жизни диккенсовских героев и из других книг.
     --  Тут чубом  не отделаешься, -- сказал  Чик.  -- Ты думаешь, зачем  я
ездил в горы? Я в шайке. Там  бывают нужны такие пацаны, как я. Я пролезаю в
форточку, а потом изнутри дома открываю двери.
     Чик не учел,  что  в южных домах, в Абхазии, вообще не бывает форточек.
Но и мальчик от страха, видно, об этом не подумал.
     --  Но сейчас мы ездили в дремучий лес, -- сказал Чик, -- чтобы казнить
одного предателя. Наши люди здесь в автобусе. Они одеты под крестьян.
     -- Как казнить? -- тоскливо спросил мальчик.
     -- Казнить самой страшной казнью,  -- сказал Чик,  -- он предал милиции
малину.
     -- Какой казнью? -- почти рыдающим голосом спросил мальчик, все так  же
упорно продолжая смотреть в окно.
     Чик хотел  сказать,  что его  разорвали,  привязав  к двум деревьям. Но
потом отказался  от  этой  мысли. Местные  деревья были не настолько  гибки,
чтобы их наклонять друг к другу.  Он хотел, чтобы всЈ было правдоподобно. Он
вспомнил менее свирепую, но более изысканную казнь.
     -- Привязали его голого к  дереву, в дупле  которого  осиное гнездо, --
сказал Чик,  -- теперь  его  осы  закусают до смерти. Ты  представляешь?  Ты
висишь, а тебя  день и ночь кусают осы. Потом  глаза ему  выклюют вороны,  а
тело сожрут медведи и волки...
     --  Шакалы  тоже?  --  горестно  полюбопытствовал   мальчик,  продолжая
смотреть в окно.
     --  Шакалам тоже  кое-что  перепадет,  --  сказал  Чик,  --  они  будут
догрызать косточки.
     Потом  Чик  бодро, со множеством подробностей  рассказал мальчику,  как
родственник Ясон, забравшись  ночью  в  чужую  квартиру,  вынужден был убить
проснувшегося  хозяина. Все  было так, как  рассказывал  Ясон,  с той только
разницей, что Чик первым влезал в окно, а уж вслед за ним, Ясон. Чик долго и
вдохновенно рассказывал об этом.
     На следующей остановке  мальчик  вдруг встал и,  наконец повернувшись к
Чику бледным лицом, попросил его:
     -- Пропусти, пожалуйста, мне сходить.
     Чику стало жалко мальчика, но  он уже не мог остановиться. Изо всех сил
ухватившись за  железную перекладину  переднего  сиденья,  он  преградил ему
путь.
     -- Сиди, -- приказал Чик, -- дольше будешь ехать, дольше будешь жить.
     Мальчик покорно сел. Автобус поехал дальше. Тут Чик выложил ему условия
предстоящей драки.  Можно на  кулаках. Можно и на ножах. У Чика оказывается,
два ножа. И он благородно предоставляет мальчику право выбора оружия.  Драка
должна  произойти  у обломков приморской  крепости. Без  свидетелей. Кстати,
недалеко от  того  места, где мальчик трепал его за  чуб, а Чик вынужден был
терпеть, потому что нельзя было рисковать: в ту ночь предстояло Дело.
     На следующей  остановке  мальчик, побелев,  как бумага,  снова встал  и
пролепетал, что  ему  надо  сходить.  Чик прекрасно  знал, что  ему не  надо
сходить.  Он снова  изо  всех  сил  сжал  перекладину  переднего  сиденья  и
преградил ему путь. И мальчик покорно сел.
     Но вот автобус въехал в город,  доехал до остановки и  затормозил. Люди
стали  выходить. Чик немного  растерялся, он не  знал, как  быть дальше. Уже
многие люди вышли, а Чик все сидел, и мальчик замер в ожидании своей судьбы.
     -- Чик, ну что ты там  завозился! -- крикнула тетя Лена на весь автобус
и стала  приближаться  к нему. Она властно протянула  ему  своей богатырской
рукой петуха  и курицу. И Чику ничего не оставалось, как встать и  осторожно
взяв  сначала  в   правую  руку  петуха,   левой  зажать  лапки  курице.  Он
почувствовал,  что  для  знаменитого,  хоть и маленького  разбойника  у него
сейчас  довольно  глупый  вид. Принимал участие в страшной  казни  и на тебе
петуха и курицу!
     Теперь  мальчик глядел  то  на  Чика, то на петуха и  курицу, и  словно
просыпался от  летаргического  сна.  Образ,  нарисованный Чиком,  как-то  не
вязался с обликом мальчишки, которому  женщина, правда,  с  могучими руками,
небрежно сует петуха  и курицу с перевязанными лапами. Нет,  человеку  такой
профессии не суют в руки  петуха и курицу. А  если даже и сунули, он  должен
был со смехом бросить  их  в лицо тому, кто сунул. И было совсем не  похоже,
что Чик может бросить этой женщине в лицо петуха и курицу.
     -- Я  тебе прощаю все, --  сказал Чик, стараясь  опередить  пробуждение
мальчика,  --  только не  имей привычки дергать  за чуб  незнакомых пацанов.
Можешь не на того нарваться... А это так... Для понта...
     С этими словами Чик слегка развел руками, и тут петух вдруг  взорвался,
захлопал  крыльями,  заклокотал и неожиданно укусил Чика возле колена.  Было
больно так, как будто петух вколотил гвоздь в голень Чика!  Было больно так,
как  будто  бы сто ос ужалили  его одновременно и в одно  и то же  место! Но
мальчик, все  еще просыпаясь от  летаргического сна,  глядел на  Чика, и Чик
выдержал боль, он не вскрикнул и даже не взглянул на месте  укуса. Он только
отвел подальше от ноги петуха.
     -- У тебя кровь, -- вдруг сказал мальчик и кивнул на ногу Чика.
     Чик  небрежно  опустил глаза. В самом деле  струйка  крови  поползла по
голени. Чик поднял глаза и сказал:
     -- Разве это кровь...
     Мальчик теперь с  разинутым ртом уставился  на Чика.  Было  похоже, что
выход из летаргического сна был приостановлен.
     -- Чик, что  ты там остолбенел? -- крикнула тетя  Лена уже с улицы. Чик
спрыгнул  с подножки и легко догнал ее. Он шел быстро и плавно, стараясь  не
расплескать  гнев петуха.  Он больше  не  чувствовал себя  оскорбленным этим
мальчиком.  Он даже удивлялся, почему ему  так  больно было вспоминать,  как
этот мальчик потрепал его за чуб.
     Каким наглецом  тот был  на  пляже и  каким  покорным  стал в автобусе!
Конечно, Чик его  довел. Но ведь, еще ничего не зная о разбойничьих подвигах
Чика, он  уже  отвернулся  к окну, чтобы  Чик его не  заметил.  Значит,  уже
боялся.
     Чик посмотрел на ногу. Боль все еще слегка пульсировала. Полоска  крови
начала подсыхать.  И  вдруг Чика  поразило  неожиданное  открытие.  Это  он,
Всевидящий, наслал на  Чика  укус петах,  потвму что  Чик  переусердствовал,
пугая этого мальчика. А год назад наслал на  Чика этого  же мальчика, потому
что тогда Чик  переусердствовал, размечтавшись о блаженном почесывании своей
спины.  Как  все  связано! Вот мудрость того, Кто все видит и  слышит, да не
сразу раскумекаешь, что к чему! Для этого надо иметь хорошую черепушку. Что,
что, подумал  Чик, а  кумпешка  у меня работает.  Но  тут Чик  вдруг осекся,
догадавшись,  что  может  грянуть  наказание  за  хвастовство,  да  и  петух
подозрительно встрепенулся и клокотнул.



