нимает темный лес.
                      Вот жаворонок, ласточка и зяблик.
                      Малиновка, кукушка, соловей!
                      Но мне - увы! - отрады не несут
                      Ни роза, ни гвоздика, ни левкой,
                      Ни колокольчик, ни жасмин душистый,
                      Ни соловей, ни зяблик, нет, никто!

     Пуф. Прошу вас, сударыня, не забудьте о платочке.
     Тильберина. Я думала, сэр... я прибегаю к платочку только при словах "о
душераздирающее горе"!
     Пуф. Нет, сударыня, прошу вас на словах "ни зяблик, нет, никто".

     Тильберина (всхлипывает).

                      Ни соловей, ни зяблик, нет, никто!

     Пуф. Превосходно, сударыня!
     Дэнгл. В самом деле превосходно!
     Тильберина.

                      О, душераздирающее горе -
                      Вот участь злополучной Тильберины!

     Дэнгл. Просто невыносимо, душа вон!
     Снир. Да, действительно.
     Наперсница.

                      Утешьтесь, госпожа моя. Кто знает,
                      Быть может, небо ниспошлет вам счастье.

     Тильберина.

                      Увы, моя неопытная Нора,
                      Любви несчастной жало роковое
                      Тебе еще неведомо. И ты
                      Постичь не можешь скорби безутешной.
                      Душа во мраке - радостям чужда.

     Дэнгл. Вот истинная правда.
     Наперсница.

                      Но вот отец ваш. Он глядит сурово
                      И ваших слез не должен видеть он.

     Пуф. Э! Что за черт! Здесь что-то вырезано... Куда же девалось описание
ее первой встречи  с  доном  Ускирандосом,  его  мужественного  поведения  в
морской битве и поэтический образ канарейки?
     Тильберина. Это все еще будет потом, уверяю вас, сэр.
     Пуф. Ах так, ну прекрасно.
     Тильберина (наперснице). Реплику, пожалуйста.
     Наперсница.

                      ...И ваших слез не должен видеть он.

     Тильберина.

                      Совет твой справедлив, но где взять силы
                      Отчаянье веселой маской скрыть?

                         Входит комендант крепости.

     Комендант.

                      Что вижу я? Ты плачешь, Тильберина?
                      Стыдись! Амурным горестям не время.
                      С благословенья Рима вражий флот
                      Плывет к отчизны нашей берегам,
                      И Англии судьба сейчас дрожит,
                      Как стертая монета на весах...

     Тильберина.

                      Так, значит, час моей судьбы настал?
                      Я вижу корабли их! Да, я вижу...

     Пуф. Теперь прошу вас обратить внимание, господа.  Это  один  из  самых
полезных приемов,  к  которым  мы,  сочинители  трагедий,  прибегаем  в  тех
случаях, когда герою или героине надлежит видеть не то,  что  происходит  на
сцене, а, наоборот, слышать и видеть нечто совсем другое, чего на сцене и  в
помине нет.
     Снир. Ага, понятно. Нечто вроде такого поэтического ясновиденья.
     Пуф. Вот именно. Прошу вас, сударыня.
     Тильберина.

                      ...Да, я вижу...
                      Они плывут сюда, готовы в бой!
                      Построились! Дают сигнал! А сзади
                      Стоят на страже грозные фрегаты.
                      И вот уже я слышу грохот пушек,
                      Победный клич и стоны побежденных!
                      Над морем дым, повисли паруса...
                      Что вижу я, то все увидят скоро.

     Комендант.

                      Довольно, дочь моя, умолкни, хватит!
                      Не видишь ты испанских кораблей
                      Затем, что их еще нигде не видно.

     Дэнгл. А ваш комендант, похоже, вовсе не считается с  этим  поэтическим
приемом, о котором вы тут нам рассказывали?
     Пуф. Не в его характере. Это очень здравомыслящий человек.
     Тильберина.

                      Так, значит, ты отвергнешь предложенье?

     Комендант.

                      Обязан. Должен. Вынужден. Отвергну.

     Тильберина.

                      Подумай! Благородная цена!

