и вскоре исчезли из виду.
   - Вот здорово, - произнес Марш, приподнимаясь с места. - Ни тебе здрасте,
ни тебе до свидания. - Он нахмурился. - Даже не поужинав.
   Время шло, пассажиры и команда  начали  беспокоиться.  В  баре  собралось
много желающих выпить. Кое-кто из переселенцев затеял игру в  кости,  другие
принялись петь, а один молодой человек в  твердом  воротничке  получил  удар
тростью за то, что призывал к запрещению рабства.
   Около  полуночи  вернулся  Саймон,   один.   Эбнер   Марш   находился   в
кают-компании, когда его тронул за плечо Волосатый Майк; Марш  распорядился,
чтобы о возвращении Йорка его известили немедленно.
   - Пусть матросы поднимаются на борт, и скажи Уайти, чтобы разводил  пары,
- велел он своему помощнику, - нам нужно наверстывать время. -  После  этого
Марш отправился повидаться с Йорком, но того на месте не оказалось.
   - Джошуа хочет,  чтобы  мы  продолжали  путь,  -  сообщил  Саймон.  -  Он
отправится по суше и встретится с нами в Новом Мадриде.
   Как  ни  старался,  выудить  что-либо  еще  Маршу  не  удалось.   Саймон,
уставившись  на  Марша  своими  холодными  маленькими   глазками,   повторил
сообщение. ?Грезы Февра? должен дожидаться Йорка в Новом Мадриде.
   Плавание на полных парах до Нового  Мадрида  было  коротким  и  приятным.
Город оказался всего  в  нескольких  милях  от  дровяного  склада,  где  они
простояли весь день. Когда в ночи они тронулись в путь, Марш  без  малейшего
сожаления расстался с забытым богом местом.
   В Новом Мадриде они потеряли почти полных два дня.
   - Его нет в живых, - заключил  Джонатан  Джефферс  после  того,  как  они
провели на причале более полутора суток.
   В Новом Мадриде хватало гостиниц,  биллиардных,  церквей  и  всевозможных
увеселительных заведений,  поэтому  пребывание  там  не  показалось  слишком
утомительным. Тем не менее всем и каждому не  терпелось  поскорее  отчалить.
Человек пять пассажиров, недовольных отсрочкой в такую ясную  погоду,  когда
пароход был в полном порядке и ситуация на реке  тоже,  подошли  к  Маршу  и
потребовали вернуть деньги за проезд. Им с  возмущением  отказали,  но  Марш
всерьез обеспокоился и принялся вслух  недоумевать,  куда  подевался  Джошуа
Йорк.
   - Нет, Йорк жив, - сказал Марш. - Я не могу сказать, что с ним ничего  не
случилось, но он жив.
   Глядя на него сквозь стекла очков, Джефферс недоуменно приподнял брови.
   - Откуда у вас такая уверенность, капитан? Один,  пешком,  он  отправился
ночью через лес. Там полно  всяких  бродяг,  да  и  звери  тоже  водятся.  В
окрестностях Нового Мадрида, как мне известно, в последнее  время  случилась
не одна насильственная смерть.
   Марш долгим взглядом посмотрел на него.
   - О чем это вы? Откуда вы знаете?
   - Читаю газеты, - пояснил Джефферс. Лицо Марша помрачнело.
   - Ну и что, не важно. Йорк жив. Я это знаю, мистер Джефферс. Я точно  это
знаю.
   - Что  же  тогда,  заблудился?  -  с  холодной  улыбкой  полюбопытствовал
письмоводитель.  -  Может  быть,  стоит  организовать  группу  спасателей  и
отправиться на поиски, капитан?
   - Я подумаю, - сказал Эбнер Марш.
   Впрочем, это оказалось излишним. В  ту  ночь,  час  спустя  после  захода
солнца, размашисто шагая, на причале появился Джошуа Йорк. С виду  он  вовсе
не походил на человека, который в одиночестве провел в  лесу  два  дня.  Его
сапоги и брюки были в пыли, но в целом костюм выглядел таким же  элегантным,
как в ту ночь, когда Йорк покинул судно. Он поднялся по  сходням  и,  увидев
Джека Эли, второго механика, приветливо улыбнулся.
   - Найдите Уайти и скажите, что я распорядился разводить пары, - сказал он
Эли, - мы отходим.
   Прежде чем кто-либо успел его о чем-нибудь спросить, Йорк уже  поднимался
по большой лестнице.
   Марш, несмотря на то что был зол и  страшно  беспокоился,  с  облегчением
вздохнул, узнав, что Джошуа вернулся.
