азать, с Очищенным связались! - но потом разевает  рот
и кричит: за что? что я сделал!!
     - А потом?
     - Чудак! А потом, разумеется, и остальные средние люди разевают рты:  и
в самом деле, что же он  сделал?  И  выходит  немая  сцена  -  вроде  как  в
"Ревизоре", - для  постановки  которой  приходится  прибегать  к  содействию
балетмейстера. Глумов помолчал с минуту и продолжал:
     - Высокоинтеллигентного  человека  легко  изолировать,  потому  что  он
относится к мелочам индифферентно. Его можно вырвать из рядов человеческих и
скомкать, потому что средний человек не заступится за него, а  только  будет
стыдливо; замыкать уши  и  жмурить  глаза.  Мелкая  сошка  -  та  сама  руки
протянет: вяжите, батюшки, мы  люди  привышные!  А  средний  человек  -  тот
галдеть будет. У него, куда он ни обернется - везде "свой брат", которому он
будет жаловаться и руки показывать: смотрите, запястья-то как  натерли!  Это
мне-то  натерли!  мне,  дворянскому  сыну,  мне,  правящему  классу...  руки
натерли!
     Произнося последние слова, Глумов вдруг  ожесточился  и  даже  погрозил
пальцем в пространство. Очевидно, на него  подействовал  дворянский  мундир,
который был на его плечах.
     Тогда и я, почувствовав на плечах мундир, в свою очередь рассердился.
     - И кто же надругается над  нами!  -  воскликнул  я,  -  шваль  отпетая
надругается! отребье, не помнящее родства! Над нами, над дворянскими детьми!
За что? Что мы сделали?
     И оба вдруг, точно наступив друг другу на  мозоли,  вскочили,  отворили
окно и крикнули:
     - За что? что мы сделали?
     Смотрим, а на дороге, перед самой усадьбой, стоит мужчина.
     Это был урядник; на голове - кепи, сбоку - шашка; усы -  нафабрены.  Он
стоял и в задумчивости смотрел на  березки,  которыми  был  обсажен  красный
двор, словно рассчитывал, сколько тут может выйти сажен дров.
     - А ты еще сомневался, есть ли в Проплеванной урядник! - шепотом укорял
я Глумова.
     - Смотри! смотри! не один, а целых два! - воскликнул он вместо ответа.
     Действительно,  из-за  крапивы,  росшей  на  месте   старого   флигеля,
показался другой урядник, тоже в кепи и при шашке.  Не  успели  они  сделать
друг другу под козырек, как  с  разных  сторон  к  ним  подошло  еще  десять
урядников. Один из них поймал по  дороге  пригульного  поросенка,  другой  -
вынул из-под курицы только что снесенное яйцо; остальные не принесли  ничего
и были печальны.
     Началось совещание ("может быть, предположение о  _ненастоящем_  барине
уже созрело и формулировалось", невольно мелькнуло у меня в голове). Сначала
распределили наблюдательные пункты; потом стали обсуждать, с которой стороны
ловчее повести атаку: со стороны леса или со стороны болота.  Но  ничего  не
вышло, потому что пригульный  поросенок  овладел  всеми  их  мыслями.  Тогда
решили:  представить  по  начальству  о   милостивом   разрешении   объявить
Проплеванную в осадном положении,  а  в  ожидании  ответа  изловить  другого
пригульного поросенка (буде возможно, с кашею), а равно  и  курицу,  снесшую
яйцо.
     - Говорил я тебе! - сказал Глумов в испуге, - говорил, что не  миновать
нам веревочки!

