з двоих откусил ухо,  ни один из
них не проснулся бы ради таких пустяков...
     Когда отдохнули, Иванка хотел распрощаться с другом, но Кузя сказал:
     - Пошто ж  я  думал тебя провожать?  Чтобы убечь из дому.  Я сам сказал
матке и батьке,  что не ворочусь.  Они веры не дали, мыслили - шуткой. А я и
впрямь!
     - Осерчает Прохор, - сказал Иванка.
     - Рад будет,  -  возразил Кузя.  - Не раз мне батька говорил, чтоб я не
был послушным, как девка, за маткин подол не держался б, да и жить ему тяжко
- жалованья не платят, гончарню и торговлишку за доимки разорили, недаром из
Пскова в Порхов съехал.
     - Матка заплачет, - сказал Иванка.
     - Жаль мне ее,  -  согласился Кузя. - Да вдосталь уж я с ней насиделся.
Надо людей поглядеть. А дядя Гаврила сказывал, что надо людей поглядеть.
     - И пузо свое показать! - подхватил Иванка. - Ну, коли так, идем!
     И они пошли.
     В вечерних солнечных лучах вился жаворонок, и под песню его Иванка тоже
запел.  И за Иванкой,  хоть и не в лад,  но так же громко и весело подхватил
Кузя.


        "4"

     Иванка  смастерил  обоим  по  самострелу,  наделал  стрел,  вырезал  по
посошку, и так они шли - ни богомольцы, ни воины, ни охотники...
     Шли  они  не  спеша,  без  дорог.  Кузя захватил с  собой рыбные лесы и
бреденек.
     - Лето велико впереди,  поспеем в Москву,  - говорили они оба и подолгу
просиживали над озером или рекой.
     Наловившись рыбы,  хлебали уху,  а там и спали на берегу,  под небесной
крышей.
     - Голодно так-то будет,  - сказал Кузя, когда кончилось последнее сало,
взятое из дому.
     - Не пропадем! - пообещал Иванка. Он был уверен, что не пропадет нигде.
- Оголодаем - учнем скоморошить, - сказал он.
     - Чего бякаешь? Грех! Да я не мочен скоморошить, - отнекнулся Кузя.
     - Я тебя обучу -  медведем станешь,  -  рассмеялся Иванка,  - а нет - в
дьячки тебя сдам над покойниками читать, а сам звонарем буду...
     Так, зубоскаля да собирая малину, шли они по лесам. Они миновали погост
Дубровны,  лежащий на полпути меж Псковом и  Новгородом Великим.  И,  шагая,
дорогой Иванка все время пел...
     - Что ты поешь все, Иванка? - спросил Кузя, унылый и грустный.
     - Чтобы голоду было не чутко. Пою, а как в брюхе ворчит, не слышу.
     С  голоду им пришлось пристать к помещику и поработать -  метать стога,
возить сено, косить овсы...
     Заработав толику,  они  двинулись дальше и  шли  между  жидких и  тощих
хлебов.
     Иногда по пути встречались им беглые мужики.
     Не раз в  непогоду и дождь крестьяне отгоняли от изб Иванку с Кузей.  И
они  понуро  шли  прочь  от  негостеприимной двери,  не  вступая в  споры  и
перебранки,  и случалось так,  что, подкупленный их покорностью и смирением,
хозяин сам выбегал за ними на дождь.
     - Робята!  -  кричал он.  - Иди ночевать. С сердцов да с кручины молвил
недобро...  Экие поборы,  а  тут сосед убег,  за него плати!  А тут еще лето
далось:  то град,  то ливень,  глянь,  робята,  хлеб-то лег вполовину, а что
стоит - колос пуст, а что не пуст - ржа изъела...
     И, несмотря на скудость в доме, делился с ними куском хлеба...


        "5"

     Однажды, уже поздно вечером, вдали от людских поселений, Иванку с Кузей
захватил дождь.  Чтобы было  веселей,  Иванка запел.  Вдруг сзади послышался
конский топот и стук колес.
