ако,  не без сильного  сопротивления со
стороны Бесо, который не  разделял честолюбивого  желания жены, чтобы их сын
достиг  в жизни более высокого положения, чем он сам. Неоднократно  слышали,
как он говорил ей: "Ты хочешь, чтобы  мой сын стал  митрополитом? Ты никогда
не доживешь до этого! Я - сапожник, и мой сын  тоже должен стать сапожником,
да и  все равно будет он сапожником!" По рассказам, Виссарион в конце концов
решил осуществить свое  намерение - сделать  из  Coco  сапожника.  Приехав в
Гори,  он  забрал  мальчика из  училища  и  в  Тифлисе  устроил  на  фабрику
Адельханова, где  Coco, однако, проработал недолго. (Как оказалось,  это был
единственный пролетарский  период в  жизни  Сталина.) И учителя, и церковные
служители посоветовали  искавшей поддержки Екатерине смириться  и,  стремясь
как-то ее успокоить, пообещали устроить  Coco в церковный хор экзарха Грузии
в Тифлисе.  Однако  полная  решимости  женщина,  не посчитавшись  с советом,
привела    ребенка    обратно    в    Гори    и    вернула    в    училище19. Основные детали этой
истории впоследствии подтвердила  сама Екатерина. В  1935  г.  в интервью  с
советским корреспондентом она, говоря о сыне, заявила: "Учился он прекрасно,
но его отец,  покойный муж мой Виссарион,  задумал мальчика взять  из школы,
чтобы  обучать  своему  сапожному  ремеслу.  Возражала  я, как  могла,  даже
поссорилась с мужем, но  не помогло:  муж настоял  на своем. Через некоторое
время   мне   все   же   удалось   его   снова    определить   в    школу"20. Когда примерно через
год  после этого инцидента Виссарион умер, Coco,  должно быть, сразу ощутил,
что из его жизни исчезла зловещая тень. Однако к тому времени у мальчика уже
обнаружились  мстительность  и  озлобленность,  характерные  для  его  отца,
которого он презирал. Та  чуждая  сила,  которую олицетворял  отец, каким-то
образом стала сутью Coco.
     Полностью отождествлял себя Coco только с матерью.  Согласны мы или нет
с  утверждением,  что  он  усвоил  ее  образ  мыслей и  черты  характера, не
вызывает, однако, сомнения тот  факт, что он питал глубокую привязанность  к
матери,  которая сильно повлияла на  формирование его  личности. Суть такого
влияния раскрыл  Фрейд,  заметивший, что "мужчина,  который  был безусловным
фаворитом своей матери, на всю  жизнь сохраняет чувство победителя, ту самую
уверенность  в   успехе,  которая  часто  и  приносит   настоящий   успех"21.  В  данном случае,
однако, мы имеем дело не с предпочтительным (ведь других детей не было), а с
чрезмерно восторженным отношением к  сыну, который являлся средоточием  всех
материнских помыслов. Несомненно, Coco и его будущее составляли главную цель
ее  существования. Она всячески  выражала свою привязанность к нему, привила
ему  постоянное  стремление  к  успеху,  который не  выпал  на  ее  долю.  В
результате  у Coco сформировались  "чувство  победителя"  и  "уверенность  в
успехе",  о  которых говорил Фрейд. Он  начал рассматривать себя  человеком,
который обязан  превосходить  других в любой  деятельности:  в  мальчишечьей
борьбе, в преодолении крутого утеса или в учебе. Сыну передалась вера матери
в собственную  способность добиться  многого. И  для этой  веры  были веские
основания, ибо,  начав  посещать духовное  училище,  он  проявил незаурядные
дарования. Привыкнув к постоянному  восхищению матери, он с  возрастом  стал
воспринимать подобное отношение как должное, не только ожидая  почитания, но
и  стремясь быть  достойным его. Поощряемый поклонением  матери, Coco  и сам
стал идеализировать  себя.  Это проявлялось в  отождествлении  с  различными
героями, о чем пойдет речь ниже. Постоянная боязнь отца, который мог нанести
удар по  его  самолюбию, неотступно сопровождавшая его  детские годы, должно
быть,  придала  дополнительный импульс  процессу  самоидеализации,  которому
сопутствовало психологически неизбежное погружение в мир иллюзий.