     Комендант.

                      Ни слова больше. Слушать не желаю!

     Тильберина.

                      Одной свободы только просит он.

     Снир. О ком идет речь, кто просит свободы, мистер Пуф?  Пуф.  Ах,  черт
возьми, сэр! Да  я  сам  ровно  ничего  не  пойму!  Тут  что-то  повырезано,
скомкано, и я просто не знаю, как это у них все потом склеится.
     Тильберина. Вот увидите, сэр, все это отлично увяжется одно с другим.

                      Тебе ж награда обеспечена.

     Пуф. Вот дьявольщина! Если бы они так бесцеремонно не вырезали все, что
ни попадя, вам было бы ясно, что дон Ускирандос добивается свободы и  убедил
Тильберину передать его предложение отцу. А  теперь  я  хочу  обратить  ваше
внимание на то, с какой  лаконичной  точностью  ведется  этот  диалог  между
Тильбериной и отцом. Заметьте, как энергично выбрасываются  все  эти  про  и
контра, точь-в-точь как выпады шпаги во время дуэли. Это и есть своего  рода
дуэльная логика, которую мы позаимствовали у французов.
     Тильберина.

                      В Испанию бежим!

     Комендант.

                      Изгоем стану здесь!

     Тильберина.

                      А слезы дочери?

     Комендант.

                      Отца присяга!

     Тильберина.

                      Возлюбленный!

     Комендант.

                      Отечество!

     Тильберина.

                      А Тильберина?

     Комендант.

                      Но Англия?

     Тильберина.

                      И титул гранда?

     Комендант.

                      Честь рыцаря!

     Тильберина.

                      И пенсия!

     Комендант.

                      А совесть?

     Тильберина.

                      Но тысяча гиней?

     Комендант.

                      Ах, я почти сражен!

     Пуф. Вы видите, она делает  выпад  "Тильберина",  а  он  ей  сейчас  же
парирует квартой "Англия". Она ему терсом - "титул", а он парирует "честью".
Тогда она примой - "пенсия", а он парирует "совестью".  И  наконец  она  ему
наносит удар в бок - "тысяча гиней"! И довольно-таки чувствительный удар.
     Тильберина.

                      Ужели можешь ты
                      Его мольбам не внять и дочь отринуть?

     Комендант.

                      Довольно! Все! Я слушать не желаю.
                      Отец смягчен, но комендант, как камень.
                                 (Уходит.)

     Дэнгл. Кажется, эта антитеза весьма традиционный прием!
     Тильберина.

                      Итак, всему конец. Прощай, надежда!
                      Любовь, прощай! О долг, я вся твоя.

     Ускирандос (за сценой).

                      О свет души моей, возлюбленная,
                      Где ты?

     Тильберина.

                      Ах!

                       Входит дон Фероло Ускирандос.

     Ускирандос.

                      Прелестный враг мой.

     Пуф.   Простите,   сударыня,   вы   вздрагиваете   здесь   недостаточно
выразительно. Надо, чтобы это получилось у вас гораздо  сильнее.  Подумайте,
вы только что решили подчиниться чувству долга, и в эту  самую  минуту  звук
его голоса пробуждает вашу страсть с новой силой, побеждает вашу решимость и
покорность отцу. Если вы не передадите это  все  одним  содроганием,  у  вас
ровно ничего не получится.
     Тильберина. Хорошо, попробуем еще раз.
     Дэнгл. Такие вздохи без слов всегда производят впечатление.
     Снир. Несомненно.
     Ускирандос.

                      Завоевательница Тильберина!
                      Что вижу я, ты отвращаешь взор?
                      Слеза дрожит в твоих очах угасших,
                      И светлый лик твой скорбью омрачен!
                      О да, конечно, узник я! И тяжко
                      Гнетет меня позор моих цепей.
                      Когда-то ими горд был Ускирандос.
                      Но ты не любишь - ныне гибнет он!

     Тильберина.

                      Как мало Тильберину знаешь ты!

     Ускирандос.