     - Эй вы, веселые, куда ночью? - крикнул проезжий.
     - К Новугороду, - бойко ответил Иванка.
     - Садись, подвезу, что ночью да в дождь месить!
     Ребята вскочили в телегу. Проезжий помог подложить сухого сенца и кинул
на  них  рогожку.  Усталые,  они задремали.  На  ухабах телегу встряхивало и
качало,  дождь тихонько пощелкивал о  рогожу.  Было тихо.  Укачиваемый тихой
ночной ездой,  Иванка заснул.  И  вдруг очнулся от громкого конского топота.
Двое всадников бойкой рысью догнали телегу.
     - Гей, стой! - закричал один.
     Проезжий отпрукнул лошадь. Телега остановилась.
     - Беглого чернеца не встрел?  - спросил какой-то знакомый Иванке голос.
Иванка не  мог припомнить,  где и  когда его слышал раньше,  но  дыханье его
невольно прервалось. Он никак не ждал, что его могут искать.
     - Не встрел, - кратко ответил проезжий.
     - Молодой парнишка - волос кудряв, зубы редки, глаза голубые, - услышал
Иванка свои приметы.
     - Чего он вам всем дался?!  На сей неделе в десятый раз все спрошают, -
ответил хозяин телеги.  -  Да вы тут не ищите.  Живем в стороне. Я вот своих
двоих уловил. Сукины дети бежать хотели, а на них недоимок по три рубли...
     - Под плети теперь?  -  злорадно спросил все тот же  знакомый голос,  и
Иванка узнал наконец собакинского холопа Федоску.
     - А как не под плети! - деловито буркнул проезжий и, вдруг охлестнув по
крупу конягу, громко воскликнул:
     - Ми-ила-ай!..
     Телега затарахтела по корням и ухабам.  Всадники повернули с проселка в
сторону. Но встревоженный неожиданностью Иванка не мог уже больше заснуть...
     Вскоре телега остановилась.
     - Вставай, скворцы, прилетели в скворешню! - сказал хозяин.
     Кузя открыл глаза и потягивался, не сразу поняв, где он и почему спит в
телеге.
     - Вылазь, вылазь, - ласково проворчал хозяин. - В горнице у меня тесно.
Ляжете в подклети.
     Он отомкнул замок и впустил их обоих в подклеть.  Едва они вошли, дверь
захлопнулась и громыхнул засов.  Иванка ошалел от неожиданности. Он рванулся
назад к  двери и  затряс ее,  от злости не в силах вымолвить слова,  когда в
темноте послышалась возня и густой голос спросил:
     - Сколь дураков новых попалось?
     - Двое, - ответил Кузя, смекнув, что речь идет о нем и Иванке.
     - Да старых нас шестеро - вот и добро, - пробасил первый. - Ложитесь-ка
спать... Не тряси двери, дурак: крепки - не растрясешь!..
     Озадаченный Иванка опустился на сено.
     - Куды ж мы попали?! - спросил он шепотом Кузю.
     - Поди угадай! - прошептал так же тихо Кузя.
     - Спать, дураки, спать - все дураки спят, - проворчал тот же голос, что
в первый раз.
     - Дяденька, да мы где, у кого? - спросил Кузя.
     - Я не дяденька,  а отец дьякон,  -  сказал бас,  -  а где мы, и сам не
ведаю...  Мыслю,  что  в  чертовой кубышке:  каждую ночь  сюда  черт дураков
кидает,  как гроши в копилку, а что станет делать - уху ли варить из нас или
сало топить, кто знает!
     Иванка не  мог  уснуть.  Боясь  больше всего за  мирское поручение,  он
выпорол челобитную из полы и  тут же в  подклети спрятал ее под сено...  Под
утро отперли клеть и в темноте втолкнули кого-то еще.
