и
вытащил культю из браслета оков.
   Когда неделю спустя я пришел в себя, кисть моя была на месте -  мягкая  и
маленькая, полусформировавшаяся и очень болезненная.  Впрочем,  со  временем
кожа огрубела. Потом рука раздулась, кожа натянулась и  лопнула,  и  из  нее
вытекла густая белая жидкость. Когда раны подсохли, кожа снова  слезла,  под
ней оказалась более здоровая плоть. Так происходило трижды. Процесс  полного
восстановления занял более трех недель. Я был потрясен.
   Это произошло в 1812 году, и год этот  стал  поворотным  пунктом  в  моей
жизни.
   Когда силы снова вернулись ко мне, я обнаружил, что вышел  из  испытания,
решительно  настроившись  изменить  свою  жизнь  и  жизнь   своего   народа,
освободить нас от того, что отец назвал погибелью  для  нашей  расы.  Только
освободившись от красной жажды, мы  могли  вернуть  миру  жизнь  и  красоту,
которую до сих пор  забирали.  Чтобы  исполнить  задуманное,  мне  в  первую
очередь предстояло отыскать  себе  подобных.  Единственными  представителями
моей расы, о существовании которых я знал, были пропавшие слуги моего  отца.
Хотя тогда их поиски представлялись неосуществимыми -  Англия  находилась  в
состоянии войны с Францией, и сообщения между  двумя  странами  не  было,  -
вынужденная отсрочка не беспокоила меня. В  конце  концов,  впереди  у  меня
долгая, очень долгая жизнь.
   В ожидании конца войны  я  занялся  изучением  медицины.  О  моем  народе
по-прежнему  никто  ничего  не  знал.  Само  наше  существование,   обросшее
легендами, ставилось под сомнение. Тем не менее многое предстояло  узнать  о
вашей расе, так похожей на мою и так отличающейся от  нее.  Я  подружился  с
группой врачей; среди них был ведущий  хирург  своего  времени  и  несколько
членов факультета хорошо известной медицинской школы.  Я  читал  медицинскую
литературу, старую и новую, с  головой  ушел  в  изучение  химии,  биологии,
анатомии, даже, чтобы докопаться до истины,  не  побрезговал  алхимией.  Для
проведения экспериментов я построил свою собственную лабораторию в той самой
комнате, где когда-то  просидел  в  так  печально  закончившемся  заточении.
Теперь каждый раз, когда я лишал кого-то жизни - а делал я это каждый месяц,
- тело своей жертвы я при каждой возможности приносил  с  собой.  У  себя  в
лаборатории изучал его и  препарировал.  Как  не  хватало  мне  трупов  моих
соплеменников, Эбнер, они были мне нужны для того, чтобы  я  мог  обнаружить
различия!
   На втором году учебы я ампутировал себе палец на левой руке. Я знал,  что
вскоре он регенерирует. Для исследования требовались образцы моей плоти.
   Одного пальца было недостаточно, чтобы ответить на сотню одолевавших меня
вопросов. Все же перенесенная  мной  боль  была  вознаграждена  сторицей.  Я
выяснил много нового. Костная и мышечная  ткань,  кровь  -  все  значительно
отличается от человеческих образцов. Кровь, как и мягкие ткани,  бледнее,  в
ней отсутствуют многие из элементов,  присущие  человеческой  крови.  Кости,
напротив, содержат компоненты, которых нет у  людей.  По  этой  причине  они
более крепкие и упругие, чем кости человека.  Кислород,  этот  чудесный  газ
Пристли и Лавуазье, в крови и мышечной ткани присутствует в гораздо  больших
количествах, чем в аналогичных тканях вашей расы.
   Я не знал, что означают полученные результаты, но меня просто  лихорадило
от одолевавших идей. Мне казалось, что отсутствие определенных  элементов  -
именно та причина, которая лежит в основе моей потребности пить чужую кровь.
В тот месяц, после того, как пришла жажда и я утолил ее, я  взял  на  анализ
образец собственной крови. Состав моей  крови  изменился!  Каким-то  образом
кровь жертвы в моем  организме  преобразовала  мою  собственную.  Она  стала
богаче и гуще, во всяком случае, на некоторое время.  С  тех  пор  кровь  на
анализ я брал у себя ежедневно. С каждым днем она становилась все  беднее  и
беднее. Вероятно, жажда наступает  тогда,  когда  состав  крови  доходит  до
критического уровня, подумал я.
