хали,  и Витихис с Гильдебадом среди  громких
приветствий пробрались сквозь толпу к Гильдебранду.
     -- Как! -- едва переводя дыхание от  быстрой езды, вскричал  Гильдебад.
-- Вы здесь спокойно сидите, между тем как Велизарий уже высадился?
     -- Мы знаем это, -- спокойно ответил Гильдебранд, -- и хотим обсудить с
королем, как нам его прогнать.
     -- С королем! -- с горькой усмешкой повторил Гильдебад.
     -- Его здесь нет,  -- оглянувшись, сказал Витихис, --  это подтверждает
наше подозрение. Мы возвратились  из  похода, потому что имеем все основания
для серьезных подозрений. Но об этом после. Продолжайте.
     И   он  стал  в  ряду  других,  по  левую  руку  судьи.  Когда   тишина
восстановилась, Гильдебранд начал:
     -- Готелинда, наша  королева, обвиняется в  убийстве Амаласунты, дочери
Теодориха. Я спрашиваю: имеем ли мы право судить это дело?
     Старик Гадусвинт выступил вперед, опираясь на длинную палку, и сказал:
     -- Это  место  суда окружено красным шнуром в знак того,  что народному
суду принадлежит  право судить кровавые  преступления.  Да,  мы  имеем право
решать это дело.
     --  В глубине  сердца, --  продолжал  Гильдебранд,  --  мы все обвиняем
Готелинду.  Но кто из нас  может здесь, перед лицом суда, уличить ее в  этом
убийстве?
     -- Я -- раздался звонкий голос,  -- и красивый молодой  гот в блестящем
вооружении выступил вперед.
     В толпе пронесся говор: "Это граф Арагад, брат  герцога Гунтариса!.. Он
любит Матасунту,  дочь  Амаласунты!..  Он  женится  на  ней!.. Он  выступает
мстителем за ее мать!"
     --  Я  граф  Арагад,  --  громко  произнес  молодой  гот,  --  из  рода
Вельзунгов. Я не родственник убитой, но ближайший родственник ее -- Теодагад
-- не  исполнил  своего  долга кровавой мести  за нее,  так  как он  сам был
участником  ее убийства. Поэтому  я,  свободный, ничем не  запятнанный  гот,
благородного рода, друг несчастной княгини,  являюсь  обвинителем вместо  ее
дочери Матасунты. Я обвиняю в убийстве, в пролитии крови!
     С этими словами  высокий, красивый гот  вынул свой  меч и, при  громких
криках одобрения со стороны народа, протянул его к стулу судьи.
     -- Какие доказательства имеешь ты? Скажи...
     -- Стой, тинг-граф! -- раздался  вдруг серьезный голос  Витихиса. -- Ты
так  стар, Гильдебранд, так прекрасно  знаешь  обычаи,  права,  а позволяешь
толпе  увлекать  себя? Неужели я  должен напоминать  тебе первое  требование
справедливости? Обвинитель здесь, но где же обвиняемая?
     --  Женщина  не может присутствовать в народном  собрании, --  спокойно
ответил Гильдебранд.
     -- Это я знаю. Но где же Теодагад, ее муж, который должен защищать ее?
     -- Он не явился.
     -- Приглашали ли его?
     -- Да, приглашали, -- ответил Гильдебранд. -- Сайоны, выступите вперед!
Два сайона подошли и своими посохами коснулись стула судьи.
     -- Нет, -- сказал Витихис. -- Никто не должен говорить, что народ готов
осудил женщину, не выслушав ее  защитника. Хотя все ее ненавидят, но она так
же  имеет  право  на  справедливость,  на  защиту  закона.  Я  сам  буду  ее
защитником, если нет никого другого.
     И он спокойно выступил вперед, стал против Арагада и коснулся его своим
мечом.
     -- Так ты отрицаешь преступление? -- с удивлением спросил судья.
     -- Нет, я говорю только, что оно не доказано, -- ответил Витихис.
     -- Докажи его! -- обратился судья к Арагаду.
     -- Доказать? -- нетерпеливо, но немного смутившись, вскричал Арагад. --
К чему тут доказательства! Я  и  ты, и  все, находящиеся здесь,  знают,  что
Готелинда  давно   ненавидела  княгиню.  Жертва   ее  исчезает  из  Равенны,
одновременно  исчезает  и  убийца.  Потом  жертва снова  появляется  в  доме
Готелинды  --  уже  мертвой.  А убийца  бежит в  крепость.  Что же еще нужно
доказывать?
