Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
ся в часовую
мастерскую.
-- Что случилось?! -- закричал один из мастеров, вскакивая и роняя
ереванский будильник, который покатился по полу, издавая многопластинчатый
звон восточного барабана с бубенцами.
-- Гарантийный ремонт, -- сказал я спокойным голосом, ударившись о
будочку кассы и неожиданно легко остановившись.
-- Чокнутый, -- первая догадалась кассирша и захлопнула окошечко кассы.
Я пришел в себя и, чтобы не менять выгодного впечатления, молча вывел
свой велосипед. Краем глаза заметил, что у одного часовщика выпало из глаза
стеклышко. Я почему-то подумал, что стеклышко часовщика и монокль
аристократа имеют в своем назначении странное сходство. Часовщик при помощи
своего увеличительного стекла увеличивает мелкие механизмы, а любители
монокля, вероятно, думают, что то же самое происходит с людьми, на которых
они смотрят.
Потом по дороге мне пришло в голову, что, шагая рядом с велосипедом,
легче и безопасней предаваться мечтам, чем верхом на велосипеде, и потому
решил больше им не пользоваться. В конце концов велосипедисту состязаться с
автобусом все равно, что легковесу выходить на ринг против тяжеловеса.
Придя домой, я поставил свой велосипед в сарай и больше о нем не
вспоминал.
Примерно через месяц к нам домой пришел мой дальний родственник и
напомнил о нем. Вообще, если к вам приходит ваш дальний родственник,
которого вы давно не видели, ничего хорошего не ждите. Вы пережили трудные
годы становления и еще чего-то там, а он в это время пропадал черт его знает
где. А потом, когда вы встали на ноги и даже приобрели собственный
велосипед, он как ни в чем не бывало приходит к вам домой, улыбается всеми
своими тридцатью двумя резцами и начинается великое кумовство.
Представьте себе крепыша небольшого росточка, в несгораемой кожаной
тужурке, с мощным мозолистым рукопожатием. Работает в городе на
бензоколонке, а живет в деревне в десяти километрах от города. Он еще
крестьянин, но уже рабочий... Он воплощает в одном лице оба победивших
класса.
И вот стоит передо мной этот самый Ванечка Мамба, и такая сила жизни
прет из каждой складки его кожаной тужурки, лучится в золотистых глазах, в
плотных зубах, похожих на костяшки газырей, что кажется, захочет -- и выпьет
пивную кружку бензина, закурит сигарету, и ни черта с ним не будет.
-- Привет, -- говорит и жмет руку. Такое, знаете, крепкое рукопожатие
волевого мужчины.
-- Здравствуй, -- говорю, -- Ванечка, какими судьбами?
-- Слыхал, велосипед продаешь, хочу купить.
Не знаю, откуда он взял, что я продаю велосипед. Я даже не подозревал,
что он знает о его существовании. Но Ванечка Мамба один из тех людей,
которые знают о вас больше, чем вы сами о себе. "А почему бы не продать, --
думаю я, -- очень даже кстати..."
-- А что, -- говорю, -- продам.
-- Сколько?
-- Сначала посмотри...
-- А я уже смотрел, -- говорит он и улыбается, -- вижу, сарай открыт...
Велосипед стоил рублей восемьсот старыми деньгами. Скинул сотню на
амортизацию.
-- Семьсот...
-- Не пойдет.
-- А сколько дашь?
-- Триста!
Ну, думаю, сейчас начнется встречный процесс. Один будет повышать,
другой понижать. В какой-то точке интересы сольются.
-- Хорошо, -- говорю, -- шестьсот.
-- Брось, -- говорит, -- трепаться, триста рублей на улице не валяются.
-- А велосипед, конечно, валяется?
-- Кто же сейчас ездит на велосипеде? Одни сельские почтальоны.
-- Зачем же ты покупаешь?
-- Мне на работу далеко ездить, я временно, пока машину не купил.
-- Покупаешь машину, а торгуешься из-за велосипеда.
-- Потому, -- говорит, -- и покупаю машину, что торгуюсь из-за
велосипеда.
Ну что ты ему скажешь? На то он и Ванечка Мамба, человек хорошо
известный в нашем городе, особенно в шоферских кругах.
-- Ну хорошо, -- говорю, -- за сколько купишь?
-- А я сказал. Не пойдешь же ты с ним на толчок.