   - Позвоните в этот чертов колокол, чтобы все, кто на берегу,  знали,  что
мы отходим, - сказал он Волосатому Майку. - Я хочу отправиться  в  путь  как
можно быстрее.
   Йорк находился у себя в каюте и над  тазиком,  стоявшим  на  комоде,  мыл
руки.
   - Эбнер, - вежливо произнес он, как только после короткого громоподобного
стука к нему ворвался Марш. - Как ты думаешь, могу я  побеспокоить  Тоби  на
предмет позднего ужина?
   - Это я побеспокою тебя вопросом, почему мы потеряли столько  времени?  -
спросил Марш. - Черт возьми, Джошуа. Я помню,  ты  предупреждал,  что  порой
ведешь  себя  странно,  но  целых  два  дня!..   Должен   сказать,   что   в
грузопассажирской компании Так дела не делаются.
   Йорк тщательно высушил полотенцем свои бледные руки с длинными пальцами и
повернулся к партнеру.
   - Это было важно, более того, могу сказать, что такое  может  повториться
снова. Тебе придется привыкнуть к моему поведению, Эбнер. Прими меры,  чтобы
мне не задавали вопросов.
   - У нас на борту груз, который требуется доставить вовремя, и  пассажиры,
которые заплатили за  проезд,  а  не  за  отдых  на  дровяном  складе.  Что,
по-твоему, должен я им сказать, Джошуа?
   - Что хочешь, ты достаточно  изобретателен,  Эбнер.  Я  обеспечиваю  наше
предприятие деньгами, а ты  позаботься  об  объяснениях.  -  Тон  Йорка  был
дружелюбным,  но  твердым.  -  Если  тебя  это  успокоит,  то  знай,  первое
путешествие будет самым трудным. В будущем загадочных отлучек станет меньше,
возможно, их не будет вовсе. Я не помешаю тебе установить твой рекорд. -  Он
улыбнулся. - Приятель, возьми себя в руки, не иди на поводу у нетерпения. Мы
своевременно прибудем в Новый Орлеан, и тогда все станет намного проще. Тебя
это устроит, Эбнер? Эбнер? Что-то случилось?
   Эбнер Марш прищурился, он едва слышал то, что говорил  ему  Йорк.  Должно
быть, его лицо приняло странное выражение, решил он.
   - Нет, - спохватился капитан, - эти два потерянных дня, и ничего  больше.
Но ладно, не имеет значения. Пусть будет по-твоему, Джошуа.
   Йорк, по-видимому, удовлетворенный, кивнул:
   - Я собираюсь переодеться и побеспокоить Тоби относительно ужина, а потом
поднимусь на капитанский мостик и пойду на урок  судовождения.  Хочу  узнать
реку. Кто сегодня стоит на вахте?
   - Мистер Фрамм, - сказал Марш.
   - Хорошо, - заметил Йорк. - С Карлом очень интересно.
   - Это точно,  -  согласился  Марш.  -  Прости  меня,  Джошуа.  Мне  нужно
спуститься вниз и проверить, чтобы все шло, как нужно,  если  мы  собираемся
сегодня отчалить. - Он резко повернулся и вышел из каюты.
   Оказавшись снаружи, в душной знойной ночи, Эбнер Марш  тяжело  оперся  на
трость и устремил взгляд в усыпанное звездной крошкой небо, стараясь вызвать
в памяти то, что, как ему казалось, он увидел в каюте.
   Если бы только он видел лучше, или хотя  бы  в  каюте  Йорка  горело  две
лампы... Если бы только он осмелился подойти поближе...  Разобрать  что-либо
на комоде было трудно. Но увиденное никак не шло у Марша из головы. Ткань, о
которую Йорк вытирал руки, была в пятнах. Темных пятнах. Красноватого цвета.
   И выглядели они слишком похожими на кровь.
 
Глава 9 
 
На борту парохода ?Грезы Февра? 
Река Миссисипи, август 1857 года 
 
   Один за другим ползли однообразные дни. Пароход продолжал  идти  вниз  по
Миссисипи.
   Путь из Сент-Луиса до Нового Орлеана  и  обратно  даже  с  промежуточными
остановками для взятия груза и по случаю  плохой  погоды,  которых  в  сумме
набиралось до недели, быстроходный пароход проходил за двадцать восемь  дней
или около этого. Но с той скоростью, с которой передвигался  ?Грезы  Февра?,
чтобы достичь Нового Орлеана, ему требовалось не меньше месяца.