     --  И только  на  этих основаниях  ты обвиняешь королеву в убийстве? --
сказал Витихис. --  Горе, горе  народу, в котором ненависть берет  верх  над
справедливостью! Справедливость,  готы, есть свет и воздух. Я сам ненавижу и
эту женщину, и  ее мужа. Но именно потому, что я  ненавижу, я  должен  вдвое
строже наблюдать за собой.
     Так  просты  и  благородны  были  слова  его,  что  сердца  всех  готов
склонились на его сторону.
     -- Где твои доказательства, Арагад? -- спросил Гильдебранд.
     -- Доказательства! -- с нетерпением  вскричал тот. -- У меня нет других
доказательств, кроме глубокой веры.
     -- В таком случае... -- начал Гильдебранд.
     Но в эту минуту один из сайонов, охранявших ворота, подошел и сказал:
     --  У входа стоят римляне. Они просят, чтобы их выслушали. Они говорят,
что знают обстоятельства смерти княгини.
     -- Я требую,  чтобы их  выслушали, как  свидетелей!  --  громко  сказал
Арагад.
     Гильдебранд  сделал знак  привести  свидетелей.  Толпа расступилась,  и
сайон  ввел  трех людей. Один из  них, согбенный  старик,  был  в монашеской
одежде, двое -- в одежде рабов. Все с удивлением смотрели на старика, фигура
которого,  несмотря на  всю простоту,  даже бедность его  одежды, отличалась
замечательным  достоинством.  Арагад пристально взглянул в его лицо и быстро
отступил с удивлением.
     --  Кто  этот  человек,  --  спросил  судья,  --  которого  ты  ставишь
свидетелем? Какой-нибудь неизвестный иноземец?
     -- Нет, -- ответил Арагад,  -- его имя  все хорошо знают и уважают: Это
-- Марк Кассиодор.
     Выражение удивления пронеслось по всему собранию.
     -- Да, я так назывался раньше, теперь же я только брат  Марк.  Я пришел
сюда не  за  тем, чтобы  мстить за убийство:  "Мне  отмщение, Я  воздам", --
сказал  Господь.  Нет.  Я  пришел  только   исполнить   последнее  поручение
несчастной дочери моего великого короля. Незадолго до бегства из Равенны она
написала мне вот это  письмо, и я  должен прочесть его народу  готов, как ее
завещание.
     И он вынул письмо и прочел: "Прими  глубокую благодарность  истерзанной
души за твое участие.  Сознание неутраченной  дружбы подкрепило меня  больше
даже, чем надежда на свободу. Да,  я тотчас поеду на Бользенское озеро,  тем
более, что дорога оттуда идет на Рим, на  Регету, где я хочу покаяться перед
моими  готами в моих  ошибках. Я  готова умереть, если это нужно, но  не  от
коварной руки врага,  а по  судебному  приговору моего  народа,  который  я,
ослепленная,  привела к гибели.  Я  заслужила  смерть не только потому,  что
пролила  кровь трех герцогов, -- пусть  все знают, что это сделала  я, -- но
еще больше за то  безумие,  с которым  я отдала свой народ в руки  Византии.
Если мне удастся добраться до  Регеты, я сама предупрежу, из всех  сил  буду
предостерегать  их  против Византии.  Византия лжива, как  ад, и никакой мир
немыслим между ней и нами. Кроме того,  я должна предостеречь народ и против
внутреннего  врага: король  Теодагад затевает  измену,  он продал  Италию  и
корону  готов Петру,  послу  Византии, -- он сделал то,  в  чем  я  отказала
грекам.  Будьте осторожны и  единодушны. Я желала бы своей смертью загладить
зло, которое сделала при жизни".
     95В  глубоком  молчании  выслушал  народ  это  письмо,  которое  теперь
являлось  как бы голосом с того  света. Торжественная тишина  длилась  долго
после того, как умолк дрожащий голос Кассиодора. Наконец, старый Гильдебранд
встал и произнес:
     -- Она была  виновна, но  она  раскаялась. Дочь Теодориха, народ  готов
прощает тебе твою вину и благодарит за верность.
     --  Да простит ей  и Бог. Аминь! -- сказал Кассиодор.  -- Я  никогда не
приглашал ее на Бользенское озеро,  да и не мог, потому что за две недели до
того продал все свое имение Готелинде.
     -- Так, значит, она, злоупотребив твоим именем,  завлекла туда княгиню!
-- вскричал Арагад. -- Что, граф Витихис, неужели ты и это будешь отрицать?