     Такое  объяснение  процесса  формирования   характера  Coco  Джугашвили
подтверждается  его поведением  и успехами в училище.  С  самого  начала  он
показал  себя  в  высшей  степени самоуверенным,  обладающим  чувством своей
правоты во всем и сильной потребностью отличиться. Один из прежних друзей по
училищу   вспоминал   Coco  "твердым,  энергичным   и  настойчивым".  Другой
рассказывал: "К урокам  он всегда  был  готов  - лишь бы его спросили...  Он
всегда  показывал  свою  исключительную  подготовленность и  аккуратность  в
выполнении заданий. Не только в  своем классе, но и во всем училище считался
одним из  лучших учеников. На уроках  все  его внимание было обращено на то,
чтобы не пропустить ни одного слова, ни одного понятия. Он весь  был обращен
в  слух  -  этот в  обычное время крайне живой, подвижный и шустрый  Сосо"22.  Говорили,  что
безусловные  успехи   Coco  в   учении  усилили   существовавшую   в   школе
напряженность  в отношениях между детьми из богатых и бедных семей. Переходя
из класса  в класс как лучший ученик, он окончил школу в  1894 г. в возрасте
14 лет  и получил диплом  с  отличием,  который редко  выдавался учащимся из
бедных  семей.   После  успешных  вступительных  экзаменов  его  приняли   в
Тифлисскую духовную семинарию на полное обеспечение.
     Одаренный, старательный и  трудолюбивый сын сапожника, очевидно, твердо
решил преуспеть.  Поэтому тем более знаменателен тот факт, что  он не  питал
особой  почтительности  к   представителям  школьной  администрации.  Вместо
смиренной покорности перед  старшими, которую система образования стремилась
привить, Coco демонстрировал независимость, например смело спрашивая учителя
о причинах отставания того или иного ученика, о том, каким образом их оценки
могли бы быть улучшены.  Однако сам он с  трудом воспринимал критику. Всегда
уверенный  в своей правоте, он никогда не отступал от однажды сказанного. По
словам бывшего соученика, учитель Илуридзе, часто пытавшийся  "срезать" Coco
как  вожака группы  "детей нищих и несчастных", однажды попросил его назвать
расстояние  между   Санкт-Петербургом  и   Петергофом.  Ответ   был  признан
неправильным, но  он  продолжал настаивать  на своем,  а когда  рассерженный
учитель стал угрожать и требовать извинений, Coco замолчал, а глаза его  так
и расширились от гнева. В другой раз, когда группа старших ребят отправилась
с  надзирателем училища за  город, Coco  первым  с разбегу перепрыгнул через
широкий ручей, а когда один из  учеников, встав посредине потока и подставив
собственную спину вместо переходного мостика,  помог боязливому надзирателю,
Coco проворчал: "Ишак  ты, что ли? Я бы самому богу  не подставил спину - не
то   что   надзирателю"23. (Как говорили, Coco перестал  верить в бога в 13  лет, после того
как  прочитал  что-то  написанное  Дарвином  или  о  самом  Дарвине24.)
     Иремашвили пишет, что Coco  был зачинщиком  инцидента,  происшедшего  в
коридоре училища, во время  которого  группа  учеников  освистала  и осыпала
насмешками  одного  особенно  ненавистного  преподавателя,  и  называет этот
инцидент  "первым бунтом  Coco". Но, по-видимому,  придавать данному эпизоду
слишком большое значение не следует,  Coco едва ли имел бы отличные успехи в
учении  или  получил   почетное   свидетельство,   если  бы  его  бунтарские
наклонности  проявлялись  бы  чересчур  откровенно.  Кроме  того,  Горийское
духовное  училище начала 90-х годов прошлого  столетия буквально  пронизывал
мятежный дух,  поэтому  молодой бунтарь  вряд ли мог привлечь к  своей особе
слишком  большое  внимание. Ведь администрация  Училища действовала согласно
установившейся  практике, которая, казалось, была  специально  придумана для
того, чтобы сделать всех учеников бунтарями, хотя мы знаем, что это не так.