-- Не пойду.
-- В комиссионке тоже не примут.
-- Ну ладно, -- говорю, -- бери за четыреста, раз ты все знаешь.
-- Ладно, -- говорит Ванечка, -- беру за триста пятьдесят, чтоб и тебе
и мне не было обидно. Все же мы родственники.
-- Черт с тобой, -- говорю, -- бери за триста пятьдесят. Но откуда ты
узнал, что я продаю велосипед?
-- А я, -- говорит, -- видел, как ты ездишь на нем. Думаю -- этот долго
не наездит: или разобьется, или продаст.
Ванечка хозяйственно оглядел комнату и говорит, опять же улыбаясь всеми
своими газырями:
-- Может, еще чего продашь?
-- Нет, -- говорю, -- пока с тебя хватит. Мы вышли из комнаты. Я стоял
на крыльце, а он спустился во двор и вывел из сарая велосипед.
-- А где же, -- говорит, -- насос?
-- Пацаны стащили.
-- Ну вот, а еще торговался, -- говорит Ванечка, садится на велосипед
и, объезжая двор, поучает: -- Надо повесить замок на сарай. Я тебе привезу
хороший замок.
-- Замок, -- говорю, -- не твоя забота. Ты мне деньги давай.
-- Вот в воскресенье продам груши и привезу деньги, -- говорит Ванечка
и, не слезая с велосипеда, выезжает со двора.
Не понравилось мне это. Но что поделаешь, как-никак родственник, хоть и
дальний. Я и раньше говорил, что лучше один близкий друг, чем десять дальних
родственников. Но не все это понимают, особенно в наших краях.
И вот встречаю его через неделю на улице.
-- Ну как, продал груши?
-- Продал, но сам знаешь, в этом году на них такой урожай, что выгодней
свиньям скормить.
-- Что ж, ты ничего не выручил?
-- Да выручил бабам на тряпки. Сам знаешь, у меня пятеро девчонок. Да
еще жена беременная. Одно разорение от этих зараз.
-- Что ж ты, -- говорю, -- жену мучаешь -- хватит хулиганить.
-- Мне, -- говорит, -- мальчик нужен. А деньги за мной не пропадут.
Скоро виноград поспеет, а там хурма, а там мандарины. Как-нибудь выкручусь.
-- Ну, -- говорю, -- давай, выкручивайся.
На том и расстались. С должником приходится считаться. Должника
лелеешь, иногда даже приходится распускать слухи о его честности.
Но вот пришел сезон винограда, потом отошла хурма, появились мандарины,
а Ванечка все не идет.
Как-то узнаю стороной, что жена его опять родила дочку, и я решил
напомнить о себе под видом поздравительного письма. Так, мол, и так,
поздравляю с очередной дочкой. Как-нибудь заходи, я живу на старом месте.
Посидим за бутылочкой вина, поговорим о том о сем.
Через неделю пришел ответ. Ну и почерк, пишет, у тебя хреновый, старшая
дочка едва разобрала. Спасибо, говорит, за поздравление, еще одну дочку жена
родила. Совсем запутался в именах. У нас, говорит, в деревне электричество
провели. За него тоже надо платить. За долг помню, но ничего, Ванечка Мамба
как-нибудь выкрутится. А в конце письма еще спрашивает, купил ли я замок на
сарай. Если не купил, говорит, я тебе привезу.
Ну, думаю, пропали мои деньги. Так и не виделся с ним до следующего
лета. Про долг почти забыл.
Как-то иду по базару, слышу, меня кто-то окликает. Смотрю, стоит
Ванечка Мамба за целой горой арбузов. Хрустит большущим ломтем, сверкает
зубами, кричит:
-- Мамбавские арбузы, налетай, пока сам не съел! Какая-то женщина
спрашивает меня, что это за сорт -- мамбавские арбузы.
-- Вы не знаете мамбавские арбузы? -- смеется Ванечка и, нашпилив на
нож кусок мясистой мякоти, сует гражданке прямо в лицо.
-- Я не хочу пробовать, я только спрашиваю, -- стыдливо отстраняется
гражданка.
-- Я не прошу покупать, я прошу только попробовать мамбавские арбузы!
-- почти рыдает Ванечка.
В конце концов гражданка пробует, а попробовав, не решается не взять.