     -- Нет, -- спокойно ответил  Витихис. -- Но, -- продолжал он, обращаясь
к Кассиодору, -- есть ли у тебя доказательства того, что княгиня не случайно
утонула, а была умерщвлена Готелиндой?
     -- Сир,  -- обратился Кассиодор к одному из рабов,  сопровождавших его.
-- Говори, что ты видел. Я ручаюсь за  его правдивость. Раб выступил вперед,
поклонился и начал:
     -- Я двадцать лет заведовал шлюзами озера и всеми трубами бань на вилле
Бользенского озера.  Никто, кроме  меня,  не знал  тайны,  как  открывать  и
закрывать трубы. Когда королева Готелинда  купила  это  имение,  она удалила
оттуда  всех слуг  Кассиодора,  только я один  остался. Однажды  рано  утром
прибыла на виллу Амаласунта, вскоре после нее явилась и королева. Она тотчас
позвала  меня, объявила,  что хочет  идти в  бани, потребовала ключ от  всех
шлюзов озера и всех труб бань и велела объяснить ей весь план устройства их.
Я повиновался, отдал ей ключи и план, но настойчиво  предупреждал, чтобы она
не открывала всех шлюзов и труб, потому что это может стоить ей жизни. Она с
гневом выслала меня вон, и я слышал, как она велела служанке наполнить котел
не теплой, а горячей водой.  Я ушел, но очень беспокоился и  держался вблизи
бань.  Через несколько времени я  услышал сильный шум  и понял, что, вопреки
моему предостережению, королева открыла все шлюзы. В то  же время я услышал,
как  пар  с  шипением  и свистом  поднимался  по  трубам,  и  при  этом  мне
показалось, будто изнутри бань раздался  глухой крик о помощи. Я бросился ко
входу,  чтобы  спасти  королеву,  как вдруг  в  удивлении  увидел,  что она,
совершено одетая, стоит  в  самом  центре  бань  --  на  голове  Медузы. Она
нажимала  пружины труб и сердито  говорила с кем-то, кто звал на  помощь  из
бань. В ужасе, смутно подозревая, что там происходит, я незаметно ушел.
     --  Как,  трус!  --  прокричал  Витихис.  --  Ты  подозревал,  что  там
происходило, и ушел?
     --  Я только раб, господин, не герой, и  если бы злая королева заметила
меня, я не был бы здесь, чтобы  обвинить ее. Вслед затем  разнеслась  весть,
что княгиня Амаласунта утонула в банях.
     -- Ну,  что  же, граф Витихис, -- с торжеством сказал Арагад, -- будешь
ты ее защищать?
     --  Нет, -- спокойно ответил тот. -- Нет, я не защищаю  убийц. Мой долг
окончен.
     И он перешел на правую сторону, где становились обвинители.
     -- Вам, свободные готы, принадлежит право судить и произнести приговор.
Я могу только подтвердить то, что вы решите, -- сказал Гильдебранд. -- Итак,
я  спрашиваю вас,  что  думаете  вы  о  том  обвинении,  которое граф Арагад
Вельзунг  высказал против  королевы Готелинды?  Скажите:  виновна ли  она  в
убийстве?
     -- Виновна! Виновна! -- закричали тысячи голосов.
     -- Она виновна, -- вставая, объявил Гильдебранд. --  Обвинитель, какого
наказания требуешь ты за эту вину? Арагад поднял меч вверх и ответил:
     -- Я требую крови. Она должна умереть.
     --  Она  должна  умереть!  --  закричали  тысячи  голосов,  прежде  чем
Гильдебранд успел предложить вопрос народу.
     --  Она умрет!  -- подтвердил  Гильдебранд.  --  Она будет обезглавлена
топором. Сайоны, вы должны найти ее.
     --  Подожди,  -- вмешался тут великан Гильдебад. -- Едва ли можно будет
исполнить наш приговор, пока она -- жена короля Теодагада, поэтому я требую,
чтобы собрание  немедленно рассмотрело обвинение,  предъявляемое нами против
короля Теодагада, который так трусливо  правит народом героев. Я обвиняю его
не только в трусости и неспособности, но и  в умышленной измене государству.
