й съезд
РСДРП (большевиков). Август 1917 года. Протоколы. М., 1958, с. 114.
     55  Там же, с.
250.
     56 Там  же,  с.
27 - 28.

     171

     57  "Вопросы
истории  КПСС", 1962, в"-- 4,  с. 47. См.  также: Поспелов П. Н. (гл. ред.).
История Коммунистической партии Советского Союза. М., 1967, т. 3, с. 1 78.
     58 Там же, с. 30
- 36.
     59  Протоколы
Центрального Комитета РСДРП(б). Август 1917 - февраль 1918. М., 1958, с. 309
- 310. О  редакционном примечании  Сталина к письму Зиновьева в: Зиновьев Г.
Соч., т. 7, ч. 2, с. 322.
     60  Протоколы
Центрального Комитета РСДРП(б). Август 1917 - февраль 1918, с. 211 - 213.
     61 Суханов Н.
Н. Записки о  революции. Берлин - Петроград - Москва, 1922 - 1923, кн. 2, с.
265 - 266. В предисловии к  сокращенному  английскому изданию книги Суханова
Джоуэл Кармайкл пишет, что появление книги в России в 1922 г. вызвало бурную
реакцию и всем партийным кружкам  самообразования вменялось в обязанность ее
прочитать. О проявленном  к книге  интересе свидетельствует  тот  факт,  что
Ленин счел  нужным  посвятить ей  одну из  своих последних  статей  "О нашей
революции  (По  поводу записок Н.  Суханова)", в  которой критиковал взгляды
Суханова на русскую революцию.
     62 Предисловие к
американскому  изданию Ленин  написал  в  1919  г. после получения  от  Рида
экземпляра  книги.  В собственном  предисловии и  в  пояснениях  Рид  назвал
большевистскими   вождями  революционного   периода   Ленина,   Троцкого,  и
Луначарского.
     63 Trotsky L.
Stalin: An Appraisal of the Man and His Influence, p. 238.
     64  Протоколы
Центрального Комитета РСДРП(б). Август 1917 - февраль 1918, с. 86, 104.
     На роль большевистского лидера


     В партийном подполье
     С того  самого  момента, когда Сталин  покинул  семинарию, он всю  свою
жизнь   посвятил   марксистскому   движению.  Единственным  занятием   стала
революционная политика,  и ему пришлось перенести свою долю  тягот тюремного
заключения и ссылки, то есть  в полной мере  разделить обычную  участь людей
этой опасной  в  России  профессии. Вместе  с тем  в  революционной  карьере
Сталина  того периода  не  было  ничего выдающегося.  Более  десяти  лет  он
оставался  провинциальным   революционным   функционером   в   своем  родном
Закавказье  и  не  мог  похвастаться  ни  эффектными,  направленными  против
самодержавия подвигами, ни  значительными  трудами  (до  1913  г.),  которые
помогли   бы  формировать  большевизм,   как   идеологическое  течение.   Он
принадлежал   к   партийным   "практикам":   организаторам,   конспираторам,
пропагандистам и газетчикам.
     Поскольку  на первых  порах  революционная  деятельность Сталина  ничем
особенным  не  блистала,  встает  законный  вопрос:  каким образом  он  смог
подняться  до  поста  члена  Центрального Комитета  большевиков? Разумеется,
никто  не  избирал  Сталина "заочно" на  Пражской конференции большевиков  в
январе  1912 г.,  как  позднее  уверяли  сталинистские  историки партии, его
кооптировал  уже избранный ЦК1.  И это произошло  по  инициативе  Ленина.  Почему же  он  посчитал
Сталина  достойным  стать членом  столь  влиятельного  круга  большевистских
лидеров?
     Мы уже  упоминали, возможно, не лишенную достоверности  историю о  том,
при каких обстоятельствах Ленин в  конце 1904 г. впервые обратил внимание на
Сталина.  Тогда проживавшие в Лейпциге друзья переслали Ленину полученные из
Кутаиси  восторженные  письма Сталина.  В  ответном  послании  Ленин  назвал
грузинского автора "пламенным колхидцем".  Прямая переписка  началась  в мае
1905   г.,  когда  Сталин,  будучи  членом  Кавказского  союзного  комитета,
информировал Ле-

