ига была поймана на  лету.
Зашелестели страницы.
   - Байрон, - удивленно произнес Джошуа. Эбнер Марш готов  был  поклясться,
что не видит даже кончика собственного носа,  так  плотно  были  задраены  и
зашторены в каюте окна. Однако  Джошуа  Йорк  видел  настолько  хорошо,  что
оказался в состоянии не только поймать  книгу,  но  мог  даже  читать.  Марш
почувствовал, что, несмотря на духоту, у него по телу побежали мурашки.
   - При чем здесь Байрон? Ты меня озадачиваешь. Я  ждал  от  тебя  все  что
угодно, еще одну проверку, крест, вопросы. Но только не это.
   - Джошуа, - произнес Марш, - сколько тебе лет? Последовало молчание.
   - Я хорошо ориентируюсь в возрасте. Но с тобой, твоими белыми волосами  и
прочим, все не так просто. По внешнему виду - по твоему лицу, рукам -  я  бы
сказал, что тебе тридцать один, максимум тридцать пять  лет.  В  этой  книге
написано, что Байрон умер тридцать три года назад, а ты  говорил,  что  знал
его.
   Джошуа вздохнул.
   - Да. - Его голос прозвучал горестно. - Глупая ошибка. Меня так  очаровал
вид этого парохода, что я забылся. Потом я решил, что это не имеет  большого
значения. О Байроне ты ничего не знал. Я был уверен, что ты забудешь.
   - Может быть, я не так быстро соображаю, но я ничего не забываю.  -  Марш
крепче сжал в ладони спасительную трость и подался вперед. - Джошуа, я  хочу
поговорить с тобой. Пусть женщина уйдет отсюда.
   В темноте раздался ледяной смешок Валерии.  Теперь  она  казалась  ближе,
хотя Марш не слышал, чтобы она передвигалась.
   - Он отважный глупец, - сказала Валерия.
   - Валерия останется, Эбнер, - упрямо сказал Йорк. - Я  полностью  доверяю
ей. Она может знать все, что ты намереваешься сказать мне. Она такая же, как
я.
   Марш почувствовал холодок, и ему стало очень одиноко.
   - Как ты? - отозвался он, едва шевеля  губами.  -  Ладно,  тогда  кто  ты
есть?
   - Суди сам, - ответил Джошуа. Внезапно во тьме каюты вспыхнула спичка.
   - О Боже, -  прохрипел  Марш.  ,  Неяркое  пламя  осветило  черты  Джошуа
неверным светом. Губы его опухли и потрескались. Обожженная почерневшая кожа
плотно обтягивала лоб и скулы. Шея под подбородком была  усеяна  водянистыми
пузырями. Рука, державшая спичку, была красной, с облезлой  кожей.  Глубокие
глазницы  зияли  белками  глаз  в  красных  прожилках.  Джошуа  Йорк  мрачно
улыбнулся. Марш услышал, как  лопнула  натянувшаяся  плоть.  Из  только  что
открывшейся раны по щеке потекла мутная белесая жидкость. Отпал кусок  кожи,
обнажив кровоточащую розовую мякоть.
   Свеча потухла, и наступила благословенная тьма.
   - Значит, его партнер... - обвинительным тоном промолвила Валерия.  -  Вы
говорили, что собираетесь помогать  ему.  Вот  она,  ваша  помощь.  Все  это
сделали вы со своей командой, с  вашими  подозрениями  и  угрозами.  Он  мог
умереть из-за вас. Он - бледный король, а вы - ничто, но он пошел на  такое,
чтобы завоевать ваше никчемное  доверие.  Вы  удовлетворены,  капитан  Марш?
Похоже, что нет, раз вы здесь.
   - Что, черт возьми, с тобой случилось? - спросил  Марш,  пропустив  слова
Валерии мимо ушей.