                      Так, значит, любишь? Прочь сомненья, страхи!
                      Пусть ветры их развеют! Если ж ветры
                      Отринут их, ты поглоти, пучина!

     Пуф. Ветер, как известно, - это  традиционный  поглотитель  всяких  там
печалей, вздохов, предчувствий и всего прочего.
     Тильберина.

                      И все ж расстаться долг повелевает.
                      Но вас зову в свидетели я, тучки,
                      Что если б я за склонностью души
                      Могла последовать, я отреклась бы
                      От всех своих, и ты, мой Ускирандос,
                      Мне заменил бы мать, отца и тетю,
                      И дядю, и кузенов, и друзей!

     Ускирандос.

                      О ангел совершенства! Как! Расстаться,
                      Ты говоришь, должны? Ну, что же делать!
                      Долг, так долг. Тогда без разговоров
                      Покончим разом.

     Пуф. Постойте, здесь все вырезано. А где же мольбы, взаимные уверенья и
прочее?
     Тильберина. Ах, сэр, пожалуйста, не прерывайте нас в такой  момент.  Вы
нам мешаете переживать.
     Пуф. Я им мешаю переживать! А я что переживаю, сударыня?
     Снир. Нет, в самом деле, не прерывайте их.
     Ускирандос.

                      Последний поцелуй!

     Тильберина.

                      Прощай, прощай навек!

     Ускирандос.

                      Навек!

     Тильберина.

                      Ах-ах, навек!

                           Идут в разные стороны.

     Пуф. Черт знает что  такое!  Никуда  не  годится!  Из  рук  вон  плохо!
Послушайте, так разойтись, не бросив даже друг другу прощального взгляда,  -
тогда вы просто можете умчаться со сцены галопом.
     Наперсница. Простите, сэр, а я как должна удалиться?
     Пуф. Вы? А, черт!  Не  все  ли  равно,  как  вы  отсюда  уберетесь.  Ну
отодвиньтесь как-нибудь незаметно,  в  сторонку,  за  кулису,  куда  угодно.
(Отталкивает наперсницу.) Так вот, сударыня, вы должны понять.
     Тильберина. О да, сэр, мы понимаем.
     Тильберина и Ускирандос (вместе).

                      Ах-ах, навек!
                      Ах!
                    (Уходят, оглядываясь друг на друга.)

                            Занавес опускается.

     Дэнгл. Прелестно, очаровательно!
     Пуф. Нет, правда, очень недурно. Вы  понимаете,  я  ведь  не  собираюсь
поражать публику никакими новшествами, но я  нахожу,  что  мне,  безусловно,
удалось улучшить наши традиционные приемы.
     Снир. Без сомнения! Скажите, а королева Елизавета, она все-таки  у  вас
появляется на сцене?
     Пуф. Нет, ни разу. Но о ней без конца говорят на протяжении всей пьесы.
Так что зрителям все время кажется, что она вот-вот появится.
     Снир. Досадно. По-моему, все-таки очень  жаль,  что  вы  ее  так  и  не
выпускаете из-за кулис.
     Пуф. Да нет, поверьте, это  усиливает  впечатление.  Все  время  держит
зрителя в ожидании.
     Дэнгл. А как насчет сражения? Будет оно у вас показано?
     Пуф. А как же! Обязательно. В конце будет битва, но только, знаете,  не
сухопутная, а морская битва. Это, кстати  сказать,  единственное  новшество,
которое я себе позволяю в пьесе.
     Дэнгл. Так это будет битва адмирала Дрейка с Испанской Армадой?
     Пуф. Ну да, разумеется. Военные  корабли,  брандеры  и  все  прочее,  а
кончается апофеозом. Как, неплохо придумано?
     Снир. Замечательно!
     Пуф. Ну, пожалуй, не будем терять времени. Переходим ко второй интриге.
     Снир. Что, есть еще и вторая интрига?
     Пуф. А как же иначе? В трагедии всегда полагается иметь две интриги.  И
весь секрет - построить их так, чтобы вторая интрига по возможности не имела
никакого отношения к главной. Я горжусь тем, что у  меня  они  абсолютно  не
связаны одна с другой... Если в главной интриге все мои персонажи -  великие
люди, то во второй - все действующие лица из самых что  ни  на  есть  низших
слоев. У первой - конец трагический, а у второй - веселый, наподобие  фарса.
Мистер Гопкинс, прошу, если у вас готово, начинаем.