   Все же мое предположение не  давало  ответа  на  многие  другие  вопросы.
Почему крови животных недостаточно, чтобы утолить эту потребность? Или  даже
человеческой, но взятой от трупа? Утрачивает ли она со смертью некоторые  из
своих качеств? Почему я не знал жажды до двадцати лет? Что было в юные годы?
Ответы на те вопросы отсутствовали, и я не знал, как найти их. Но теперь, во
всяком случае, у меня появилась надежда, точка отсчета. Я  начал  составлять
рецепты снадобий.
   Что тебе  сказать?..  Годы  ушли  у  меня  на  бесконечные  эксперименты,
исследования. Я использовал кровь людей и животных, всевозможные  металлы  и
химические элементы. Я варил кровь, высушивал ее, пил ее сырой,  смешивал  с
полынью, коньяком, со  всякими  жуткого  запаха  химическими  консервантами,
травами, солями, железом. Я перепробовал тысячу снадобий,  и  все  напрасно.
Дважды после приема порции очередного зелья меня начинало мутить  и  желудок
выворачивало наизнанку.  Все  мои  попытки  заканчивались  неудачно.  Я  мог
опрокинуть  в  себя  не  один  кувшин  с  зельем,  кровью   и   медицинскими
препаратами, и все же по ночам жажда  продолжала  выгонять  меня  на  улицу.
Теперь я убивал без зазрения совести и чувства вины. Я искал ответ  и  знал,
что рано или поздно сумею победить свое животное начало.  Я  не  отчаивался,
Эбнер.
   Наконец в 1815 году я нашел долгожданный ответ.
   Знаешь, некоторые из моих смесей оказывались более удачными,  и  тогда  я
продолжал  работать  над  ними.  Я  изменял  их   состав,   добавляя   новые
ингредиенты, меняя их сочетание, и терпеливо испытывал все на  себе.  Каждый
раз я искал новые подходы. Состав, который  я  наконец  создал,  в  качестве
главного компонента включает овечью  кровь,  смешанную  с  концентрированным
спиртом, который, похоже, способствовал сохранению ее качеств. Конечно,  это
описание сильно упрощено. В него для успокоения и приятных  видений  я  ввел
большое количество настойки опия, соли  калия  и  железа,  полынь  и  всякие
другие травы, а также алхимические препараты,  долгое  время  не  находившие
применения. Три года ушло у меня на поиск заветного  состава.  Как-то  ночью
1815 года я выпил это снадобье, как выпивал ранее другие. В ту ночь жажда не
посетила меня.
   На   другую   ночь   я   почувствовал   признаки   беспокойства,   обычно
предшествующие наступлению жажды, налил себе стакан зелья  и  выпил  его.  Я
боялся, что  мой  триумф  окажется  только  иллюзорной  мечтой.  Но  чувство
пропало. В ту ночь жажды снова не было. Я не выходил из  дома  и  никого  не
убивал.
   Я  тотчас  приступил  к  работе,  чтобы  заготовить  жидкость  в  больших
количествах. Не всегда просто приготовить ее с соблюдением точных пропорций.
Если смесь приготовлена неточно, она не оказывает  должного  эффекта.  Но  я
очень старался. Ты видел результат, Эбнер. Мой  особый  напиток.  Он  всегда
рядом со мной. Я сделал то, чего не сделал ни один представитель моей  расы,
хотя тогда, в минуту триумфа, еще не понимал этого. Я  начинал  новую  эпоху
для моего народа, и вашего тоже. Тьма без страха,  конец  охоте  и  жертвам,
конец бегству и отчаянию. Не будет больше ночей крови и деградации. Эбнер, я
победил красную жажду!
   Теперь  я  знаю,  что   мне   необычайно   повезло.   Мои   знания   были
поверхностными, а возможности ограниченными.  Я  думал,  что  разница  между
нашими видами заключается только в составе крови. Позже я понял, как жестоко
заблуждался. Я полагал, что избыток кислорода влияет  на  распространение  в
крови лихорадки красной жажды. Сегодня же я думаю, что он придает моей  расе
силу и позволяет быстро восстанавливаться. Многое из того, что в  1815  году
казалось мне научным фактом, теперь, как я вижу, является полной чепухой. Но
это не имеет значения, поскольку ответ не был чепухой.
   С тех пор я тоже убивал, отрицать не могу, Эбнер. Но убивал я так же, как
и вы, по другим соображениям. После той ночи 1815 года в Шотландии я ни разу
не вкусил кровь и не почувствовал позывов красной жажды.
