ло в порядке.  Билли
растопырил пальцы в поисках опоры на скользкой от крови  и  плесени  палубе.
Упираясь локтями и ладонями, подтянул тело вперед. От этого  движения  грудь
снова обожгло болью, нож едва не выпал изо рта. По телу пробежала  дрожь,  и
он еще сильнее стиснул лезвие зубами. В изнеможении он  упал  плашмя.  Когда
боль потихоньку отступила. Мрачный Билли открыл глаза и улыбнулся, насколько
позволял зажатый в зубах клинок. Он продвинулся вперед! На  его  взгляд,  он
продвинулся вперед на целый фут. Еще пять  или  шесть  таких  усилий,  и  он
окажется у подножия большой лестницы; тогда,  цепляясь  за  балясины  резных
перил, он  подтянет  свое  тело  и  поднимется.  Как  ему  казалось,  голоса
доносились сверху. Он доберется до них. Он был  уверен,  что  доберется.  Он
должен!
   Мрачный Билли Типтон, сжав зубами лезвие ножа, выпростал  вперед  руки  и
вонзил в дерево палубы длинные ногти.
 
Глава 34 
 
На борту парохода ?Грезы Февра? 
Май 1870 года 
 
   Часы проходили в тишине, и тишина  была  пропитана  страхом.  Эбнер  Марш
сидел, прижавшись спиной к мраморной стойке бара, баюкая  сломанную  руку  и
обливаясь  потом.  Он  находился  в  непосредственной  близости  от  Деймона
Джулиана. Джулиан разрешил ему подняться и занять  сидячее  положение  после
того, как боль стала для Марша невыносимой, и он начал постанывать. В  таком
положении  боль  не  слишком  беспокоила  его,  но  он   знал,   что   стоит
пошевелиться, и она обрушится на него с новой силой.
   Марш никогда не был отменным шахматистом, и Джонатан Джефферс десятки раз
доказывал это. Порой за игрой он забывал, как передвигать чертовы фигуры. Но
даже его жалких  знаний  хватало,  чтобы  распознать  возникновение  патовой
ситуации.
   Джошуа Йорк неподвижно сидел на стуле.  Его  глаза  с  такого  расстояния
казались  темными  и  непроницаемыми,  тело  было  напряжено.  Сверху  лился
солнечный свет, унося по капле его жизнь, испаряя  силу,  как  по  утрам  он
испаряет над рекой утренний туман. Йорк  не  шевелился.  Причиной  тому  был
Марш. Джошуа знал, что стоит ему что-либо предпринять, как Эбнер Марш тут же
захлебнется в собственной крови. Может, потом ему и  удастся  убить  Деймона
Джулиана, а может, и нет, но Маршу уже было бы все равно.
   Положение Джулиана тоже было тупиковым. Если он убьет Марша, то  потеряет
защиту. Тогда Джошуа сможет броситься на него. Ясно, что такой исход  пугает
Деймона Джулиана. Это  чувство  было  знакомо  Эбнеру  Маршу.  Поражение  не
проходит бесследно, даже для такого существа, как  Деймон  Джулиан.  Джулиан
десятки раз ломал  Джошуа  Йорка,  десятки  раз  пил  он  его  кровь,  чтобы
подкрепить победу.  Йорк  только  однажды  праздновал  триумф,  но  и  этого
оказалось достаточно. Джулиан утратил уверенность. В  нем  поселился  страх,
разъедающий душу, как черви мертвое тело.
   Марш чувствовал себя слабым и беспомощным.  Рука  жутко  болела;  взгляд,
когда он не смотрел  на  Джулиана  или  Джошуа,  то  и  дело  возвращался  к
отброшенному оружию. Оно слишком далеко, повторял он себе.  Слишком  далеко.