                               Входит суфлер.

     Суфлер.  Сэр,  плотник  говорит,  что  к  сцене  в  парке  еще   нельзя
приступить.
     Пуф. Сцена в парке? Да нет, у нас сейчас описательная сцена, в лесу...
     Суфлер. Сэр, вся эта сцена, с вашего позволенья, вырезана.
     Пуф. Вырезана?
     Суфлер. Да, сэр, исполнителями.
     Пуф. Как, весь рассказ о королеве Елизавете?
     Суфлер. Да, сэр, весь, целиком.
     Пуф. И описание лошади и королевского седла?
     Суфлер. Все, сэр.
     Пуф. Так-так, замечательно! Мистер Гопкинс, как же это вы, черт возьми,
допускаете подобные вещи?
     Мистер Гопкинс (за  сценой).  Да  тут,  сэр,  пришлось  кое-что  убрать
лишнее, немножко подравнять.
     Пуф. Это у вас называется "подравнять"? Сто чертей на вашу  голову!  Да
какое же это "подравнять", когда вы топором со всего маху  рубили?  Так  всю
пьесу обкарнали, что от нее теперь один голый пень остался.  Нет,  это  черт
знает что такое! Как хотите,  сэр,  пусть  ваши  актеры  поступают,  как  им
вздумается, но клянусь, что уж напечатаю-то я все целиком.
     Снир. Да, сэр, на вашем месте я непременно так бы и сделал.
     Пуф. Ну хорошо, будем продолжать...  Вот  проклятье!  Как  у  них  рука
поднялась выкинуть это описание лошади...  Хорошо,  сэр,  давайте  дальше...
Ведь это было у меня одно из самых удачных мест! И так  тщательно  отделано!
А-а, ну  хорошо.  Идем  дальше.  Такое  превосходное  описание!  Вся  лошадь
целиком, полная сбруя - от мундштука до подхвостника. Эх!  Ну  хорошо,  сэр,
давайте сцену в парке.
     Суфлер. В этом-то и загвоздка, сэр. Плотники говорят, что, если  у  вас
до занавеса не будет еще какой-нибудь сценки или интермедии, у них не хватит
времени убрать крепость, снять Грэвсенд и реку. Вот в чем дело-то.
     Пуф. Гм!.. Да... Действительно,  задача.  Простите,  господа,  придется
пойти посмотреть самому, а то они так никогда не начнут, пока с ними все сам
не разберешь.
     Снир. Не огорчайтесь, сэр. В театре такие мелочи неизбежны.
     Пуф. Нет, каково, вырезать целую сцену!  Но  я  напечатаю  ее!  Клянусь
честью, все напечатаю - от первого до последнего слова!

                          Уходят в разные стороны,


ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

            Театр. Занавес еще опущен. Входят Пуф, Снир и Дэнгл.

     Пуф. Ну вот, готово! Сейчас появятся судьи.

                            Занавес поднимается.
                    На сцене судьи, констебли и другие.

     Снир. Что это такое? Похоже на сцену в сенате?
     Пуф. Вот именно. Такого вы еще никогда не видели.
     Дэнгл. Это и есть та самая вторая интрига?
     Пуф. Да. Но что это значит, господа, вы, кажется, собираетесь  начинать
прямо со сцены узнавания?
     Судья. Если позволите, сэр.
     Пуф. Так-так, очень хорошо. Нет,  я  больше  ни  слова  не  скажу.  Но,
честное слово, они совершенно изуродовали всю пьесу. Черт знает что они  тут
наделали!
     Дэнгл. Экая жалость, в самом деле!
     Пуф. Прошу вас, господин судья, начинайте.
     Судья.

                      Все волонтеры здесь?

     Констебль. Да, все.

                      Десяток в кандалах, штук двадцать пьяных.

