ричинам  настроены  к
Сталину крайне враждебно.
     91  Подробное
описание попытки подобного рода, предпринятой в Тифлисской тюрьме в 1900 г.,
см. в:  Аллилуев С. Я. Пройденный  путь, с.  50  -  52. Средствами  давления
служили одиночное заключение  и угроза  неприятными последствиями  для семьи
заключенного.
     92  Aronson
Gregory. Was Stalin a Tsarist Agent? - "The New Leader", 20 August  1956, p.
24.
     93 Medvedev Roy
A. Let  History Judge: The Origins an d Consequenses  of Stalinism.  p. 315,
320. Речь идет  о книге: Большевики. Документы по истории большевизма с 1903
по 1916 г. бывшего Московского Охранного отделения. М., 1918.
     94 О поддельном
характере  документа  см.:  Aronson  Gregory.  Was Stalin  a Tsarist Agent?;
Tytell  Martin  K.   Exposing   a  Documentary  Hoax.  Доклад  Тайтелла  был
представлен 29 декабря 1956 г. собранию  Американской  ассоциации содействия
развитию науки. В письме в "New Leader" (1 октября 1956 г., с. 28) Дон Левин
согласился с тем, что этот документ мог быть "сомнительного происхождения".
     95 Smith  Edward
E. The Young Stalin..., p.  67 - 68. Относительно обращения с гипотетической
возможностью как с  фактом см. с. 70 и 76 указанной выше книги. Рецензия  Д.
Ф. Кеннана  на эту работу напечатана в: "The  American  Historical  Review",
October 1968,  p.  230 -  232. Библиография  в книге Смита содержит наиболее
полный перечень источников (на различных языках) о молодости Сталина.
     96 Ленин В.  И.
Полн.  собр. соч.,  т. 14, с.  4. По словам Дж. Кипа,  "отдельные  активисты
получали скромную  плату  (примерно 25 - 30  рублей  в  месяц)  из партийной
кассы, но это было  скорее исключением, чем  правилом" (The  Rise  of Social
Democracy  in  Russia.  London,  1963, p. 181). По  мнению  Леонарда Шапиро,
"экспроприации"   давали  Ленину   значительное   преимущество   над  нищими
меньшевиками  в   деле   финансирования  профессиональных  партийцев"   (The
Communist Party of the Soviet Union. N. Y., 1959, p. 108).
     97  Цит.  по:
Medvedev Roy A. Let History Judge..., p. 320 - 323.
     От Джугашвили к Сталину


     Марксизм Кобы
     Поставленный выше вопрос о том,  почему Джугашвили стал революционером,
пока еще не получил исчерпывающего  ответа. Вместе с тем  мы  отметили, что,
во-первых, позднее он сам объяснил это протестом против иезуитского режима в
семинарии;  и  во-вторых,  в  то  время,  когда  он  поступил  в  семинарию,
бунтарство в данном учебном  заведении  уже  было установившейся  традицией.
Способствовали этому и особенности характера Джугашвили.
     Конфликты с отцом в детстве выработали у него общее  предрасположение к
сопротивлению  отеческой власти.  Бунтарский  дух проявился  у  Coco  еще  в
училище, обрел силу в семинарии  и затем получил дальнейшее  развитие. Когда
Джугашвили в 1899 г. оставил семинарию, он уже был настоящим революционером,
бунтарем  против  гигантской  карательной  системы  патерналистской  власти,
именуемой  царизмом. Вступая в  большую жизнь,  пишет Иремашвили, Джугашвили
захватил  с  собой  "злобную,  лютую  вражду  к  школьной  администрации,  к
буржуазии,  ко всему,  что  существовало  в  стране  и  воплощало  царизм"1.
     Нет  ничего удивительного в том, что бунтарь стал марксистом: в те годы
сам воздух Тифлиса был буквально пропитан марксизмом.  В  семинарии  старшие
ученики из социал-демократов  (например,  Девдариани)  внушали своим младшим
собратьям (Джугашвили, Иремашвили и др.) идеи марксизма. Вне стен  семинарии
марксизм  занимал доминирующее  положение в помыслах грузинской  радикальной
интеллигенции.  Рабочие Тифлиса, в первую  очередь  железнодорожники, весьма
положительно      воспринимали      деятельность      социал-демократических
пропагандистов.  Члены  "Месаме-даси"  писали  статьи  для  газеты  "Квали",
которая под руководством нового редактора Жордания, вернувшегося из Европы в
конце 1897  года, стала  выходить  еженедельно. Кроме  того, в лице Жордания
грузинская социал-демократия обрела влиятельного лидера.