   Эбнеру Маршу казалось, что все  -  Джошуа  Йорк,  погода  и  река  -  все
сговорились, чтобы сдерживать его. Над водой вот уже два дня  висел  густой,
плотный, как грязный хлопок, серый туман. Дэн Олбрайт пробивался сквозь него
около шести часов. Он осторожно вел судно  в  плотной  колеблющейся  завесе,
нехотя развевавшейся перед носом судна.
   Марш нервничал. Будь это в его  власти,  он  предпочел  бы  не  рисковать
судном, а поставить  ?Грезы  Февра?  на  причале  и  переждать,  пока  туман
рассеется. Но  на  корабле  имелся  лоцман.  Именно  лоцман,  а  не  капитан
принимает решения в такие минуты. А Олбрайт требовал идти  вперед.  Наконец,
когда туман лег слишком плотной пеленой  даже  для  него,  они  полтора  дня
потеряли на пристани близ Мемфиса. Ничего не  оставалось,  как  смотреть  на
коричневые воды, бьющие у борта,  да  слушать  в  тумане  неясные  всплески.
Однажды мимо прошел плот с  разожженным  на  нем  костром.  С  плота  что-то
кричали, но до судна долетали только неясные, приглушенные туманом звуки,  а
вскоре река поглотила и плот, и крики.
   Когда наконец  туман  поредел  настолько,  что  Карл  Фрамм  решил  снова
отправиться в путь, они прошли менее часа - и врезались в  песчаную  отмель!
Произошло это, когда Фрамм, чтобы срезать путь и сэкономить немного времени,
попробовал пройти излучиной  реки.  Палубные  матросы,  пожарные  и  рабочие
тотчас высыпали на берег.  Под  командованием  Волосатого  Майка  они  сняли
пароход с мели, но работа эта заняла более трех часов.
   Корабль пополз еще медленнее - впереди на ялике,  проверяя  глубину,  шел
Олбрайт. Наконец излучину миновали и вышли на чистую воду,  однако  на  этом
беды не закончились. Три дня спустя разразилась гроза, и пароходу не  раз  и
не два приходилось идти длинным путем, обходя топляк и мелководье стремнин и
излучин. Скорость порой, когда они следовали за яликом со свободным от вахты
лоцманом, измеряющим глубину,  падала  до  такой  степени,  что  колеса  еле
ворочались. Вместе с лоцманом в ялике сидел один из  офицеров  и  кто-то  из
команды. Они бросали лот и выкрикивали результаты  замеров:  ?полтора?,  или
?без четверти три?, или ?отметка три?.
   Ночи, если не было тумана, стояли черные, непроглядные; пароход  двигался
с большой осторожностью. Скорость  приходилось  держать  не  более  четверти
крейсерской, а то и меньше. При этом в рулевой рубке не разрешалось  курить,
и все окна и иллюминаторы внизу были плотно завешены, чтобы  от  корабля  не
было отблесков на воде, и рулевой мог видеть реку.
   В такие ночи берега казались угольно-черными и пустынными. Они проплывали
мимо, как безмолвные, неподвижные трупы. Иногда берега отклонялись то в одну
сторону, то в другую, и невозможно было сказать, где кончается глубокая вода
и начинается берег. Река текла черная, будто  смертный  грех.  Ни  луна,  ни
звезды не отражались в ее смоляных водах.
   Но  Олбрайт  и  Фрамм,  при  всей  их  непохожести,  были  первоклассными
лоцманами и продолжали вести ?Грезы Февра?, даже когда передвижение казалось
невозможным. В моменты, когда пароход застывал  неподвижно  у  какого-нибудь
причала, на реке не наблюдалось никакого движения, если не считать плотов  и
бревен, а также отдельных плоскодонок и мелких пароходиков, которые почти не
имели осадки.
   Джошуа Йорк каждую ночь проводил на капитанском мостике и отстаивал  свою
вахту как примерный юнга.
   - Я сразу сказал ему, что ночи, подобные этим, не годятся  для  учебы,  -
сказал как-то Фрамм Маршу за обедом. - Я же не могу показывать ему  приметы,
которые сам толком не вижу, правда?  Но,  должен  признаться,  этот  человек
ночью видит как филин. Встречаться с такими мне еще  не  доводилось.  Бывают
времена, когда мне кажется, что он видит сквозь воду, и для него  не  важно,
темно или нет. Я держу его подле себя и называю приметы; в девяти случаях из
десяти он замечает их раньше меня. Прошлой ночью на половине вахты я  решил,
что пристану к берегу и дело с концом. Я бы так и сделал, если бы не Джошуа.