     Когда Coco  в 1888 г. поступил в училище,  преподавание в нем велось на
грузинском языке, а  русский  изучали  как  иностранный. Через  два года,  в
разгар   проводившейся   царским   правительством    политики    русификации
приграничных земель, обязательным разговорным языком в классах стал русский,
а грузинский занял место иностранного (два урока в неделю). На первых  порах
от природы говорливые грузинские ребята не  могли  разговаривать по-русски и
постоянно переходили на свой родной язык. За это их наказывали: били кулаком
или  линейкой,  ставили  на  1  -  2 часа  коленями  на  мелкие камешки  или
заставляли  стоять  в  углу.  Или  же  провинившийся  должен был  держать на
вытянутой руке  деревянную  палку,  иногда  вплоть  до  обеда,  если  она не
доставалась  другому  проштрафившемуся.  Некоторые  из   вновь   назначенных
государственных  чиновников,  похожих  на   инспектора   училища  Бутырского
(объекта   упоминавшегося  коридорного   инцидента),  еще   больше  накаляли
обстановку, открыто демонстрируя свое презрение к грузинскому языку и вообще
ко  всему грузинскому.  Грубые  методы,  с  помощью которых  власти пытались
сделать из грузинских ребят русских мальчиков, лишь укрепляли в них  чувство
национальрой гордости.  Изучая  русский язык многие  начали ненавидеть самих
русских25.
     Вне стен училища юноши с упоением  читали грузинскую  литературу. Книги
грузинских авторов, которых было мало в библиотеке училища,  доставали через
местного книготорговца, державшего небольшую библиотеку.  Первой взятой Coco
книгой была сентиментальная повесть Даниэля  Чонкадзе  "Сумарская крепость",
осуждавшая крепостничество и по сюжету похожая на "Хижину дяди Тома".  Книга
так    его   захватила,   что   он   читал   почти   всю   ночь   напролет26. Coco  и  его друзей
увлекали также поэмы и рассказы Ильи Чавчавадзе,  Акакия Церетели и  Рафаэла
Эристави. Любимым автором этой группы был и романтический писатель Александр
Казбеги.  Уроженец гор  и  страстный  грузинский  патриот,  Казбеги  сочинял
будоражащие  воображение  рассказы  о  борьбе  горских   племен  Кавказа   с
вторгшимися на их землю русскими войсками. Это были, по существу, выдуманные
истории, очень похожие  на  схватки  белых с индейцами, изложенные с позиций
индейцев. Особенно глубокое, надолго  сохранившееся впечатление  произвел на
Coco Джугашвили роман "Отцеубийца".
     В  романе  любовь, интриги и  приключения  переплетались  с  подлинными
историческими событиями,  имевшими  место в 1845 г.,  когда  отряды  горцев,
руководимые  имамом  Шамилем,  вступили  в  бой  с  экспедиционным  корпусом
русских, возглавлявшимся  наместником  царя  на  Кавказе графом  Воронцовым.
Книга рассказывает  о  Иаго  и  Нуну,  молодой  крестьянской паре, постоянно
разлучаемой судьбою, и об  их верном друге  по имени  Коба, который изо всех
сил  пытается им  помочь,  полагаясь  главным  образом  на  свою  храбрость,
находчивость, ясный ум и способность выйти с честью из  любой ситуации. Иаго
заключен  в  тюрьму,  а  Нуну  похищена  в  результате  козней  деревенского
предателя Гирголы, который сотрудничает с русскими. Стремясь помешать увезти
Нуну, Коба убивает одного  из похитителей  и становится разбойником, а затем
устраивает дерзкий побег  Иаго. Оба молодых  человека живут в  горах подобно
Робин Гуду, водят дружбу  с крестьянами, сражаются с  казаками и захватывают
несколько русских офицеров, которых доставляют Шамилю. И в тот момент, когда
они  уже  готовы  освободить  Нуну и присоединиться к  Шамилю,  их постигает
неудача. Попав в западню, расставленную Гирголой  и его людьми, они бьются с
во много раз превосходящими силами противника. Иаго убит, Нуну умирает после
ложного  обвинения в  убийстве  собственного  отца,  и  только Кобе  удается
спастись.  В  эпилоге  звучит  выстрел  мщения Кобы, и  смертельно  раненный
Гиргола признается во всех своих злодеяниях.