        ^TXX^U

     Тоска овладела нами, та  тупая,  щемящая  тоска,  которая  нападает  на
человека в предчувствии загадочной и ничем не мотивированной угрозы.  Бывают
времена, когда такого рода предчувствия захватывают  целую  массу  людей  и,
словно злокачественный туман, стелются над местностью, превращая ее в Чурову
долину. В особенности памятно мне в этом смысле одно лето.  Сидишь,  бывало,
дома - чудятся шорохи, точно за  дверью,  в  потемках,  кто-то  ручку  замка
нащупывает; выйдешь на улицу - чудится, точно из каждого окна кто-то пальцем
грозит. Допустим, что все это только чудится  и  что  на  самом  деле  ничто
_необыкновенное_ не  угрожает,  но  ведь  и  миражи  могут  измучить,  ежели
вплотную налягут.
     Именно такого рода миражи обступили нас вслед за урядницким совещанием.
     Сумерки уже наступили, и приближение  ночи  пугало  нас.  Очищенному  и
"нашему собственному корреспонденту", когда они бывали возбуждены, по  ночам
являлись черти; прочим  хотя  черти  не  являлись,  но  тоже  казалось,  что
человека легче можно сцапать в  спящем  положении,  нежели  в  бодрственном.
Поэтому мы решились бодрствовать как можно дольше, и когда я предложил, чтоб
скоротать время, устроить "литературный вечер", то все с радостью ухватились
за эту мысль.
     Прежде всего мы обратились к Очищенному. Это был своего  рода  Одиссей,
которого  жизнь  представляла  такое  разнообразное  сцепление  реального  с
фантастическим, что можно было целый месяц прожить в захолустье, слушая  его
рассказы, и не переслушать всего. Почтенный старичок  охотно  согласился  на
нашу   просьбу   и   действительно   рассказал   сказку   столь   несомненно
фантастического характера, что я решался передать ее здесь дословно,  ничего
не прибавляя и не убавляя. Вот она.

        "СКАЗКА О РЕТИВОМ НАЧАЛЬНИКЕ, "

