шею
газетой вниманию почтеннейшей публики, за несоблюдение в  кухнях  чистоты  и
неимение на посуде полуды, я по очереди  имею  право  однажды  в  неделю  (в
каждом) воспользоваться двумя рюмками водки и порцией селянки; 3)  ежедневно
имею возможность даром ночевать в любом из съезжих домов и, наконец, 4) могу
беспрепятственно присутствовать в любой из камер мировых судей при  судебном
разбирательстве. Но предоставляю вам самим, милостивые государи, судить, что
значат все эти прерогативы в сравнении с исчисленными сейчас обязанностями?
     Он опять поник головой, но  все  доселе  высказанное  им  дышало  такою
правдою, что не только нам,  но  даже  Балалайкину  не  приходило  на  мысль
торопить его или перебивать какими-либо напоминаниями о скорейшем приступе к
делу.
     - Жалованья я получаю двадцать пять рублей  в  месяц,  -  продолжал  он
после краткого отдыха. - Не спорю: жалованье хорошее! но  ежели  принять  во
внимание: 1) что, по воспитанию моему, я получил  потребности  обширные;  2)
что съестные припасы с каждым днем делаются дороже и дороже, так  что  рюмка
очищенной стоит ныне десять копеек, вместо прежних пяти, - то и выходит, что
о бифштексах да об котлетках мне и в помышлении держать невозможно!
     - Позвольте, однако! - не воздержался я, - ведь вы сами сейчас сказали,
что имеете право на бесплатное получение ежедневно двух рюмок водки и порции
селянки! Мне кажется, что в вашем звании...
     - Вам кажется, господин? Но скажите по совести: может ли  быть  человек
сыт и пьян, получая в день одну  порцию  селянки,  составленной  из  веществ
загадочных и трудноваримых, и две рюмки водки, которые буфетчик с намерением
не долиивает до краев?
     В  голосе  его  звучала  такая  горькая  искренность,  что  я  невольно
умолкнул.
     - По моему воспитанию, мне не только двух  рюмок  и  одной  селянки,  а
двадцати рюмок и десяти селянок - и того недостаточно. Ах, молодой  человек!
молодой человек! как вы, однако, опрометчивы в ваших  суждениях!  -  говорил
между тем благородный отец, строго и наставительно покачивая головой  в  мою
сторону, - и как это вы, милостивый государь, получивши такое образование...
     - Возвратимтесь к  рассказу,  -  прервал  его  Балалайкин,  обязательно
поспешая мне на выручку против дальнейших  репримандов  старца,  у  которого
начала уже настолько явственно выступать на лице такса,  что  я  без  всяких
затруднений прочитал:
     "За словесное оскорбление укоризною в недостатке благовоспитанности,  а
равно и в неимении христианских правил... 20 коп.".
     Но благородный отец унялся не сразу.
     - К тому же, я  сластолюбив,  -  продолжал  он.  -  Я  люблю  мармелад,
чернослив, изюм, и  хотя  входил  в  переговоры  с  купцом  Елисеевым,  дабы
разрешено было мне бесплатно входить в его магазины и пробовать, но  получил
решительный отказ; купец же  Смуров,  вследствие  подобных  же  переговоров,
разрешил выдавать мне в день по одному поврежденному яблоку. Стало  быть,  и
этого, по-вашему, милостивый государь, разумению,  для  меня  достаточно?  -
вдруг обратился он ко мне.
     Делать было нечего. Я  вынул  из  кармана  двугривенный  (по  таксе)  и
положил на стол, откуда он в одно мгновение и исчез в карман старца.
     - Благодарю вас, господин. Маловато, но я не притеснителен...  Итак,  я
сластолюбив  и  потому  имею  вкус  к  лакомствам  вообще  и  к  девочкам  в
особенности. Есть у них, знаете...
     Старик поперхнулся, и все нутро его вдруг заколыхалось.  Мы  замерли  в
ожидании одного из  тех  пароксизмов  восторга,  которые  иногда  овладевают
старичками под наитием сладостных представлений, но он ограничился тем,  что
чихнул. Очевидно,  это  была  единственная  форма  деятельного  отношения  к
красоте, которая, при его преклонных летах, осталась для него доступною.
     - Словом сказать, никак нельзя  остеречься,  чтобы  рубля  или  двух  в
неделю не пожертвовать собственно на предметы сластолюбия.  Затем,  так  как
жена удерживает у меня пятнадцать рублей в месяц за прокорм  и  квартиру  (и
притом даже, в таком случае, если б я ни разу не обедал  дома),  то  на  так
называемые издержки представительства остается никак не больше пяти рублей в
месяц. Как вы полагаете, милостивый государь, может ли удовлетвориться  этим
благородный человек, особливо в виду установившегося обычая, в силу которого
все вольнонаемные редакторы  раз  в  месяц  устраивают  в  трактире  "Старый
Пекин", обед, в ознаменование чудесного избавления от  множества  угрожавших
им в течение месяца опасностей?
     - Конечно, нет; но ведь супруга ваша, как содержательница гласной кассы
ссуд, могла бы и  не  требовать  с  вас  платы  за  содержание?  -  возразил
Балалайкин.
     - Что касается до того, куда жена моя употребляет свои средства,  -  об
этом речь впереди. Теперь же скажу, что супружество, в том виде, в  каком  я
оным пользуюсь, налагает на меня лишь очень нелегкие обязанности, а прав  не
дает. Но этого мало,  милостивые  государи!  Не  имея  никакого  влияния  на
направление редактируемой мною газеты, я тем не менее  ощущаю  на  себе  все
невзгоды, ее постигающие. Так, например, когда, по настоянию  г.  Малафеева,
последовало в нашем издании изъяснение турецкой конституции и за сие  газета
вынуждена была потерпеть ущерб, то и я был подвергнут вычету из жалованья  в
размере пятнадцати копеек в сутки. Можете судить  сами,  какое  нравственное
потрясение должна была произвести во мне эта катастрофа,  не  говоря  уже  о
неоплатном долге в три рубля пятьдесят копеек, в который я с тех пор  погряз
и о возврате которого жена моя ежедневно настаивает...
     Но едва произнес он эти слова, как Глумов, движимый великодушием, вынул
из кармана три с полтиной и положил их на стол.
     - Благодарю вас, достойный молодой человек! благодарю тем больше,  что,
имея право за эти деньги поступить со  мною  по  таксе,  вы  великодушно  не
воспользовались  этим  правом!  Но  возвращаюсь   к   рассказу.   Из   всего
вышеизложенного вы, конечно, изволили убедиться,  милостивые  государи,  что
положение  редактора  газеты  по  вольному  найму  вовсе  не  таково,  чтобы
возбудить в ком-либо зависть. Поэтому вы  не  удивитесь,  если  я,  в  видах
воспособления, решаюсь, даже  с  опасностью  жизни,  прибегать  к  некоторым
побочным средствам,  которые  помогают  мне  иметь  приличную  редакторскому
званию одежду и  удовлетворять  издержкам  представительства.  Эти  побочные
средства - вот они.
     Он хлопнул довольно грязной рукой по правой щеке, и - о, чудо! - такса,
которую мы до сих пор видели лишь мысленными очами (только однажды я мельком
усмотрел один  параграф  ее),  вдруг  засветилась,  так  что  мы  совершенно
явственно прочитали:

