ипа,
которое некоторые называли "каменным мешком", вели строго регламентированную
жизнь: в 7.00 - подъем, утренняя молитва,  чай, классные занятия до 14.00, в
15.00 - обед,  в  17.00 - перекличка, вечерняя молитва;  чай в 20.00,  затем
самостоятельные  занятия,  в  22.00  -  отбой.  Наряду  с другими предметами
изучали  теологию,   Священное  писание,  литературу,  математику,  историю,
греческий  и  латинский языки.  По  воскресеньям  и  религиозным  праздникам
подросткам приходилось по  3  -  4  часа выстаивать церковные  богослужения.
Обучение  велось  в  монотонной  и догматической  манере,  которая подавляла
всякие духовные потребности. Во главе угла, как  и в Гори, была русификация.
На  занятиях  не  только вменялось  в  обязанность  говорить  по-русски,  но
запрещалось также  читать грузинскую литературу и газеты, а посещение театра
считалось смертельным грехом30.
     Положение усугублялось еще и тем,  что в семинарии действовала  система
доносов, постоянной  слежки со стороны  монахов, угроз заключения в  "темную
комнату" за  нарушение  суровых  правил.  В  1931  г.  в  беседе  с немецким
писателем     Эмилем     Людвигом      Сталин     пояснил,     что     стать
революционером-марксистом его  побудили "издевательский режим" и "иезуитские
методы" в  семинарии. На  вопрос Людвига, не  признает  ли  он положительных
качеств   иезуитов,  Сталин  ответил:  "Да,   у  них  есть  систематичность,
настойчивость в работе для осуществления Дурных целей. Но  основной их метод
- это слежка, шпионаж, залезание в душу, издевательство, - что может быть  в
этом положительного? Например, слежка  в пансионате: в 9 часов звонок к чаю,
уходим в  столовую, а когда возвращаемся к себе в  комнаты, оказывается, что
уже за это время все обыскали и перепотрошили  все наши вещевые ящики... Что
может быть в  этом положительного?"31  Как  видно,  воспоминания  все   еще   были  мучительными.
"Издевательский  режим",  вне  всякого  сомнения,  способствовал превращению
семинариста Джугашвили в революционера. Но здесь сыграли свою роль  и другие
обстоятельства, и прежде  всего тот факт, что  неповиновение превратилось  в
семинарии уже в традицию.
     Это заведение давно поставляло не только рожденных в Грузии священников
русской  православной  церкви,  но  и   молодых  грузинских  революционеров.
Отчисления  по политическим мотивам  часто имели место еще в  70-е  годы XIX
столетия,  когда  многие студенты  использовали полученные  знания  русского
языка  для изучения народнической литературы, поступавшей из России. С этого
времени  начали действовать тайные  группы  самообразования и  дискуссионные
кружки,  возникать стихийные  протесты. В  1885 г.  был  исключен слушатель,
будущий руководитель "Месаме-даси" Сильвестр  Джибладзе,  избивший  русского
ректора   Чудецкого,   который  называл   грузинский   "собачьим   языком"32, а на  следующий год
этого  ректора  убил другой  исключенный  семинарист.  Недельная  забастовка
студенческого протеста возникла в 1890 г., еще  одна -  в  конце 1893  г.  В
последнем случае семинаристы требовали прекратить слежку,  уволить  особенно
ненавистных  преподавателей  и  наряду  с   русским  вести  преподавание  на
грузинском языке33. В
ответ власти закрыли семинарию на месяц и отчислили 87 слушателей, причем 23
запретили  проживать  в  Тифлисе.  В  числе  высланных  вожаков  был  и Ладо
Кецховели, посещавший в Гори  то  же  самое  училище, что  и  Джугашвили,  и
повлиявший на более молодого товарища при выборе им профессии революционера.