              как он своим усердием вышнее начальство огорчил

     "В  некотором  царстве,  в  некотором   государстве   жил-был   ретивый
начальник. Случилось это давно, еще в ту пору,  когда  промежду  начальников
такое правило было: стараться как можно больше вреда делать, а  уж  из  сего
само собой, впоследствии, польза произойдет.
     - Обывателя надо сначала скрутить, -  говорили  тогдашние  генералы,  -
потом в  бараний  рог  согнуть,  а  наконец,  в  отделку,  ежовой  рукавицей
пригладить. И когда он вышколится, тогда уж сам собой постепенно отдышится и
процветет.
     Правило это ретивый начальник без труда на носу у себя зарубил. Так что
когда он, впоследствии, "вверенный край" в награду за понятливость  получил,
то у него уж и программа была припасена. Сначала он науки  упразднит,  потом
город спалит и, наконец, население испугает. И всякий  раз  будет  при  этом
слезы проливать и приговаривать: видит бог, что я сей вред  для  собственной
ихней пользы делаю!  Годик-другой  таким  образом  попалит  -  смотришь,  ан
вверенный-то край и остепеняться помаленьку стал. Остепенялся да остепенялся
- и вдруг каторга!
     Каторга, то есть общежитие, в котором  обыватели  не  в  свое  дело  не
суются, пороху не выдумывают, передовых статей не пишут, а живут и  степенно
блаженствуют. В будни работу работают, в  праздники  -  за  начальство  богу
молят. И оттого у них все как по маслу идет. Наук нет - а они хоть сейчас на
экзамен готовы; вина не пьют, а питейный  доход  возрастает  да  возрастает;
товаров из-за границы не  получают,  а  пошлины  на  таможнях  поступают  да
поступают. А он, ретивый начальник, только смотрит  да  радуется;  бабам  по
платку дарит, мужикам - по красному  кушаку.  "Вот  какова  моя  каторга!  -
говорит, - вот зачем я науки истреблял, людей калечил, города  огнем  палил!
Теперь понимаете?"
     - Как не понимать - понимаем.
     В этой надежде приехал он в свое место и  начал  вредить.  Вредит  год,
вредит другой. Народное  продовольствие  -  прекратил,  народное  здравие  -
упразднил, письмена - сжег и пепел по ветру развеял. На третий год стал себя
проверять - что за чудо!  -  надо  бы,  по-настоящему,  вверенному  краю  уж
процвести, а он даже остепеняться не начинал!  Как  ошеломил  он  с  первого
абцуга обывателей, так с тех пор они распахня рот и ходят...
     Задумался ретивый начальник, принялся разыскивать: какая тому причина?
     Думал-думал, и вдруг  его  словно  свет  озарил.  "Рассуждение"  -  вот
причина. Стал он припоминать разные случаи, и  чем  больше  припоминал,  тем
больше убеждался, что хоть и много он навредил, но до _настоящего_ вреда, до
такого, который бы всех сразу  прищемил,  все-таки  не  дошел.  А  не  дошел
потому, что этому препятствовало "рассуждение". Сколько раз  с  ним  бывало:
разбежится, размахнется, закричит:  "разнесу!"  -  ан  вдруг  "рассуждение":
какой же ты, братец, осел!  Ну,  он  и  спасует.  А  кабы  не  было  у  него
"рассуждения", он бы давно уж до каторги дело довел.
     - Давно бы вы у  меня  отдышались!  -  крикнул  он  не  своим  голосом,
сделавши это открытие.
     И погрозил кулаком в пространство, думая  хоть  этим  посильную  пользу
вверенному краю принести.
     На его счастье, жила в этом городе колдунья, которая на  кофейной  гуще
будущее отгадывала, а между прочим умела и "рассуждение"  отнимать.  Побежал
он к ней, кричит: отымай! Видит колдунья, что дело к  спеху,  живым  манером
сыскала у него в голове дырку и подняла клапанчик.  Вдруг  что-то  из  дырки
свистнуло... шабаш! Остался наш парень без рассуждения...
     Разумеется, очень рад. Стал есть - куска до рта донести не  может,  все
мимо. Хохочет.
     Сейчас побежал в присутственное место. Стал посредине комнаты  и  хочет
вред сделать. Только хотеть-то хочет, а какой  именно  вред  и  как  к  нему
приступить - не понимает. Таращит глазами, губами шевелит -  больше  ничего.
Однако так он одним своим нерассудительным видом всех испугал, что разом все
разбежались. Тогда он ударил кулаком по столу, расколол его и убежал.
     Прибежал в поле. Видит - люди пашут,  боронят,  косят,  гребут.  Знает,
сколь необходимо сих людей в рудники  заточить,  -  а  каким  манером  -  не
понимает. Вытаращил глаза, отнял у одного пахаря косулю и разбил  вдребезги,
но только что бросился к другому  пахарю,  чтоб  борону  разнести,  как  все
испугались, и в одну минуту поле опустело.  Тогда  он  разметал  только  что
сметанный стог сена и убежал.
     Воротился в город. Знает, что надобно его с четырех концов запалить,  а
каким манером - не понимает. Вынул по привычке из кармана коробочку  спичек,
чиркает, да не тем концом, избежал на колокольню и стал бить в набат. Звонит
час, звонит другой, а что за причина  -  не  понимает.  А  народ  между  тем
сбежался, спрашивает: где, батюшко, где? Наконец устал звонить, сбежал вниз,
опять вынул коробку со спичками, зажег их все разом, и только было ринулся в
толпу, как все мгновенно брызнули в разные стороны, и он остался один. Тогда
побежал домой и заперся на ключ.
     Сидит неделю, сидит другую; вреда не делает, а только  не  понимает.  И
обыватели тоже не понимают. Тут-то бы им и отдышаться, покуда он  без  вреда
запершись сидел,  а  они  вместо  того  испугались.  Да  нельзя  было  и  не
испугаться. До тех пор все вред был, и все от него  пользы  с  часу  на  час
ждали; но только что было польза наклевываться стала, как вдруг  все  кругом
стихло: ни вреда, ни пользы. И чего от этой тишины ждать - неизвестно. Ну, и
оторопели. Бросили работы, попрятались в  норы,  азбуку  позабыли,  сидят  и
ждут.
     А у него между тем  опять  рассуждение  прикапливаться  стало.  Однажды
выглянул он в окошко и как будто понял.
     - Кажется,  я  одним  своим  нерассудительным  видом  _настоящий_  вред
сделал! - воскликнул он и стал  ждать:  вот  сейчас  соберутся  перед  домом
обыватели и будут каторги просить.
     Но, сколько он ни ждал, никто не пришел. По-видимому, все  уже  у  него
начеку: и поля заскорбли, и реки обмелели, и стада сибирская язва посекла, и
письмена пропали, - еще одно усилие, и каторга готова! Только вопрос: с  кем
же он устроит ее, эту каторгу? Куда он ни посмотрит -  везде  пусто;  только
"мерзавцы", словно комары на солнышке, стадами играют. Так  ведь  с  ними  с
одними и каторгу устроить нельзя.  Потому  что  и  для  каторги  не  ябедник
праздный нужен, а коренной обыватель, работяга, смирный.
     Рассердился. Вышел на улицу,  стал  в  обывательские  норы  залезать  и
поодиночке народ оттоле вытаскивать. Вытащит одного - приведет в  изумление,
вытащит другого - тоже в изумление приведет. Но тут опять беда. Не успеет до
крайней норы дойти - смотрит, ан прежние опять в норы уползли...
     Тогда он решился. Вышел из ворот и пошел прямиком. Шел-шел и  пришел  в
большой город, в котором вышнее начальство резиденцию имело.
     Смотрит - и не верит  глазам  своим!  Давно  ли  в  этом  самом  городе
"мерзавцы" на всех перекрестках программы выкрикивали, а "людишки"  в  норах
хоронились - и вдруг теперь все наоборот! Людишки, без задержки,  по  улицам
ходят, а "мерзавцы" в норах попрятались!
     Куда ни взглянет - везде благорастворение воздухов  и  изобилие  плодов
земных. Зайдет в трактир - никогда, сударь, так бойко не торговали! Заглянет
в калашную - никогда столько калачей не пекли! Завернет в бакалейную лавку -
икры, сударь, наготовиться не можем!  сколько  привезут,  столько  сейчас  и
расхватают!
     - Что за причина? - спрашивает он у  знакомых  и  незнакомых,  -  какой
такой _настоящий_ вред вам учинен, от которого вы вдруг так ходко пошли?
     - Не от вреда это, - отвечают ему, - а напротив. Новое начальство у нас
нынче; оно все вреды упразднило. От этого так у нас и хорошо.
     Отправился ретивый начальник по начальству. Видит: дом,  где  начальник
живет, новой краской выкрашен; швейцар - новый, курьеры - новые. А наконец и
сам начальник - с иголочки. От прежнего начальника вредом пахло, а от нового
- пользою. Прежний начальник сопел, новый  -  соловьем  щелкает.  Улыбается,
руку жмет, садиться просит... Ангел!
     Делать нечего, стал он докладывать. И что дальше докладывает,  то  гаже
выходит. Так, мол, и так, сколько ни делал вреда, а пользы  ни  на  грош  из
того не вышло. Не может отдышаться вверенный край, да и шабаш.
     - Повторите! - не понял новый начальник.
     - Так и так. Никаким манером до настоящего вреда дойти не могу!
     - Что такое вы говорите?
     Оба разом встали и смотрят друг  на  друга.  И  вдруг  новый  начальник
вспомнил, что он сам сколько раз  в  этом  смысле  для  своего  предместника
циркуляры изготовлял.
     - Ах, так вы вот об чем! - расхохотался он. - Но ведь мы уж эту  манеру
оставили! Нынче мы вреда не делаем, а только пользу. _Ибо невозможно в  реку
нечистоты валить и ожидать, что от сего вода в ней  слаще  будет_.  Зарубите
это себе на носу.
     Воротился ретивый начальник в вверенный край, и с тех  пор  у  него  на
носу две зарубки. Одна (старая) гласит: "достигай пользы посредством вреда";
другая - (новая): "ежели хочешь пользу отечеству сделать,  то..."  Остальное
на носу не уместилось.
     Но иногда он принимает одну зарубку за другую. Тогда выходит  так:  что
ел, что кушал - все едино".

