, мое дитя, моя жена! -- с горестью вскричал Витихис. -- Вот
первый подарок, который принесла мне корона!
     И со страшной болью он вскрикнул, обращаясь к Гильдебранду:
     -- Что  же, старик, неужели ты  и  теперь  будешь  настаивать  на своем
требовании -- жестоком, невыносимом!
     -- Необходимое не  может быть невыносимым,  -- медленно, с расстановкой
ответил  Гильдебранд. --  И  зиму  мы  выносим,  и  старость, и  смерть. Они
приходят, не спрашивая, хотим ли мы выносить их. Они приходят, и  мы выносим
их, потому что должны... Но я слышу женский голос. Идем!
     Витихис  обернулся  к двери:  там  стояла, покрытая  черным покрывалом,
Раутгунда. С криком боли и любви бросился к ней Витихис.
     Несколько  дней  бездетные  теперь  супруги  предавались  своему  горю.
Витихис  почти не покидал  палатки,  передав  главное начальство над войском
Гильдебранду.
     -- Напрасно мучишь ты короля,  --  сказал однажды Тейя Гильдебранду. --
Он ни за что не согласится, особенно теперь.
     -- Да, он... Он этого, пожалуй, не сделает. Но... она?
     -- Она... может быть, -- ответил Тейя.
     -- Она сделает, -- уверенно ответил Гильдебранд. -- Оставим их  еще  на
несколько дней в покое. Пусть немного свыкнутся с мыслью о смерти ребенка. А
тогда я потребую решительного отчета.
     Но старик был вынужден заговорить с королем раньше, чем он рассчитывал.
     Велизарий  оставался  все  это  время  в  Риме,  но  постоянно  высылал
небольшие отряды, которые нападали на мелкие города, села, отдельные замки и
захватывали  их. Предводителями таких отрядов он назначал римлян,  они знали
хорошо дороги в глубине страны. Иногда же такими предводителями были и готы,
кто, живя среди римлян, сроднились с ними, стали на их сторону. На последнем
народном  собрании  в  Регете  было  решено,  чтобы  таких  готов-отщепенцев
подвергать позорной  казни, как только  они попадутся в руки.  Но до сих пор
закон этот ни разу еще не применялся, и о нем почти забыли.
     Но вот однажды Гильдебранду донесли, что крепкий замок Цезена, стоявший
среди леса на  вершине крутой  горы, неподалеку  от их лагеря, занят отрядом
Велизария. Гильдебранд давно уже с тревогой следил, как мелкие  отряды врага
проникали таким  путем все дальше в  глубь страны, и  теперь решил выступить
против них. Взяв с собой тысячу  воинов, он  ночью отправился к замку. Чтобы
подойти  незамеченным,  он велел солдатам обвязать  копыта лошадей  соломой.
Действительно, нападение было вполне  успешным: византийцы  бросились бежать
врассыпную  в лес, где готы,  окружившие скалу, перебили  почти всех. Только
небольшой группе удалось добраться  до  мостика, переброшенного через речку,
протекавшую  у основания  горы.  Готы  бросились за ними, но  у  мостика  их
задержал один из беглецов, судя по богатству вооружения -- их начальник.
     Этот высокий,  стройный  и, как казалось, молодой  человек -- лицо  его
было  закрыто опущенным забралом, -- сражался  как  лев,  прикрывая  бегство
своих. Он убил четырех готов.
     В эту минуту подъехал Гильдебранд. Видя, как неравна битва,  он крикнул
воину:
     -- Сдайся, храбрец! Я ручаюсь за твою жизнь!
     Римлянин вздрогнул,  с  минуту  как  будто  раздумывал  и  взглянул  на
старика, но  затем с новой яростью бросился вперед  и  убил еще одного гота.
Готы  в  ужасе  подались  назад.  Но старый Гильдебранд  бросился на него  с
криком:
     -- Вперед! Теперь нет ему милости! Берите копья!
     А сам бросил в  него свой  каменный топор -- он  один только и имел еще
это  древнее  оружие.  Храбрец  получил  удар  в  голову  и, точно сраженный
молнией, упал.
     Два гота подскочили и сняли с его головы шлем.
     -- Да это  не римлянин! --  вскричали  они. -- И не  византиец! Смотри,
Гильдебранд" золотистые локоны! Это гот! Гильдебранд подошел и вздрогнул.
     -- Факелов сюда!  Света! -- вскричал он  и, всмотревшись  в лицо воина,
медленно поднялся. --  Да, это гот, --  мрачно сказал он и затем прибавил  с
ледяным спокойствием. -- И я, я убил его!
     Но рука его, державшая поднятый топор, сильно дрожала.