     Когда  Джугашвили  через несколько месяцев после  забастовки  прибыл  в
семинарию,  отголоски  бунта  еще ощущались.  С первых  дней Coco  невзлюбил
семинарию.  Будучи  в  первый  раз  на каникулах  в  Гори,  он  в  одной  из
кондитерских  жаловался  знакомому   на  семинарские   порядки  и  поведение
монахов34.  Вскоре
вместе  с  другими слушателями, среди которых был и его приятель Иремашвили,
Coco  принял  участие в создании подпольного кружка  молодых социалистов.  К
тому  времени  изменилось  и его отношение к учебе. Он уже не старался  быть
первым; преуспевал только по двум  предметам (гражданской истории и логике),
которые его особенно интересовали, а остальным уделял лишь столько внимания,
сколько    требовалось,    чтобы    получить   переходной    балл35. Его  манера держаться  и
отношение  к  товарищам   также  переменились.  Друзья-семинаристы,  которые
помнили Coco живым пареньком, довольно веселым и общительным,  теперь видели
его серьезным, сдержанным, погруженным  в себя. Давид Папиташвили вспоминал:
"После  вступления  в семинарию  товарищ  Coco заметно  изменился.  Он  стал
задумчив, детские  игры перестали  его интересовать". В  аналогичном  смысле
высказался  и  Вано (младший брат Ладо Кецховели),  хорошо знавший Coco.  Он
заметил: "В этот период характер товарища Coco совершенно изменился:  прошла
любовь к играм и забавам детства. Он стал задумчивым и, казалось, замкнутым.
Отказывался  от игр,  но зато не расставался с книгами и, найдя какой-нибудь
уголок,  усердно  читал"36.  У  молодого  Джугашвили начали проявляться скрытность и  угрюмая
отчужденность,  характерные  для него  в более  поздние  годы.  Приобрел  он
известность  и тем,  что легко обижался  даже  на шутки. Серго Орджоникидзе,
соратник  по  революционной  работе  в  Грузии,  вспоминал,  что  Coco  имел
обидчивый  характер"  еще в юности  и  что  друзья по  Тифлисской  семинарии
удивлялись по  поводу  этой, по  их  мнению, совершенно  негрузинской  черты
характера  Джугашвили. "Коба не  понимает шуток, - с грустью говорили они. -
Странный грузин  - не понимает шуток.  Отвечает кулаками  на самые  невинные
замечания"37.
     Хотя  вскоре после поступления в семинарию когда-то образцовый ученик и
перестал стремиться  к  успехам  в учебе,  он тем не менее продолжал ощущать
потребность отличиться. Свою жажду подвига  он лишь перенес на другие сферы:
на   социалистическое   самообразование  и   (со   временем)   революционную
деятельность.   Недавно  обретенная   самоуглубленность  и  сдержанность  не
помешали Coco утвердиться в  качестве  вожака группы. Самонадеянное "чувство
победителя" не  покинуло его. Начав вместе с Иремашвили карьеру бунтовщика в
кружке  молодых  социалистов,  он  нисколько  не  сомневался  в  своем праве
принадлежать  к руководству  движением. Члены кружка самообразования избрали
лидером   семинариста-старшеклассника   Девдариани,  который   составил  для
новичков  шестилетнюю программу  чтения,  имевшую  целью к моменту окончания
семинарии сделать из них  образованных социал-демократов. Но  прошло  совсем
немного времени,  как  Джугашвили организовал несколько кружков и  стал  сам
вести   в  них  занятия38. И вновь, теперь уже в семинарский период, проявилось стремление к
личной  власти,  то есть то самое  качество, Которое отличало Джугашвили и в
более  поздние  годы.  То же  самое  можно  было  сказать  о  его нетерпимом
отношении  к иным мнениям. По словам  Иремашвили, во время  дискуссий  среди
молодых  социалистов в  семинарии  Coco  имел привы"ку упорно  настаивать на
собственной правоте и  безжалостно критиковать  другие взгляды. В результате
группа раскололась на тех, кто, уступая давлению, согласился стать послушным
последователем  Джугашвили,  и тех, кто мыслил  более независимо  и не желал
уступать  деспотическим методам  Coco 39.
     По  общему  признанию, он  стал  усердным читателем посторонних"  книг.