     Сквозь щели в двери проникли яркие солнечные лучи.  В полусвете на сене
Иванка с  Кузей увидели,  кроме себя,  еще  шестерых людей,  которые один за
другим просыпались. Иванка и Кузя узнали от них, что ловили их разно, кого -
силой, кого - хитростью. Маленький щуплый мужичок вылез из-под сена.
     - А-а, вот и еще один! - приветствовал дьякон.
     - Я прежде всех тут бывал,  -  почти хвастливо сказал мужичок. - Меня в
третий раз ловят. Я все испытал...
     - Чего ж испытал?..
     - Клети ставил, избы рубил, телеги делал, а там и убег... Пымали, опять
убег! Опять пымали, я - снова!
     - Да кто ж ловит?
     - А  приказчик боярский.  Лютей  зверя!  Кого  запорол,  кого  собаками
затравил,  а иной и сам убежал в казаки.  А приказчик,  чтобы перед боярином
счет вести,  ловит прохожих людей -  крестьян ли,  гулящих ли,  все едино, -
имает  да  кабалит,  а  зваться велит  чужим именем:  кой  человек помер или
сбежал, кличкой его велит называться. А силен станешь - насмерть побьет...
     - Тебя же не побили, - сказал дьякон.
     - Два  раза  драли  и  нынче драть станут,  -  спокойно сказал мужичок,
уверенный,  что своей судьбы не минуешь.  -  А я и сызнова убегу! - заключил
он.
     Клацнул дверной замок.  Все в  подклети замолчали и  притаились.  Дверь
распахнулась.  В  окружении мелкой  челяди,  состоявшей из  пятерых парней с
плетьми,  засунутыми за кушак рукоятками, освещенный ярким солнечным светом,
кормленый и дородный,  стоял приказчик,  румяный, с широкой русой бородой, в
чистой белой рубахе, без шапки.
     - Выходи! - повелительно крикнул он.
     Все бывшие в подклети поднялись на ноги,  сбившись,  как овцы,  в кучу,
щурились, ослепленные ярким утренним солнцем.
     - Ну что?  Испугались? - самодовольно и добродушно спросил приказчик. -
Не  зверь  -  человек  я...  Голодны?  -  Приказчик  обернулся к  одному  из
челядинцев: - Митька, раздай-ка хлеб.
     Мелкорослый  и  с  виду  добродушный Митька,  с  реденькой  бороденкой,
прижимая по-бабьи к  груди,  стал  резать круглый большой каравай,  раздавая
каждому пленнику по краюхе.  Приказчик молча наблюдал за раздачей.  Пленники
не  спешили  есть,  только  богатырского  сложения  рослый  детина,  дьякон,
нетерпеливо впился зубами в свою краюшку.
     - Отцу  дьякону  по  священству  прибавь  еще,  -  насмешливо  приказал
приказчик, - ишь, дюжий! Ладно работать станет.
     Роздали всем еще по луковице и по ковшу квасу.
     Выйдя из подклети,  Иванка острым и неприметным взглядом окинул двор. У
ворот  он  увидел  псаря  со  сворой борзых,  словно собравшегося на  волчью
травлю.  Рослые поджарые кобели сидели и стояли у ворот,  поглядывая во двор
на толпу новых людей и нюхая воздух.
     "Кинься бежать -  разорвут в  клоки!" -  подумал Иванка.  Он заметил на
себе  наблюдающий взгляд  раздававшего хлеб  Митьки и  с  безразличным видом
принялся за еду...
     - Вот  что,   добрые  люди,  -  сказал  приказчик,  обращаясь  ко  всем
пленникам,  -  нынче у  вас  началась новая жизнь,  все  одно,  что  сызнова
родились,  а коли снова родился,  надо и новое крещение принять.  Я вам буду
заместо попа,  дам имяны. - Приказчик обвел их взглядом, словно примериваясь
к  каждому,  и  проглядел бумагу,  которую держал в руке.  -  Ты,  сукин сын
Федька,  иди  назад  в  подклеть,  -  сказал приказчик,  обратясь внезапно к
щуплому мужичонке,  - тебя драть укажу, чтобы не бегал... Кабы ты не плотник
искусный,  я б тебя насмерть задрал. Ну, помилую, полжизни тебе оставлю ради
уменья твоего...
