злословие. Но
в мужчине, на мой взгляд, оно всегда  постыдно.  У  нас  имеются  тщеславие,
зависть, соперничество и тысяча всяких оснований  порочить  друг  друга,  но
мужчина, чтобы очернить другого, должен обладать женской трусостью.

                               Входит слуга.

     Слуга. Сударыня, миссис  Кэндэр  дожидается  в  карете,  и,  если  ваша
милость не заняты, она подымется наверх.
     Леди Снируэл. Попросите ее пожаловать.

                               Слуга уходит.

Вот  вам,  Мария, некто в вашем вкусе. Хотя миссис Кэндэр немножко болтлива,
все согласны, что это добрейшая и прекраснейшая женщина.
     Мария. Да, и со своим нелепым напускным добродушием она приносит больше
вреда, чем откровенная злость старого Крэбтри.
     Джозеф  Сэрфес.  Это  правда,  леди  Снируэл.  Когда   я   слышу,   что
общественное мнение ополчается на моих друзей, я больше всего  боюсь,  чтобы
миссис Кэндэр не выступила на их защиту.
     Леди Снируэл. Тс-с! Она идет!

                           Входит миссис Кэндэр.

     Миссис Кэндэр. Дорогая леди Снируэл,  как  вы  поживали  это  столетие?
Мистер Сэрфес, что слышно нового? Хотя, впрочем, это не  важно,  потому  что
ничего не приходится слышать, кроме сплетен.
     Джозеф Сэрфес. Вот именно, сударыня.
     Миссис Кэндэр. О Мария, дитя мое! Ну как?  Все  кончено  между  вами  и
Чарльзом? Его мотовство, я полагаю... Весь город только об этом и говорит.
     Мария. В самом деле? Мне очень жаль, сударыня, что город не находит для
себя лучшего занятия.
     Миссис Кэндэр. Верно, верно, дитя мое. Но людских языков не остановишь.
Признаться, мне было больно услышать это, да притом еще узнать  из  того  же
источника, что ваш опекун сэр Питер и леди Тизл последнее время живут не так
дружно, как этого можно бы желать.
     Мария. С какой наглостью люди вмешиваются в чужие дела!
     Миссис Кэндэр. Совершенно верно, дитя  мое.  Но  что  поделаешь?  Людям
хочется говорить, этому ничем помешать нельзя. Да вот, не дальше, как вчера,
мне рассказывали, что мисс Гэдэбаут бежала с сэром Филигри Флертом. Но, боже
мой, разве можно придавать значение тому, что слышишь! Хотя, уверяю вас, мне
это сообщило очень осведомленное лицо.
     Мария. Все это - возмутительнейшие сплетни.
     Миссис Кэндэр. Разумеется, дитя мое, просто стыд, просто стыд! Но  свет
привередлив, от него нет защиты. Боже мой, кто бы, например,  позволил  себе
заподозрить вашу подругу мисс Прим в неблаговидном поступке? Однако люди так
злы, что рассказывают, будто ее дядя на прошлой неделе поймал ее в ту  самую
минуту, когда она садилась в Йоркский дилижанс со своим учителем танцев.
     Мария. Я могу вам поручиться, что этот рассказ ни на чем не основан.
     Миссис Кэндэр. О,  решительно  ни  на  чем,  клянусь  вам.  Не  больше,
вероятно, чем эта история, о которой говорили прошлый месяц,  насчет  миссис
Фестино и полковника Кассино; хотя, надо сказать, вопрос так  и  остался  не
выясненным как следует.
     Джозеф  Сэрфес.  Разнузданность,  с  которой  некоторые  люди  сочиняют
небылицы, поистине чудовищна.
     Мария. Это так;  но,  по-моему,  те,  кто  подобные  выдумки  передает,
одинаково виновны.
     Миссис Кэндэр. Безусловно; передатчики сплетен нисколько не лучше,  чем
их сочинители. Это старое утверждение и очень правильное. Но что  поделаешь,
как я уже сказала! Ну  как  вы  запретите  людям  говорить?  Сегодня  миссис
Клэккит уверяла меня что мистер  и  миссис  Хонимун  теперь  уже  только  по
названию муж и жена, как и остальные их знакомые. Она намекнула  также,  что
некая вдова на соседней  улице  самым  удивительным  образом  избавилась  от
водянки и приобрела прежнюю стройность. А мисс Тэттл, которая была  тут  же,
утверждала,  что  лорд  Бэффэло  застал  свою  супругу   в   некоем   весьма
сомнительном доме и что сэр Генри Бокет и Том Саунтер должны скрестить шпаги
по такому же делу. Но,  боже  мой,  неужели  вы  думаете,  что  я  стала  бы
передавать эти россказни! Нет-нет, передатчики сплетен, как я  уже  сказала,
ничуть не лучше, чем их сочинители.
     Джозеф  Сэрфес.  Ах,  миссис  Кэндэр,  если  бы  все   обладали   вашей
сдержанностью и добрым сердцем!
     Миссис Кэндэр. Я должна сознаться, мистер  Сэрфес,  что  я  не  выношу,
когда на людей нападают за их спиной; и  когда  относительно  моих  знакомых
обнаруживаются какие-нибудь некрасивые обстоятельства, я всегда  предпочитаю
думать о них одно наилучшее. Кстати, я надеюсь, это неправда, что  ваш  брат
окончательно разорился?
     Джозеф Сэрфес.  Я  боюсь,  что  его  дела  действительно  очень  плохи,
сударыня.
     Миссис Кэндэр. Ах, я тоже слышала. Но вы должны ему сказать,  чтобы  он
не падал духом. В таком же положении почти все  -  лорд  Спиндл,  сэр  Томас
Сплинт, капитан Куинз и мистер Никкит, - все, я слышала,  прогорят  на  этой
неделе. Так что если Чарльз пойдет ко дну, то он увидит,  что  половина  его
знакомых тоже разорена, а это как-никак утешение.
     Джозеф Сэрфес. Несомненно, сударыня, и очень большое.