     141

     нина   о  степени   влияния  большевиков  и  меньшевиков   в  партийных
организациях  Закавказья2.   Тем   временем  в   полемике   с  грузинскими   меньшевиками  он
зарекомендовал себя усердным учеником Ленина. В брошюре "Коротко о партийных
разногласиях",   отпечатанной  весной  1905  г.   в  Авлабарской  подпольной
типографии  Тифлиса  на  грузинском,  армянском  и  русском  языках,  Сталин
атаковал  Жордания за критику взглядов, изложенных Лениным в  "замечательной
книге"  под  названием  "Что делать?".  Спор разгорелся  в  основном  вокруг
утверждения  Ленина  о  том,  что  революционное  сознание  (в   отличие  от
тред-юнионистского)  должно  быть  внесено  в  рабочий  класс организованной
социал-демократией извне. Используя  цитаты из произведения Карла Каутского,
Маркса и Энгельса, Сталин решительно отстаивал ту точку зрения, что, вопреки
утверждениям Жордания позиция Ленина нисколько не противоречила марксизму, а
полностью  согласовывалась с учением Маркса. В июле Крупская написала  из-за
границы в Тифлис и  просила  выслать несколько  экземпляров  брошюры; отсюда
можно предположить,  что  Ленину о  ней  сообщили.  В  августе  Сталин вновь
вернулся  к  предмету  спора  в полемической статье,  написанной  в ответ на
критику Жордания упомянутой выше брошюры. Эта статья так понравилась Ленину,
что в рецензии на  нее, опубликованной в русском издании грузинской  газеты,
ранее напечатавшей статью, он с особой похвалой отозвался о работе Сталина и
отметил  "прекрасную  постановку  вопроса  о знаменитом  "внесении  сознания
извне""3.
     Какое   впечатление  произвел  Сталин  на  Ленина,  когда  они  впервые
встретились на Таммерфорсской конференции в конце 1905 г., - не известно. Но
на  Стокгольмском   съезде   в  1906  г.   оно,  вероятно,  было  совершенно
определенным  (хотя  и   не  совсем  приятным).  На  заседании,  на  котором
председательствовал  Ленин, Сталин, выступая в прениях по аграрному вопросу,
не поддержал ни  ленинскую концепцию национализации земли, ни меньшевистский
план  ее муниципализации, а  высказался за  конфискацию помещичьих  земель и
распределение  их  среди   крестьян.  Такую  позицию  одобрило   большинство
делегатов-большевиков,       но        не        съезд       в       целом4. Весьма вероятно, что,
несмотря  на  разногласия  по  обсуждавшемуся  вопросу (а  возможно,  именно
благодаря им),  Ленин  в  тот  момент  пришел  к  выводу,  что  в  Ивановиче
(псевдоним  Сталина  на  съезде) он приобрел энергичного и  острого на  язык
сторонника, которого не следовало упускать из виду.
     Подобная  реакция  была  тем  более  понятна  в  связи  с  таким важным
обстоятельством,  как неудачи большевиков в  Грузии. Мы уже отмечали в одной
из предшествующих глав, что после