Смотрю, на каждом арбузе выскоблено, как фирменный знак, буква "М".
-- Что это еще, -- говорю, -- за меченые атомы?
-- Это мы с одним стариком везли из деревни арбузы, так я, чтоб не
перепутать, переметил свои.
А сам смеется. Не успел я ему напомнить о долге, как он сунул мне в
руку довольно увесистый арбуз. Я попытался отказаться, но Ванечка взорлил:
-- Родственники мы или нет? С огорода! Свои! Некупленные!
Пришлось взять. С подаренным арбузом в руке говорить о долге было
как-то неудобно, и я промолчал. Черт с ним, думаю, хоть арбуз получил за
велосипед.
Потом мне рассказывали, что он здорово накрыл этого старичка. Пока они
ехали на грузовике верхом на своих арбузах, старичок заснул, а Ванечка успел
переметить своим пиратским ножом два десятка стариковских арбузов. Вот они,
мамбавские арбузы!
Через полгода с одним приятелем я случайно заехал на бензоколонку.
Товарищу надо было заправить машину. Смотрю, Ванечка мой ходит вокруг
"Волги" и с такой угрюмой доброжелательностью поливает ее из шланга.
-- Привет, -- говорю, -- Ванечка. Ты что, мойщиком стал?
-- А, -- говорит, -- здравствуй. -- Выключает свой шланг и подходит. --
Ты что, в самом деле ничего не знаешь?
-- А что я должен знать?
-- Я же купил "Волгу". Это моя "Волга".
-- Молодец, -- говорю, -- слов на ветер не бросаешь.
-- А еще родственник, -- жалуется Ванечка, обращаясь к товарищу. --
Когда он купил велосипед, я узнал об этом. А когда я купил "Волгу", он
ничего не знает. Где же справедливость?
-- Про велосипед, -- говорю, -- лучше не вспоминай.
-- Не, -- говорит, -- я тебе за него заплачу, хоть это был и
барахлинский велосипед да еще и без насоса. Но сейчас я затеял дом строить,
весь в долгах. Вот построю дом, сразу со всеми расплачусь.
-- Фрукты, -- говорю, -- небось возишь?
-- Не говори, одно разорение. Автоинспекция сбесилась. Или совсем не
берут или берут так много, что невыгодно возить.
Когда мы отъехали, товарищ мой сказал:
-- Этот твой Ванечка махинации устраивает с бензином. Попадется.
-- Пусть попадется, -- говорю, хотя был уверен, что он не попадется.
Через некоторое время встречаю одного нашего общего знакомого.
-- Слыхал, Ванечку Мамба в тяжелом состоянии в больницу свезли?
-- Что случилось, -- говорю, -- бензоколонка взорвалась?
-- Нет, -- говорит, -- в яму с известковым раствором упал. Он же дом
строит.
-- Ничего, -- говорю, -- Ванечка выкрутится как-нибудь.
-- Нет, -- говорит, -- не жилец.
Пролежал Ванечка в больнице с месяц. Хотел я было навестить его, да
как-то неудобно стало. Думаю, решит, что пришел за деньгами. А потом слышу,
-- встал, выкрутился. Я был в этом уверен. Слишком у него много дел на этом
свете осталось, да еще таких, что другому не поручишь. Не справится.
Прошел год. Однажды передают мне приглашение из деревни: у Ванечки
двойной праздник, новоселье и сын родился.
Насмотрелся я на эти празднества. Приглашают человек двести, триста, за
стол начинают сажать часов в двенадцать ночи. Пока все приготовят, пока
дождутся прихода начальства. А главное, приношения. Стоит посреди двора
деревенский глашатай, рядом с ним сидит девочка за столиком. Она слюнявит
карандаш и записывает в ученическую тетрадь, кто что принес. Подарки
деньгами, но больше натурой.
-- Ваза прекрасная, как луна, -- кричит глашатай, высоко поднимая ее
над головой и показывая всем гостям. -- Чистая и прозрачная, как совесть
дорогого гостя, -- импровизирует он.
-- Одеяло русское, -- кричит глашатай, вдохновенно разворачивая
стеганое одеяло. -- Под таким можно уложить целый полк, -- бесстыдно
добавляет он, хотя размеры одеяла самые обыкновенные.