     Устремившегося   в   том  же   направлении  Джугашвили   тоже   глубоко
интересовала марксистская теория,  в  которой  он стал неплохо  разбираться.
Покинув  семинарию,  он продолжал  марксистское  самообразование,  и, хотя в
конце 1898  г. Жордания довольно низко оценил уровень его знаний, уже  через
несколько  лет   Джугашвили   стал  весьма  сведущим  марксистом.   Подобное
утверждение  может  показаться несколько  неожиданным, особенно если иметь в
виду  что позднее,  вспоминая этот  период,  он  сам называл себя  партийным
"практиком", и если иметь в  виду часто встречающееся представление о зрелом
Сталине  как   о   своего   рода  большевике-прагматике,   которого   больше
интересовали      конкретные,      чем      общетеоретические      вопросы2. Не следует, однако,
забывать,   что    первоначальной    деятельностью   социал-демократического
"практика" Джугашвили была пропаганда.  Распространение идей марксизма среди
рабочих представляло  собой, по сути,  одну  из форм преподавания, тем более
что пропагандисту  обычно приходилось иметь дело с малообразованными людьми,
которым требовалось  объяснять материал очень доходчиво. В качестве  учителя
Джугашвили непременно должен  был достичь в  своем  предмете высокой степени
мастерства. Понимание основных принципов  марксизма  и умение  разъяснить их
простым рабочим были  главными достоинствами профессионального революционера
Джугашвили. Обладая цепким умом и привычкой к постоянному чтению, он  вскоре
быстро  усвоил  марксистские  тексты,   а  годы,  проведенные  в  семинарии,
выработали в нем катехистический  подход  к преподаванию,  умение  подбирать
наглядные  примеры  из обыденной  жизни,  которые  должны  были  производить
впечатление на посещавших кружки рабочих.  Находившийся в  1908 г.  вместе с
Джугашвили  в  Баиловской  тюрьме  Баку  Семен   Верещак  вспоминал,  что  у
Джугашвили всегда в руках была  книга и что  он был самым знающим марксистом
среди тех, кто вел кружки самообразования и организовывал дискуссии, которым
политические заключенные уделяли много времени. Верещак, в частности, писал:
     "Глядя на  неразвитый лоб и  маленькую голову, казалось,  что  если  ее
проткнуть,  то  из  нее, как из  газового резервуара, с шумом  полетит  весь
"Капитал" Карла Маркса. Марксизм был его стихией, в нем он был непобедим. Не
было такой силы, которая бы выбила его из раз занятого положения. Под всякое
явление   он   умел  подвести   соответствующую   формулу   по  Марксу.   На
непросвещенных  в  политике,  молодых  партийцев  такой  человек  производил
сильное впечатление. Вообще  же в Закавказье Коба слыл как второй Ленин.  Он
считался "лучшим знатоком марксизма""3.
     Несколько ранее  Джугашвили  представил письменное свидетельство  своей
теоретической  подготовленности,  которую   он   потом  продемонстрировал  в
бакинской тюрьме.  В серии  статей, опубликованных  большевистскими газетами
Тифлиса под общим  названием "Анархизм или социализм?", он защищал  марксизм
от  нападок  грузинских последователей  русского  теоретика  анархизма Петра
Кропоткина. За первой серией статей, напечатанных  в середине и конце 1906 и
начале  1907 г.  последовала  вторая.  Она осталась  неоконченной в связи  с
отъездом Джугашвили в  апреле на Лондонский съезд и последующим переселением
из Тифлиса в Баку. Расширенный вариант этих статей занимает почти 80 страниц
1-го  тома  его сочинений.  Если  бы работа была завершена, то мы  имели  бы
небольшую  книгу  по  марксистской  теории,  изложенную  в форме полемики  с
противниками-анархистами.  Но даже  будучи  неполным,  трактат не  позволяет
сомневаться в том, что голова автора была буквально нашпигована доступными в
то  время классическими произведениями марксизма.  Он цитирует такие  работы
Маркса и Энгельса, как "Анти-Дюринг",  "Людвиг Фейербах и конец классической
немецкой философии", "Манифест  Коммунистической партии",  "Критика  Готской
программы",  "Восемнадцатое  брюмера  Луи Бонапарта", "Классовая  борьба  во
Франции", "Гражданская война  во  Франции",  "Нищета философии", Революция и
контрреволюция в  Германии",  "Недавний  процесс  в  Кельне", "Происхождение
семьи,  частной собственности  и государства".  Видно  также, что Джугашвили
хорошо знал несколько  основных  работ Кропоткина,  "Историю  социализма  во
Франции"  Поля Луи, ну и,  конечно  же, сочинения грузинских анархистов, чьи
взгляды подвергались критике.