     142

     революции   1905   г.   грузинские  меньшевики   стали   господствующей
социал-демократической фракцией. Таким  образом, Сталин  оказался в выгодной
позиции   одного   из   немногих   видных    грузинских   социал-демократов,
исповедовавших большевизм. Помимо этого, он доказал, что может быть полезным
большевикам в роли закулисного  организатора "экспроприаций", проведенных во
время и  после событий  1905 г.  в Закавказье. В результате  Сталин,  должно
быть, зарекомендовал  себя в глазах  Ленина  надежным подпольщиком, которому
без раздумья можно было доверить весьма деликатные секретные задания большой
важности.
     Такой  человек  мог быть совершенно  уверенным в  том,  что  в условиях
кризиса, который переживала  партия  с 1907 по 1912 г., он займет подобающее
положение среди сторонников Ленина. В период  реакции  партийная казна почти
опустела. После революции 1905 г. повсюду распространились уныние, апатия  и
политическая пассивность.  Из-за того что  многие прежние активисты покинули
партию, а большинство из тех, кто выражал готовность продолжать работу, было
арестовано, партия практически распалась. Летом 1909 г. в России действовало
не    более   5   -   6   большевистских   подпольных    комитетов5.   Тем  временем   часть
партийцев, которых Ленин с презрением окрестил  "ликвидаторами", высказалась
против воссоздания нелегальной партии, считая, что  в  сложившихся  условиях
социал-демократам нужно сосредоточить внимание на использовании существующих
ограниченных  возможностей  для легальной  деятельности, например в Думе. То
было  время,  когда  Ленин  ощутил острую  потребность  в  людях,  абсолютно
преданных   революционному   делу  и   идее  нелегальной  партии   как   его
организующего инструмента, - то есть в  людях,  подобных Сталину, которые  в
короткие   промежутки  между  арестами  и  ссылками  продолжали  работать  в
сохранившихся  подпольных организациях  и готовиться к новому революционному
подъему.  В  своих статьях, публикуемых уже  в  партийных  органах,  которые
издавались на русском языке и  которые читал Ленин, Сталин твердо  отстаивал
ортодоксальную революционную политику.  Возможность сделать партию как можно
более  легальной  и в то же время  отказаться  от  революционных требований,
писал  он в газете "Бакинский  пролетарий" в августе  1909  г., означало  бы
похоронить партию, а не обновить ее. Для преодоления партийного кризиса было
необходимо,  во-первых,  покончить  с   оторванностью  от  широких  масс  и,
во-вторых, связать  воедино  партийную  деятельность  местных организаций на
общенациональной  основе.  И, говоря словами Ленина,  автора "Что  делать?",
Сталин заявил, что лучшим средством для достижения этой цели явилась

     143

     бы  общерусская  партийная  газета. Правда,  в  отличие  от  Ленина  он
настаивал  на том, чтобы  такая  газета выходила в  самой  стране, а  не  за
рубежом, поскольку заграничные партийные  органы, "стоящие вдали от  русской
действительности",  были  якобы  не  в  состоянии  выполнить объединительные
функции6.
     Закаленный    профессиональный   революционер,   безусловно   преданный
большевик,  кругозор которого  ограничивался партийными делами, а подпольная
деятельность   представляла  родную  стихию,   Сталин   был  слишком  ценным
работником, чтобы Ленин мог его игнорировать. Да Сталин и не позволял, чтобы
его игнорировали. В проекте создания издающегося в России партийного  органа
улавливался намек на  самовыдвижение Сталина в качестве редактора; этот пост
он в  самом  деле занял, когда три года  спустя в  Петербурге  была основана
газета  "Правда". В  подготовленной Сталиным резолюции от 22  января 1910 г.
Бакинский  комитет не  только повторил предложение относительно общерусского
партийного органа, но и потребовал "перемещения (руководящего) практического
центра в Россию"7. В
письме, отправленном Сталиным в  конце 1910 г. из Сольвычегодска за границу,
скрытая  претензия на  включение в  подобный практический центр  переросла в
открытое домогательство. Адресованное некоему товарищу Семену, оно,  однако,
совершенно  недвусмысленно  предназначалось Ленину, которому в самом  начале
письма  Сталин передавал  горячий  привет.  Сталин  доказывал  настоятельную
необходимость  образования   в  России  центральной  координирующей  группы,
которую  можно  было бы назвать  "русской частью Цека" или  "вспомогательной
группой при Цека", и тут же предлагал свои услуги после окончания оставшихся
шести     месяцев     ссылки      или     при     необходимости     раньше8.  Возможно,   что
предложению придал  дополнительный  вес тот  факт,  что в это время  Сталина
назначили "агентом ЦК", то есть разъездным функционером, который поддерживал
связь  с  местными партийными  организациями  и давал  им  указания от имени
большевистского  центра9. Во всяком случае,  когда фракция большевиков в 1912 г. на Пражской
конференции  преобразовалась в самостоятельную партию,  Центральный Комитет,
состоявший теперь из одних большевиков, не только кооптировал Сталина,  но и
избрал его одним из четырех членов Русского бюро, созданного для руководства
партийной работой в  России. И  вполне  возможно, что Ленин ввел  Сталина  в
Центральный  Комитет  именно  затем,  чтобы   он  мог  стать   членом  этого
вспомогательного  органа,  на   сформировании   которого  Сталин   постоянно
настаивал10.
     И  все-таки, по-видимому,  Ленин  одобрял не  все  из  того,  что делал
молодой революционер, которого он рекомендовал на