     Федька молча скользнул в подклеть. Приказчик обвел остальных взглядом.
     - Эй,  толстый, - вдруг обратился он к Кузе, - будешь Якушкой Карповым.
Молод, да ничего - сойдешь!
     - Ты,  отец дьякон,  гриву свою подстриги.  Она в  работе будет мешать.
Федотом станешь Андроновым...
     - Ты,  чернявый,  Степанкой Трепцом назовешься,  -  сказал он длинному,
тощему, встрепанному парню.
     - Парфен Терентьич,  он больше на Ваську Титова походит, - вставил свое
слово Митька, холоп, раздававший хлеб, и Иванка признал по голосу вчерашнего
хозяина телеги.
     Приказчик взглянул на чернобородого длинного парня,  словно измеряя его
взглядом.
     - И то!  - сказал он. - Васькой Титовым станешь. - И он пометил в своем
списке.
     Когда дошла очередь до Иванки, приказчик усмехнулся:
     - Таких у  нас не  бывало.  Кличкой будешь Баран.  Волосом ты на барана
похож, ни охотник, ни работник. Ты кто? - спросил он.
     Редкобородый холоп Митька весело усмехнулся:
     - Беглый чернец он,  Парфен Терентьич, которого ищут повсюду... Волосом
желт, зубы редки, одна бровь выше другой...
     - Сам ты беглый чернец!  - не сумев скрыть испуга, воскликнул Иванка. -
Я что за чернец?! Скоморох я - вот кто!..
     - В Москву столбец несешь тайный, - словно не замечая испуга и не слыша
его  ответа,  сказал Митька.  -  Далече не  унесешь -  тут  останешься.  Где
столбец?
     Иванка, шагнув на Митьку, дерзко воскликнул:
     - Ищи!  -  он распахнул зипунишко.  -  Что я за чернец?!  Какой столбец
тайный?!
     - Ну-ну!  Ты,  малый, потише! Мне что! Чернец не чернец, я и ангелов на
работу поставлю, коль залетят в мой удел! - вмешался приказчик. - Дай шапку.
     Не дожидаясь,  когда Иванка подаст сам,  Митька ловко сшиб шапку с  его
головы.  Второй холоп поднял ее с земли и подал приказчику. Иванка замер. Он
выпорол из полы столбец и  спрятал в  подклети,  но совсем позабыл о мирских
деньгах, которые были зашиты в шапке.
     - С большой дороги, знать, скоморошек! - с усмешкой сказал приказчик. -
Сколь душ загубил за такую казну?
     Он  разорвал  подкладку  Иванкиной  шапки  и  вытряхнул деньги.  Иванка
кинулся на него,  но сразу три плети ожгли его по спине, по плечам, по лицу.
Один из холопов,  ударив Иванку по шее, подставил ногу. Иванка свалился, его
колотили плетьми, кулаками, ногами. Избитого кинули к Федьке в подклеть.
     К вечеру Иванку пороли вместе с плотником Федькой и снова обоих заперли
в подклеть.  Сутки они отсиживались на сене. Злость и растерянность угнетали
Иванку.  "Как перепел под кошелку попался,  дурак нелепый! - бранил сам себя
Иванка. - Пошто было от владыки бежать Фалалею такому?.. Хоть удавись тут, а
не уйдешь никуда от собак да холопей..."
     - Тут,  малый,  хитростью надо. Ты хитрость какую умысли, - посоветовал
неугомонный беглец.
     В это время ключ щелкнул в замке и холоп Митька вошел в подклеть.
     - Эй ты,  Баран!  Ты,  сказывал,  скоморох?  Иди-ка потешь нашу братью.
Парфен Терентьич велел. Твои денежки душегубные пропиваем, - сказал Митька.