     Данная  работа  показывала,  помимо  марксистской эрудиции  автора, что
именно привлекло  его в  марксизме в первую очередь. Три завершенных раздела
касались, соответственно, диалектики, материализма  и  теории  социализма, а
также  анархистской  критики  марксизма по всем трем направлениям.  Изложить
марксизм,  пояснял  автор  в  начале  первого  раздела,  -  значит  изложить
диалектический материализм, ибо "марксизм - это не только теория социализма,
это -  цельное  мировоззрение,  философская система,  из которой  само собой
вытекает            пролетарский             социализм             Маркса"4.  Затем он  пояснил
принципы диалектики и марксистского материализма в выражениях, весьма схожих
с  теми,  которые  через  30  лет   использовал  при  работе   над  разделом
"Диалектический  и  исторический  материализм", включенным в "Краткий  курс"
истории  партии,  опубликованный  в  1938  г.  Работа  не  содержала  ничего
действительно нового;  она  была типичной для  человека  с  пробудившимся  к
философии  умом,  для  человека  с хорошими  знаниями основных  произведений
Маркса и Энгельса (например, "Анти-Дюринга"),  философских работ Плеханова и
опытом пропагандиста марксизма в рабочих  кружках. Дело  в том, что  его  ум
действительно пробудился к философии и ощущал  потребность в общефилософском
видении  мира. Для молодого Джугашвили  признаком особой силы марксизма, как
социалистической  идеологии, являлся,  очевидно, диалектический  материализм
("цельное  мировоззрение"), выполнявший  роль матрицы. Вне всякого сомнения,
тяга  Джугашвили  к марксизму  как системе  видения  мира, в  какой-то  мере
обусловливалась полученным им в семинарии теологическим воспитанием. Влияние
семинарии просматривалось  также в  догматическом стиле изложения, в  манере
использования    цитат    из   классических    марксистских    произведений,
иллюстрировавших  отдельные  положения  философской доктрины. "Анархизм  или
социализм?"  - продукт  сформировавшегося  под  влиянием  религии  мышления,
нашедшего  в  диалектическом материализме  свою окончательную,  доставляющую
огромное удовлетворение интеллектуальную приверженность.
     Но  марксизм привлекал не  только  как философская система. Для  нашего
бунтаря против законной власти, пожалуй, самым притягательным аспектом стала
грандиозная  тема  классовой  борьбы,  пронизывающая  все  учение  Маркса  -
Энгельса. Постоянное присутствие данной темы в ранних сочинениях Джугашвили,
стремление  заострить на ней внимание, свидетельствуют о том, что его сильно
увлекал  марксистский  взгляд на прошлое  и настоящее общества,  как на поле
битвы,  где  две  враждующие  силы  -  буржуазия и  пролетариат  - сошлись в
смертельной схватке. Нет "единой и неделимой России... -  заявил он в начале
статьи,  опубликованной 1 января 1905  г., и затем  продолжал:  - перед нами
открылась  величественная  картина  борьбы  между  двумя  Россиями,  Россией
буржуазной и  Россией  пролетарской. На арену  борьбы выступили  две большие
армии: армия пролетариев и армия буржуа и борьба между  этими  двумя армиями
охватила всю нашу  общественную жизнь"5. За кажущейся классовой пестротой современного  общества,
писал Джугашвили в конце 190  6 г. в статье "Классовая  борьба", кроется тот
факт, что Россия разделена на два больших противоположных "лагеря"  - лагерь
капиталистов  и лагерь  пролетариев, -  между  которыми классовая  борьба  с
каждым днем  усиливается и вокруг  которых собираются все остальные группы6.  А  первая строка
статьи "Анархизм или социализм?" гласила: "Стержнем современной общественной
жизни является классовая борьба". В этой же работе он писал, что пролетариат
не придет к социализму,  примирившись с буржуазией, а только вступив на путь
классовой борьбы,  которая  должна завершиться  победой  одного  класса  над
другим. "Либо буржуазия  с ее капитализмом, - говорилось в сочинении, - либо
пролетариат  с его  социализмом!"  Затем Джугашвили  с видимым удовольствием
перечислил различные имеющиеся в распоряжении  пролетариата средства борьбы.
