и не удивляться его геройству?.. Велизарий, поверь, когда
это  возможно, я -- друг тебе, докажу эту  дружбу добрым советом. Слушай же!
Юстиниан оскорбил тебя  своим недоверием: недавно ты получил от него письмо,
в котором он снова высказывает свои подозрения,  что ты стремишься захватить
западную империю в свои руки. Так ведь?
     --  Ах, да, -- с горечью ответил Велизарий. -- Видит  Бог,  как глубоко
оскорбил он меня этим незаслуженным недоверием.
     --  Так теперь  тебе представляется  великолепный случай отомстить ему.
Вступи в Равенну, прими присягу итальянцев и  готов,  возложи на свою голову
двойную  корону  Италии.  Юстиниан  и  его гордый  Нарзес  задрожат в  своей
Византии, когда узнают об этом, но  будут бессильны против тебя. Ты же, имея
все это  в своих руках,  сложи эту власть  к ногам своего господина и скажи:
"Смотри, Юстиниан, Велизарий предпочитает быть твоим слугой, чем властелином
западной империи". Никогда еще верность не была доказана так достославно!
     --  Цетег, ты  прав! --  бросаясь  к  нему, вскричал Велизарий.  --  О,
Юстиниан, ты должен будешь сгореть со стыда!
     На  другой день Прокопий повез Витихису ответ Велизария: тот соглашался
на предложение короля готов. В тот же день Витихис созвал совет, на который,
кроме знатных, были приглашены  многие из наиболее уважаемых простых  готов,
сообщил им о предстоящей перемене и  убедил их  согласиться. В тот же день в
город присланы были Велизарием большие запасы хлеба, мяса и вина.
     Много дней после пожара пролежала Матасунта в бреду. В минуту ненависти
она бросилась  с факелом в  житницы и подожгла деревянное  здание.  Но в  ту
самую минуту, когда она  совершила  преступление, она  почувствовала  первый
толчок землетрясения и решила,  что сама  земля  возмутилась ее злодейством.
Когда  она  возвратилась в  свою комнату  и из  своих  окон  увидела  столбы
пламени,  поднимавшиеся  к  небу, услышала  тысячеголосый вопль  народа,  ей
показалось, что  это  пламя пожирает  ее сердце, а тысячи голосов проклинают
ее. Она потеряла сознание.
     Когда  она  пришла  в  себя  и  вспомнила  все, ее ненависть  к  королю
совершенно угасла,  и  вместо  нее  проснулось  глубокое раскаяние  и  страх
взглянуть ему в глаза: она знала, что уничтожение житницы вынудило  короля к
сдаче города.
     Она ни разу не видела короля  с той ночи, заставив Аспу поклясться, что
та ни под каким видом не впустит его к ней. Каждый день она принимала многих
бедняков и собственноручно раздавала им большую  часть пищи, присылаемой для
нее и ее двора.
     Однажды в числе этих  голодных бедняков пришла женщина в темном плаще и
умоляла позволить поговорить с ней наедине.
     -- Дело идет о спасении короля,  --  говорила она.  -- Его короне, быть
может, даже его жизни грозит измена.
     Матасунта провела ее в свою комнату.
     -- Говори, -- сказала она.
     -- Дочь Амалунгов, -- начала женщина. -- Я знаю, что ты вышла за короля
не  по  любви,  а ради блага государства. Но все же ты  --  его  королева, и
потому тебе ближе всего предостеречь его об измене. Слушай!
     И она подошла ближе к королеве.
     --  Какое странное сходство! --  прошептала она, пристально взглянув на
королеву.
     -- Измена! Еще измена? -- сказала, побледнев, Матасунта. -- От кого же?
Со стороны Византии? Префекта?
     --  Нет, -- медленно ответила  женщина. -- Это  невероятно, но это так.
Слушай:  король и весь народ  считает, что  житницы сожжены  молнией.  Но я.
лучше знаю,  и  он  должен знать. Предупреди  его. Я видела  в ту  ночь, что
кто-то  ходил  в  здании с факелом, и  после  того оттуда  выбежала какая-то
женщина. Ты дрожишь? Бледнеешь? Да, женщина. Не уходи! Выслушай до конца. Ее
имя? Я его не знаю. Но она упала подле меня и хотя  убежала, но потеряла вот
этот браслет со змеей из смарагдов.
     Женщина подошла к самому столу, у которого сидела Матасунта, и показала
ей браслет. Королева  громко  вскрикнула  и  закрыла лицо  руками. При  этом
движении широкий  рукав на левой руке  ее отвернулся,  и  на обнаженной руке
блеснул такой же браслет со змеей из смарагдов.