Особенно в этом отношении отличаются бзыбцы. Они слова не могут сказать
без преувеличения. Пока глашатай краснобайствует, гость с комической
скромностью стоит перед ним, низко опустив голову. На самом деле он искоса
следит за девочкой, чтобы она правильно записала его фамилию и имя. Потом он
присоединяется к зрителям, а глашатай уже превозносит следующий подарок.
-- Скатерть царская, -- кричит краснобай и жестом деревенского демона
вскидывает в руках скатерть. Одним словом, это своеобразный спектакль.
Конечно, если ты пришел без подарка, тебя никто не прогонит, но общественное
мнение создается.
В общем, я не поехал, но все же послал ему поздравительное письмо, уже
без всяких намеков.
Как-то стою на привокзальной площади одного из наших районных городков
и думаю, как бы мне добраться домой: то ли ехать на электричке, то ли ловить
попутную...
Слышу, кто-то окликает меня. Смотрю -- Ванечка выглядывает из "Волги".
-- Ты как сюда попал?
-- В командировке был. А ты что?
-- Да вот в Сочи прошвырнулся. Садись подвезу.
Сел я рядом с ним, и мы поехали. В машине стоял устойчивый
субтропический аромат контрабанды. После больницы я Ванечку ни разу не
видел. Он почти не изменился, только лицо слегка обесцветилось, как будто
его промокашкой обсушили. Но все такой же веселый, зубы блестят.
-- Получил, -- говорит, -- твое письмо. Кутеж был отличный, напрасно не
приехал.
-- Как это ты в яму с известью попал?
-- Да-а, неохота вспоминать. Чуть концы не отдал. Можно сказать, уже
там был. Зато у меня сын родился через эту яму.
-- Как так?
-- Я думаю так, что у меня для пацана извести в организме не хватало.
-- Ну, извести у тебя хватало.
-- Кроме шуток, -- смеется Ванечка, -- может, я научное открытие
сделал. Напиши в какой-нибудь журнальчик, -- деньги пополам. Хотя тебя не
напечатают.
-- Это почему? -- насторожился я.
-- Почерк у тебя никудышный, -- говорит, -- не станут разбирать.
-- Брось, -- говорю, -- травить. Лучше расскажи, как дела.
-- Да как сказать, -- тянет Ванечка, а сам включил одной рукой радио,
нащупал джаз, выровнял, отпустил.
-- Порядка нет, -- неожиданно добавил он, -- вот что плохо.
-- Что это ты стал заботиться о порядке?
-- Вот возил в Сочи мандарины. На двести километров четыре инспектора,
разве это порядок? Нет, ты не перебивай, -- добавил он, хотя я и не думал
его перебивать. -- Трое берут, четвертый отказывается. Разве это порядок?
Договоритесь между собой в конце концов! Или совсем не берите или берите
все. Не могу же я сказать, что с троими уже поладил. Это же нечестно?
-- Конечно, нечестно, -- говорю, а сам думаю: интересная вещь это,
честность. Не удивительно, что каждый кроит ее по-своему. Удивительно, что
никто без нее обойтись не может.
-- Хорошо, -- говорю, -- Ванечка. У тебя есть машина, есть дом, есть
сын. Брось ты это все, что тебе еще надо?
-- Улики, -- говорит, -- еще хочу завести.
-- Какие такие улики?
-- Пчелы. Мой сад обжирают чужие пчелы. Лучше своих заведу. Попробую.
-- Ну, -- говорю, -- пробуй. Чего ты только еще не пробовал.
-- Хорошего пчеловода не знаешь?
-- Нет, не знаю.
Помолчали немного. Но Ванечка бесплатно молчать не любит.
-- Послушай, что это за кампания пошла насчет домов?
-- А что, тебя беспокоят?
-- Сам знаешь, всякие завистники. Жалуются. Откуда, мол, дом, машина...
Председатель уже вызывал.
-- Ну и что?
-- Я ему говорю, когда комиссия или там делегация -- ты их ко мне
приводишь. Вот, мол, зажиточный крестьянин. А сейчас продаешь?
-- А он что?
-- С меня, -- говорит, -- тоже спрашивают...
Мы так и не договорили. Случилось неожиданное.