Он  назвал стачку (частичную  и  всеобщую),  бойкот,  саботаж, манифестацию,
демонстрацию, участие  в  представительных учреждениях.  Но  само по себе ни
одно из этих средств  не  могло  быть  решающим, заявил он  далее.  В лучшем
случае все они лишь подготовительные,  за которыми следует главное  средство
разрушения капитализма  -  социалистическая  революция. Ее,  однако,  нельзя
рассматривать, как неожиданный и кратковременный переворот. Социалистическая
революция, по его словам, представляла собой "длительную борьбу пролетарских
масс",  которая  начинается   с  захвата  власти  и  установления  диктатуры
пролетариата.   Затем   пролетариат   продолжит   революцию   сверху   путем
экспроприации буржуазии  (как  того  требует "Коммунистический манифест")  и
использует  военную  силу -  свою "пролетарскую  гвардию"  -  для  отражения
контрреволюционных       атак      умирающего       классового       врага7.
     Совершенно  очевидно,  что  в  социализме   Маркса  молодой  Джугашвили
усматривал  прежде  всего  Евангелие   классовой   борьбы.  Вряд   ли  стоит
сомневаться  в том, что  здесь нашли свое выражение  потребности воинственно
настроенной бунтарской  личности.  Итак, имелось  в наличии социалистическое
учение, которое делило  весь мир  на "мы" (униженные  и угнетенные) и  "они"
(могущественные  угнетатели,  пока что господствовавшие во всех общественных
институтах).  Это  учение  побуждало  первых  непрестанно  всеми  доступными
средствами беспощадно бороться со вторыми  и  усматривало в социалистической
революции  достигшую высшей точки серию схваток в затяжной социальной войне.
Подобная  идеология  не только узаконивала  ненависть  молодого  человека  к
различным формам  официальной  власти, она  также отождествляла  его  личных
врагов с врагами истории,  придавала более возвышенное значение желанию жить
борьбой  с  силами зла  и  одновременно освящала  его стремление  к  триумфу
отмщения. Это  стремление  отразилось в пламенной  прокламации, составленной
Джугашвили  в   январе  1905  г.   под  заголовком  "Рабочие  Кавказа,  пора
отомстить!" В ней была дана яркая картина "недовольной  России",  восставшей
против   царского   самодержавия,   о   "старческой   дряблости"    которого
свидетельствовали такие факты, как потери в войсках, гибель флота и позорная
сдача  японцам  маньчжурской  военно-морской  базы Порт-Артур.  Перед  лицом
растущих  народных  волнений,  писал  автор, самодержавие, сбросив,  подобно
змее, старую  кожу,  надело  овечью шкуру (типичное для Джугашвили сочетание
метафор)  и  провозгласило  внутри  страны  политику  примирения.  И  далее:
"Слышите, товарищи? Оно просит нас  предать забвению свист нагаек и жужжание
пуль, сотни убитых героев товарищей, их  славные тени витающие  вокруг нас и
шепчущие  нам: "Отомстите!""  Но  к голосам  теней следовало прислушиваться.