   Однако я не переставал учиться ни тогда, ни потом. В  познании  для  меня
заключается красота, и я  радуюсь  любому  ее  проявлению.  Мне  еще  многое
предстояло узнать о себе самом и своем  народе.  Но  после  сделанного  мной
великого  открытия  цель  исследований  изменилась,   и   я   начал   искать
представителей моей расы. Сначала я  прибегал  к  помощи  агентов  и  писем.
Позже, когда наступил мир, лично отправился  в  путешествие  по  континенту.
Тогда мне стало известно о кончине отца.
   Но куда более важным было то,  что  в  старых  провинциальных  архивах  я
обнаружил записи, в которых говорилось, откуда он  родом.  Я  отправился  на
предполагаемую родину отца. Прошел земли Рейна, Пруссию и Польшу. У  поляков
об отце сохранились отдаленные воспоминания как о неком затворнике, которого
очень боялись их прапрадеды и если упоминали,  то  только  шепотом.  Кое-кто
говорил, что он был тевтонским  рыцарем.  Другие  отсылали  меня  дальше  на
восток, к Уральским горам. Но это не имело  значения,  поскольку  тевтонские
рыцари давно канули в Лету, а Урал находился так далеко, что  слепо  рыскать
там в горах было глупо.
   Не видя другого выхода, я решил пойти на риск.  Надев  на  палец  большой
серебряный перстень и нацепив  крест,  что,  как  я  надеялся,  должно  было
оградить меня от излишних подозрений,  я  начал  в  открытую  интересоваться
вампирами,  оборотнями  и  другими  мифами.  Одни  смеялись  мне  в  лицо  и
усмехались, другие крестились и старались побыстрее ретироваться,  однако  в
большинстве своем люди с удовольствием рассказывали простоватому англичанину
народные сказания, которые он хотел услышать. За это  я  угощал  их  едой  и
выпивкой. Рассказы их предопределяли направление моих поисков.
   Дела продвигались ни шатко ни валко. Годы шли, а я все  искал.  Я  выучил
польский и болгарский, научился изъясняться по-русски.  Я  читал  газеты  на
десятке языков, стараясь найти сообщения об убийствах, которые  походили  бы
на случаи красной жажды. Дважды мне приходилось возвращаться в Англию, чтобы
приготовить нового зелья и уделить некоторое время другим своим делам.
   И наконец они сами нашли меня.
   Я находился в Карпатах, на грязном  сельском  постоялом  дворе.  Ходил  и
задавал вопросы. И весть об  этом  разнеслась  по  окрестностям.  Усталый  и
подавленный, с первыми признаками приближающейся жажды  я  рано  вернулся  к
себе в комнату. До рассвета  было  еще  далеко.  Сидя  перед  потрескивающим
огнем, я потягивал свое  снадобье,  когда  услышал  звук,  показавшийся  мне
сначала стуком ветра о заиндевелое окно. Я повернулся.
   В комнате царила темнота, если не считать горевшего в  очаге  огня.  Окно
было открыто, и на фоне испещренной звездами черноты и снега я увидел фигуру
человека, стоявшего на  подоконнике.  Он  совершенно  бесшумно,  с  кошачьей
легкостью спрыгнул в комнату. За  ним  вслед  в  комнату  ворвался  холодный
зимний ветер, неистовавший снаружи. Были видны только смутные очертания,  но
глаза его горели, Эбнер, они горели.
   -  Тебя  интересуют  вампиры,  англичанин,  -  прошептал  он  на  ломаном
английском языке и тихо закрыл за собой окно.
   Я на минуту испугался, Эбнер. Наверное, просто  ледяной  холод  с  улицы,
хлынувший в комнату, бросил меня в дрожь, хотя в душе  я  думаю  по-другому.
Этот незнакомец предстал передо мной,  как  я  много  раз  представал  перед
другими людьми прежде, чем наброситься на них и взять их  жизни.  Окруженный
мраком, с горящими глазами, он был ужасен. Зубастая тень, передвигающаяся  с
грациозной уверенностью и говорящая зловещим шепотом. Когда я приподнялся со
своего стула, он вышел на свет. Я увидел его ногти. Это были когти длиной  в
пять дюймов, черные и острые. Тогда я поднял глаза и увидел  его  лицо.  Это
лицо было мне знакомо с детства. Стоило только взглянуть на  него,  как  имя
само собой слетело с языка.