   Фазиль Искандер.
   Англичанин с женой и ребенком.
   Попутчики

     Текст  подготовлен  С. Виницким для некоммерческого  распространения по
изданию: Ф. Искандер. Дерево детства. М., "Советский писатель", 1974.


Англичанин с женой и ребенком

     В кофейне я узнал, что  к нам в город приехал англичанин. Мне  сказали,
что он  сейчас  на берегу  моря  возле гостиницы  беседует с представителями
местной интеллигенции и, если я поспешу, пожалуй, успею познакомиться с ним.
До  этого  я никогда  не  был  знаком с англичанами,  даже  не  видел живого
англичанина, поэтому  охотно согласился. К тому же меня предупредили, что он
профессор, крупнейший социолог левого толка и дружественно к нам настроен. Я
допил кофе и пошел посмотреть на англичанина. {143}
     Я вышел на улицу,  прошел до  берега,  завернул в  сторону  гостиницы и
увидел  их. Был яркий  летний день. Англичанин  с женой  и  ребенком  стояли
посреди улицы в центре небольшой, но почтительной группы.
     Я  сразу  узнал  его,  хотя  до   этого  никогда  не  видел  ни  одного
англичанина. Почему-то к нам они редко заезжают. Я  его сразу узнал, хотя, в
сущности, он даже не был похож  на англичанина, вернее на того  англичанина,
облик которого я представлял себе по книгам и кинофильмам.
     Но, с другой стороны, не узнать его было невозможно, просто потому, что
кто-то из них должен был быть англичанином, а  так как всех остальных я знал
(наши ребята), я так и решил: вот этот и есть англичанин. Если б вокруг него
стояли не наши ребята,  а какие-нибудь  незнакомые люди, я бы скорее подумал
на кого-нибудь из них, до того он был не похож на англичанина.
     Это  был  крепыш  небольшого  роста  с  круглой  золотистой  головой  и
мужественным профилем скандинавского викинга или в крайнем случае эллинского
воина.  Такую  голову  почему-то  хотелось  представить  в  шлеме, мне  даже
показалось, что я ее уже где-то видел в тяжелом рыцарском шлеме.
     Сначала я  немного  огорчился,  что  англичанин  оказался  недостаточно
типичным,  тем более  что и жена  его,  хотя  и  красивая  женщина, никак не
походила на англичанку. Скорее она была похожа на египтянку. Она была похожа
на красивую египтянку, но  сравнивать ее с Неф