   - На свету яркого дня я пробыл менее двух часов, - ответил Джошуа; теперь
Марш понял, почему тот так натужно говорил. - Я понимал,  что  рискую.  Я  и
раньше шел на это, когда требовалось. Четыре часа могли погубить меня, шесть
часов убили бы точно. Но два часа, причем большую часть времени я провел вне
досягаемости прямых солнечных лучей...  Я  знаю  границы  возможного.  Ожоги
выглядят куда хуже, чем они есть на самом деле.  Боль  вполне  терпима.  Все
быстро  пройдет.  Завтра  никто  даже  не  догадается,  что  со  мной  такое
приключилось. Уже сейчас моя  плоть  исцеляется.  Пузыри  лопаются,  слезает
мертвая кожа. Ты и сам видел.
   Эбнер Марш зажмурил глаза и снова открыл их. Разницы не  было.  Что  так,
что иначе, со всех сторон его окружала тьма, и все же  он  еще  видел  перед
собой бледно-голубое  пламя  горящей  спички  и  жуткое  изуродованное  лицо
Джошуа.
   - Значит, святая вода и зеркала - все  это  чушь,  -  пробормотал  он.  -
Однако днем ты и в самом деле не можешь  выходить  на  свет  Божий.  Что  ты
говорил насчет своих проклятых вампиров?.. Они реальные. Только ты лгал мне.
Ты лгал мне, Джошуа! Ты никакой не охотник за вампирами, ты сам  -  один  из
них. Ты, и она, и все остальные. Все вы Богом проклятые вампиры!
   Марш вытянул перед собой пекановую трость,  бесполезный  деревянный  меч,
чтобы оградить себя от существ, которых он даже не видел.  В  горле  у  него
пересохло и запершило. Было слышно, как непринужденно рассмеялась Валерия  и
пододвинулась к нему ближе.
   - Сбавь тон, Эбнер, - спокойно сказал Джошуа, -  избавь  меня  от  твоего
негодования. Да, я лгал тебе. На нашей первой встрече  я  предупредил  тебя,
что, если ты будешь задавать мне вопросы, в ответ будешь получать  ложь.  Ты
сам заставил меня лгать тебе. Я сожалею  только  об  одном,  что  ложь  была
состряпана не лучшим образом.
   - Мой партнер! - сердито воскликнул Эбнер. - Черт, я  даже  сейчас  не  в
силах поверить. Убийца, хуже, чем убийца. Что ты делал все эти ночи? Уходил,
чтобы в укромном месте подкараулить кого-нибудь несчастного,  разорвать  ему
горло и выпить кровушки? А потом как ни в чем не бывало  возвращался...  Да,
так оно и было, теперь я понимаю. Почти каждую ночь ты оказывался  на  новом
месте - и никакого риска. К тому времени, когда люди на берегу находили твою
жертву, ты уже далеко. И бежать тебе никуда не нужно. Ты здорово устроился в
прекрасной собственной каюте на роскошном пароходе. Неудивительно,  что  вам
так хотелось иметь собственный корабль, мистер капитан Йорк. Чтоб тебе пусто
было!
   - Замолчи, - приказал Йорк. В голосе его прозвучала такая сила, что  Марш
тотчас закрыл рот. - Опусти трость, пока, размахивая ею, ты  тут  что-нибудь
не разбил. Опусти, я сказал. - Марш опустил трость на ковер. - Очень хорошо.
   - Он такой же, как все остальные, - вмешалась Валерия.  -  Он  ничего  не
понимает. У него к тебе ничего нет, только ненависть и страх.  Мы  не  можем
оставить его в живых!
   - Возможно, - нехотя произнес Йорк. - Я думаю, что  все  не  так  просто,
хотя, возможно, я ошибаюсь. Что скажешь, Эбнер? Только  берегись,  взвешивай
каждое свое слово.
   Но Эбнер Марш был слишком зол,  чтобы  думать.  Переполнявший  его  страх
уступил место гневу; ему лгали, его заставили играть в  игру,  превратили  в
полного идиота. С Эбнером Маршем так не обращался еще ни один человек. И  не
имело значения, что это не человек вовсе. ?Грезы  Февра?,  своего  красавца,
Марш превратил в плавающий ночной кошмар.