   - Саймон, - произнес я.
   Он застыл, и наши взгляды встретились.
   Ты видел мои глаза, Эбнер. Думаю, ты видел в них и силу, и многое другое,
более мрачное. То же можно сказать и о  глазах  любого  представителя  нашей
расы.  Месмер  писал  о  животном  магнетизме,  о  странной  силе,   которая
присутствует в любом живом организме, только у одних она развита в  большей,
у других в меньшей степени.
   Проявления этой силы я наблюдал и у людей. На  войне  два  офицера  могут
отдать своим солдатам два одинаково безрассудных приказа. Один будет тут  же
убит своими же собственными солдатами, а  второй,  используя  в  аналогичной
ситуации те же слова, сумеет убедить солдат по доброй  воле  последовать  за
ним на верную смерть. Этой силой, я думаю, в полной мере владел Бонапарт.  У
нас ею владеют практически все. Она чувствуется в наших голосах, особенно  в
наших глазах. Мы - охотники и взглядом способны обездвижить и успокоить нашу
естественную добычу, подчинить ее своей воле, а иногда даже можем  заставить
ее оказать нам помощь в собственном убийстве.
   Но тогда ничего этого я не знал. Я видел только глаза Саймона и  пылающий
в них огонь. Я чувствовал, как кипит в нем жажда, и  вид  его  разжег  давно
дремавшую во мне жажду крови. Потянуло чем-то знакомым, я  испугался.  Я  не
мог отвести взгляда, и он тоже. Мы молча  смотрели  друг  другу  в  глаза  и
медленно ходили по кругу, не в силах разорвать сцепку. Мой  стакан  упал  на
пол и разбился.
   Не знаю, сколько времени прошло... Наконец Саймон опустил  глаза,  и  все
кончилось. Потом он сделал нечто  странное,  что  испугало  меня.  Он  встал
передо мной на колени, перекусил  себе  на  запястье  вену,  откуда  хлынула
фонтаном кровь, и протянул мне руку.
   - Повелитель крови, - промолвил он по-французски.
   Пульсирующая кровь в такой опасной близости вызвала  у  меня  сухость  во
рту. Я схватил его за руку и, дрожа, начал наклоняться над ней. Только тут я
опомнился. Я ударил Саймона наотмашь и резко отвернулся. Бутылка  стояла  на
столе возле очага. Я налил  два  стакана,  один  тут  же  осушил,  а  второй
подтолкнул ему. Саймон недоуменно посмотрел на меня.
   - Выпей, - приказал я.
   Он сделал так, как я велел. Я стал повелителем крови, и  мое  слово  было
законом.
   Так все началось в Карпатах в 1826 году.
   Саймон, как я знал, был одним из двух последователей моего отца. Отец мой
являлся повелителем крови. С его смертью главным стал Саймон, поскольку  был
сильнее, чем его товарищ. На другую ночь он привел меня на место,  где  жил.
Укромная комнатка, спрятавшаяся в руинах старой  крепости  в  горах.  Там  я
встретился с остальными: с женщиной, которая в моем детстве также служила  в
доме отца, и еще двумя из моего племени, которых ты называешь Смит и  Браун.
Саймон был их господином. Теперь его место занял я. Более того, я  принес  с
собой свободу от красной жажды.
   Итак, мы выпили моего снадобья и провели вместе много ночей.  Из  их  уст
начал я узнавать историю людей ночи, их образ жизни.
   Мы являемся древним народом, Эбнер. Еще задолго до того,  как  ваша  раса
начала на жарком юге возводить города, мои предки темными  зимами  охотились
на севере Европы. Наши легенды гласят, что мы пришли  с  Урала  или  степных
просторов, откуда в течение столетий расселились по всему западу и  югу.  Мы
населяли Польшу задолго до поляков, бродили по германским лесам до появления
там германских варваров, мы  пронеслись  по  России  до  того,  как  по  ней
прокатились татары, до возникновения  Великого  Новгорода.  Древний  в  моем
понятии означает не сотни лет, а тысячелетия.
   Мы, как  повествует  наша  история,  представляли  собой  жестокое  племя
хитрых,  лишенных  шерсти  существ.  Мы  и  ночь  были  неразрывно  связаны.
Молниеносные, свободные, несущие смерть. По долгожительству мы  превосходили
всех остальных животных, которые не умели  убивать,  повелителей  созидания.