     -- О, всемогущий Боже! --  вскричала женщина. -- Это  была ты! Ты сама!
Его королева! Жена ему изменила! Будь проклята! Он должен узнать это!
     Матасунта со страшным криком упала на пол. Аспа поспешила в комнату, но
нашла королеву одну: женщина в темном плаще исчезла.
     ГЛАВА XVIII
     На  следующий  день  жители  Равенны  изумились,  увидев,  что  главные
начальники неприятельского  войска вошли во дворец короля. Они обсуждали там
подробности  сдачи города. Велизарий, опасаясь,  что  готы возмутятся, когда
узнают  обман,  требовал,  чтобы  войска готов по  частям  были выведены  из
Равенны и разосланы по всей Италии. Витихис, со своей стороны, опасался, что
в разоренной стране не хватит  запасов для прокорма войск и жителей Равенны,
и  потому согласился на это  требование  и начал высылать  войска небольшими
отрядами в разные местности.
     Готы знали,  что Велизарий вступит  в город, но  им  сообщили,  что они
сохранят свободу и останутся хозяевами в стране, и они радовались, что война
окончилась.
     Наконец, почти все войска  готов  были  уже удалены, и  Велизарий решил
вступить в город. Утром дня,  назначенного для вступления, Цетег вошел в его
комнату, но застал там только Прокопия.
     -- Все готово? -- спросил Цетег.
     -- Все,  -- ответил  Прокопий. --  Но  Велизарий  опасается,  что  готы
решатся на крайности, когда обман откроется.
     -- Нет,  -- спокойно ответил Цетег, -- все негодование их  обрушится на
Витихиса. Не нас,  а  его обвинят  они в  измене, когда мы  покажем  им этот
документ,  подписанный  самим  королем, -- о сдаче  города Велизарию, не как
королю готов,  возмутившемуся  против  Юстиниана,  а просто  как  полководцу
Юстиниана.
     -- Да, это было бы отлично. Но Витихис никогда не подпишет этого.
     -- Подпишет, -- мрачно ответил префект. -- Или добровольно, сегодня же,
в суете, не читая... Или... после, по принуждению.
     В эту минуту в палатку вошел Велизарий в сопровождении своей супруги.
     -- Торопись, Велизарий. Равенна ждет своего победителя. Вступление...
     -- Не говори  о вступлении, --  мрачно  прервал его  Велизарий. -- Меня
мучит совесть, я отказываюсь от бесчестного дела.
     -- Велизарий! Какой демон внушил тебе эту мысль? -- спросил Прокопий.
     -- Я, -- гордо ответила Антонина, выступая вперед. -- Он только сегодня
рассказал мне весь этот бесчестный план, и я со слезами...
     -- Ну  уж,  конечно, твои слезы всегда явятся в  нужную  минуту!  --  с
досадой вскричал Цетег.
     --  Да, я  со слезами умоляла его отказаться от этого  дела. Я не  хочу
видеть своего героя запятнанным такой черной изменой.
     -- Да, -- решительно подтверждал Велизарий. --  Я не хочу обмана. Лучше
умереть побежденным, чем побеждать такими низкими способами.
     -- Нет, Велизарий, -- спокойно сказал Цетег.  -- Я  знал, что ты будешь
колебаться, и  потому  неделю  назад послал гонца  к Юстиниану с письмом,  в
котором сообщил ему, что ты имеешь возможность без боя получить корону готов
и Италии. Теперь у тебя нет выбора. Попробуй отказаться и пожертвовать своим
войском и Италией ради слез своей жены:  Юстиниан не простит тебе  этого. Но
вот звучат трубы. Скорее же!
     И  префект бросился  из  палатки.  Антонина,  пораженная,  смотрела ему
вслед.
     -- Прокопий, правда ли, что Юстиниан все знает? -- спросила она.
     -- Да, у Велизария  нет другого исхода, как  получить  корону  готов  и
отречься от нее.
     --  Да, -- со вздохом сказал Велизарий. -- Он прав: у меня нет  выбора.
Между  тем,  Витихис, ожидая вступления Велизария в  город,  велел  принести
корону, шлем, пурпуровую мантию, меч и щит Теодориха.
     --  В  первый и  последний раз  надену  я  их,  чтобы  передать  герою,
достойному носить их, -- сказал он Гунтарису.
     В эту минуту в комнату вошел Цетег. Лицо Витихиса, более веселое в этот
день, чем обыкновенно, омрачилось при виде префекта.