                               Входит слуга.

     Слуга. Мистер Крэбтри и сэр Бенджамен Бэкбайт. (Уходит.)
     Леди Снируэл. Вот видите, Мария,  ваш  поклонник  вас  преследует:  вам
положительно негде укрыться.

                  Входят Крэбтри и сэр Бенджамен Бэкбайт.

     Крэбтри. Леди Снируэл, целую вашу руку.  Миссис  Кэндэр,  вы,  кажется,
незнакомы  с  моим  племянником,  сэром  Бенджаменом   Бэкбайтом?   Ей-богу,
сударыня, это остроумнейший молодой человек и прелестный поэт  вдобавок.  Не
правда ли, леди Снируэл?
     Сэр Бенджамен Бэкбайт. Ах, что вы, дядюшка!
     Крэбтри. Ей же богу, это правда. По части ребусов и шарад он вам забьет
лучшего рифмача во всем королевстве. Ваша милость слышала эпиграмму, которую
он написал на той неделе по поводу загоревшегося  пера  леди  Фризл?  Ну-ка,
Бенджамен, повтори ее или шараду, которую ты сочинил экспромтом на вечере  у
миссис Драузи. Скажи: мое первое - название рыбы, мое  второе  -  знаменитый
адмирал, мое...
     Сэр Бенджамен Бэкбайт. Дядюшка, нет, прошу вас...
     Крэбтри. Честное слово, сударыня,  вы  бы  изумились,  если  бы  только
слышали, до чего он искусен во всех этих прелестях.
     Леди Снируэл. Я удивляюсь, сэр Бенджамен,  что  вы  никогда  ничего  не
печатаете.
     Сэр Бенджамен Бэкбайт. Говоря по правде, сударыня, печатать  -  слишком
уж вульгарно, а так как мои  маленькие  опыты  по  большей  части  сатиры  и
памфлеты на отдельных лиц, то,  по-моему,  они  лучше  расходятся,  когда  я
доверительно раздаю списки друзьям затронутых особ. Но у меня есть несколько
любовных элегий, которые, если их осчастливит улыбка  этих  уст,  я  намерен
издать в свет.
     Крэбтри.  Клянусь  небом,  сударыня,  они  вас  обессмертят!  Ваше  имя
перейдет в  потомство,  подобно  именам  петрарковой  Лауры  или  уоллеровой
Сахариссы.
     Сэр Бенджамен Бэкбайт. Да, сударыня, я думаю, что они  вам  понравятся,
когда вы их увидите  на  великолепной  странице  ин-кварто,  где  прозрачный
ручеек текста будет извиваться среди полей  бумаги.  Видит  бог,  это  будут
изящнейшие в своем роде создания!
     Крэбтри. А знаете, сударыня, ведь это правда! Вы слышали новость?
     Миссис Кэндэр. Вы имеете в виду историю относительно...
     Крэбтри. Нет, сударыня, совсем другое. Мисс  Найсли  выходит  замуж  за
своего лакея.
     Миссис Кэндэр. Не может быть!
     Крэбтри. Спросите сэра Бенджамена.
     Сэр Бенджамен Бэкбайт. Истинная правда, сударыня. Все уже назначено,  и
шьются свадебные наряды.
     Крэбтри. Да, и говорят, имелись весьма побудительные причины.
     Леди Снируэл. В самом деле, я уже что-то слышала об этом.
     Миссис Кэндэр. Этого не может быть, и я не понимаю,  как  можно  верить
подобной басне о такой благоразумной девице, как мисс Найсли.
     Сэр Бенджамен Бэкбайт. О боже мой, сударыня, вот поэтому-то ей сразу  и