     -- Нет! -- вскричал другой гот. -- Он не умер, а только оглушен: вот он
открывает глаза.
     -- Он  жив?  -- с ужасом спросил Гильдебранд. -- Тогда  горе  и ему,  и
мне!.. Но  нет,  сами  боги  готов  отдают его в  мою  власть. Привяжи  его,
Алигерн, к своей лошади, да  покрепче! Если он  убежит,  ты  отвечаешь своей
головой. Теперь домой!
     -- Что приготовить для пленника? --  спросил Алигерн старика, когда они
приехали в лагерь.
     -- На ночь связку соломы, а к утру виселицу, -- ответил он и отправился
в палатку Витихиса сообщить об успехе нападения.
     --  В числе пленных есть один  гот-перебежчик, -- яростно  закончил  он
свое донесение. Он должен быть повешен завтра же.
     -- Как это печально! -- со вздохом сказал король.
     --  Да,  но  необходимо.  Я  созову на  завтра военный  суд.  Ты будешь
председательствовать?
     -- Нет, пусть мое место займет Гильдебад.
     -- Нет,  -- сказал старик. -- Я -- военачальник, пока ты не выходишь из
палатки. И право председательства принадлежит мне. Витихис взглянул на него.
     --  У  тебя такой сердитый,  холодный  вид. Что, это старый враг твоего
рода?
     -- Нет, -- ответил Гильдебранд.
     -- Как его зовут?
     -- Как и меня -- Гильдебранд.
     --  Слушай, старик,  ты, кажется,  ненавидишь  этого Гильдебранда! Суди
его, но остерегайся  чрезмерной строгости. Не  забывай, что я охотно помилую
его.
     -- Благо готов требует его смерти, -- ответил старик, -- и он умрет.
     ГЛАВА IX
     Рано  утром на следующий  день  пленник с покрытым лицом был выведен на
луг, где собрались военачальники и большинство готов.
     -- Слушай,  --  сказал пленник сопровождавшему его воину  Алигерну.  --
Старый Гильдебранд будет на суде?
     -- Да, он главный судья.
     -- Ну, так окажи мне  услугу. Иди к нему и скажи, что я знаю,  что надо
умереть.  Но  он мог бы избавить  меня и  еще более  мой род  -- слышишь? --
позора виселицы. Он мог бы тайно прислать мне оружие.
     Гот пошел  искать Гильдебранда,  который готовился открыть суд. Суд был
крайне прост.  Прочли закон.  Позвали  свидетелей, заявивших, где  был  взят
пленник  и велели  привести  самого пленного.  В эту минуту  Алигерн  шепнул
Гильдебранду его поручение.
     --  Нет,  --  ответил  тот.  --  Род  позорится его  поступками,  а  не
наказанием. В эту минуту ввели пленного.
     -- Откройте  ему лицо. Это Гильдебранд, сын  Гильдегиса. Раздался общий
крик удивления и испуга.
     -- Это его родной внук!
     -- Старик, ты не должен судить  его! Ты  жесток к собственной  плоти  и
крови! -- вскричал Гильдебад.
     -- Нет, только справедлив, -- ответил старик.
     --  Несчастный  Витихис!  -- прошептал  Тейя. Гильдебад  же  вскочил  и
опрометью бросился к лагерю.
     --  Что можешь  ты сказать  в  свою защиту, сын  Гильдегиса? -- спросил
Гильдебранд.
     Молодой человек выступил вперед. Лицо его разгорелось, но не от  стыда,
а от гнева.  Ни малейшего  следа страха не виднелось в прекрасных чертах его
лица.
     Толпа,  знавшая  уже,  как  геройски  он  сражался, смотрела на него  с
видимым сочувствием.
     Сверкающими глазами окинул он ряд готов и остановил их на Гильдебранде.
     -- Я не признаю этого суда! --  гордо заявил он. -- Ваши законы меня не
касаются! Я -- римлянин, не гот! Отец мой умер до моего рождения, а  мать --
благородная Клелия  -- была римлянка.  На этого варвара-старика я никогда не
смотрел, как на родственника. Я одинаково презирал и его любовь. Он заставил
мою мать дать мне  его имя. Но как только я смог, я отбросил его: меня зовут
Флав Клелий. Все друзья мои -- римляне. Я  думаю, как римлянин, и  живу, как
римлянин. Все друзья мои пошли за Цетегом и Велизарием, мог ли я оставаться?
Убейте меня, вы  можете сделать это и сделаете. Но сознайтесь, что это -- не
исполнение приговора суда, а простое убийство. Вы не судите гота, а убиваете
римлянина.