Поэтому он  писал далее  о  том, что  пора отомстить  за  товарищей, зверски
убитых  царскими  башибузуками  и  потребовать от  правительства  отчета  за
погибших в сражениях на полях Дальнего Востока, пора осушить слезы их  жен и
детей  и  свести  счеты  за  долгие годы  страданий и унижений  людей,  пора
разрушить  царское правительство!8
     Прежде чем  русские  марксисты  раскололись на  противоположные фракции
"большевиков" и "меньшевиков", они осознали наличие в их среде разъединяющих
тенденций, связанных с большей или меньшей воинственностью, с "твердой"  или
"мягкой" линией.  Как мы  уже  видели,  в "Месаме-даси" наблюдалось  похожее
расхождение между подпольщиками и  теми,  кто вместе с  Жордания предпочитал
легальную  политическую  деятельность.  К  подпольщикам  принадлежали   Ладо
Кецховели и его  семинаристский протеже. Еще до  того,  как Джугашвили  взял
революционный  псевдоним "Сталин",  символизировавший  стальную  твердость9, он уже принадлежал  к
"твердым".  В  дискуссиях  с  Девдариани  и  другими   молодыми  марксистами
семинарии он  в  противовес  более  умеренным  левым  взглядам  проповедовал
революционный  экстремизм10. А  как  только Джугашвили узнал о фракционном  расколе в  русской
социал-демократии и понял его политическое  значение, он  сразу же поддержал
большевиков. Принявшего  марксизм  отчасти  потому, что  его  боевой  натуре
сильно  импонировала  теория классовой  борьбы, Джугашвили  не потребовалось
уговаривать  следовать  воинственным революционным курсом, который определил
Ленин,  по  своему  интерпретируя  учение  Маркса.  Стать  одним из  главных
сторонников большевизма в Грузии его побудил прежде  всего тот  факт, что  в
большевизме  -  этой  доктрине  "твердых" -  он  почувствовал себя в  родной
духовной стихии.

     Апостол Ленина
     По его собственным словам, Джугашвили начал знакомиться с деятельностью
Ленина "с конца 90-х годов и особенно после 1901 г.,  после издания "Искры".
Выступая  28 января  1924  г., через несколько дней  после смерти Ленина, на
вечере воспоминаний Кремлевских курсантов,  он сказал, что впервые установил
связь с Лениным "в  порядке переписки" из сибирской  ссылки  в 1903 г. после
того как  пришел  к убеждению, что "он один понимает  внутреннюю сущность  и
неотложные нужды нашей  партии". Об этом  Джугашвили написал проживавшему за
границей другу, и  Ленин, которому этот друг показал письмо,  прислал ответ,
содержавший "бесстрашную" критику партийной практики  и замечательно  ясный,
хотя  и краткий план работы партии на ближайший период, изложенный сжатыми и
смелыми  фразами, каждая из  которых "не говорит, а стреляет".  В этой связи
Сталин заметил: "Не могу себе простить, что это письмо Ленина, как  и многие
другие  письма,  по  привычке  старого  подпольщика,  я  предал  сожжению"11.
     В  данной  истории  переплелись  факты с  вымыслом. Джугашвили  не  мог
отправить  письмо  за границу и  получить  ответ за тот  короткий промежуток
времени, который он  провел  в Новой Уде, а  царская администрация  не имела
обыкновения  заранее  сообщать  ссыльным, какой конкретно  населенный  пункт
определен  местом  ссылки.  С  другой  стороны,  Джугашвили действительно  в
октябре 1904 г. отправил из  Кутаиси проживавшему  в  Лейпциге своему  другу
Давиташвили письмо с восторженным отзывом о Ленине, и Ленин, как известно, в
самом  деле  (после того  как  Давиташвили переслал  ему  письмо Джугашвили)
ответил,  назвав  в своем  послании  кутаисского  корреспондента  "пламенным
колхидцем"12.  Более
того, существует сходное по содержанию ленинское письмо, которое, однако, не
было  адресовано  лично Джугашвили.  Речь  идет о  брошюре  Ленина "Письмо к
товарищу  о  наших  организационных  задачах",  отпечатанной  на  гектографе
сибирской  социал-демократической  организацией  в  июне 1903  г. и  имевшей
хождение среди политических заключенных тех мест  как раз в то  время, когда
Джугашвили    находился    на    пути    в    Иркутск    и    Новую    Уду13. Что он знал и высоко
ценил этот  документ, подтверждает  высказанная в  конце письма  из  Кутаиси
просьба: "Получил ли 6  руб.; или  нет? На этих днях получишь еще. Не забудь
прислать  с  тем  субъектом  брошюру "Письмо к товарищу", - здесь многие  не
читали ее"14.
     Явно неправдоподобный характер истории, рассказанной военным курсантам,
нисколько не умаляет ее значения. Сопоставляя факты, мы можем заключить, что
Джугашвили тогда уже слышал