Он  выслал все войска, оружие, лошадей и корабли -- за  Альпы, оставил таким
образом   весь  юг  государства   беззащитным,  вследствие  чего  греки  без
сопротивления  захватили  Сицилию  и  высадились  в Италии. Мой  бедный брат
Тотила один с  горстью воинов выступил  против  врагов.  Вместо  того  чтобы
послать ему помощь, король отправил еще и последние силы -- Витихиса, меня и
Тейю  --  на север.  Мы неохотно  повиновались,  потому что подозревали, что
Велизарий высадится.  Медленно двигались мы, с часу на час ожидая приказания
возвратиться.  Вельхи,  видя, что мы идем на  север,  насмешливо  улыбались,
среди народа ходили темные слухи, что Сицилия -- в руках греков. Наконец, мы
пришли  к берегу, и там  меня  ждало вот это письмо  от брата моего  Тотилы:
"Узнай,  брат  мой, что  король совсем забыл  о готах  и обо  мне. Велизарий
овладел  Сицилией. Теперь он уже высадился в  Италии и торопится  к Неаполю.
Весь народ встречает его с торжеством. Четыре письма послал я уже Теодагаду,
требую  помощи.  Напрасно  -- ни помощи,  ни ответа.  Неаполь  в  величайшей
опасности. Спасите его и государство".
     Крик негодования и боли пронесся среди готов.
     --  Я хотел  тотчас  повернуть все  наше  войско, но граф Витихис,  мой
начальник,  не  позволил.  Он велел  войску остановиться,  а  сам со мной  и
несколькими всадниками бросился  сюда, чтобы  предупредить вас. Мести! Мести
требую я изменнику Теодагаду! Не по глупости, а по  измене оставил он страну
беззащитной! Сорвите с головы его корону  готов,  которую он позорит.  Долой
его! Смерть ему!
     -- Долой его! Смерть ему! -- как могучее  эхо, прогремел народ.  Только
один человек остался спокоен среди разбушевавшейся толпы -- граф Витихис. Он
вскочил на камень под дубом и обратился к народу.
     --  Готы! Товарищи! Выслушайте  меня! Горе  нам,  если  справедливость,
которой  мы всегда так гордились,  уступит место силе и ненависти.  Теодагад
слаб и неспособен  быть королем -- он  не должен сам управлять государством:
дайте   ему  опекуна,  как  неспособному,  даже  низложите  его.  Это  будет
справедливо.  Но  требовать  его  смерти, крови -- мы  не  имеем права.  Где
доказательство  его измены?  Он  мог не  получить  писем Тотилы.  Берегитесь
несправедливости: она губит народы и государства.
     И столько  благородства было в его высокой, освещенной солнцем  фигуре,
что тысячи любовались этим человеком, так далеко превосходившим других своей
справедливостью.  Наступила   торжественная  тишина.  Вдруг  раздался  топот
скачущей  лошади.  Все  с  удивлением обернулись и увидели всадника, который
вскачь несся прямо к ним.
     ГЛАВА IX
     Через несколько  минут  он  подъехал. Все узнали  Тейю.  Он  спрыгнул с
лошади и с криком: "Измена! Измена!" стал подле Витихиса.
     -- Что случилось? -- спросил Витихис. -- Говори!
     -- Готы! -- начал Тейя. --  Нам изменил наш же король. Шесть дней назад
мне  было  приказано  вести флот в Истрию. Я  убеждал  короля  и  просил его
послать  меня к  Неаполю.  Он отказал,  и  я должен  был повиноваться,  хотя
заподозрил измену.  Когда мы были в море, разразилась сильная буря и нагнала
на нас  много мелких  судов с запада.  Среди них был "Меркурий" --  почтовое
судно Теодагада, я узнал его, потому что раньше оно принадлежало моему отцу.
Заметив  меня, судно, видимо, старалось скрыться. Я нагнал его, и вот письмо
Теодагада, которое оно везло Велизарию. Слушайте!
     "Ты должен быть доволен мной, великий  полководец: все  войска готов  в
настоящую минуту стоят севернее Рима,  и ты  можешь  безопасно высаживаться.
Четыре письма Тотилы я порвал, а гонцов засадил в темницу.  В  благодарность
за  все это я надеюсь, что ты в  точности исполнишь  наш договор и выплатишь
всю условленную сумму".
     Рев ярости раздался со стороны толпы.
     -- Я тотчас возвратился, -- продолжал Тейя, -- скакал без передышки три
дня и три ночи и прибыл сюда.
     Тут  старый  Гильдебранд встал  на стул судьи. Он схватил  в левую руку
маленькую мраморную статую императора, которая стояла  подле него, и, подняв
ее высоко, вскричал:
     -- Продать!  Изменить своему народу из-за денег! Долой его! Долой! И он
ударил каменным  топором  по  статуе -- та  разлетелась  в куски.  Этот удар
послужил первым громовым ударом, за которым разразилась страшная гроза.