     Судья.

                      А тот юнец, погрязший в злодеяньях,
                      Что свой позор в солдатах хочет смыть?

     Констебль.

                      Он жаждет услыхать ваш приговор,
                      И ринуться бесстрашно на врага,
                      И заклейменной дланью поразить
                      Его мечом своим на поле брани!

     Судья.

                      Вооружи его, о правосудье!
                      Да защитит страны своей законы
                      Он столь же ревностно, сколь нарушал!
                      Почтенный страж, зови его сюда.

     Констебль.

                      Лечу посланцем милости твоей. (Уходит.)

     Пуф. Немножко поживей, сэр!
     Снир. Простите, мистер Пуф, мне кажется, у вас не только  судья,  но  и
этот неотесанный сторож  выражается  таким  же  возвышенным  слогом,  как  и
главный герой.
     Пуф. В свободной стране? Помилуйте, сэр, а как  же  может  быть  иначе?
Разве я могу допустить какие-то рабские различия и предоставить  возвышенную
речь только представителям высшего общества?
     Дэнгл. Нет, в самом деле, вы рассуждаете благородно.

                             Входит жена судьи.

     Пуф. Прошу обратить внимание на эту сцену.
     Жена судьи.

                      Прости, мой свет, что я прервать посмела
                      Дела твои, но по пути сейчас
                      Мне юноша под стражей повстречался,
                      И сердце у меня в груди заныло.
                      Мне показалось, если бы наш Том
                      Был жив, он, вероятно, был бы
                      Точь-в-точь такого роста.

     Судья.

                      И меня
                      Волнует та же мысль.

                          Входят констебль и сын.

                      Как звать тебя?

     Сын.

                      Меня зовут Том Дженкинс. Это все,
                      Что знаю я. Я круглый сирота.

     Судья.

                      Родители твои откуда родом?
     Сын.

                      Отец из Рочестра - он рыбой промышлял.

     Пуф. Как, сэр, а весь рассказ о вашем  рождении,  семейной  обстановке,
воспитании? Все это выпущено?
     Сын. Да, сэр, так уж у нас тут решили.
     Пуф. О боже!
     Жена.

                      Как громко чувство вдруг заговорило!
                      Другого имени отца не помнишь?

     Сын.

                      У должника его я как-то видел
                      Давнишний вексель - там стояло Томкинс.

     Судья.

                      Все сходится, как нам с тобой когда-то
                      Цыганка предсказала. Приготовься!

     Сын.

                      Да я готов.

     Судья.

                      Знай, ты не сирота -
                      Я твой отец. Вот мать твоя, вон дядя,
                      Кузен, и брат, и прочая родня.

     Жена.

                      О радость! О блаженство!

     Сын.

                      О счастья миг нежданный!

     Судья.

                      О милость непостижная судьбы!

             По очереди падают без чувств в объятия друг друга.

     Пуф. Вы  видите?  Рано  или  поздно,  а  родство  выходит  наружу,  как
преступление.
     Судья.

                      Мы радостью внезапной сражены -
                      Воспрянем духом и пойдем домой!
                      Тебе, мой сын, полезно подкрепиться.
                      Пусть ныне каждый сирота обрящет
                      Надежду светлую родителей сыскать.

                                  Уходят.

     Пуф. Ну как?
     Дэнгл. Прекрасная сцена узнаванья. Бесподобно! Лучше быть не может!  Да
одна эта ваша вторая интрига может сама по себе составить целую трагедию.
     Снир. Или комедию.
     Пуф. И заметьте, она не имеет ни малейшего отношения к главной.

                Входят служители и начинают выносить стулья.

Декорации остаются, не правда ли?
     Служители. Да, сэр.
     Пуф. Не забудьте оставить один стул. Ужасно  неудобно  получается  -  в
самом разгаре действия вы приходите сюда в ваших
     форменных  мундирах  и  начинаете  что-то  выносить  со  сцены.  Право,
желательно было бы устроить это как-нибудь по-иному. Ну, сейчас появится мой
таинственный драбант.

                              Входит драбант.

     Драбант.