поверили. Видя мисс Найсли всегда такой  сдержанной  и  осмотрительной,  все
были убеждены, что за этим кроются какие-то особые причины.
     Миссис  Кэндэр.  Что  и  говорить,  для  строгой  женщины   ее   закала
скандальная сплетня так же губительна,  как  лихорадка  для  людей  крепкого
сложения. Зато бывают такие хилые репутации,  которые  всегда  прихварывают,
однако способны пережить добрую славу ста самых коренастых недотрог.
     Сэр Бенджамен Бэкбайт. Вот именно, сударыня. Бывают люди не  только  со
слабым здоровьем, но и с болезненной репутацией; зная свои  уязвимые  места,
они прячутся от малейшего сквозняка и восполняют  недостаток  жизненных  сил
постоянной заботой о себе.
     Миссис Кэндэр. Во всяком случае, очень может быть, что все это  ошибка.
Вы  же  знаете,  сэр  Бенджамен,  как  сплошь  да  рядом   самые   ничтожные
обстоятельства дают повод для оскорбительнейших слухов.
     Крэбтри. Сколько угодно, готов присягнуть, сударыня.  Слышали  вы,  как
прошлым летом в Тэнбридже мисс Пайпер утратила жениха и доброе имя?  Вы  это
помните, сэр Бенджамен?
     Сэр Бенджамен Бэкбайт. О, еще бы! Совершенно удивительный случай.
     Леди Снируэл. Как же это было, расскажите!
     Крэбтри. Так вот, однажды вечером в доме у миссис Понто разговор  зашел
о разведении в  наших  краях  новошотландских  овец.  Одна  молодая  дама  и
говорит: "Я знаю случаи, когда они давали приплод. У  мисс  Летиции  Пайпер,
моей кузины, была новошотландская овца,  которая  родила  двойню".  "Что?  -
воскликнула старая леди Дэндизи  (которая,  как  вам  известно,  глуха,  как
пень). - Мисс Пайпер родила двойню?" Эта ослышка, как вы легко  можете  себе
представить, вызвала всеобщий хохот. Тем не менее на  следующее  утро  всюду
сообщалось, а несколько дней спустя весь город этому верил, что мисс Летиция
Пайпер действительно произвела на свет прелестнейших мальчика и девочку.  Не
прошло и недели, как иные уже могли назвать отца и даже мызу,  куда  малютки
были отданы на попечение кормилицы.
     Леди Снируэл. Странно, действительно!
     Крэбтри. Истинная правда, уверяю вас.  Ах,  боже  мой!  Мистер  Сэрфес!
Скажите, правда, что ваш дядя, сэр Оливер, должен скоро вернуться?
     Джозеф Сэрфес. Я об этом не слышал, сэр.
     Крэбтри. Долгие годы провел он в  Ост-Индии.  Вы  его  навряд  ли  даже
помните. Грустно будет ему услышать, возвратясь домой,  до  чего  дошел  ваш
брат!
     Джозеф Сэрфес. Чарльз  повел  себя  неосторожно,  сэр,  конечно.  Но  я
надеюсь, не нашлось еще праздных  людей,  чтобы  заранее  повредить  ему  во
мнении сэра Оливера. Он может еще исправиться.
     Сэр Бенджамен Бэкбайт. Разумеется,  может.  Что  касается  меня,  то  я
никогда не верил, чтобы он был до такой степени лишен всяких принципов,  как