                                    Такса

      За словесное оскорбление укоризною в недостатке
 благовоспитанности и неимении христианских правил ...                 20 к.
      То же, с упоминовением о родителях .............                 50 "
      То же, с поднятием руки, но без нанесения ......                 75 "
      За щелчок по носу или мазок по губам ...........            1 р. -
      Простая оплеуха ................................            1 "  50 "
      Оплеуха, ежели при оной получается ощущение
 перстней ............................................            1 "  75 "
      За нанесение по лицу удара рукой с раскровенением
 или рассечением какой-либо части оного (носа, бровей,
 губ и проч.) .......................................             3 " - "
      То же, сапогом ................................             3 " 50 "
      За вымазание лица дегтем, салом, тестом и т. п.             4 " -  "
      То же, веществами, коих вывоз в дневное время
 воспрещается .......................................             5 " - "
      За окормление припасами, производящими тошноту              6 " - "
      За высечение розгами, наедине, до 20-ти ударов и
 менее ...............................................           10 " - "
      За каждый удар, сверх 20-ти, по ................            1 " - "
      То же, при благородных свидетелях ..............           20 " - "
      За каждый удар, сверх 20-ти, по ................            2 " - "
      " перелом ребра ................................           30 " - "
      " удар по голове с проломом оной ...............           50 " - "

     Примечание 1-е. Оскорбления кнутом, кошками, поленом или подворотнею не
допускаются вовсе.