     Молча,  со  смешанными  чувствами, слушала  эту  речь  толпа.  Наконец,
поднялся Гильдебранд. Глаза его сверкали, как молнии, руки дрожали.
     --  Несчастный,  -- вскричал он.  --  Ты же сам  сознаешься, что ты сын
гота, следовательно, и сам ты  гот. А если считаешь себя  римлянином, то уже
за одно это достоин смерти. Сайоны, ведите его на виселицу!
     Сайоны тотчас отвели  его  к огромному дереву и  повесили  там.  В  эту
минуту  послышался  топот  скачущих  лошадей. Ехало  несколько  всадников  с
развевающимся королевским знаменем. Впереди были Витихис и Гильдебад.
     --  Остановитесь!   --  издали   кричал  Витихис.   --  Пощадите  внука
Гильдебранда! Милость! Милость!
     --  Слишком  поздно,  король!  --  громко закричал  ему Гильдебранд. --
Изменник  уже мертв. И так  будет  с каждым, кто забудет свой  народ. Прежде
всего,  король Витихис,  следует думать  о государстве,  а потом уж о  жене,
сыновьях, внуках.
     Витихис понял, что теперь старик еще настойчивее будет требовать жертвы
и  от  него.   И  с  тяжелым  сознанием,  что  теперь  еще   труднее   будет
сопротивляться ему, поехал обратно.
     Действительно,  в  тот же  день  вечером, Гильдебранд  вошел в  палатку
короля  вместе с Тейей. Витихис взглянул на старика и понял, что тот  твердо
решился какою бы то ни было ценой настоять на своем требовании.
     С минуту все молчали. Наконец, старик сказал:
     --  Раутгунда, мне придется сурово говорить  с  твоим мужем. Тебе будет
это тяжело. Выйди лучше.
     Раутгунда встала, но не для того, чтобы  уйти. Выражение глубокого горя
и любви к  мужу придали особое  благородство  ее красивому лицу. Не  отнимая
правой руки своей из руки мужа, она положила левую на его плечо.
     -- Говори, Гильдебранд.  Я,  его  жена, готова  нести  половину тяготы.
Говори, потому что я  ведь  и  так  знаю  все, -- твердо и  спокойно сказала
Раутгунда. -- Да, мой Витихис, я все знаю. Вчера я проходила через лагерь. У
костра  сидели  воины  и  в  темноте  не  узнали  меня. Они  бранили тебя  и
превозносили  этого старика. Я остановилась и услышала все,  чего он от тебя
требует.
     -- И ты ничего не сказала мне? -- вскричал Витихис.
     -- К чему? Ведь  я знаю, что ты не оттолкнешь свою жену ни ради короны,
ни ради красавицы-девушки. Кто же  может разлучить нас? Пусть старик грозит:
я знаю, что ни одна звезда не  держится крепче на небе, чем я в сердце моего
мужа.
     Ее уверенность подействовала на старика. Он наморщил лоб.
     -- Витихис, -- сказал он, -- ты знаешь, что  без  Равенны мы погибли, а
Равенна  откроет тебе  свои  ворота, только  если ты женишься на  Матасунте,
желаешь ты этого или нет?
     Витихис вскочил.
     --  Да,  враги  наши правы:  мы действительно  варвары. Вот  перед этим
бесчувственным  стариком  стоит  женщина,  у  которой только  что  убили  ее
единственного ребенка,  а он предлагает ее мужу  жениться на  другой при ней
же. Нет! Никогда!
     --  Час назад  представители  всех  войск  шли,  чтобы  принудить  тебя
исполнить мое требование. Я едва удержал их, -- сказал старик.
     -- Пусть приходят! Они могут взять у меня только корону, но не жену.
     -- Кто носит корону, тот принадлежит не себе, а своему народу.
     -- Вот, -- Витихис схватил корону и положил ее перед Гильдебрандом,  --
вот  я еще раз, в последний уже, отдаю ее вам. Я никогда не добивался ее. Вы
все  это знаете. Берите ее -- пусть кто хочет женится на  Матасунте и  будет
королем.
     -- Нет, ты  знаешь,  что это приведет нас к  гибели. Только тебя одного
все партии  согласны признать королем. Если  же ты откажешься, явится  сразу
несколько королей, начнутся  междоусобицы, • и Велизарий шутя уничтожит
нас. Хочешь ты этого?.. Раутгунда, ты королева  этого народа. Слушан,  что я
расскажу  тебе  об одной королеве  готов в  древние,  языческие еще времена.