Семинаристы брали их в частной библиотеке или получали  из других источников
и тайно проносили в семинарию. Читали где только можно:  ночью в постели при
свече, в укромном месте за поленницами  дров во дворе, на церковной лестнице
и в самой церкви. Иремашвили рассказывает: "Тайно, на занятиях, на молитве и
во  время  богослужения,  мы читали "свои" книги. Библия лежала открытой  на
столе,  а  на  коленях  мы  держали  Дарвина, Маркса, Плеханова  и Ленина"40. Вначале, вспоминает
Иремашвили, он и  Coco, читали много грузинской литературы. Одним из любимых
произведений была  грузинская  эпическая  поэма XII века "Витязь  в тигровой
шкуре" Шота Руставели,  в которой  трое друзей-витязей вызволяют  прекрасную
девушку из заточения в  крепости и таким  образом спасают от принудительного
замужества.  Следует отметить, что  в первый год пребывания в семинарии Сосо
сочинил ряд поэм на грузинском языке, которые были  напечатаны в  тифлисской
литературной газете "Иверия"  в 1895 г. Он  интересовался русской и западной
литературой, прочитал, помимо прочего,  "Мертвые души" и "Ярмарку тщеславия"
и         приобрел          немалые          литературные         познания41. Благодаря  тому что
монахи неоднократно ловили  его  за  чтением запрещенных  книг,  нам  теперь
известны названия некоторых этих  сочинений.  Так,  в журнале  поведения  за
ноябрь 1896 г. имеется следующая запись инспектора Гермогена:
     "Джугашвили,   оказалось,   имеет   абонементный   лист   из   "Дешевой
библиотеки", книгами из которой  он пользуется. Сегодня я конфисковал у него
соч.  В. Гюго "Труженики  моря",  где  нашел и  названный  лист". Дальнейшая
запись  гласит:  "Наказать   продолжительным   карцером  -  мною   был   уже
предупрежден по  поводу посторонней книги -  "93-й год" В. Гюго".  Следующая
запись (март 1897 г.) сообщает, что Джугашвили вот уже в 13-й раз замечен за
чтением   книг  из  "Дешевой   библиотеки"  и  что  у  него  отобрана  книга
"Литературное  развитие народных рас"42.
     Как  это часто случается при самообразовании  через чтение, одна  книга
ведет  к  другой.  Возможно,  именно  "93-й год"  В. Гюго  пробудил  интерес
Джугашвили  к книгам  о Великой французской революции, о событиях 1848 г., о
Парижской  Коммуне. Историческая  и политическая, особенно социалистическая,
литература  все сильнее увлекала его. Рассказывали, что он прочитал 1-й  том
"Капитала" по рукописной  копии  (вероятно,  сокращенной) , которую студенты
сделали  с  единственного  имевшегося  в  тифлисской библиотеке  экземпляра.
Неизвестно, когда Coco приступил к  чтению русской марксистской литературы и
когда  впервые  познакомился   с  произведениями  Ленина.  Имеются,  однако,
некоторые свидетельства о том, что Ленин (под псевдонимом Тулин) произвел на
Джугашвили  впечатление  еще до того, как  он  покинул семинарию  в  1899 г.
Учившийся вместе с Coco в духовной семинарии П. Капанадзе вспоминает горячую
дискуссию  в один  из дней 1898 г. в сквере,  возле  здания семинарии. Тогда
Джугашвили  резко  критиковал взгляды редактора газеты "Квали" Ноя Жордания.
Как только прозвучал звонок  и группа  разошлась, Coco сказал Капанадзе, что
читал статьи Тулина, которые ему очень понравились, и  добавил: "Я во что бы
то ни  стало  должен увидеть  его"43.
     Группа самообразования дала Coco первый опыт подпольной работы, который
вскоре стал еще богаче. Как рассказывал товарищ по семинарии Д.  Гогохия, по
совету Джугашвили студенты сняли  в городе комнату за  пять  рублей в  месяц
(средства представили семинаристы,  получавшие от родителей деньги на мелкие
расходы), на  которой  собирались один-два раза  в неделю  в  послеобеденный
перерыв  на   дискуссии44.  Но  этим  их  деятельность  не   ограничилась.   Как-то  вечером
Джугашвили и Иремашвили тайком выскользнули из семинарии и отправились в дом
рабочего   главных   тифлисских   железнодорожных  мастерских  на   собрание
социал-демократической   организации  железнодорожников.  Совершивший  побег
революционер,  в черной  рубашке с  красным галстуком,  с запавшими горящими
голубыми глазами на худом бледном лице, несколько  часов безраздельно владел
их вниманием,  рассказывая  о  страданиях политических заключенных в суровых
сибирских краях. Другим местом  соприкосновения с социал-демократией служила
редакция газеты "Квали",  которую  некоторые семинаристы регулярно посещали.
Иремашвили вспоминал: "Коба несколько раз ходил  с нами, затем издевался над
членами редакции"45.