Выхода не было. Марш знал, что в подобной ситуации не смог бы ничего сделать
даже в лучшие свои времена. А  сейчас,  да  еще  со  сломанной  рукой..,  он
закусил губу и попытался придать мыслям иное направление. Джонатан Джефферс,
возможно,  на  его  месте  что-нибудь  и  придумал  бы.  Что-нибудь   умное,
изобретательное и неожиданное. Но Джефферс умер, и Маршу, кроме себя самого,
рассчитывать не на кого. Единственное, что приходило ему на ум, было простым
и глупым - постараться завладеть проклятым ружьем. Но Марш  знал,  что  если
попытается сделать это, то умрет.
   - Тебе не мешает свет, Джошуа? - спросил один раз Джулиан после того, как
они просидели в таком  положении  достаточно  долгое  время.  -  Раз  уж  ты
собираешься стать одним из них, тебе давно  пора  было  привыкнуть  к  нему.
Хорошая скотина любит солнечный свет.
   Йорк не ответил, и Джулиан больше не заговаривал.
   Наблюдая  за  ним,  Марш  пришел  к  выводу,  что  сам  Джулиан  порядком
опустился. Он пришел в такое же состояние, как и пароход, как Мрачный Билли.
Теперь он стал другим, более страшным. После  этого  вопроса  он  больше  не
произнес ни одной колкости. Он молчал и  не  смотрел  ни  на  Марша,  ни  на
Джошуа. Взгляд его был рассеянным. Глаза  устремились  в  никуда,  холодные,
черные и безжизненные, как уголь.  Но  они  не  утратили  своей  способности
светиться. В том сумраке, в котором пребывал Деймон Джулиан, они то  и  дело
сверкали из-под бледного опущенного лба. Они больше  не  походили  на  глаза
человека, как не походил и сам Джулиан.
   Марш вспомнил ту ночь, когда  Джулиан  впервые  поднялся  на  борт  ?Грез
Февра?. Когда он заглянул в его глаза и  увидел  спадавшие  одну  за  другой
маски, бесконечную сменяющуюся череду масок, пока не появился скрывающийся в
глубине зверь. Теперь все представлялось по-иному. Теперь  маски  больше  не
существовали. Раньше Деймон Джулиан  виделся  Маршу  существом,  похожим  на
злобного человека; таившиеся в нем пороки встречались  у  людей:  злобность,
лживость, жуткий мелодичный  смех,  жестокая  радость  при  виде  страданий,
любовь к красоте и наслаждение ее гибелью.  Теперь  всего  этого  не  стало.
Оставался только зверь с горящими глазами, забившийся в  тень,  загнанный  в
угол, страшный и не по вдающийся увещеваниям. Джулиан больше  не  насмехался
над Джошуа, не рассуждал на темы добра и зла, силы  и  слабости,  не  шептал
Маршу лживых обещаний. Теперь, съежившись в темноте, он просто сидел и ждал,
с лицом без возраста и выражения, с пустыми древними глазами.
   Тогда Эбнер Марш понял, что Джошуа Йорк прав. Джулиан был сумасшедшим, он
был хуже любого безумца. Джулиан стал призраком, и существо, обитавшее в его
теле, не имело разума.
   Все же, с горечью думал Марш, победителем выйдет оно. Деймон Джулиан,  по
всей вероятности, умрет,  подобно  тому  как  на  протяжении  веков  умирали
сменявшие одну за  другой  маски,  а  зверь,  обитающий  внутри,  останется.
Джулиан мечтал о тьме и забытьи, но зверь умереть  не  мог.  Он  был  умным,
терпеливым и сильным.
   Эбнер Марш снова бросил взгляд на ружье. Если бы только он  мог  до  него
дотянуться. Если бы только он был таким же быстрым и сильным, как сорок  лет
назад. Если бы только Джошуа мог достаточно долго удерживать внимание зверя.