     -- Долой! Долой его! -- повторяли тысячи голосов, потрясая оружием. Тут
Гильдебранд снова торжественно воскликнул:
     -- Знайте, Господь на небе и люди на земле, и  ты, всевидящее солнце, и
ты,  быстрый ветер! Знайте все, что народ готов, свободный, издревле славный
и рожденный для оружия, низложил своего бывшего короля Теодагада, потому что
он изменил  своему  народу  и государству.  Мы  отнимаем  у тебя,  Теодагад,
золотую корону, государство готов и жизнь. И делаем мы это не  беззаконно, а
по праву,  потому, что  мы всегда были свободны и скорее лишимся короля, чем
свободы.  Ты  должен  быть  отныне  изгнанником,  лишенным   чести,  прав  и
покровительства закона.  Твое имущество  мы отдаем народу готов, а  плоть  и
кровь  твою --  черным воронам. И кто  бы ни встретил тебя --  в доме или на
улице, или во дворе, -- тот должен безнаказанно убить тебя. И готы будут еще
благодарны ему. Так ли, народ готов?
     -- Да будет так! -- подтвердил народ, потрясая мечами.
     Как только шум стих, на возвышение взошел старый Гадусвинт.
     -- Мы освободились от негодяя-короля. Он найдет своего мстителя. Теперь
же, верные готы,  мы  должны выбрать  себе  нового короля, потому  что, пока
будут жить  готы,  среди них всегда найдется человек, который будет образцом
могущества, блеска и счастья  готов,  -- и будет  их  королем. Род Амалунгов
взошел, подобно солнцу, полный  славы.  Долго сияла  его блестящая звезда --
Теодорих. С Теодагадом род этот постыдно угас.  Но ты свободен, народ готов!
Выбери  себе  достойного  короля,  который поведет  тебя  к славе и победам.
Приступим же к избранию короля!
     -- К избранию короля! -- на этот раз радостно закричал народ. Туг снова
поднялся Витихис. Он снял шлем с головы и поднял правую руку к небу.
     --  Боже, живущий среди звезд, --  сказал он. --  Ты видишь, что только
священное право необходимости  вынуждает нас  низложить  короля,  только  из
уважения к короне мы отнимаем ее от Теодагада. Но кого же мы выберем  вместо
него?  Среди нас много достойных короны, и легко может  случиться,  что одни
предпочтут  одного, другие -- другого. Но,  ради  Бога, готы,  не  затевайте
споров и ссор в это опасное  время, когда враг  находится  на  нашей  земле!
Поэтому, прежде  чем  начать  выборы, поклянемся: кто получит хотя  бы одним
голосом больше других, того мы все признаем беспрекословно. Я первый даю эту
клятву, клянитесь и вы.
     -- Клянемся! -- закричали готы.
     -- Но  помните, храбрые готы, -- начал  старый Гадусвинт, -- что король
должен  быть  не только  воином,  но и  блюстителем  права,  справедливости,
защитником мира. Король должен быть всегда спокоен, ясен, как синее небо, он
должен быть силен, но еще больше сдержан: никогда не должен он забываться --
ни в любви, ни в ненависти,  как это часто делаем мы, народы. Он должен быть
не только приветлив к другу, но справедлив даже к ненавистному врагу. В чьей
груди живет ясный  мир рядом со смелостью и  благородным  спокойствием,  тот
человек, хоть он последний крестьянин, создан быть королем. Не так ли?
     Громкое одобрение было ему ответом, старик между тем продолжал:
     -- Добрые готы! Мне кажется, среди нас  есть такой человек. Я не назову
его -- назовите  его  сами.  Я  пришел  сюда  с  далеких гор  нашей северной
границы,  где  дикий Турбид с пеной  разбивается о  скалы. Там  живу  я  уже
много-много  лет, свободный и  одинокий. Мало  знаю я о делах  людей, даже о
делах своего народа, разве когда заедет заблудившийся Торговец  или  путник.
Но  даже и  до этих  пустынных высот достигла военная слава  одного из наших
героев, который никогда не поднимал своего меча  в неправой битве и  никогда
еще не  опускал его, не победив врага.  Его имя слышал  я каждый  раз, когда
спрашивал: кто будет  защищать нас,  когда  умрет Теодорих? Его имя слышал я
при  всякой победе, которую мы одерживали, при каждом деле во время  мира. Я
никогда не видел  его, но  мне очень хотелось увидеть. И  сегодня  я видел и
слышал его. Я видел его глаза, кроткие и ясные, как солнце. Я слышал, как он
требовал  справедливости  к  ненавистному  врагу.  Когда  всех  нас  увлекла
ненависть, я слышал, как