     144

     столь высокие  посты.  Ленин, в  частности, узнал о  некоторых  письмах
Сталина,  в которых  тот  отзывался  о  событиях  в  эмигрантских  кругах  в
вызывающей, по  мнению Ленина,  манере. В письме, посланном  в  июне 1908 г.
проживавшему в Швейцарии  Михе Цхакая,  Сталин назвал  философскую  полемику
Ленина с группой  Богданова о махизме ("эмпириокритицизме") "бурей в стакане
воды" и  заявил, что у махизма  есть  "хорошие  стороны".  Богданов  являлся
лидером группы  партийных  интеллигентов, пытавшихся  заменить  марксистскую
философию  теорией  познания,  частично  выведенной  из учения  Эрнста Маха.
Спустя  некоторое  время  после  выхода   в   свет   книги   "Материализм  и
эмпириокритицизм"   в  письме,  посланном  некоему  М.  Торошелидзе   (также
проживавшему  в Швейцарии),  Сталин,  высоко  оценивая  книгу  и называя  ее
компендиумом  материалистической  эпистемологии,  одновременно   с  похвалой
отозвался о Богданове, который указал на  "отдельные промахи Ильича" и верно
заметил, что "материализм Ильича во многом отличается от такового Плеханова,
что  вопреки  требованиям  логики  (в  угоду  дипломатии?)  Ильич  старается
затушевать..."  Затем  24  января 1911 г.  Сталин  пишет  из  Сольвычегодска
Владимиру  Бобровскому:  "О  заграничной  "буре  в  стакане  воды",  конечно
слышали: блок Ленина - Плеханова с  одной стороны, и  Троцкого -  Мартова  -
Богданова,  с  другой. Отношение рабочих к  первому блоку  насколько я  знаю
благоприятное.   Но   вообще   на   заграницу  рабочие   начинают   смотреть
пренебрежительно;  "пусть мол лезут  на стену,  сколько их душе угодно; а по
нашему,   кому   дороги   интересы  движения,  тот  работай,  остальное   же
приложится""11.
     Посещая  летом  1911  г.  партийную  школу во Франции,  Орджоникидзе от
Ленина слышал,  что его  внимание  привлекли и  сильно  раздосадовали письма
Сталина.  Однажды  прогуливаясь с  Орджоникидзе  по  Парижу, Ленин  внезапно
спросил  его, известно ли ему выражение "заграничная буря в  стакане  воды".
Орджоникидзе,  который  знал о письмах  и сразу же понял, куда Ленин клонит,
пытался  защитить  грузинского  товарища  и  друга,  однако Ленин продолжал:
"Говорите -  "Коба наш товарищ", дескать  большевик,  не перемахнет.  А  что
непоследователен, на это закрываете глаза? Нигилистические шуточки "о буре в
стакане  воды" выдают незрелость Кобы как  марксиста". Затем, смягчая упрек,
Ленин сказал, что у него сохранились о Сталине самые хорошие воспоминания, и
похвалил некоторые  из его ранних  посланий из Баку,  особенно  прошлогодние
"Письма с Кавказа"12.
     Учитывая  тот  факт,  что  Орджоникидзе  в  скором  времени  предстояло
вернуться  в  Россию, очень  возможно,  что  Ленин воспользовался подходящим
случаем для того, чтобы довести до

     145

     сведения  Сталина  свое неудовольствие  по поводу последних  писем.  Не
исключено, что  Ленин тем самым желал расчистить  путь к совместной работе с
человеком,  которого  он считал весьма ценным для движения,  хотя и незрелым
марксистом.