Голод и заразные болезни тяготели над  народом.  Их  мечи не побеждали. Боги
прогневались на готов. Тогда  Свангильда обратилась к лесам и волнам моря, и
они прошептали ответ на ее вопрос, как спасти народ: "Если умрет Свангильда,
готы  будут  жить.  Если  будет жить  Свангильда,  то  умрет  ее  народ".  И
Свангильда не возвратилась более домой. Она поблагодарила богов и  бросилась
в море. Но, конечно, это было еще в языческие времена.
     -- Я люблю свой народ, -- ответила  тронутая Раутгунда, -- и с тех пор,
как от Атальвина мне осталась только прядь  волос, я думаю, что пожертвовала
бы жизнью для своего народа. Умереть -- да, я согласна. Но жить и знать, что
сердце этого человека принадлежит другой, -- нет!
     --  Сердце! -- вскричал Витихис. -- Да как могла ты подумать это! Разве
ты не  знаешь,  что  это измученное сердце бьется  только  при звуке  твоего
имени? Разве ты не почувствовала  здесь, над останками  нашего мальчика, что
наши сердца соединены навеки? Что я  без твоей любви? Вырвите сердце из моей
груди и  вставьте на его  место другое: быть  может, тогда я смогу жить  без
нее.
     -- Друзья, -- обратился он к  Гильдебранду и Тейе, -- вы не знаете, что
только  ее, ее  одну должны вы благодарить за все хорошее,  что вы  нашли во
мне,  -- она  моя счастливая звезда. О ней думаю я во время шума  битв, и ее
образ укрепляет мою руку. О ней думаю я, о ее душе, чистой и спокойной, о ее
незапятнанной верности, когда надо в совете найти самое благородное решение.
О,  эта женщина  -- жизнь моей души, отнимите ее, и ваш  король будет только
тенью без счастья, без силы.
     Раутгунда  с удивлением,  с восторгом слушала эту речь. Никогда  еще не
говорил так этот человек, всегда спокойный, всегда сдержанный. Даже когда он
просил ее  руки, он не  говорил  так, как  теперь, когда  покидал ее.  И она
прижалась к нему и шептала:
     --  Благодарю, благодарю  Тебя, Боже, за  этот час страдания! Теперь  я
знаю, что его сердце, его душа -- мои навеки!
     -- Они и останутся  твоими, -- тихо сказал ей Тейя,  -- если даже  он и
назовет королевой другую. Она получит только его корону, но не его сердце.
     Эти слова  запали глубоко  в душу Раутгунды. Гильдебранд заметил это  и
решил нанести теперь главный удар.
     -- Кто желает и  кто смеет касаться ваших сердец? -- сказал  он.  -- Но
ты,  Витихис, действительно будешь тенью без счастья и силы, если преступишь
свою священную клятву.
     -- Его клятву?  -- задрожав,  спросила  Раутгунда. --  В чем ты клялся?
Витихис молча опустил голову на руки.
     -- В чем клялся он? -- повторила Раутгунда.
     Медленно,  торжественно, стараясь, чтобы  каждое слово проникло в самую
душу Раутгунды, начал Гильдебранд:
     -- Это было несколько лет назад. В полночный час пять человек заключили
торжественный союз.  Под  священным дубом  была  вырезана  трава, и они дали
клятву матери земле, и бушующей воде, и пылающему огню, и легкому воздуху. И
в  знак  братского союза  на  все  века они  смешали красную  кровь.  И  они
поклялись  страшной клятвой пожертвовать  для счастья и  славы народа  готов
всем: сыном и родом, телом и  жизнью,  оружием  и женой.  И  если  бы кто из
братьев вздумал отказаться исполнить эту клятву и принести требуемую жертву,
тот должен  навеки подпасть силам тех,  которые обитают в  преисподней.  Его
кровь  прольется неотмщенной,  как вода на  лугу,  и  память  о нем исчезнет
бесследно  с лица земли,  и имя его  обесчестится во  всем божьем мире.  Так
клялись в ту ночь пять  человек: Гильдебранд  и Гильдебад, Тотила и Тейя.  А
пятый был  Витихис,  сын  Валтариса. И  вот, смотри!  -- с этими словами  он
приподнял левый  рукав Витихиса. -- Смотри, Раутгунда, рубец  до сих пор еще
виден. Так клялся он, когда еще не был королем. А когда тысячи готов подняли
его  на щит в Регете, он клялся во  второй  раз: "Клянусь именем высочайшего
Бога на небесах, что все свое счастье, свою жизнь, все свое принесу в жертву
для  блага  готов". Ну,  Витихис,  теперь я напоминаю тебе об  этой  двойной
клятве  и спрашиваю: пожертвуешь ли ты,  как  клялся, своим счастьем,  своей
женой  народу готов? Видишь, я также  потерял для этого народа трех сыновей,
но своего внука, последнего отпрыска моего рода, принес в жертву ради готов.