     Избитого Иванку втолкнули в избу к буйной ватаге пьянствующей челяди.
     - Поднеси ему, Митька, во славу божью! - сказал приказчик.
     Иванка ждал,  что  его хлестнут плетью,  но  Митька налил стакан вина и
поднес ему.
     "Отравить хотят,  что ли? - подумал Иванка. - А, все равно!" - решил он
и выпил единым духом.
     - Вот этаких я  люблю!  -  внезапно воскликнул пьяный Парфен.  -  Пьем,
малый, со мной мировую!
     Он налил по кружке себе и Иванке.
     И Иванка вспомнил,  как он сидел на цепи у Макария, пока был кручинным,
и  тут  же  решил  прикинуться веселым  и  беззаботным пьяницей и  гулякой -
скоморохом. Недаром толкался он по торгам и знал скоморошьи побаски.
     Он неприметно выплеснул чарку под стол,  спросил себе гусли,  провел по
струнам.

                Коровушка на веточке сидит,
                Молодой медведь во клеточке свистит.
                Таракан попадью дерет,
                Попадья комаром ревет...
                Гули-гули-гули, ягода моя,
                Люли-люли, вишня пьяная!.. -

молодецки запел Иванка.
     Под его погудку пьяная челядь пустилась в пляс...


        "6"

     Иванку не стали больше держать в  подклети,  а послали с утра на работу
со всеми.  Они убирали хлеб.  К вечеру их загоняли по избам. Выйти из дворов
до утра было нельзя -  по улицам и  вокруг околицы бегали псы.  К утру псари
сажали собак на цепи и выпускали на работу людей...
     Дьякон  отказался постричь  волосы.  Его  постигла  Иванкина  участь  -
свалили, избили плетьми, ногами и палками. Дня три он лежал, но когда встал,
опять отказался работать.
     Тогда приказчик ему сказал:
     - Рассуди,  Федот:  один раз я тебя уже до смерти засек. И в другой раз
засеку,  коли работать не станешь.  Нового Федота на твое место сыщу и сроку
тебе даю два дни...
     И  на два дня с  колодкой на шее дьякон был заперт в  подвал и прикован
цепью.  Два дня его не кормили и били железным прутом. На третий день дьякон
смирился и стал на работу...
     К  вечеру каждый день здесь кого-нибудь били плетьми и кнутами,  а кого
ловили в побеге, на кого был особенно зол приказчик, тех вздымали на дыбу...
     Старожилы рассказывали,  что  раз  смелый  мужик  Семен  пытался  убить
топором Парфена.  Расправа над парнем была так страшна,  что с этой поры вся
деревня  боялась ходить  даже  мимо  подвала,  из  которого три  дня  подряд
раздавались ужасные стоны и крики.  В деревне шептались,  что смелого малого
рвали  на  мелкие части  щипцами и  жгли  огнем...  Когда  крики  кончились,
приказчик сказал, что Семен убежал из подвала...
     - Якушка, чего ты такой кручинный? - с участием спросил Парфен Кузю.
     - По дому тоскую. Матка там у меня да батька...
     - Ишь,  ласковый!..  Тоже и ты человек.  Давно бы сказал! - обрадовался
приказчик.  -  У  того Якушки вдовка осталась,  Матренка.  Вот тебе и  жена!
Селись у нее - утешит.
     - Да я не хочу! - в испуге воскликнул Кузя.
     - Чего врешь!  -  строго цыкнул приказчик.  -  Сказал я:  жена тебе - и
селись!  А  старую жизнь забудь:  дома тебе не бывать и  батьки с  маткой не
видеть!
     Так распоряжался Парфен всеми.  Сажая на  место умерших и  беглых новых
людей,  он правил на них недоимки,  оставшиеся от тех, чьими именами называл
своих новых пленников...
     Особенно новым пленникам жилось от  этого тяжело.  Они  были  сумрачны,
тосковали, и только Иванка всегда напевал и не падал духом...