это про него говорят, и, хоть он и растерял всех своих друзей, я слышал,  он
пользуется исключительными симпатиями среди евреев.
     Крэбтри. Верно, племянник, честное слово!  Если  бы  еврейский  квартал
имел самоуправление, то Чарльз, наверное, был бы у них  выборным  старшиной.
Там нет человека популярнее, ей-богу! Я слышал,  он  выплачивает  не  меньше
процентов, чем ирландское  страховое  общество,  а  когда  он  болен,  то  о
восстановлении его здоровья молятся во всех синагогах.
     Сэр Бенджамен Бэкбайт.  Ив  то  же  время  никто  не  живет  с  большей
роскошью. Говорят, когда он угощает своих друзей, он садится за стол с целой
дюжиной поручителей, в передней дожидается человек двадцать  поставщиков,  а
за стулом у каждого гостя стоит по судебному приставу.
     Джозеф Сэрфес. Вам, господа, это, быть может, и забавно,  но  вы  очень
мало считаетесь с чувствами брата.
     Мария. Их зложелательство невыносимо. Леди Снируэл, я должна проститься
с вами: мне что-то нездоровится. (Уходит.)
     Миссис Кэндэр. Ах, боже мой! Как она побледнела!
     Леди Снируэл. Проводите ее, миссис  Кэндэр,  -  ей  может  понадобиться
помощь.
     Миссис Кэндэр. Разумеется, со всей охотой. Бедная девочка, кто знает, в
каком она положении, может быть! (Уходит.)
     Леди Снируэл. Просто ей стало неприятно, что говорят  о  Чарльзе,  хотя
сейчас они и в ссоре.
     Сэр Бенджамен Бэкбайт. Симпатии этой молодой особы очевидны.
     Крэбтри. И все-таки, Бенджамен, не отставай: ступай за ней и приведи ее
в хорошее настроение. Прочти ей твои стихи. Пойдем, я тебе помогу.
     Сэр Бенджамен Бэкбайт. Мистер Сэрфес, я отнюдь не хотел вас задеть.  Но
только верьте мне, ваш брат окончательно пропал.
     Крэбтри. Пропал, как редко кто пропадал. Гинеи занять не может!
     Сэр Бенджамен Бэкбайт. И продано с молотка все, что можно было продать.
     Крэбтри. Мне говорил человек, побывавший  у  него  в  доме:  ничего  не
осталось, кроме нескольких пустых бутылок, которых не заметили, и  фамильных
портретов, которые, невидимому, вделаны в стены.
     Сэр Бенджамен Бэкбайт. И притом еще, к сожалению, я слышал на его  счет
довольно скверные вещи.
     Крэбтри. О, за ним немало числится историй, поверьте.
     Сэр Бенджамен Бэкбайт (уходя). Но так как он все-таки ваш брат...
     Крэбтри. Мы вам все при случае расскажем.
     Крэбтри и сэр Бенджамен Бэкбайт уходят.
     Леди Снируэл. Ха-ха! Каково  им  уходить,  не  уничтожив  человека  без
остатка!
     Джозеф Сэрфес. Я думаю, ваша милость не меньше,  чем  Мария,  возмущены
этими пересудами.
     Леди Снируэл. Боюсь, ее привязанность гораздо глубже, чем нам казалось.
Впрочем, вечером здесь будет вся семья, так что  вы  пообедайте  у  меня,  а
затем мы продолжим наши наблюдения. Пока что я  пойду  подстроить  маленькое
злодейство, а вы займитесь наукой чувств.