     --  Ты  здесь,  префект?  --  сказал он. -- Ну  что  же, ты должен быть
доволен: твой Рим не будет во власти Юстиниана.
     -- Пока я жив,  не будет, -- ответил префект. -- Теперь я пришел затем,
чтобы  ты  подписал  договор  о  сдаче города. Вот он.  И  он  протянул  ему
документ.
     -- Но я уже его подписал, -- сказал Витихис.
     -- Это  дубликат для Велизария, -- ответил префект. Туг в комнату вошел
Гунтарис.
     -- Король, -- сказал он, -- ни короны Теодориха, ни его шлема, пурпура,
меча и щита  нет. На месте, где  все  это  лежало, мы нашли  только вот  эту
записку:  она  писана  рукой  Гильдебада,  у  него  же  хранился и  ключ  от
сокровищницы.
     Витихис взял записку и прочел:
     "Корона,  шлем и пурпур Теодориха, его щит и меч у меня. Если Велизарий
желает получить их, пусть возьмет".
     Тут в комнату вбежал Иоанн.
     -- Торопись, король Витихис. Велизарий уже у городских ворот.
     -- Идем же встретить его, -- сказал Витихис.
     Слуги  набросили  на  него  пурпуровую мантию,  вместо меча  подали ему
скипетр, и он направился к двери.
     --  Но  ты  не  подписал  договор, --  остановил его Цетег,  подсовывая
документ. Витихис развернул его.
     -- Он очень длинен, -- заметил Витихис, просматривая договор.
     -- Скорее, король! -- торопил Иоанн.
     --  Теперь некогда уже  читать! -- с нетерпением вскричал Цетег. -- Вот
перо, подписывай скорее.
     -- Нет, я ничего не подписываю, не прочитав. Идем!
     И с улыбкой  возвратив документ Цетегу, он, а за ним и остальные, вышел
во двор.
     -- Подожди, -- с бешенством прошептал Цетег, -- ты его подпишешь.
     У  подъезда  стояла лошадь короля. Он  подошел и  занес уже ногу, чтобы
вскочить на нее,  но  в эту секунду  на него бросилось несколько человек  из
стражи  Велизария, занявшей двор.  Витихис  закричал: "Измена!  Измена!"  Но
ворота и  дверь во  дворец мгновенно были заперты,  так что бывшие во дворце
готы не могли помочь своему королю.  Прокопий между тем сорвал развевавшееся
готское знамя и вместо него водрузил византийское.
     Витихис и все знатнейшие  готы -- герцог Гунтарис, граф Визанд и другие
-- были схвачены и брошены  в  глубокое подземелье дворца. Велизарий, въехав
во дворец, тотчас созвал начальников города и потребовал, чтобы они принесли
присягу в верности Юстиниану,  затем вручил Прокопию  золотые ключи от Рима,
Неаполя и Равенны и  велел ему немедленно  везти их  в Византию с известием,
что война кончена.
     Прошло несколько дней. В комнату Велизария, запыхавшись, вбежал Иоанн.
     -- Военачальник!  -- вскричал  он. -- Император! Сам император Юстиниан
подъезжает к Равенне! Он сам едет, чтобы поблагодарить тебя за победу. Такой
чести не удостаивался еще ни один смертный!
     -- Но откуда же ты знаешь, что он едет? -- с блестящими глазами спросил
Велизарий.
     --  На  корабле развивается  императорский флаг:  пурпур и  серебро. Ты
знаешь, это значит, что на корабле есть кто-либо из царского дома.
     --  Скорее же  в гавань, --  заторопился Велизарий,  -- чтобы встретить
нашего повелителя.
     Иоанн ошибся: приехал не сам  Юстиниан, а его племянник Герман,  "лилия
на болоте", как называли его при дворе за благородство.
     Когда он сошел на берег, Цетег бросил на него внимательный взгляд.
     -- Бледное лицо стало еще бледнее, -- сказал он Лицинию.
     -- Да, --  ответил тот. -- Говорят, что императрица отравила его, после
того как не могла увлечь.
     Между тем, принц подошел к Велизарию.
     -- Здравствуй,  -- холодно сказал он ему, -- Следуй за  нами во дворец.
Где  префект?  А, Цетег, я рад снова видеть величайшего мужа Италии. Проводи
меня тотчас ко внучке Теодориха.  Я прежде всего хочу приветствовать ее. Она
была  пленницей  в своем  государстве.  Она  должна быть  царицей при  дворе
Византии.
     Цетег низко поклонился.
     -- Я знаю,  --  ответил он, -- ты давно уже  знаком с княгиней. Ее рука
была предназначена тебе, -- ответил он.