   Но Йорк продолжал и  задерживать  судно.  Согласно  его  приказу  пароход
причаливал к берегу еще шесть раз, в Гринвилле и двух небольших  городишках,
потом на частном причале в Теннеси и дважды на лесных складах. В  Мемфисе  у
Йорка не было никаких дел на  берегу,  но  в  других  местах  он  невыносимо
растягивал их остановки. Когда они пристали к берегу в Хелене, Йорк ушел  на
всю ночь, в Наполеоне он продержал их три дня. Пропадал он неизвестно где  и
неизвестно чем занимаясь, вдвоем с Саймоном. В Виксбурге вышло и того  хуже:
пришлось простоять без  дела  четыре  ночи,  пока  Джошуа  Йорк  наконец  не
вернулся на ?Грезы Февра?.
   Когда они отчаливали из  порта  Мемфиса,  закат  был  особенно  красивым.
Редкая дымка, подернувшая реку, окрасилась в оранжевые  тона,  а  облака  на
западе стали насыщенного зловеще-красного цвета, в то время как небо  алело,
словно охваченное  пламенем.  Но  Эбнер  Марш,  стоявший  в  одиночестве  на
палубной надстройке, не смотрел по сторонам, его взгляд был сосредоточен  на
реке. Расстилавшееся перед ними водное пространство было спокойным.  Кое-где
ветер слегка морщил  речную  поверхность,  да  у  корней  старых  поваленных
деревьев, торчащих из берега, течение реки завихрялось, но в основном старый
дьявол пребывал в благодушном настроении.
   Когда  солнце  начало  цепляться  за  горизонт,  грязная  вода  приобрела
красноватый  оттенок.  Красный  отблеск  разрастался,  расползаясь  по  всей
поверхности воды, и темнел. Вскоре стало чудиться, что ?Грезы Февра?  плывет
по кровавой реке. Когда  солнце  скрылось  за  деревьями  и  облаками,  вода
медленно начала буреть, как это случается  с  кровью,  когда  она  высыхает.
Наконец река приобрела черный, чернильно-черный цвет,  черный,  как  могила.
Марш наблюдал, как исчезли последние алые водовороты. В  ту  ночь  звезд  на
небе не было. Ужинать он спустился с мыслями о крови.
   С тех пор как вышли они из Нового Мадрида,  прошло  уже  несколько  дней.
Марш много размышлял о том, что увидел или чего не  увидел  в  каюте  Джошуа
Йорка. Конечно, до конца капитан не был  уверен  в  том,  что  действительно
что-то видел. Кроме того, даже если это ему не показалось, что  из  того?  В
конце концов, в лесу Джошуа мог  порезаться..,  хотя  на  другую  ночь  Марш
внимательно осмотрел руки Йорка и следов пореза или  царапин  не  обнаружил.
Может, он убил какое-то животное.., или защищался  от  грабителей...  На  ум
приходил не один десяток причин, но все они ничего не  стоили  перед  фактом
молчания Джошуа. Если Йорку нечего скрывать, то к  чему  ему  окружать  себя
таким покровом таинственности?
   Маршу доводилось видеть кровь  и  раньше,  на  его  глазах  ее  пролилось
немало; кулачные  и  собачьи  бои,  дуэли  на  шпагах  и  револьверах.  Река
протекала  по  стране,  где  пышным  цветом  процветало  рабство,  и   кровь
чернокожих тоже текла рекой. В свободных штатах ситуация складывалась ничуть
не лучше.
   Некоторое время Марш  провел  в  истекающем  кровью  Канзасе,  где  видел
предостаточно обгоревших и убитых людей, а в молодости  служил  в  ополчении
Иллинойса и принимал участие в сражениях против Черного Ястреба. До сих  пор
Маршу порой снился сон о нападении Страшного Топора, как они порубили  людей
Черного Ястреба, женщин и детей, когда те пытались спастись,  переправившись
на западный, безопасный берег Миссисипи... То был кровавый день, но избежать
его было нельзя, так как Черный Ястреб  разбойничал  в  Иллинойсе,  совершая
набеги на города и селения.
   Кровь же, которая могла запачкать руки Йорка, была другого свойства.  Эта
мысль не давала Маршу покоя ни днем, ни ночью.
   Все же он постоянно напоминал себе о том, что заключил сделку. Сделка для
Эбнера Марша всегда была сделкой - человек обязан соблюдать условия договора
независимо от того, нравятся они ему или нет. Договор, с кем бы  он  ни  был
заключен, со святошей ли, с  жуликом  ли,  хоть  с  самим  дьяволом,  всегда
остается договором. Марш вспомнил, что Джошуа Йорк как-то обмолвился: мол, у
него есть враги, а с врагами человек волен поступать, как ему вздумается.  С
Маршем Йорк был достаточно честен.