     Теоретик национального вопроса
     Вскоре   после  кооптации  Сталина  в  новый  полностью  большевистский
Центральный Комитет, его  взаимоотношения с  Лениным на политическом поприще
скрепила совместная работа над национальным вопросом. Когда Сталин  в ноябре
1912 г. прибыл  в Краков, чтобы посоветоваться  относительно партийных  дел,
Ленина уже сильно занимал этот вопрос. В том же месяце Ленин написал статью,
в которой  категорически  возражал  против, как он  сказал,  "приспособления
социализма  к  национализму"  и  против  превращения  партии в  "австрийскую
федерацию"13. Здесь
имелась в виду ситуация в Австрийской социал-демократической партии, которая
с годами из единой партии  преобразовалась  в федеративный союз национальных
социал-демократических   групп  (немецкой,  чешской,  польской,   русинской,
итальянской  и  южнославянской).  Ленин  опасался,  что  подобные  тенденции
возобладают и в  России, где  социал-демократическая партия с самого  начала
мыслилась  как  нефедеративный  союз рабочих всех национальностей Российской
империи14.   На
практике, однако, известной  автономией  в рамках  российской партии обладал
Еврейский   рабочий  союз  (в  1906  г.   вернувшийся  в   лоно  партии)   и
социал-демократические  организации  Польши,  Латвии  и  Литвы, которые, как
указывалось   в  одной  из   резолюций  Пражской   конференции  большевиков,
навязывали  партии "федерацию худшего  типа". И вот  в 1912 г.  определенные
социал-демократические круги, прежде всего бундовцы и грузинские меньшевики,
попытались   заставить  российскую  партию   одобрить   лозунг   австрийских
марксистов  "культурно-национальной  автономии".  Ленина,  считавшего,   что
национальный сепаратизм  несовместим с социал-демократией, крайне  возмутило
еще  одно,  как  он  считал,  проявление  "ликвидаторства".  Всякая  попытка
разделить  российскую социал-демократию  по  национальному  признаку  только
нанесла бы ущерб направленному  против монархии революционному движению. Все
социал-демократы,  независимо  от их  национальности  должны  были  работать
вместе в  партийной организации своей территории.  Здесь  образцом  могла бы
служить организация

     146

     Закавказья, объединившая революционеров  грузинской, армянской, русской
и других наций15.
     Приезд  Сталина в  Краков в этот  самый момент, должно быть, пришелся с
точки  зрения  Ленина, как нельзя кстати. Ведь если требовалось  бороться со
взглядами  нерусских "националов" в социал-демократическом движении, то  для
этой  цели лучше других подходили  сами "националы",  которых было бы трудно
заподозрить  в  равнодушии к  нуждам  национальных  меньшинств. Более  того,
Ленин, по всей видимости, надеялся, что Сталин поможет разобраться в сложных
национальных  проблемах  Закавказья.   Если  это  так,  то   Сталин  его  не
разочаровал,  ибо хорошо разбирался в данном вопросе. И что еще важнее  (как
Ленину,  вероятно, стало впервые  известно):  Сталин в  течение  длительного
времени  боролся  с   проявлениями  местного  национализма  в  революционном
движении  Закавказья. Мы  уже  видели, что  в  1904 г. он выступил  в печати
против  националистических тенденций в  определенных грузинских  и армянских
социалистических группировках  и отстаивал идею централизованной  Российской
социал-демократической  партии,  которая  собрала   бы  под   свои   знамена
пролетариев всех народов России и  разрушила бы  разделявшие их национальные
барьеры. Этой позиции Сталин  придерживался в 1906 г., когда на региональном
съезде партийных организаций Закавказья группа  социал-демократов из Кутаиси
подняла вопрос о культурно-национальной автономии, а также в  1912 г., когда
Жордания  и  грузинские  меньшевики пошли  по  тому же  пути.  Ленин,  таким
образом, встретил  в  Сталине "национала",  горячо принявшего его сторону  в
спорах по национальному вопросу  и поступившего так в силу давно сложившихся
личных  убеждений.  Свое  удовлетворение  Ленин выразил  в следующих строках
письма,  посланного Максиму Горькому в феврале 1913 г.: "Насчет национализма
вполне с Вами согласен,  что  надо  этим заняться  посурьезнее.  У  нас один
чудесный грузин засел и пишет  для  "Просвещения" большую статью, собрав все
австрийские и пр. материалы"16.
     Большую часть статьи Сталин написал, находясь в Вене в январе 1913 г. В
первом,  теоретическом разделе он рассматривал проблему  определения понятия
"нации". По этому вопросу в марксистской  литературе высказывались различные
точки зрения. Отто Бауэр полагал,  что  нация - это  относительная  общность
характера   и   общность  культуры.  А  Карл  Каутский  считал,  что   нация
представляет собой  современный  феномен  -  результат  образования  крупных
территориальных экономик в условиях капитализма.  Согласно его  определени