Его рассказ совпадает  с более поздними воспоминаниями  Жордания  о том, как
однажды  в  конце  1898  г.  в  редакцию "Квали"  пожаловал юноша,  который,
отрекомендовавшись воспитанником семинарии Джугашвили и постоянным читателем
марксистского еженедельника, заявил, что решил бросить семинарию и посвятить
себя  работе  среди  рабочих, и  попросил  совета. Поговорив с ним некоторое
время,  Жордания  пришел  к заключению,  что  для  партийного  пропагандиста
теоретических знаний  у него недостаточно, и поэтому порекомендовал остаться
в семинарии еще год и продолжить  марксистское самообразование. "Подумаю", -
ответил  Джугашвили  и ушел.  Примерно  через  полгода Жордания  посетил его
коллега  Джибладзе  и  вне себя от возмущения  рассказал  о  том,  что  тому
молодому человеку  поручили рабочий кружок, а он начал  вести пропаганду  не
только  против   правительства   и  капиталистов,   но  и   "против   нас"46.
     Пример Ладо Кецховели, несомненно, явился одним из факторов, повлиявших
на   решение  Джугашвили   целиком  посвятить   себя  социал-демократической
деятельности. Кецховели после  высылки перебрался  в  Киев,  где намеревался
учиться  далыпе.  В  1897 г. он  нелегально  вернулся в Тифлис,  примкнул  к
"Месаме-даси"   и   начал   вести   конспиративную  жизнь  профессионального
революционера. Поступил  на работу в  тифлисскую типографию, чтобы научиться
печатному делу, и,  работая  здесь,  сумел отпечатать  отдельные нелегальные
брошюры и прокламации, а также  первую нелегальную грузинскую книгу: перевод
сочинения  Дикштейна "История куска  хлеба". Убежденный в  том, что  издания
"легальных марксистов" (например, "Квали") могут лишь развратить массы, этот
энергичный  радикал наладил  в  Закавказье  выпуск  подпольной  марксистской
литературы и  обучил  многих товарищей  конспиративной технике  нелегального
печатания. Переселившись в начале 1900  г. в Баку, он основал там подпольную
типографию  (известную под кодовым  названием "Нина"), которая с начала 1901
г. выпускала  "Искру" и нелегальную газету грузинских  марксистов  "Брдзола"
("Борьба").  Перед этим  в Тифлисе с Ладо установил контакт его восторженный
поклонник и  бывший сосед Джугашвили. Он дружил  в  семинарии с его  младшим
братом  Вано и часто приходил  на  квартиру Кецховели,  чтобы читать.  Здесь
Джугашвили  встретился  и  разговаривал  с  Ладо.  Согласно   более  поздним
воспоминаниям Вано, Ладо, вернувшись как-то  домой, нашел книгу Плеханова "К
вопросу о  развитии монистического  взгляда на историю" раскрытой.  Услышав,
что ее читал Coco, Ладо отметил проницательный ум подростка и предсказал ему
видную роль в  революционном движении47.
     Каким бы ни было отношение Ладо к Coco, последний, как видно, испытывал
к старшему Кецховели что-то похожее  на  чувство благоговения  перед героем.
Арестованный в 1902  г. Кецховели был в августе  1903 г.  застрелен тюремным
часовым  в тот момент, когда выкрикивал через  решетку  своей камеры: "Долой
самодержавие! Да  здравствует свобода! Да  здравствует социализм!"  Двадцать
лет спустя, выступая в клубе старых большевиков в Москве,  Авель Енукидзе, в
прошлом известный революционный деятель Закавказья, а затем видный советский
работник, отзывался о Кецховели следующим образом: "Товарищ Сталин много раз
с   удивлением   подчеркивал   выдающиеся  способности  покойного   товарища
Кецховели,  который  в  то  время  умел  правильно  ставить  вопросы в  духе
революционного марксизма. Сталин часто вспоминает,  что Кецховели еще  в тот
момент стоял на совершенно правильной большевистской точке  зрения. Я  и  т.