   Придя к такому заключению, Марш постарался выбросить из головы  смущавшие
его мысли.
   Но окрашенная вечерней зарей Миссисипи превратилась в кровь, и сны  Марша
тоже стали кровавыми. Настроение на борту  парохода  становилось  все  более
тоскливым и мрачным. Один из  кочегаров  по  собственной  неосмотрительности
обварился паром, и в Наполеоне его пришлось высадить на берег. В Виксбурге с
корабля сбежал подсобный рабочий - с его стороны достаточно глупо, поскольку
штат относился к числу рабовладельческих, а  сбежавший  был  цветным.  Среди
пассажиров третьего класса время от времени возникали потасовки.  По  мнению
Джефферса, причиной явилось отсутствие  занятий  и  удушливая  сырая  погода
августа. Волосатый Майк соглашался с ним, говоря, что нищета в подобную жару
всегда склонна к сумасбродству. Но Эбнеру Маршу  казалось,  что  они  просто
несут свое наказание.
   Позади остались Миссури и Теннеси. Мимо проплывали  города  и  городишки,
дровяные  склады  и  плантации,  недели  мучительно   растягивались.   Из-за
медлительности Йорка они теряли пассажиров и груз.
   Марш посещал салоны и постоялые дворы, популярные среди речников; там ему
пришлось услышать немало нелицеприятных сплетен о своем  пароходе.  Несмотря
на количество установленных на его борту паровых котлов, он настолько  велик
и неповоротлив, услышал Марш как-то раз, что не способен развивать приличную
скорость. Согласно другим слухам, у них барахлила паровая  машина,  и  котлы
могли в любой момент взорваться. Эти слухи были самыми  опасными,  поскольку
на реке и пассажиры, и команда больше всего опасались именно взрыва.
   Один речник из Нового Орлеана в Виксбурге сказал Маршу, что ?Грезы Февра?
производит вполне приятное впечатление, однако его  капитан  ни  на  что  не
годится, так как доселе ходил только в  верхнем  русле  Миссисипи  и  боится
раскочегарить пароход во всю его мощь.  Марш  тогда  едва  не  проломил  ему
голову. Сплетничали не только о нем, но и о  Йорке  и  его  Друзьях,  об  их
странном  поведении.  ?Грезы  Февра?  начинали  приобретать  репутацию  -  к
несчастью, не такую, о какой мечталось Эбнеру Маршу.
   К тому времени, когда они достигли Натчеза, терпение Марша истощилось.
   Когда город впервые замаячил на горизонте,  день  клонился  к  закату,  и
кое-где уже зажглись фонари. С запада тянулись  длинные  тени.  Если  бы  не
изнурительная жара, день можно было бы назвать  прекрасным..  Впервые  после
Каира они показали приличное время. Река отливала золотом, и блики солнца на
воде одевали ее в сверкающий наряд, нестерпимо яркий и легкий, меняющий свой
узор при каждом дуновении ветерка.
   После обеда Марш прилег - от такой  непогоды  ему  нездоровилось,  -  но,
услышав пронзительный звук сирены, вышел из каюты. Гудок прозвучал  в  ответ
на приветствие другого парохода, красиво и гордо скользившего по воде.  Марш
знал,  что  идущие  вверх  и  спускающиеся  вниз  по   течению   реки   суда
переговариваются между собой, решая, какое из них, чтобы  разойтись,  пойдет
по правому, а какое по левому берегу реки. Такое происходило по  десяти  раз
за день. Но сейчас в звуке сирены встречного  корабля  капитану  послышалось
нечто такое, что насторожило его и заставило выбраться из мягкой постели.
   Марш вышел на палубу как раз вовремя, когда другой пароход проходил мимо;
это был ?Эклипс?, стремительный  и  высокомерный.  Между  труб,  из  которых
валили клубы дыма, на солнце сияла позолотой эмблема.  На  палубах  парохода
толпились пассажиры. Марш провожал шедший  вверх  по  течению  реки  корабль
взглядом до тех пор, пока тот не скрылся из глаз. Почему-то у него  защемило
сердце.
   Когда ?Эклипс? растворился вдали, как по  утрам  растворяется  сон,  Марш
повернулся и увидел впереди  Натчез.  Ударили  склянки,  известив  о  скорой
остановке.
   На пристани стояло несколько  судов.  ?Грезы  Февра?  ждали  два  города,
начинавшиеся сразу  за  причалом.  Сам  город,  Натчез-на-холме,  со  своими
широкими улицами, деревьями и цветами, великолепными домами стоял на высоком
крутом берегу. Каждый дом  в