   - Я давно на реке, - сказал Марш. - Не вздумай меня пугать. Когда я ходил
на своем первом пароходе, то видел, как на моих глазах  в  салоне  Сен-Джона
выпустили кишки моему приятелю. Тогда я схватил того негодяя, который сделал
это, вырвал у него нож и сломал ему спину. Участвовал я  и  в  войне  против
Страшного Топора, был и в истекающем  Канзасе..,  какому-то  кровососу  меня
просто так не взять. Только попробуй тронь меня! Я  в  два  раза  превосхожу
тебя в весе, к тому же ты обгорел до костей. Я  откручу  тебе  башку.  Может
быть, мне давно следовало бы это сделать.
   Ответа не последовало. Потом,  к  его  великому  изумлению,  Джошуа  Йорк
разразился смехом.
   - Ах, Эбнер, - сказал он, когда немного успокоился.  -  Ты  -  речник  до
мозга костей. Мечтатель, хвастун и полный идиот. Ты сидишь здесь и ни  черта
не видишь, в то время как мне  хватает  того  света,  который  просачивается
через щели в ставнях и двери, через ткань штор. Ты сидишь здесь,  толстый  и
неуклюжий, а моя сила, насколько тебе известно, заключается в  скорости.  Уж
кому-кому,  как  не  тебе  знать,  как  бесшумно  я  умею  передвигаться.  -
Последовала пауза, потом скрип, и вдруг  голос  Джошуа  донесся  из  другого
конца каюты. - Вот так. - И снова наступила  тишина.  -  И  так.  -  Он  уже
оказался  позади  него.  -  или  так.  -  Он  снова  был  там,   где   сидел
первоначально; Марш,  пытавшийся  поспевать  за  ним  и  крутивший  головой,
почувствовал тошноту. - Ты начнешь истекать кровью, хотя моих  прикосновений
даже не ощутишь. Я могу в темноте подползти к тебе и вцепиться в горло, а ты
даже не поймешь, что произошло. И все же, несмотря на  все  это,  ты  сидишь
здесь, задрав бороду  и  направив  взгляд  не  в  ту  сторону,  ругаешься  и
угрожаешь мне! - Джошуа вздохнул. - У тебя сильный дух, Эбнер  Марш.  Ты  не
силен в рассуждениях, но в силе духа тебе не откажешь.
   - Если хочешь убить меня, чего же медлишь, давай действуй, - сказал Марш.
- Я готов. Да, обогнать ?Эклипс?, может быть,  мне  и  не  удалось,  зато  я
выполнил почти все, что намечал в жизни. Лучше мне  гнить  в  одной  из  тех
могил Нового Орлеана, чем командовать пароходом, напичканным вампирами.
   - Как-то я поинтересовался, считаешь ли ты себя религиозным или суеверным
человеком, - снова заговорил Джошуа, - тогда ты дал мне отрицательный ответ.
А  сейчас  я  слышу,  что  ты  говоришь   о   вампирах,   как   какой-нибудь
необразованный невежа.
   - Ты же сам рассказал мне о них...
   - Да-да. Гробы  с  землей,  бездушные  твари,  которые  не  отражаются  в
зеркалах, боятся ступить в текущую воду,  способны  превращаться  в  волков,
летучих мышей и туман, но в ужасе  застывают  перед  вязанкой  чеснока.  Ты,
такой разумный человек, веришь в такую чепуху, Эбнер!..  На  минуту  отбрось
свои страхи, свою злость и подумай.
   Эбнер Марш невольно призадумался. Из-за насмешливой нотки в  тоне  Джошуа
все действительно выглядело ужасно глупо. Возможно, Джошуа Йорк и обгорел на
дневном свету, однако нельзя отрицать того, что святую воду он  тоже  выпил,
носит серебро и отражается в зеркалах.