     Примечание 2-е. Равным образом воспрещаются: выколотие глаза, откушение
носа, отсечение руки или  ноги,  отнятие  головы  и  проч.  За  все  таковые
повреждения   вознаграждение   определяется   по   суду,   по   произнесении
обвинительных  и  защитительных  речей,  после  чего  присяжные   заседатели
удаляются в  совещательную  комнату  и  выносят  обвиняемому  оправдательный
приговор.
     - Кажется, такса не  обременительная?  -  обратился  он  к  нам,  когда
убедился, что мы имели время обдумать прочитанное.
     - Не только не обременительная, - поспешил я успокоит его, -  но  даже,
если можно так выразиться, соблазнительно умеренная.  Помилуйте!  выполнение
по всей таксе стоит всего сто тридцать семь рублей двадцать копеек,  а  мало
ли на свете богатых людей, которым ничего не  стоит  бросить  такие  деньги,
лишь бы доставить себе удовольствие!
     - И бывали такие особы! - сказал он с  гордостью,  и  вслед  за  тем  с
горечью присовокупил:  -  Бывали-с...  в  то  время,  когда  наш  рубль  еще
пользовался доверием на заграничных рынках!
     - Но, вероятно, и такса ваша в то время была соразмерно дешевле?
     - В том-то и  дело,  что  нет,  милостивый  государь!  Увы!  готовность
получать оскорбления с каждым днем все  больше  и  больше  увеличивается,  а
предложение оскорблений, напротив того, в такой же пропорции уменьшается!
     - Но, во всяком случае, если вы позволите, я... И я  немедленно  укорил
его в неимении христианских правил и положил на стол двугривенный.
     - Что касается до меня, - присовокупил Глумов, соревнуя  мне,  -  то  я
нахожу, что в вашей таксе всего поразительнее -  это  строгая  постепенность
вознаграждений. А потому, хотя я и не желаю упоминать о ваших родителях,  но
прошу вас счесть, как бы я упомянул об них. Причем прилагаю полтинник.
     Затем Балалайкин, с своей стороны,  замахнулся  (но  без  нанесения)  и
отсчитал три четвертака. И таким образом, меньше чем в  минуту,  без  всяких
беспокойств, добрый старик  получил  рубль  сорок  пять  копеек  серебром  и
вследствие этого совершенно воспрянул духом.
     - Ну-с!  смотрите-ка  теперь  вот  эту  штучку!  -  весело  сказал  он,
очевидно, не желая оставаться у нас в долгу за причиненное одолжение.
     Он щелкнул себя по левой щеке, и мы с новым изумлением увидели,  что  и
на ней мгновенно начали выступать печатные строки, так что через  минуту  мы
уже могли прочитать следующее курьезное объявление:

        "КРАСА ДЕМИДРОНА "