     В Кобе, бесстрашном  и  немногословном, Coco Джугашвили нашел одного из
первых достойных подражания героев, чье имя и образ так соответствовали  его
представлениям о самом себе как о герое. По словам современника, "идеалом  и
предметом мечтаний Coco являлся Коба... Коба стал для  Coco  богом,  смыслом
его жизни. Он хотел бы стать вторым Кобой, борцом и  героем, знаменитым, как
этот  последний. В нем Коба  должен  был  воскреснуть. С этого  момента Coco
начал именовать себя Кобой и настаивать, чтобы мы именовали его только  так.
Лицо  Coco  сияло  от  гордости  и  радости,  когда мы  звали  его  Кобой"27.
     Учитывая важную  роль символического  образа Кобы в жизни  интересующей
нас  личности,  стоит, пожалуй,  подробнее остановиться на том,  что  в этом
образе с самого начала  привлекало  Coco. Коба из "Отцеубийцы"  -  вовсе  не
сложная  и  тонкая  натура, а довольно  прямолинейный  идеализированный  тип
героя,  постоянно  встречающегося  в  романах подобного  жанра,  -  сильный,
молчаливый, бесстрашный рыцарь, доблестный в  бою, меткий  стрелок, ловкий и
изобретательный  в  трудных ситуациях. Подобные качества, конечно же, должны
были  понравиться любому задиристому подростку, желающему  вообразить себя в
роли героя. Но  в истории,  рассказанной  Казбеги, Коба  обнаружил  еще одно
свойство,  которое, несомненно,  сделало его  для Coco  Джугашвили  особенно
привлекательным: он выступает как мститель.
     Тема отмщения  проходит красной  нитью  через весь роман.  Так,  обычай
кровной мести  кавказских  горцев многократно упоминается  с  одобрением.  В
романе  простые люди Грузии  горят  желанием  отомстить высокомерным русским
завоевателям,  которые захватили страну,  ограбили  и унизили ее  народ. Сам
Шамиль   -  "железный  человек",   храбрый  военачальник,  обожаемый  своими
сторонниками,  -  предстает как  руководитель народного движения  мстителей,
который          "олицетворял         собою         гнев         народный"28. Иаго и Коба страстно
желают   отомстить   не  только   непосредственным  угнетателям  (Гирголе  и
исправнику),  но  одновременно  и  русским  властям,  поддерживающим   таких
негодяев.  И  они видят  в  служении Шамилю  ниспосланную  небом возможность
принять  участие  в  коллективном   акте  отмщения.   Таким  образом,  роман
"Отцеубийца"  не  только  дал  Coco  идеализированный  образ  героя  в  роли
мстителя, но и убедил  его в том, что свершившийся акт  -  триумф отмщения -
достойное дело, которому можно посвятить жизнь.
     И  наконец,  в романе  присутствовала  очень  важная  социальная  тема.
Описывая  конфликт  между грузинами и русскими,  автор  показывал грузинское
общество разделенным по классовым признакам. Войско Шамиля,  писал  Казбеги,
состояло  из  горцев  и простых  крестьян, чьи селения были  сожжены, урожаи
уничтожены,  а  жены  обесчещены  русскими  завоевателями.  В  то  же  время
грузинские  князья  и  другая знать,  стремившаяся  к  почестям  и  выгодным
назначениям,  которые позволили бы им жить подобно европейским аристократам,
сражались на стороне Воронцова. Крепко связанные с традиционными институтами
крепостничества, грузинские феодалы были готовы ради своекорыстных интересов
пожертвовать благополучием родины. Наблюдая  это,  неграмотный горец  Шамиль
понял,  что  следовало  бы  распространить  на  всех  грузин  ту  свободу  и
равенство, которыми пользовались его соплеменники-чеченцы, никогда не бывшие
крепостными. Таким образом, с некоторой натяжкой можно сказать, что Шамиль у
писателя  Казбеги,  как  и Коба,  выступает за новое  социальное устройство.
Когда, например, деревенская женщина обращается к Кобе  с  просьбой о защите
от   Гирголы,  то   в  авторском   комментарии   говорится:  "Странно!   При
огранизованном управлении, когда  начальники,  диамбеги, судьи,  приставы  и
всякие  другие чиновники  наводнили  страну, как муравьи, и делали  вид, что
чинят  правосудие, простая, ни в чем не  повинная  женщина умоляла человека,
совершившего     убийство,    защитить     ее     от    несправедливости!"29   Хотя  подобные
высказывания и  не  являлись прямыми  призывами к социальной  революции, они
подталкивали  мысль  читателя  в  данном   направлении.  Подростку  с  таким
происхождением, как у Coco, хотевшему быть Кобой, они  могли внушить (или по
крайней мере подготовить  почву для  этого)  представление о  герое,  как  о
революционере.