   - Ты хочешь сказать, что ты не вампир.., или  что?  -  потерянно  спросил
Марш.
   - Таких существ, как вампиры, нет на свете, - терпеливо пояснил Джошуа. -
Это сильно смахивает на речные байки, которые так здорово умеет рассказывать
Карл Фрамм о сокровище ?Дреннана Уайта?. О призрачном пароходе  Раккурчи,  О
лоцмане,  таком  ответственном,  что  он  продолжал  нести  вахту  и   после
собственной смерти. Все это байки, Эбнер. Пустые истории, над которыми можно
посмеяться, но взрослому человеку смешно принимать их на веру.
   - В этих рассказах есть доля истины, - слабо  возразил  Марш.  -  Я  хочу
сказать, что знаю немало лоцманов, которые  утверждают,  будто  видели  свет
призрачного корабля, когда проходили  излучиной  Раккурчи,  и  даже  слышали
ругань и проклятия его лотовых. А что касается ?Дреннана Уайта?.., хотя я не
верю в проклятия, он пошел ко дну именно так, как говорил  мистер  Фрамм.  И
другие суда, которые приходили, чтобы поднять сокровище, тоже пошли ко  дну.
Что же до мертвого лоцмана, так я его знал. Он был лунатиком,  вот  кем,  он
стоял за штурвалом парохода, когда крепко спал. Только в слухах, пущенных по
реке, все до невозможности преувеличено.
   - Этой фразой ты оказал мне услугу, Эбнер. Если ты настаиваешь именно  на
этом слове, тогда я скажу тебе: да, вампиры действительно существуют, только
истории о них сильно преувеличены. Твой лунатик превратился  в  мертвеца  за
какие-нибудь несколько лет, пока ходила  сплетня.  Подумай,  чтобы  из  него
сделали, если бы история эта ходила сто лет или двести.
   - Тогда кто ты, если не вампир?
   - Не так-то просто найти подходящее слово, - ответил Джошуа. - Ты и  тебе
подобные могут  называть  меня  вампиром,  оборотнем,  ведуном,  вурдалаком,
кровососом, демоном. Имеются и другие названия: носферату, например, упырь и
другие. Этими именами люди окрестили таких бедных созданий,  как  я.  Но  ни
одно из них мне не нравится. У нас у самих нет для себя подходящего слова.
   - А на вашем родном языке... - сказал Марш.
   - У  нас  нет  своего  языка.  Мы  пользуемся  языком  людей,  пользуемся
человеческими именами. Так повелось издревле. Мы не люди, но и  не  вампиры.
Мы.., другая раса. Когда мы себя как-то называем, то обычно используем  одно
из слов ваших языков, которому придаем секретное значение. Мы -  люди  ночи,
люди крови. Или просто люди.
   - А мы? - спросил Марш. - Если вы - люди, тогда мы кто?
   Джошуа Йорк на минуту нерешительно замолчал, тогда заговорила Валерия.
   - Люди дня, - быстро сказала она.
   - Нет, - возразил Джошуа. - Это я вас так называю.  Однако  мои  люди  не
часто прибегают к этому термину. Валерия, время лжи миновало.  Скажи  Эбнеру
правду.
   - Она ему не понравится, - запротестовала Валерия, - Джошуа, риск...
   - Не важно, - настаивал Джошуа. - Скажи ему, Валерия. На  минуту  повисла
свинцовая тишина. Потом Валерия тихо произнесла:
   -  Скот.  Мы  называем  вас  этим  именем,  капитан.  Скот.  Эбнер   Марш
нахмурился, и его рука сжалась в огромный кулак.