Так говорится в нашей истории. Все живое, о двух  или  о  четырех  ногах,  в
страхе бежало от нас. Все живое служило для  нас  пищей.  Днем,  сбившись  в
кучи, мы семьями спали в пещерах. Ночью мы владели миром.
   Потом с юга в наш мир вторглась ваша раса. Люди дня, так похожие на нас и
в то же время так отличающиеся. Вы были слабыми. Мы с легкостью убивали  вас
и упивались радостью, потому что в вас мы видели красоту, а мой народ всегда
стремился к красоте. Вероятно, особенно привлекательным стало ваше  сходство
с нами. Многие столетия вы оставались для нас всего лишь добычей.
   Однако время несло перемены. Моя раса отличалась долголетием, но мы  были
немногочисленны.  Потребность  в  размножении,  как  ни   странно,   в   нас
отсутствует, в то время как у вас, людей, она является ведущей, почти такой,
как в нас красная жажда.
   Саймон, когда я  спросил  его  о  моей  матери,  сказал,  что  желание  у
представителей  мужского  пола  моей  расы  возникает  только  тогда,  когда
представительницы женского пола входят в раж, но это случается очень  редко,
в основном только после того, как разделили одну добычу. Плодовитостью  наши
женщины не отличаются, о чем мы не жалеем,  так  как  беременность  для  них
зачастую означает смерть. Саймон сказал мне, что причиной смерти моей матери
стал я сам, когда прорывался  из  матки  наружу.  Я  причинил  матери  такие
повреждения, что спасти ее не могли даже наши  регенерационные  способности.
Так  происходит  в  большинстве  случаев,  когда  на  свет  появляются  наши
младенцы. Свою жизнь мы начинаем в крови и смерти и продолжаем жить так же.
   В этом видится определенное равновесие. Бог дает и берет - если ты веришь
в него, - или Природа - если не веришь. Мы способны прожить тысячу  лет  или
даже больше. Если бы мы отличались такой же плодовитостью, как вы, то вскоре
заполонили бы весь мир. Ваша раса все  время  размножается,  увеличиваясь  в
числе подобно мухам, но и умираете вы, как мухи.  Раны  и  болезни,  которые
проходят для нас незаметными, уносят вас без счета.
   Неудивительно,  что  поначалу  люди  не  занимали  наших  мыслей.  Но  вы
плодились, строили города, учились. У вас,  как  и  у  нас,  есть  разум;  в
отличие от вас, у нас не было нужды использовать его, мы и так были  сильны.
Ваш  род  дал  миру  огонь,  армии,  луки  и  копья,  одежду  и   искусство,
письменность и языки. Цивилизацию, Эбнер.  А  став  цивилизованными,  вы  не
могли  больше  оставаться  просто  добычей.  Вы  начали  преследовать   нас,
истреблять огнем и колами, врываясь средь  бела  дня  в  наши  пещеры.  Наша
численность стала неуклонно сокращаться. Мы боролись с  вами  и  гибли  либо
пытались скрыться, но куда бы мы ни подались,  вы  вскоре  находили  нас.  В
конце концов нам пришлось сделать  то,  к  чему  нас  вынуждали.  Мы  начали
учиться у вас.
   Одежда и огонь, оружие и языки, словом, все. Ничего этого у нас раньше не
было, как  ты  понимаешь.  Все  это  мы  позаимствовали  у  вас.  Мы  начали
организовываться,  думать  и  планировать  и  в  конечном  итоге   полностью
растворились среди вас. С тех пор мы живем в тени мира,  возведенного  вами,
делая вид, что мы такие же, как вы. Ночами, крадучись,  мы  утоляли  красную
жажду, а в  дневное  время  суток,  дрожа  от  страха  и  ожидая  возмездия,
прятались по своим укрытиям. Так и  жила  моя  раса,  мой  народ  ночи.  Так
продолжалось многие сотни лет.
   О нашей истории я узнал из уст Саймона, а он за много лет до того услышал
ее из уст тех, кого больше нет с нами, кто  ушел  в  мир  иной.  Саймон  был
старшим в обнаруженной мной горстке соплеменников. Он  утверждает,  что  ему
более шести сотен лет.
   Я слышал и другие истории, легенды,  которые  своими  корнями  уходят  за
пределы устных преданий, туда, где  лежат  истоки  нашего  происхождения,  в
глубины времени, когда само время еще только начинало свой разбег. Но даже и
там угадывалась рука ваших  людей,  потому  что  свои  мифы  мы  черпали