     Яркая краска разлилась по лицу принца.
     -- Да, я видел ее  несколько лет назад при дворе ее матери, и с тех пор
ее образ всегда у меня перед глазами.
     Когда принц отдохнул с  дороги, он вышел в тронный зал  Теодориха и сел
на троне. Цетег, Велизарий, Иоанн и много других полководцев стояли вокруг.
     --  От имени  моего императора и дяди  принимаю во владение  этот город
Равенну  и  всю западную  римскую империю, -- начал он. -- Главнокомандующий
Велизарий,  вот  письмо  императора  к  тебе. Распечатай  его  и  прочти  во
всеуслышание. Так велел Юстиниан.
     Велизарий  выступил  вперед,   опустившись   на  колени,  взял  письмо,
поцеловал его и распечатал.
     "Юстиниан, император  римлян, повелитель восточной  и западной империи,
победитель персов и  сарацин, вандалов  и  алан, гуннов  и болгар, аваров  и
славян и, наконец, готов,  -- Велизарию бывшему главнокомандующему войсками.
Префект Цетег  уведомил нас о подробностях взятия  Равенны. Его письмо будет
показано тебе, по его просьбе. Но  мы не можем разделять прекрасного мнения,
высказанного им  о  тебе и о средствах, какими ты достиг успеха.  Мы  лишаем
тебя звания главнокомандующего и приказываем тотчас  явиться в Византию  для
оправдания, так как,  ввиду  твоих  заслуг, мы  не хотим  обвинять  тебя, не
выслушав.  Без   цепей,  только  в  оковах  собственной   нечистой  совести,
предстанешь перед нами".
     Велизарий  зашатался  и выронил  письмо.  Он не  мог читать дальше. Его
полководец Бесс поднял письмо и докончил: "Твое место займет Бесс, Равенну я
передаю  Иоанну, а  наместником  нашим  в  Италии назначаю  высокоуважаемого
префекта Рима Цетега".
     Когда чтение было окончено, Герман  велел выйти всем, кроме Велизария и
Цетега,  и  когда они остались втроем, он сошел с трона и взял  Велизария за
руку.
     -- Мне очень жаль, что  я привез тебе такое известие. Я думал,  что его
легче принять от друга, чем от врага. Но я не могу скрыть, что эта последняя
победа  твоя  лишила тебя чести, приобретенной  тобой  раньше: никогда я  не
ожидал, чтобы герой  Велизарий оказался способным на  такую ложь. Вот письмо
Цетега к императору. Он просил, чтобы это письмо было показано тебе. Префект
превозносит в  нем  твои  заслуги,  и  я думаю,  что  императрица  вооружила
Юстиниана против тебя.
     Оставшись один,  Цетег  распечатал  письмо, полученное  им через своего
гони от императрицы.
     "Ты победил, Цетег.  Получив  твое  письмо, я  вспомнила о том времени,
когда  в твоих  письмах говорилось не о  государственных делах и войнах, а о
розах и поцелуях...  Но я и теперь охотно подчиняюсь твоему желанию и помогу
тебе погубить мужа Антонины.  Я шепнула на ухо Юстиниану, что слишком опасен
тот  подданный,  который  может так  играть  коронами, --  то, что Велизарий
теперь  проделал  в шутку, он в  другой раз может  сделать  серьезно.  Этого
оказалось достаточно: ведь Юстиниан  страшно подозрителен. Итак, ты победил,
Цетег, -- помнишь ли ты вечер, когда я впервые прошептала тебе эти слова! --
но не  забывай,  кому обязан ты своей  победой. Помни, что Феодора позволяет
пользоваться собой, как орудием, только до тех пор, пока сама хочет. Никогда
не забывай этого".
     --  Конечно, не забуду!  --  пробормотал Цетег, уничтожая письмо. -- Ты
слишком опасная союзница,  Феодора. Посмотрим,  нельзя ли  погубить и  тебя.
Подождем: через несколько недель Матасунта будет в Византии.
     ГЛАВА XIX
     Витихис был заключен в глубокое подземелье под круглой башней дворца. К
этому подземелью вел  длинный узкий ход,  который замыкался с  обоих  концов
железными  дверьми.  Прямо  против  этого  входа находилось жилище тюремщика
Дромона. Жилище  было крайне бедно. Две  комнатки:  одна,  меньшая,  служила
передней, а другая, большая -- жилая. В  ней был стол, два стула, соломенная
постель. Окна этой комнаты выходили прямо на круглую башню.