   - Эбнер, - заговорил Джошуа, - ты хотел услышать правду. Последнее  время
я довольно часто думал о тебе. После Натчеза я боялся, что придется устроить
тебе несчастный  случай.  Мы  не  можем  позволить  себя  обнаружить,  а  ты
представляешь для нас реальную угрозу. Саймон и Кэтрин  настаивали  на  том,
чтобы убить тебя. Мои новые компаньоны, те, которым я доверился,  Валерия  и
Жан Ардан, склоняются к тому же. Но  несмотря  на  то,  что  я  и  мои  люди
чувствовали бы себя  куда  безопаснее,  будь  ты  мертв,  я  воздержался  от
радикальных мер. Я устал  от  смертей,  устал  от  страха,  от  бесконечного
недоверия, существующего между нашими двумя  расами.  Я  хотел  бы  работать
вместе, однако у меня никогда не было полной уверенности  в  том,  что  тебе
можно довериться. До той ночи в Доналдсвилле, когда  Валерия  пыталась  тебя
заставить повернуть ?Грезы Февра? вспять. Ты воспротивился ей,  ты  оказался
гораздо сильнее, чем я смел рассчитывать, и более лоялен. Именно тогда  я  и
принял жизненно важное решение: ты будешь жить, и, если еще раз  придешь  ко
мне, я расскажу тебе правду, все - и хорошее, и плохое. Ты  готов  выслушать
меня?
   - А разве у меня есть выбор? - спросил Марш.
   - Нет, - согласился Йорк.
   Валерия вздохнула.
   - Джошуа, я умоляю тебя передумать. Как бы ты ни любил его, он - один  из
них. Он не поймет. И они придут за нами со  своими  отточенными  колами.  Ты
знаешь, так оно и будет.
   - Надеюсь, что нет, - ответил Джошуа. - Она боится,  Эбнер.  Я  собираюсь
сделать то, что никто до меня не  делал,  а  новое  всегда  чревато  риском.
Выслушай меня, но не суди; тогда, возможно, между нами установится настоящее
партнерство. Я никогда не рассказывал правды ни одному из вас...
   - Ни одному из скотов, - пробурчал Марш. - Что ж, я тоже раньше не слушал
ни одного вампира, так что мы в равном положении. Валяй. Бык готов выслушать
тебя.
 
Глава 14 
 
Дни тьмы и отчуждения 
 
   - Тогда слушай, Эбнер, только сначала прими мои условия. Я не хочу, чтобы
ты  перебивал  меня.  Не  хочу  никаких  возмущенных  восклицаний,   никаких
вопросов, никаких суждений. Во всяком случае, до тех пор, пока я не закончу.
Должен заранее предупредить; многое из того, что я расскажу, покажется  тебе
жутким и кошмарным, но, если ты позволишь  рассказать  тебе  все  от  самого
начала до конца, возможно, ты и поймешь меня.
   Ты назвал меня убийцей, вампиром.., отчасти это соответствует истине. Но,
как признался ты сам, ты тоже убивал. Ты считаешь, что  твои  действия  были
оправданы  обстоятельствами.  Мои  тоже.  Если  не  оправданы,  то  хотя  бы
смягчены. Прежде, чем осудить меня и мой народ, ты должен узнать все.
   Позволь мне начать с самого себя, с моей жизни, потом я расскажу  тебе  и
остальное, как я сам постигал жизнь.
   Ты спросил, сколько мне лет. Я еще молод, Эбнер. По меркам моего народа я
только вступил в пору возмужания. Родился я в провинциальной Франции в  1785
году. Своей матери я никогда не знал; почему так, я расскажу  чуть  позднее.
Отец  мой  относился  к  мелкопоместному  дворянству.  То  есть,   по   мере
продвижения во французском обществе он снискал для себя  титул.  Во  Франции
отец  прожил   несколько   поколений,   поэтому   пользовался   определенным
положением, хотя, по его собственному утверждению, родом он был из Восточной
Европы. Отец владел богатством и небольшим наделом  земли.  Чтобы  оправдать
свое долголетие, он в шестидесятые годы прошлого века пошел на одну хитрость
и выдал себя за собственного сына, став наследником самого себя.
   Так что, как видишь, мне 72 года, и  мне  действительно  повезло:  я  был
знаком с лордом Байроном. Но это случилось позже.