     "Газета ассенизационно-любострастная, выходящая в дни публичных драк.
     Давно уже чувствуется  в  нашей  публике  потребность  в  обстоятельных
сведениях о происходящих в здешней  столице  драках,  а  между  тем  органа,
который удовлетворял бы таковому справедливому во всех  отношениях  желанию,
или вовсе нет, или же существуют такие,  которые  затемняют  дело  ненужными
философическими размышлениями.  Вознамерившись  пополнить  этот  пробел,  мы
предприняли наше издание в надежде, что  публика  оценит  наши  труды  и  не
пожалеет  каких-нибудь  трех  рублей  в  год,  за  которые  получит   чтение
достаточно разнообразное и притом чуждое всяких посягательств на  потрясение
чего бы то ни было.  Мы  не  исчисляем  здесь  имен  наших  сотрудников,  но
объявляем с понятною гордостью, что большинство наших литературных  деятелей
обещало нам свое благосклонное содействие, а знаменитый г. Зет даже обязался
исключительно помещать у нас распутные труды свои.  Равным  образом,  мы  не
задаемся никакими широкими или утопическими задачами, а  будем  преследовать
одну цель: угобжение читателевой утробы. В этих видах газета  наша  доставит
обильное и разнообразное чтение по нижеследующим отделам:
     1) Сведения о драках в публичных местах, с  подробным  изложением  всех
перипетий от начала до окончательной развязки. На места драк будут  на  счет
газеты командируемы талантливейшие из наших репортеров.
     2) Литературно-лакейское обозрение всего происходящего в Демидовой саду
и в балаганах Егарева и Малафеева. Отделом этим будет заведывать г. Зет.
     3) Адресы наилучших кокоток, с краткими их биографиями и  с  изложением
приличествующих  сведений.  Изложение  сие  мы,  конечно,  будем  делать   с
соблюдением требуемой приличиями тайны, но так как контора редакции  открыта
для желающих ежедневно  от  2-х  до  4-х  часов  пополудни,  то  в  ней  все
необходимые разъяснения могут быть даны за самое умеренное вознаграждение.
     4) Прогулка по трактирным заведениям, с изложением  цен  на  кушанья  и
напитки,  указанием  на  особенно  замечательные  предметы   гастрономии   и
увековечением имен расторопнейших половых и гарсонов. Само собой разумеется,
что особенное внимание будет  обращено  на  те  трактиры,  содержатели  коих
обяжутся взносить за сие в редакцию определенное вознаграждение, хотя  бы  в
кухнях их и не было соблюдаемо надлежащей опрятности.
     и 5) Разное. Анекдоты, острые слова, афоризмы, куплеты,  ложные  слухи,
употребительнейшие средства для излечения от любострастных болезней и проч.
     Сроками выхода мы себя не стесняем, но так как в драках  недостатка  не
бывает, то читатели могут быть уверены, что  газета  наша  будет  появляться
чаще, нежели нужно.

     Редактор по найму: Иван Иванов Очищенный,

     бывший пронский помещик, преданный суду за  злоупотребление  помещичьей
властью, а впоследствии тапер".

     Я не успел еще дочитать объявления до  конца,  как  Глумов  уже  тискал
благородного отца в своих объятиях.
     - Иван Иваныч! да ведь это ты! ты! ты! ты! - восклицал он в неописанном
восхищении.