                                   -----

     Сказочка Очищенного всем понравилась. В особенности  всех  утешило  то,
что участь вверенного края разрешилась, по возможности,  благополучно.  Одна
Фаинушка, по наивности, предъявила некоторые сомнения. Сначала обеспокоилась
тем: каким образом могло случиться, что ретивый начальник так долго не знал,
что в главном городе новое начальство новые порядки завело? - на что  Глумов
резонно ответил: оттого  и  случилось,  что  дело  происходило  в  некотором
царстве, в некотором государстве, а где  именно  -  угадай!  Потом  изъявила
сожаление,  зачем  новое  начальство  старую  зарубку  на  носу  у  ретивого
начальника не только не уничтожило, а даже как будто в силе оставило?  -  на
что Глумов тоже  резонно  объяснил:  затем  и  оставило,  что,  может  быть,
понадобится.
     - Не для того мы,  мой  друг,  здесь  собрались,  чтоб  критиковать,  -
прибавил он солидно, - а для того, чтобы время с пользою провести. Вот  и  я
спервоначалу думал: какой, мол, оболтус этот ретивый начальник, ишь ведь что
выдумал! - а теперь и  сам  вижу,  что  без  того,  чтоб  городок-другой  не
спалить, ихнему брату нельзя. Управить ведь нужно, а как ты  управишь,  коль
скоро у тебя в руках нет ни огня, ни меча? Так-то. Ну да ладно;  чья  теперь
очередь рассказывать? Онуфрий  Петрович!  ты,  кажется,  жизнеописание  свое
хотел рассказать... начинай, друг!
     Но, злополучный меняло, вместо того чтоб приступить к  рассказу,  вынул
из кармана замасленную бумагу, в роде ласочного счета, и предъявил  ее  нам,
сказав:
     - Вот моя жизнь!