Мы ехали с большой скоростью, но, хотя дороги наши виражируют, я был
спокоен. Ванечка и в армии пять лет просидел за рулем и вообще прекрасно
чувствует машину. Сейчас мы въезжали в черту города, а он вроде и не
собирался снижать скорость. И вот у автобусной остановки напротив вокзала
женщина вырывается из очереди и, как очумевшая овца, бежит через улицу. "Не
успеем!" -- мелькнуло в голове, и в то же мгновение раздался скрежет
тормозов, шипение волочащейся резины, крик толпы. Машина ударила женщину,
отбросила ее на несколько метров и остановилась.
К женщине подбежали люди. Подняли ее, стали уводить в сторону. У нее
было бледное одеревеневшее лицо. Но вдруг она неожиданно затрясла руками и
стала гневно отбиваться от помощников.
Какой-то парень подбежал к машине, заглянул в нее и заорал:
-- Что стоишь, Ванечка, газуй!
Ванечка дал задний ход, вырулил на привокзальную площадь, вырвался на
автостраду и так газанул, что фары проносились мимо нас, как метеоры. Минут
десять мы ехали с такой пожарной скоростью, и каждую секунду я ожидал, что
вот-вот мы отправимся в те места, откуда Ванечка, может, и выкарабкается, но
на себя я не очень надеялся.
-- Ты что, сбесился, -- кричу ему. -- Тише!
-- Чанкайшист присосался!
Я оглянулся. За нами мчался мотоцикл автоинспектора. Ванечка завернул в
переулок, и машина, вибрируя, запрыгала по булыжной мостовой. Мотоцикл исчез
было, но через несколько секунд снова появился в конце квартала. Ванечка
завернул в совсем глухой переулок, проехал его и вдруг так резко затормозил,
что я ударился головой о дверцу, за которую держался. В двух шагах от машины
зияла свежевырытая яма, рядом валялась бетонная труба. Ванечка попробовал
дать задний ход, но машина забуксовала. Грохот мотоцикла нарастал, как
железный рок.
Через несколько секунд рядом с нами остановился мотоцикл
автоинспектора. Он заглушил мотор и подошел к нам пружинистым шагом
укротителя.
-- Почему ехал с повышенной скоростью? Почему не остановился сразу?
-- Не слышал сигнала, дорогой, -- сказал Ванечка. Стало ясно, что
автоинспектор ничего не знает о случившемся на вокзале. Все-таки он упорно
пытался что-то записать и что-то требовал у Ванечки. Ванечка вышел из
машины. Я его впервые видел в таком униженном состоянии. Он просил, он
умолял, он клялся, он называл общих знакомых, говорил, что они в сущности
оба работают в одной системе. Потом я заметил, что он многозначительно
кивает в мою сторону, явно превышая значение моей личности. Получалось, что
он везет меня чуть ли не по заданию местного правительства. Я поймал себя на
том, что незаметно для себя приосанился.
В конце концов Ванечка его уговорил. Он проводил автоинспектора до
мотоцикла, так в наших краях провожают до лошади верхового гостя. Я думаю,
что он поддержал бы ему стремя, если б оно имелось у мотоцикла.
-- Подумаешь, что он из себя представляет -- нищий! -- неожиданно
сказал Ванечка, как только автоинспектор уехал. Видимо, это был новый
автоинспектор, которого он не знал.
Ванечка сел в машину и закурил. Я решил, что дорожных приключений на
сегодня хватит, и вышел из машины.
-- Спасибо, -- говорю, -- мне теперь недалеко.
-- Как хочешь, -- говорит он и включает мотор. -- А насчет порядков я
тебе правильно говорил.
-- Каких порядков? -- спросил я, ничего не понимая.
-- Улицу разрыли? Знака не поставили? Объезд не указали? Это что,
порядок?
Я только развел руками.
Как-то неудобно было уходить, пока он не выбрался отсюда. Я еще
постоял. Ванечка дал задний ход, и пока машина, буксуя, медленно отходила
назад, я глядел на его твердое лицо с жесткой конквистадорской складкой
вдоль щеки, четко озаренное государственным электричеством дорожного фонаря.
Вот такой он, Ванечка -- хищный, наглый, веселый. Человек он, конечно,
не глупый, но возить с ним арбузы на базар я бы никому не советовал.
После машины особенно приятно было идти пешком. Вообще я терпеть не
могу всякие автомобильные происшествия. Жалко мне как-то пешеходов. Хоть я и
понимаю, что