Но это тоже не годилось. Зверь мог не встретиться с глазами Джошуа Йорка.  А
Эбнер Марш не был больше скор и силен, и его  сломанная  рука  напоминала  о
себе пульсирующей болью. Он ни за  что  не  успел  бы  вскочить  на  ноги  и
схватить ружье. К тому же ствол  смотрел  совсем  не  в  ту  сторону.  После
падения он был направлен на  Джошуа.  Если  бы  он  был  обращен  в  сторону
Джулиана, может, и имело бы смысл рискнуть. Тогда Маршу  нужно  было  просто
броситься на ружье, молниеносно поднять его и нажать на курок. Но в нынешнем
положении он должен успеть схватить его и  развернуться,  чтобы  выпалить  в
монстра, именующего себя  Деймоном  Джулианом  Со  сломанной  рукой  это  не
представлялось возможным. Нет. Марш знал, что  все  это  кончится  неудачей.
Зверь был слишком проворен.
   С губ Джошуа сорвался стон. Он  поднес  ладонь  ко  лбу  и,  наклонившись
вперед, закрыл лицо руками. Кожа  его  уже  порозовела.  Вскоре  она  станет
красной, потом вздуется,  почернеет  и  обуглится.  Эбнер  Марш  видел,  как
жизненные силы покидают его тело. Что удерживало его в этом  кругу  палящего
солнца, Марш не знал. Джошуа Йорк обладал мужеством, и  Эбнер  Марш  не  мог
отказать ему в этом. Вдруг Марш ни с того ни с сего произнес вслух громко  и
отчетливо:
   - Убей его. Джошуа, встань и напади на него. Черт со мной.
   Джошуа Йорк поднял голову и слабо улыбнулся.
   - Нет.
   - Пусть катится все к чертям собачьим, упрямый ты дуралей. Делай,  что  я
сказал тебе! Я старик, моя жизнь и гроша не стоит.  Джошуа,  сделай,  как  я
тебе сказал!
   Джошуа покачал головой и снова опустил  лицо  в  ладони.  Зверь  странным
взглядом посмотрел на Марша, как будто не мог понять  его  слов,  как  будто
позабыл все языки на свете. Марш посмотрел ему в глаза и  содрогнулся.  Рука
его болела так, что на глаза наворачивались слезы. Он принялся чертыхаться и
ругаться на чем свет стоит, пока лицо его не налилось кровью. Это  было  все
же лучше, чем ронять слезы, подобно слабой бабе. Потом он выкрикнул:
   - Ты был настоящим партнером, Джошуа, и я по гроб жизни не забуду тебя.
   Йорк улыбнулся. Марш видел, что даже улыбка для него  стала  болезненной.
Джошуа слабел на глазах. С этим Эбнер тоже ничего не мог  поделать,  как  не
мог дотянуться до этого проклятого, ставшего бесполезным ружья. Когда  сядет
солнце, и на ?Грезы Февра? опустится темнота, зверь  с  улыбкой  встанет  со
своего места. Двери вдоль большого салона начнут одна за другой открываться,
проснутся и вернутся к активной жизни дети ночи, вампиры, сыновья и  дочери,
рабы зверя. Они  появятся  из-за  разбитых  зеркал  и  выцветших  картин,  с
холодными улыбками на бледных лицах и ужасными  глазами.  Некоторые  из  них
были друзьями Джошуа, а одна даже  носила  в  чреве  его  ребенка,  но  Марш
совершенно точно знал, что это не имеет ровным счетом никакого значения. Они
принадлежали зверю. Джошуа умел красиво говорить, взывать к справедливости и
мечтать, а Джулиан обладал реальной властью. Он пробуждал звериное начало  в
других, пробуждал в них красную жажду, подчинял их своей воле. Сам он уже не
испытывал жажды, но хранил воспоминание о ней.