        "ЖИЗНЕОПИСАНИЕ "
               1-й гильдии купца Онуфрия Петровича Парамонова
             В 1818 году, Иануария 15-го, при рождении плачено:

                                                           Руб.   К.
      Попам . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  .   100    -
      В нижний земский суд . . . . . . . . . . . . . . .   100    -
      Прочим судиям . . . . . . . . . . . . . . . . .  .   100    -
      В 1826 году, Иулия 30-го, при принятии
      родителями печати, якобы в сонном виде
      сие случилось, плачено всем вопче . . . . . . .  .  5000

                Тогда же покупано для господина исправника:

      Икры бочонок . . . . . . . . . . . . . . . . . . .    15    50
      Балыков пара . . . . . . . . . . . . . . . . . . .    16    65
      Вина Марсалы . . . . . . . . . . . . . . . . . . .    30    -
      Детям исправницким орехов . . . . . . . . . . .  .     1    25
      Попу Миките сантуринского . . . . . . . . . . .  .    12    -

                        Со 1818 по 1838 г. плачено:

      За нехождение по 100 р. ежегодно попу . . .  . . .   2000   -
      За "житие" в земский суд . . . . . . . . . . . . .   7350   -
      В 1829 году за одоление победы над
      турками дадено . . . . . . . . . . . . . . . . . .    750   -

                            Дозде ассигнациями.

      В 1838, по случаю переложения ассигнаций на
      серебро, всем вопче. Господи благослови! . . . .  .  1000 р.
                                                           -------
                                                           серебром

      В 1839 г., Иануария 15-го, по случаю
      совершенных лет и принятия малой печати,
      якобы в сонном виде произошло. . . . . . . . . .  .   5000   -
      Приезжал чиновник из губернии для ревизии
      по оному же делу; дадено . . . . . . . . . . . .  .   7000   -
      Ему же часы с репетицией . . . . . . . . . . . .  .    350   -
      По сему же случаю начальнику губернии, на
      вдов и сирот . . . . . . . . . . . . . . . . . .  .   5000   -
      На украшение монастырей . . . . . . . . . . . . . .   5000   -
      В 1842 г. по случаю учреждения губернских
      правлений . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .   6000   -
      По сему же случаю исправнику тарантас покупан . . .    300   -
      С 1838 по 1845 г. за продолжение жития по 1000 р. .   7000   -
      За нехождение . . . . . . . . . . . . . . . . . . .   3500   -
      В 1845 году в Петербург поехали, в Ряжске исправник
      хотел следствие о растрате вверенного имущества
      начать. Плачено . . . . . . . . . . . . . . . . . .   2000   -
      То же в Рязани . . . . . . . . . . . . . . . . .  .   1500   -
      То же в Коломне . . . . . . . . . . . . . . . . . .   1500   -
      Бронницы ночью проехали . . . . . . . . . . . . . .    100   -
      В Москве хотели в Сибирь сослать . . . . . . . .  .  15000   -
      В Клину за освидетельствование . . . . . . . . .  .    500   -
      В Твери то ж . . . . . . . . . . . . . . . . . .  .   1000   -
      В Торжке . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  .    750   -
      В Вышнем Волочке . . . . . . . . . . . . . . . .  .   1000   -
      В Валдае колокольчиков накупили . . . . . . . . . .      5   -
      В Крестцах ямщик задами провез . . . . . . . . .  .    100   -
      В Новгороде губернатор на чашку чая звал . . . .  .   3000   -
      Приехали в Петербург . . . . . . . . . . . . . .  .  50000   -
      В 1846 году от министра генерал всех вопче тревожил  45000   -
      Особливо тревожил . . . . . . . . . . . . . . . . .  50000   -
      В 1847 году статский советник тревожил . . . . .  .  25000   -
      В 1849 году по случаю победы одоления над мятежными
      венграми . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  .  15000   -
      На усиление средств . . . . . . . . . . . . . . . .  10000   -
      В 1853 году на армии и флоты . . . . . . . . . .  .  75000   -
      В 1854 году на тот