Сталин  не сомневаемся в том, что, если бы Кецховели удалось жить до раскола
РСДРП,  он  бы  целиком  стоял  в  рядах  большевиков  и  был  бы  одним  из
влиятельнейших      и     сильнейших     работников      нашей     партии"48.  По-видимому,  не
столько деятельность, сколько  сама  личность  Кецховели  оказала влияние на
формирование   характера   Джугашвили.   Образ   убежденного  и   пламенного
революционера,  который был старше  его на четыре года, 18-летний семинарист
нашел необычно  привлекательным и  достойным подражания. Горийское  духовное
училище,   Тифлисская   духовная  семинарии  и  затем   конспиративный   мир
революционной политики -  таков путь, который прошел Кецховели раньше  Coco.
Он  был  живым примером человека,  сделавшего революцию своей  профессией, и
подтверждением практической возможности аналогичного  выбора для Джугашвили,
который в 1898 г. также примкнул к "Месаме-даси".
     Решение оставить семинарию до ее окончания, по-видимому, явилось просто
логическим  следствием развития  событий. Иремашвили убеждал Coco  не делать
этого, напоминал,  что  завершение шестого (последнего) курса  (1899 - 1900)
позволит  ему  поступить  в   русский  университет.  Однако  Джугашвили  уже
полностью овладела идея  революционной карьеры. Кроме того, он опасался, что
администрация  семинарии  не  даст  ему  закончить  последний  учебный год49.   Такая  мысль,
возможно,  была не лишена  основания.  К пятому курсу Coco уже имел  прочную
репутацию  смутьяна  и больше не старался скрывать своих мятежных  взглядов.
Однажды инспектор Абашидзе застал его за чтением посторонней книги,  которую
выхватил у него из рук.  Однако Coco  вырвал книгу  у Абашидзе.  Возмущенный
монах  воскликнул:  "Ты  разве  не  видишь, с кем имеешь дело?" Coco  протер
глаза, пристально посмотрел на  него и  ответил:  "Вижу перед  собой  черное
пятно  и  больше  ничего"50. Фамилия  этого  инспектора  указана  в  конце следующей записи  в
журнале  регистрации поведения за  1898/99 г.: "Джугашвили  Иосиф (V,  I) во
время  совершения членами инспекции обыска у некоторых учеников 5-го  класса
несколько раз пускался  в  объяснения  с членами инспекции, выражая в  своих
заявлениях  недовольство  производящимися время  от  времени обысками  среди
учеников семинарии, и  заявил при этом, что-де ни в одной семинарии подобных
обысков не производится. Ученик  Джугашвили  вообще непочтителен  и  груб  в
обращении  с начальствующими  лицами, систематически не кланяется  одному из
преподавателей (С. А. Мураховскому), как последний неоднократно  уже заявлял
инспекции ...
     Сделан был выговор, посажен в карцер по распоряжению о. Ректора на пять
часов"51.
     Поскольку дела  приняли такой оборот, не  удивительно, что Джугашвили в
мае 1899 г.  покинул семинарию. Нам неизвестно, как на это реагировала мать,
но  догадаться нетрудно.  Согласно  семинарским  записям,  опубликованным  в
"Духовном  вестнике  Грузинского  экзархата"  в   июне-июле  1899  г.,  Coco
исключили потому, что он "по неизвестной  причине" не  явился на  экзамены в
конце   учебного   года52. Характерно, что позднее он драматизировал данный эпизод. В анкете
делегата Московской районной партийной конференции, состоявшейся в 1931  г.,
бросивший  учебу  семинарист,  отвечая  на  вопрос  об образовании,  указал:
"Вышиблен  из православной  духовной  семинарии  за пропаганду  марксизма"53.


     Профессиональный революционер
     Готовиться к роли профессионального революционера Джугашвили  начал еще
до  того,  как  бросил  семинарию.Порученный  ему  в  1898  г.  организацией
"Месами-даси"   кружок   самообразования   состоял    из   рабочих   Главных
железнодорожных мастерских Тифлиса] В то время, вспоминал он позднее,  "я на
квартире у Стуруа в присутствии Джибладзе (он был  тогда тоже  одним из моих
учителей), Чодришвили,  Чхеидзе, Бочоришвили, Нинуа  и др. передовых рабочих
Тифлиса      получил      первые      уроки      практической      работы"54.  Очевидно,   на
занятиях  присутствовали   более  опытные  товарищи-партийцы,   которые  при
необходимости   могли   помочь   Джугашвили  справиться  со  своей   задачей
пропагандиста,  которая сводилась к обучению  рабочих  марксизму.  Возможно,
исходя  из  собственного  первоначального практического опыта, он в  1898 г.
сос