     С тех пор, как Витихис был изменнически схвачен и брошен  в темницу,  в
жилище Дромона поселилась женщина.  Целый день проводила она  на  деревянной
скамье у окна и ни на минуту не отрывала глаз  от узкого  отверстия  в стене
башни, через которое в подземелье Витихиса проникали свет и воздух.
     Это была Раутгунда.
     Наступила темная ночь. Долго-долго сидела она в одиночестве.
     "Благодарю  тебя,  милосердное небо, -- говорила она  сама с собой.  --
Тяжелые  удары твои  приводят к  благу. Если бы я  жила в горах  Скоранции у
отца,  как  хотела,  я никогда  не узнала бы  о его  несчастии или узнала бы
слишком поздно. Но тоска неудержимо влекла меня  к месту, где умер мой  сын,
где был наш  дом. Я поселилась в хижине в лесу. А когда стали  доходить одно
за другим ужасные известия, когда все бежали, а сарацины сожгли наш дом, мне
было уже невозможно  идти  к отцу, римляне заняли все дороги и выдавали всех
готов  сарацинам. Свободен  оставался  только один  путь  в Равенну, и я как
нищая пришла сюда в  сопровождении только  верного Вахиса и Валлады, любимой
лошади  Витихиса.  Благодарю за  это  Бога,  я надеюсь спасти короля от всех
врагов его. Благодарю Тебя, Боже!"
     В эту минуту в комнату вошел мужчина со свечей. Это был тюремщик.
     -- Ну что, говори! -- вскричала Раутгунда.
     -- Терпение,  терпение, -- ответил тот. -- Дай сначала поставить свечу.
Он выпил напиток и почувствовал облегчение.
     -- Что он делает? -- быстро спросила Раутгунда.
     -- Сидит молча спиной  к двери,  голову опустил на  руки. Сколько я  ни
заговаривал, он ни разу не ответил  мне. Даже  не пошевелился. Я думаю,  что
тоска и боль повлияли на  его рассудок. Сегодня я  подал ему  вино и сказал:
"Выпей, дорогой  господин, его присылает  тебе верный друг". Он  взглянул на
меня,  и  такие  грустные были  его глаза,  и  лицо  его выражало  тоску. Он
отхлебнул, кивнул  мне  головой в  знак благодарности,  потом  вздохнул  так
тяжело, что сердце во мне повернулось.
     Раутгунда закрыла лицо руками.
     -- Теперь ты сама поешь чего-нибудь и выпей. Иначе ты потеряешь силы, а
они тебе ведь скоро понадобятся.
     -- Сил у меня будет довольно.
     -- Выпей хоть немного вина.
     -- Нет, оно только для него.
     Вошел Вахис. Дромон бросился к нему.
     -- Ну что? Хорошие вести? -- спросил он.
     -- Хорошие,  --  ответил  Вахис. -- Но где  вы  оба  были час назад?  Я
стучался, стучался...
     -- Мы ходили за вином.
     -- А, вижу: старое фалернское? Ведь оно очень дорого, чем вы  заплатили
за него?
     -- Чем? -- повторил старик, -- самым чистым золотом в мире. И его голос
дрогнул от волнения.
     --  Я рассказал ей,  что префект велел  не  выдавать  ему вина и что  я
отделяю для него понемногу от других  порций. Но она не  захотела этого. Она
подумала и спросила: "Правда ли, Дромон,  что богатые римлянки платят  очень
дорого  за золотистые волосы готских женщин?" Я в простоте ответил ей: "Да".
Она пошла, отрезала свои чудные косы, мы продали их и купили вина.
     Вахис бросился к ногам Раутгунды.
     -- О госпожа, -- вскричал он, растроганный, -- верная, добрая госпожа!
     -- Но говори же, что сказал мой сын? -- спросил Дромон.
     -- Через  два  дня, ночью, он будет на страже  у  пролома в стене подле
башни Аэция, -- ответил Вахис.
     -- Хвала всем святым! -- с облегчением сказал Дромон. -- Мы спасем его.
Я боялся...
     -- Что? Говори, я все могу знать! -- решительно сказала Раутгунда.
     -- Да, я думаю, что действительно лучше сказать тебе.  Ты гораздо умнее
и находчивее нас обоих и лучше придумаешь, как спасти его. Префект замышляет
против него что-то дурное.  Он каждый  день сам  приходит в его подземелье и
долго  сидит  с  королем.  Он  чего-то  требует  у него  и грозит.  Я  часто
подслушиваю  у двери.  Но господин никогда ни слова ему не отвечает. Сегодня
префект вышел от него злее, чем прежде, и спросил меня,  в порядке ли орудия
пытки...
     Раут