                                  Уходят.


КАРТИНА ВТОРАЯ

                            У сэра Питера Тизл.
                           Входит сэр Питер Тизл.

     Сэр Питер Тизл. Когда старый холостяк  берет  молодую  жену,  чего  ему
ждать? Вот уже полгода, как леди Тизл сделала меня счастливейшим из людей, и
с тех пор я несчастнейший пес! Уже по дороге в церковь мы чуточку повздорили
и начисто поссорились, прежде чем умолкли колокола. За время нашего медового
месяца я несколько раз чуть не помер от разлития желчи, и  еще  не  все  мои
приятели успели меня поздравить, как я уже потерял всякий вкус  к  жизни.  А
между тем я выбирал с осторожностью - девушку, выросшую в  деревне,  которая
не знала другой роскоши, кроме  единственного  шелкового  платья,  и  других
развлечений, кроме ежегодного бала по случаю скачек. А теперь она  исполняет
свою роль во всех сумасшедших затеях столичной моды с такой легкой  грацией,
словно она отроду не видела ни кустика, ни  зеленой  травки  иначе,  как  на
Гровнор-сквере! Надо мной  смеются  все  мои  знакомые,  про  меня  пишут  в
газетах. Она проматывает мое состояние и перечит мне на каждом шагу. И  хуже
всего то, что я, должно быть, ее люблю, иначе я не стал бы терпеть все  это.
Но я никогда не позволю себе признаться в этом.

                               Входит Раули.