     - Баран!  Ну прямой баран!  -  умилялся приказчик.  -  Глуп, как баран,
оттого и весел!
     И приказчик кормил Иванку сытнее других.
     Когда приказчик с  приятелями затевал гулянки,  они всегда звали Иванку
плясать,  а Иванка придумывал потехи,  прежде не виданные у них на пирушках:
то обучил он двух лучших собак прыгать в обруч,  то показал забаву псковских
купцов -  петушиный бой,  то  затеял объездить тройку собак  и  запряг их  в
легкую таратайку...
     - Ух, Баран, распотешил. И впрямь оказался ведь скоморох - не чернец! -
восклицал в восторге приказчик, и вся ватага холопов, глядя на его проделки,
рычала и ревела от смеха...
     Уж деревенские псы знали Иванку и не трогали,  он мог выходить из своей
избы, когда хотел.
     - Иван,  не  срамно  тебе  с  их  безбожной братией  пиры  пировать!  -
упрекнула Иванку Кузина жена Матренка,  когда Иванка как-то  вечером зашел к
Кузе.
     - А что ж мне, плакать сидеть?! У тебя вот Кузька, у Кузьки - ты, вам и
ладно, а я один - хоть собаками тешусь!
     - Вино пьешь да пляски пляшешь,  -  с укором сказал Кузя, - мужики тебя
Парфену дружком почитают, боятся тебя.
     Иванка подмигнул и засмеялся...
     - От тебя не чаял того, - с обидой и грустью заключил Кузя.
     - Уйди хоть ты вон из моей-то избы,  приказчичий скоморох!  - со злобой
вскрикнула Матренка, у которой Парфен уже замучил ее первого мужа.
     С  этого  дня  Иванка не  заходил к  Кузе.  Встречая его  на  работе за
молотьбой и в других местах, Кузя грустно глядел на друга, вздыхал, звал его
к себе, но Иванка не шел...
     И вот наконец уж к осени, после пирушки у приказчика, когда вся деревня
слушала целый вечер пьяные песни, крики и смех из дома Парфена, Иванка ночью
ударил в косяк под окошком Кузи.
     Кузя вышел к нему из избы.
     - Собирайтесь живо в дорогу! - взволнованно, с дрожью в голосе приказал
Иванка.
     От  Кузиного окна он пустился к  избе упорного дьякона,  наказал и  ему
собираться в дорогу.
     Потом обухом сбил замок с  подклети в  доме холопа Митьки и  под  сеном
нашел спрятанный псковский извет.
     Иванка спешил: было много дел и мало времени.
     В погребе, заменявшем Парфену тюрьму, сидели самые непокорные беглецы -
многострадальный плотник Федька и беглый стрелец Петяйка.
     - Робята,  лапти намажьте дегтем погуще да  в  разные стороны бечь,  не
одной дорогой.
     - Пошто лапти дегтем? - спросил Петяйка.
     - От собак: искать с кобелями пойдут, а деготь чутья им не даст.
     Когда по улице задвигались люди, псарня вдруг огласилась лаем и воем. К
удивлению беглецов, Иванка вошел к собакам, и самые злые из них стали к нему
ласкаться.
     - Ступайте живее, пока молчат, - поторопил Иванка товарищей.
     Он возвратился к окошку Кузи.
     - Пора уходить, Кузьма! - крикнул он.
     - Сейчас! - отозвался Кузя.
     Иванка слушал его перекоры с Матренкой.
     Звезды стали бледнее.
     - Кузьма! - громко напомнил Иванка, ударив в ставень. И Кузя вышел.
     Они выбежали за околицу.
     - Догонит Парфешка и шкуру сдерет! - сказал Кузя.
     - Я  их  пьяных в  подвал покидал,  гвоздями забил да  мешками с  овсом
заклал, - объяснил Иванка. - Не век им других в погреба сажать!..
     Они бежали весь день,  не думая об усталости, и только на ночь пристали
в лесу.
     Ку