   Когда двери начнут открываться, Эбнер Марш умрет. Деймон Джулиан говорил,
что намеревается сохранить ему жизнь, но  зверь  в  нем  не  имеет  никакого
отношения к глупым  обещаниям  Деймона  Джулиана,  он  хорошо  знает,  какую
опасность представляет  собой  Эбнер  Марш.  Невзирая  на  свою  безобразную
внешность, он в эту ночь утолит их жажду. И Джошуа тоже умрет, или, что  еще
хуже, станет таким же, как они. И его ребенок вырастет в такого же зверя,  и
убийствам не будет конца и края, и в последующие века красная  жажда,  никем
не потревоженная,  продолжит  свое  победное  шествие,  и  горячечные  мечты
перейдут в болезнь и разложение.
   Может ли быть иной конец? Зверь сильнее их, он представляет силу природы.
Зверь был подобен реке и вечен. Его не мучили сомнения, он не ведал  мыслей,
не умел мечтать и строить планы. Джошуа Йорк мог победить Деймона  Джулиана,
но, когда Деймон Джулиан сдавался, его место занимал дремавший в нем  зверь,
активный, безжалостный, могучий. Своего зверя Джошуа опоил зельем,  подчинил
собственной воле, поэтому зверю Джулиана он мог противопоставить только свою
человеческую природу. А одной человеческой  природы,  как  оказалось,  мало.
Шансов на успех у него не оставалось.
   Эбнер Марш нахмурился. В голове  вертелась  какая-то,  пока  еще  неясная
мысль и не давала ему покоя. Он пытался сформулировать ее, но она все  время
ускользала. Рука  нестерпимо  болела.  Ему  хотелось  выпить  чертова  зелья
Джошуа. Вкус у него был мерзкий, но Джошуа как-то сказал, что  оно  содержит
настойку опиума, это могло бы облегчить боль. И алкоголь тоже не помешал бы.
   Угол, под которым били в отверстие в потолке солнечные  лучи,  изменился.
Пошла вторая половина дня,  решил  Эбнер  Марш.  Солнце  стало  клониться  к
западу.  У  них  остается  совсем  немного  времени.  Потом   двери   начнут
открываться. Он посмотрел на Джулиана, затем перевел взгляд на  ружье.  Марш
стиснул руку, как будто это могло облегчить боль. О  чем,  черт  возьми,  он
думал? О дурацком снадобье Джошуа для своей руки.., нет, о звере, о том, что
Джошуа никогда не сумеет побороть его, потому что...
   Эбнер Марш прищурил глаза и бросил взгляд в сторону Джошуа. Но однажды он
поборол его, вспомнил Марш. Однажды  он  поборол  его,  невзирая  на  зверя.
Почему он не может сделать это еще раз? Почему? Марш обхватил руку  и  начал
медленно раскачиваться из стороны в  сторону,  чтобы  боль  отступила  и  не
мешала думать. Почему, почему, почему?
   И ответ пришел сам собой, как всегда бывает в таких случаях. Может  быть,
Марш был тугодумом, но он никогда ничего не забывал. Его  осенило.  Напиток,
подумал он. Теперь он ясно представил себе, как все было.  Когда  Джошуа  на
солнце стало плохо, он вылил остатки зелья ему в горло,  перевернул  бутылку
и, увидев, что она пуста, запустил ее в реку. Спустя несколько часов  Джошуа
покинул его, сколько времени ему понадобилось, чтобы добраться  до  корабля?
Сколько.., дни, да, несколько дней ушло у него на  то,  чтобы  вернуться  на
?Грезы Февра?. Он бежал к своим проклятым бутылкам, бежал от красной  жажды.
Потом он нашел пароход и мертвецов на  нем,  начал  отрывать  доски,  и  тут
появился Джулиан... Марш вспомнил слова Джошуа... ?Я с криками набросился на
него. Я орал что-то нечленораздельное. Я жаждал мести. Я испытывал  страшное
желание убить его, никого еще мне  не  хотелось  убить  так,  как  его.  Мне
хотелось перегрызть его бледное горло, узнать вкус его проклятой крови!  Мой
гнев...? Нет, подумал Марш. Дело было не только в гневе. Жажда. Вот  почему.