   Мой отец был таким же, как и я. А также двое наших слуг;  фактически  они
были не столько слугами, сколько компаньонами. Итак, трое взрослых из  моего
народа учили меня языкам, манерам, знакомили с миром.., учили  осторожности.
Днем я спал, а на улицу выходил только ночью. Я  научился  бояться  восхода,
как дети вашей расы, однажды получив ожог, боятся огня. Мне сказали,  что  я
не похож на других, что я стою на ступеньку выше и являюсь господином.  Хотя
говорить о тех различиях я не должен был, чтобы скоты  не  испугались  и  не
убили меня. Я должен был  делать  вид,  что  мой  распорядок  дня  -  просто
прихоть. Я должен был усвоить католическую веру и  соблюдать  ее  обряды.  В
нашей частной церкви я даже посещал ночные мессы  и  принимал  причастие.  Я
должен был.., впрочем, к чему продолжать? Ты и сам понимаешь, Эбнер,  я  был
тогда всего лишь ребенком. Если бы все продолжалось, как  было,  то  в  свое
время я научился бы большему, скорее бы понял суть вещей.  Тогда  я  мог  бы
стать совсем другой личностью.
   Но в 1789 году огонь Революции  бесповоротно  изменил  мою  жизнь.  Когда
наступила  эпоха  террора,  нас  взяли   под   стражу.   Несмотря   на   все
предосторожности, домашние часовни и зеркала, мой отец из-за своего  ночного
образа жизни, уединенности, мистического  богатства  попал  под  подозрение.
Наши слуги - я имею в  виду  людей  -  объявили  его  колдуном,  сатанистом,
учеником маркиза де Сада. Сам же  он  называл  себя  аристократом,  а  в  те
времена это был тяжкий грех. Его двум компаньонам, которых все принимали  за
слуг, удалось улизнуть, а моего отца и меня арестовали.
   Отчетливо помню камеру, в которую нас  заключили.  Холодная  и  сырая,  с
толстыми каменными стенами и огромной железной  дверью,  такой  массивной  и
тяжелой, что даже неимоверная сила моего  отца  была  совершенно  бесполезна
против нее. В темнице стоял резкий запах мочи. Спали мы без одеял на грязной
соломе, брошенной прямо на пол. Под самым потолком имелось окно, прорезанное
в толще стен -  совсем  крошечное  и  забранное  снаружи  толстой  решеткой.
Фактически мы находились под землей, как мне кажется,  в  каком-то  подвале.
Свет почти не проникал в темницу.
   Когда мы остались одни, отец сказал мне, что нужно делать. Протиснуться к
окну он не мог, так узок  был  к  нему  доступ,  зато  с  этой  задачей  мог
справиться я, поскольку тогда был еще мал, хотя у меня  хватило  сил,  чтобы
выбить решетку. Отец приказал мне бежать. Еще он дал  мне  несколько  добрых
советов, как, скажем, носить тряпье, чтобы не привлекать  к  себе  внимание,
прятаться в дневное время суток и добывать Пишу ночью. Никому не говорить  о
том, кто я. Найти крест и носить его. Тогда я не понял и половины того,  что
сказал мне отец, и вскоре о многом забыл, но я обещал следовать его советам.
Отец велел мне покинуть пределы Франции и  отыскать  наших  сбежавших  слуг.
Мстить за себя он мне запретил. В свое время  я  буду  сполна  вознагражден,
потому что все эти люди умрут, а я буду продолжать жить. Потом он сказал еще
кое-что, что я запомнил очень хорошо. ?Они  ничего  не  могут  поделать.  На
нашем народе красная жажда,  которую  способна  утолить  только  кровь.  Это
погибель для нас всех?. Тогда я спросил, что значит красная  жажда.  ?Вскоре
узнаешь, - ответил отец. - Ее ни с чем  не  спутаешь?.  А  потом  велел  мне
уходить.
   Я просколь