        ^TV^U

     Итак, загадка разъяснилась: перед нами стоял  бывший  Кубарихин  тапер,
свидетель игр нашей молодости! Мы долго не могли прийти в себя от восхищения
и в радостном умилении поочередно мяли его в своих объятиях. Да и он  пришел
в неописанное волнение,  когда  мы  неопровержимыми  фактами  доказали,  что
никакое alibi {Неприкосновенность к делу.} в настоящем случае немыслимо.
     - "Чижик, чижик! где ты был?" - помнишь? - допрашивал Глумов.
     - Помню! - ответил он, тщетно усиливаясь сообщить твердость дрогнувшему
голосу.
     - А помнишь ли, как я однажды поднес тебе рюмку  водки,  настоянную  на
воспламеняющих веществах, и как ты потом чуть с ума не сошел! - припомнил  и
я с своей стороны.
     - Помню!
     - А помнишь ли...
     Словом сказать, припомнили такую массу  забавных  и  вполне  культурных
шуток, что у старика даже волосы дыбом встали.
     - Тогда еще у меня таксы-то этой не было! - сказал он, но на  этот  раз
так благодушно, что не укоризна слышалась в его голосе, а скорее благодарное
воспоминание о  шалостях,  свойственных  юношам,  получившим  образование  в
высших учебных заведениях.
     - Иван Иваныч! Как ты вырос! похорошел! - тормошил его Глумов.
     - И как отлично одет! - присовокупил я, - точно сбираешься в первый раз
показать свою дочь на бале у Кессених!
     Но последние слова словно обожгли его. Он грустно взглянул  на  нас,  и
крупные слезы полились из его  глаз,  постепенно  подмачивая  объявление  об
издании газеты "Краса Демидрона".
     - Друзья! не растравляйте старых, но не заживших еще ран!  -  обратился
он к нам совершенно растроганный, -  дочь,  о  которой  вы  говорите,  дочь,
которая была украшением балов Марцинкевича, - ее  уже  нет!  И  моей  милой,
беленькой Амалии, которая угощала вас, господин Глумов, шмандкухеном,  и  ее
уже нет! Всех, всех пережило это бедное, старое сердце... и не разбилось! О,
это было хорошее, светлое, счастливое время, несмотря на  то,  что  я  тогда
носил фрак, перешитый из вицмундира, оставшегося после титулярного советника
Поприщина!
     - Но теперь... разве ты несчастлив?
     - О, теперь!!! теперь - я только  тень  того  веселого  Ивана  Иваныча,
которого вы когда-то знавали в этой самой квартире! Хотя же,  no-наружности,
я и имею вид благородного отца, но, в сущности,  я  -  тапер  более,  нежели
когда-либо!
     - Но отчего же ты помолодел?
     - Такова воля провидения, которое невидимо  утучняет  меня,  дабы  хотя
отчасти вознаградить за претерпеваемые страдания. Ибо, спрашиваю  я  вас  по
совести,  какое  может  быть  страдание  горше  этого:  жить  в   постоянном
соприкосновении с гласною кассою ссуд и в то  же  время  получать  не  более
двадцати пяти рублей в месяц, уплачивая из них же  около  двадцати  на  свое
иждивение?
     - Послушай, Ваня! да неужели же беленькая, маленькая  Мальхен  до  того
переродилась, что сделалась содержательницей гласной кассы ссуд?
     - Мальхен - никогда! Мальхен смотрит теперь с  небеси  -  и  ничего  не
видит! А содержательница гласной кассы ссуд - это Матрена Ивановна!
     - Так ты, значит,  женился  в  другой  раз?  Да  расскажи  же,  братец,
расскажи!
     -  Это  тяжелая  и  скорбная  история,  которую  я,   впрочем,   охотно
рассказываю всякому, кто  предлагает  мне  серьезное  угощение.  И  если  вы
желаете назначить мне день и час в "Старом Пекине" или в гостинице "Москва",
то я - готов!
     - Но отчего ж  не  теперь?  -  прервал  Балалайкин,  вдруг  проникшийся
чувством великодушия, - по  счастливой  случайности,  я  сегодня  совершенно
свободен  от  хождения,  а  что  касается  до  угощения,  то,  наверное,   я
удовлетворю вас несравненно лучше, нежели какой-нибудь "Пекин"!
     И мы и Очищенный охотно согласились. Балалайкин хлопнул в ладоши, и  по
знаку его два лжесвидетеля втащили в комнату громадный  поднос,  уставленный
водками и закусками, а два других  лжесвидетеля  последовали  за  первыми  с
другим подносом, обремененным разнообразным холодным мясом.
     - Рекомендую! - пригласил нас Балалайкин, - вот эта  икра  презентована
мне Вьюшиным за поздравление его с днем ангела, а этот балык  прислан  прямо
из Кокана бывшим мятежным ханом Наср-Эддином  за  то,  что  я  подыскал  ему
невесту. Хотите, я прочту вам его рескрипт?
     - Ах, сделайте милость!
     - Я всегда держу его в кармане как  свидетельство,  что  все  поручения
исполняются мною без обмана. Вот этот рескрипт!

                                   Копия

     "Достопочтенному,  могущественному  и  милостивому  господину  аблакату
Балалайке, в Питембурхи.
     Свет очей моих, господин аблакат Балалайка!
     Докладываю  вам,  что  присланную  при  письме  девицу  Людмилу  мы   в
сохранности получили, и все, что, по описи, той  девице  принадлежит  -  все
оное оказалось исправно. И  пишете  вы  нам,  что  оная  Людмила  есть  дочь
киевского князя Светозара, а в плакате значится: дочь  фейерверкера.  И  для
нас это все единственно, а так только к слову о сем упоминаем, что  обманули
вы нас. А, впрочем, с тех пор,  как  мы  после  поражения  наших  войск  под
Махрамом в верное подданство России перешли и под власть  капитан-исправника
Сидора Кондратьича подведены, в первый раз, по милости оной девиды  Людмилы,
восчувствовали, что и горесть не без утешения  бывает.  И  за  все  то  ваше
одолжение и причиненную нам радость жалуем  вам  тартун  (приношение):  один
глиняный кувшин воды и балык весом двадцать фунтов. Ах, отменна балык!
     Засим, да спасет вас Аллах, а я того желаю.
     Бывший мятежный, а ныне верный господина моего Сидора Кондратьича слуга
_Сеид-Махомед-Наср-Эддин_, лже-хан".
     - Зачем же он воды-то кувшин прислал? - полюбопытствовал я.
     - А у них вода в редкость - вот он и вообразил, что и невесть  к