Вот почему Джошуа так  разъярился,  хотя  сам  так  и  не  понял  этого.  Он
находился в первой стадии красной жажды! Должно  быть,  как  только  Джулиан
улизнул от него, он пошел и выпил своего снадобья. Поэтому он  и  не  понял,
что это было и почему он был так не похож на себя прежнего.
   Тут у  Марша  внутри  все  похолодело.  Интересно,  осознавал  ли  Джошуа
истинную причину того, почему он начал отдирать те доски,  и  что  случилось
бы, не помешай ему Джулиан? Неудивительно, что в тот раз  Джошуа  победил  и
что больше ему это не удавалось. Его ожоги, страх, кровавая резня  вокруг  и
многодневное отсутствие питья.., несомненно, это была жажда. В ту ночь в нем
самом пробудился зверь, и он оказался сильнее зверя Джулиана.
   На мгновение Эбнера Марша охватило возбуждение. Потом внезапно он  понял,
что его надеждам не суждено сбыться. Возможно, он и сделал  важное  для  них
открытие, но что толку? Это уже не поможет. Сбежав от Джулиана, Йорк  сделал
для себя изрядные запасы зелья. И, отправляясь в эту их поездку на плантацию
Джулиана, он перед  отбытием  из  Нового  Орлеана  выпил  полбутылки  своего
средства.  Марш  не  знал,  каким  образом  пробудить  в  Джошуа  лихорадку,
лихорадку, которая могла стать их единственным шансом..,  взгляд  его  снова
упал на двустволку, проклятое, бесполезное ружье.
   - Черт, - пробормотал он. Забудь о нем, сказал он себе.  Оно  бесполезно.
Думай, думай, как  думал  бы  на  твоем  месте  мистер  Джефферс.  Уж  он-то
что-нибудь да придумал бы. Это как во время пароходных гонок,  пришло  Маршу
на ум. Просто так второй такой же  быстроходный  корабль  не  обгонишь,  тут
нужно применить хитрость. Нужен классный лоцман, который знает все рукава  и
излучины, знает, где и как можно сократить путь,  как  обставить  соперника.
Может быть, для этого вам понадобится скупить  все  березовые  дрова,  чтобы
противнику остался только тополь, может быть, понадобится  иметь  в  резерве
бочонки со свиным жиром. Без хитрости не обойтись!
   Марш нахмурился и  здоровой  рукой  принялся  пощипывать  бакенбарды.  Он
понимал, что в этой ситуации не может сделать ничего. Решение оставалось  за
Джошуа. Только Джошуа сгорал на солнце и с каждой минутой терял силы. Он  не
сдвинется с места до тех пор, пока на карту поставлена жизнь  Эбнера  Марша.
Если бы только нашлось средство, способное заставить Джошуа  пошевелиться..,
пробудить в нем жажду... Как это происходило? Каждый месяц, как будто,  если
только регулярно не употребляешь это зелье. Могло ли что-то другое пробудить
ее? Что еще могло спровоцировать ее? Марш полагал, что что-то было,  но  что
именно, он не знал. Может быть, гнев имел какое-то отношение к этому, но его
одного было недостаточно. Красота? Действительно, красивые вещи представляли
для него искушение даже при наличии снадобья. ?Возможно, он  выбрал  меня  в
партнеры, потому что я был самым безобразным капитаном на чертовой реке?,  -
думал Марш. Но и этого мало. Проклятый Деймон Джулиан достаточно  красив,  и
вызывает  у  Джошуа  ярость,  но  Джошуа  все  же  проигрывал  ему,   всегда
проигрывал, и виной тому было его питье, во всяком случае, так он полагал...
Мысли Марша снова вернулись к тем рассказам, которые  он  слышал  от  Джошуа
Йорка, о темных ночах, о смерти, о страшных горьких  временах,  когда  жажда
завладевала его душой и телом.