     Семинарист
     Когда четырнадцатилетний Джугашвили в августе 1894 г.  вошел в каменное
3-этажное  здание  Тифлисской  духовной  семинарии,  он  оказался   в  мире,
существенно отличавшемся от то го, к которому привык в Гори. Около  шестисот
учеников, практически  все время  (за  исключением  примерно  одного  часа в
послеобеденное время)  находившихся взаперти  в  строении казарменного типа,
которое некоторые называли "каменным мешком", вели строго регламентированную
жизнь: в 7.00 - подъем, утренняя молитва,  чай, классные занятия до 14.00, в
15.00 - обед,  в  17.00 - перекличка, вечерняя молитва;  чай в 20.00,  затем
самостоятельные  занятия,  в  22.00  -  отбой.  Наряду  с другими предметами
изучали  теологию,   Священное  писание,  литературу,  математику,  историю,
греческий  и  латинский языки.  По  воскресеньям  и  религиозным  праздникам
подросткам приходилось по  3  -  4  часа выстаивать церковные  богослужения.
Обучение  велось  в  монотонной  и догматической  манере,  которая подавляла
всякие духовные потребности. Во главе угла, как  и в Гори, была русификация.
На  занятиях  не  только вменялось  в  обязанность  говорить  по-русски,  но
запрещалось также  читать грузинскую литературу и газеты, а посещение театра
считалось смертельным грехом30.
     Положение усугублялось еще и тем,  что в семинарии действовала  система
доносов, постоянной  слежки со стороны  монахов, угроз заключения в  "темную
комнату" за  нарушение  суровых  правил.  В  1931  г.  в  беседе  с немецким
писателем     Эмилем     Людвигом      Сталин     пояснил,     что     стать
революционером-марксистом его  побудили "издевательский режим" и "иезуитские
методы" в  семинарии. На  вопрос Людвига, не  признает  ли  он положительных
качеств   иезуитов,  Сталин  ответил:  "Да,   у  них  есть  систематичность,
настойчивость в работе для осуществления Дурных целей. Но  основной их метод
- это слежка, шпионаж, залезание в душу, издевательство, - что может быть  в
этом положительного? Например, слежка  в пансионате: в 9 часов звонок к чаю,
уходим в  столовую, а когда возвращаемся к себе в  комнаты, оказывается, что
уже за это время все обыскали и перепотрошили  все наши вещевые ящики... Что
может быть в  этом положительного?"31  Как  видно,  воспоминания  все   еще   были  мучительными.
"Издевательский  режим",  вне  всякого  сомнения,  способствовал превращению
семинариста Джугашвили в революционера. Но здесь сыграли свою роль  и другие
обстоятельства, и прежде  всего тот факт, что  неповиновение превратилось  в
семинарии уже в традицию.
     Это заведение давно поставляло не только рожденных в Грузии священников
русской  православной  церкви,  но  и   молодых  грузинских  революционеров.
Отчисления  по политическим мотивам  часто имели место еще в  70-е  годы XIX
столетия,  когда  многие студенты  использовали полученные  знания  русского
языка  для изучения народнической литературы, поступавшей из России. С этого
времени  начали действовать тайные  группы  самообразования и  дискуссионные
кружки,  возникать стихийные  протесты. В  1885 г.  был  исключен слушатель,
будущий руководитель "Месаме-даси" Сильвестр  Джибладзе,  избивший  русского
ректора   Чудецкого,   который  называл   грузинский   "собачьим   языком"32, а на  следующий год
этого  ректора  убил другой  исключенный  семинарист.  Недельная  забастовка
студенческого протеста возникла в 1890 г., еще  одна -  в  конце 1893  г.  В
последнем случае семинаристы требовали прекратить слежку,  уволить  особенно
ненавистных  преподавателей  и  наряду  с   русским  вести  преподавание  на
грузинском языке33. В
ответ власти закрыли семинарию на месяц и отчислили 87 слушателей, причем 23
запретили  проживать  в  Тифлисе.  В  числе  высланных  вожаков  был  и Ладо
Кецховели, посещавший в Гори  то  же  самое