     Раули. О! Сэр Питер, ваш слуга покорный. Как поживаете, сэр?
     Сэр Питер Тизл. Очень плохо, любезный Раули,  очень  плохо.  Ничего  не
вижу, кроме невзгод и огорчений.
     Раули. Что же это успело так расстроить вас со вчерашнего дня?
     Сэр Питер Тизл. Странный вопрос женатому человеку.
     Раули. Я уверен, сэр Питер, что ваша супруга  не  может  быть  причиной
вашего расстройства.
     Сэр Питер Тизл. А что, разве вам кто-нибудь сказал, что она умерла?
     Раули. Полноте, сэр Питер, вы ее любите, хотя  и  не  вполне  сходитесь
характерами.
     Сэр Питер Тизл. Виновата  в  этом  она  одна,  любезный  Раули.  Сам  я
мирнейший человек на свете и ненавижу сварливых людей. И я твержу ей это сто
раз в день.
     Раули. Вот как!
     Сэр Питер Тизл. Да, и знаете, что странно: во  всех  наших  спорах  она
всегда бывает неправа! Но леди Снируэл и вся эта компания, с которой  она  у
нее встречается, только поощряют ее дурные склонности. И в  довершение  моих
несчастий Мария, моя воспитанница, которой надлежало бы меня слушаться, тоже
решила взбунтоваться и наотрез отказывается от жениха, которого я давно  для
нее наметил. По-видимому, она собирается выйти за его беспутного брата.
     Раули. Вы знаете, сэр Питер, что я всегда имел смелость не  соглашаться
с  вами  в  отношении  этих  молодых  людей.  И  я  боюсь,  как  бы  вы   не
разочаровались в старшем. Что касается Чарльза, то, ручаюсь головой, он  еще
исправит свои ошибки. Их достойнейший отец, мой уважаемый хозяин, был в  его
годы почти такой же ветрогон, а когда он помер,  то  не  осталось  на  свете
второго такого сердца, чтобы его оплакивать.
     Сэр Питер Тизл. Любезный Раули, вы ошибаетесь. Когда умер их  отец,  я,
как вам известно, стал для них обоих как бы опекуном, пока щедрость их дяди,
сэра Оливера, не  дала  им  ранней  независимости.  Понятно,  я,  более  чем
кто-либо другой, имел возможность узнать их сердца, а я никогда в  жизни  не
ошибался. Джозеф может поистине служить образцом для  молодых  людей  нашего
времени. Это человек  благородных  правил,  и  с  ними  он  сообразует  свои
поступки. А младший, поверьте моему слову, если и унаследовал крупицу добра,
то растратил ее вместе с остальным наследством.  Ах,  мой  старый  друг  сэр
Оливер будет  глубоко  удручен,  когда  он  увидит,  как  злоупотребили  его
добротой!
     Раули. Мне очень  горестно,  что  вы  так  ожесточены  против  молодого
человека, потому что сейчас, быть  может,  наступает  решающая  пора  в  его
судьбе. Я сюда явился с новостями, которые вас удивят.
     Сэр Питер Тизл. Что такое? Расскажите.
     Раули. Сэр Оливер приехал, и сейчас он в Лондоне.
     Сэр Питер Тизл. Как! Быть не может! Мне казалось, вы  его  не  ждали  в
этом месяце.
     Раули. Не ждал, но он замечательно быстро совершил морской переход.
     Сэр Питер Тизл. Честное слово, я буду рад встретиться со старым другом.
Пятнадцать лет не виделись. Много было  вместе  пережито...  И  что  же,  он
по-прежнему требует, чтобы мы не извещали племянников о его приезде?
     Раули. Самым настойчивым образом. Он хочет, пока это не узналось, кое в
чем их испытать.
     Сэр Питер Тизл. Ах, да разве требуются особые хитрости,  чтобы  оценить
их по достоинству! Впрочем, пусть делает, как хочет. А что, он знает, что  я
женат?
     Раули. Да, и скоро явится вас поздравить и пожелать вам счастья.
     Сэр Питер Тизл. Это как мы пьем  здоровье  друга,  который  умирает  от
чахотки. Ах, Оливер меня засмеет! Мы с ним всегда трунили над  женитьбой,  и
он остался верен себе. Однакоже он может скоро сюда  явиться.  Я  сейчас  же
распоряжусь по дому. Но смотрите, любезный Раули, ни слова о том, что  мы  с
леди Тизл иной раз ссоримся.
     Раули. Ни в коем случае.
     Сэр Питер Тизл. Иначе Нолль изведет меня своими  шуточками.  Пусть  его
думает, прости меня бог, что мы самая счастливая чета.
     Раули. Я вас понимаю. Но вы и сами должны избегать малейших ссор в  его
присутствии.
     Сэр Питер Тизл. Видит бог, должны -  и  это  невозможно.  Ах,  любезный
Раули, когда старый холостяк берет молодую жену, он  заслуживает...  да  что
там! Преступление само в себе уже содержит кару.

                          Уходят в разные стороны.


ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

                            У сэра Питера Тизл.
                     Входят сэр Питер Тизл и леди Тизл.

     Сэр Питер Тизл. Леди Тизл, леди Тизл, я этого не допущу!
     Леди Тизл. Сэр Питер, сэр Питер, допускайте или  не  допускайте  -  это
ваше дело. Я намерена во всем поступать по-своему, и не только намерена,  но
и буду. Да! Хоть я и воспитана в деревне, я очень хорошо знаю, что в Лондоне
светские женщины никому не обязаны отчетом  с  той  минуты,  как  они  вышли
замуж.
     Сэр Питер Тизл. Отлично, сударыня,  отлично!  Так,  значит,  муж  лишен
всякого влияния, всякой власти?
     Леди Тизл. Власти? Еще бы! Если вы хотели власти надо  мной,  вам  надо
было взять меня в приемны