   "...попал мне прямо в живот, - сказал Джошуа, -  кровь  из  меня  хлынула
потоком... Я поднялся. Должно быть, я представлял жуткое зрелище, с  бледным
лицом и весь перепачканный кровью. И я испытал странное  чувство...  Джулиан
прихлебывал свое вино и с улыбкой  говорил:  ?Неужели  вы  и  в  самом  деле
думали, что в ту августовскую ночь я намеревался причинить вам зло? Хотя, не
буду кривить душой, в приступе боли и ярости я был способен и не  на  такое.
Но не до этого..."
   Перед мысленным взором Марша возникло его лицо в  тот  момент,  когда  он
вытаскивал из тела клинок мистера Джефферса,  искаженное  и  звериное..,  он
вспомнил обгоревшую Валерию, умиравшую в ялике, вспомнил, как взывала она  и
бросилась к горлу Карла Фрамма..,  он  вспомнил,  как  Джошуа  Йорк  говорил
ему: ?...человек снова ударил меня, и я набросился на него с кулаками..,  он
снова пошел в атаку..."
   Все правильно, думал Эбнер Марш, все именно так и есть. Это  единственное
решение, которое подсказывала ему логика.  Он  поднял  глаза  к  потолочному
окну. Угол солнечных лучей еще более заострился. Ему  даже  показалось,  что
свет приобрел несколько розоватый оттенок. Джошуа теперь частично  оставался
в тени. Час назад этот факт Марш воспринял бы  как  облегчение.  Теперь  это
чувство у него не возникло.
   - Помогите мне... - раздался голос.
   Это был сдавленный шепот, искаженный  болью  и  страданием.  Но  они  все
услышали его. В мрачной тишине он прозвучал вполне ясно и отчетливо.
   Из сумрака, оставляя за собой на  ковре  кровавый  след,  выполз  Мрачный
Билли Типтон. Он даже не полз, как увидел Марш, он подтаскивал тело,  втыкая
свой маленький ножичек в палубу и подтягиваясь на руках, ноги и  вся  нижняя
часть  туловища  безвольно  тащились  сзади.  Позвоночник   был   перекручен
неестественным образом. Ничего человеческого в Билли не оставалось. Он  весь
был, покрыт слизью и грязью вперемешку с засохшей  кровью.  Кровотечение  не
останавливалось. Билли подтянул себя еще на фут вперед. Грудь  его  казалась
запавшей, и лицо искажала безобразная гримаса боли.
   Джошуа Йорк медленно приподнялся со стула. Он походил на человека во сне.
Марш успел заметить, что лицо его горит огнем.
   - Билли... - начал он.
   - Не двигайся с  места,  Джошуа,  -  прозвучал  голос  зверя.  Йорк  тупо
посмотрел на него и облизнул пересохшие потрескавшиеся губы.
   - Я не причиню тебе вреда, позволь мне убить его. Это будет милосердно.
   Деймон Джулиан улыбнулся и покачал головой.
   - Если ты убьешь бедного Билли, - сказал он,  -  я  буду  вынужден  убить
капитана Марша.
   Он снова стал похож на прежнего Джулиана;  тягучая  утонченность  голоса,
холодок, скрытый между словами, признаки тайного удовольствия.
   С огромным трудом и болью Мрачный Билли передвинулся еще на фут вперед  и
застыл на месте. Тело его тряслось. Изо рта и носа капала кровь.
   - Джулиан, - произнес он.
   - Тебе нужно говорить громче, Билли. Мы не слышим тебя.
   Мрачный Билли сжал нож и поморщился. Он сделал попытку приподнять  голову
и удержать ее в приподнятом состоянии.
   - Я.., помогите  мне..,  больно,  как  мне  больно.  Ужасно.  Внутри  все
болит.., внутри, мистер Джулиан. Деймон Джулиан поднялся со стула.
   - Я все вижу, Билли.  Чего  же  ты  хочешь?  Уголки  рта  Мрачного  Билли
задергались.
   -   Помогите...   -   прошептал   он.   -   Преобр