Говори, сдержишь  ли и ты свою  клятву?  Или хочешь  преступить  ее  и  быть
проклятым среди живых и мертвых?
     Витихис  застонал  от  боли  при  этих  словах  ужасного  старика.  Тут
поднялась Раутгунда.
     --  Оставь его.  Довольно! Он  сделает, чего  ты требуешь.  Он не будет
бесчестным  клятвопреступником  из-за  своей  жены.  А  теперь  уйдите  все,
оставьте нас одних.
     Тейя направился к двери, Гильдебранд медлил.
     --  Уходи,  -- сказала ему Раутгунда. -- Клянусь  прахом моего ребенка,
что к восходу солнца он будет свободен.
     -- Нет! -- вскричал Витихис. -- Ни за что не отпущу я свою жену!
     -- Я сама уйду от тебя. Раутгунда  уходит, чтобы  спасти свой  народ  и
честь своего мужа. Сердце твое никогда не забудет  меня. Я знаю, оно  мое, с
этого дня  даже больше, чем прежде. Уходите же все, мы должны проститься без
свидетелей.
     На  следующее  утро,  прежде  чем  пропели петухи,  из  лагеря  выехала
покрытая покрывалом женщина. Рядом с ее лошадью шел мужчина в военном плаще.
На расстоянии  выстрела  от  них  ехал  слуга.  Долго  все  двигались молча.
Наконец,   они  достигли  пригорка,   возвышавшегося  среди   леса.   Позади
расстилалась  широкая  долина, в  которой  был  расположен  лагерь  готов  и
Равенна, впереди была дорога на северо-восток.
     Женщина остановила лошадь.
     --  Сейчас взойдет  солнце.  Я клялась, что оно  увидит тебя свободным.
Прощай же, мой Витихис!
     -- Не торопись так уходить от меня, -- сказал он, сжимая ее руку.
     -- Слово надо сдержать, друг, хотя бы сердце и разбилось от этого.
     -- Тебе легче уйти, чем мне остаться. Она болезненно улыбнулась.
     -- За этим лесом я оставляю свою жизнь. Тебя же впереди ждет жизнь.
     -- Что за жизнь!
     -- Жизнь короля для своего народа, как этого требует твоя клятва.
     -- О, несчастная клятва!
     -- Справедливо  было дать ее, и долг --  исполнить. А обо мне ты будешь
помнить  в раззолоченных  залах, как  и я  о тебе -- в хижине  среди  горных
утесов. Ты никогда не забудешь десяти лет любви и верности.
     Со  стоном  обнял ее  Витихис и прижался  головой  к  луке  седла.  Она
склонила голову над ним и провела рукой по темным волосам.
     Между тем  подъехал Вахис. С минуту он  молча смотрел  на них, затем не
выдержал и осторожно потянул Витихиса за плащ.
     -- Господин, господин, послушай, я дам тебе хороший совет.
     -- Что ты можешь посоветовать?
     -- Едем  с нами! Скорей на мою лошадь, -- и вперед! А уж я после приеду
к вам.  Пусть эти люди, которые вас так измучили, что на глазах у вас слезы,
пусть они берут себе эту корону и  распоряжаются ею, как  хотят. Вам она  не
принесла счастья. Садись, и уезжайте  вместе. А уж я найду  вам такое гнездо
среди горных скал, где разве только орел или горный баран найдут вас.
     --  Ты хочешь, чтобы твой  господин  бежал из  своего государства,  как
дурной  раб  с мельницы? -- ответила ему Рауггунда. -- Прощай,  Витихис. Вот
медальон,  возьми  его -- в  нем  локоны  с  головки  Атальвина  и один,  --
прошептала она, целуя его и надевая медальон ему  на шею, --  от  Раутгунды.
Прощай, жизнь моя!
     Он выпрямился, взглянул ей в глаза. Она ударила лошадь:
     -- Вперед, Валлада! -- и поскакала. Вахис последовал за ней. Витихис же
стоял  неподвижно, глядя  ей вслед. На  повороте  дороги  она  остановилась,
обернулась, махнула ему рукой и вслед за тем исчезла. Витихис, точно во сне,
прислушивался к стуку копыт,  и только когда он смолк, повернул назад, но не
мог идти. В стороне  от  дороги лежал огромный  камень. Король готов  сел на
него и закрыл  лицо руками. Крупные  слезы  текли  сквозь  его пальцы: он не
обращал  на них внимания. Так прошло много часов. Был уже  полдень, когда о