ьшого челнока.  Оэлло увидала за
бортами Океан.  Солнце дважды опускалось в  Соленую Воду и дважды вставало
над ней. Пленных не кормили, а победители ели мясо сородичей Оэлло.
     В новом месте - то был остров - Оэлло была рабыней, как привезенные с
ней,  так  и  доставленные откуда-то  еще.  Работа была такая же,  как  на
поляне.  Сажали зерна маиса,  убирали урожай.  И все время,  без перерыва,
искали пищу,  любую пищу, собирали все, что можно проглотить. Больше всего
давала Соленая Вода.  Когда она  отступала в  глубины своих жилищ,  рабыни
спешили на  отмели  хватать крабов,  раковины,  рыбу,  ловить любое  живое
существо.  Приходилось оглядываться на Воду,  чтобы она,  возвращаясь,  не
задушила горькой пеной: рабыня тоже боится умереть.
     Труд рабыни был не тяжелее, чем у Оэлло на свободе. Потом она поняла,
что с утра и до сумерек,  когда повелители зажигали костры,  она ничего не
знала, кроме бесконечной, тупой усталости, будто бы старость уже вцепилась
в  нее и  держалась за  нее так же  прочно,  как раковина держится за свою
скорлупу.
     Мужчин-пленников  повелители держали  не  долго.  Они  сразу  съедали
двуногую добычу,  наслаждаясь пищей,  лучше которой нет  ничего.  Если  же
пленников хватало больше, чем на один день, тем лучше - пиршество длилось,
пока не съедали последнего.
     Так  же  как  у  племени  Оэлло,  на  острове  пользовались оружием и
орудиями из камня и  кости,  так же ловко и прочно прикрепляли наконечники
из  обсидиана  к  концам  деревянных копий,  так  же  усаживали  каменными
остриями головки тяжелых дубин.  Отборные кости шли на гарпуны и  остроги,
которые служили одинаково на охоте,  в бою,  на рыбной ловле.  Лесных птиц
сбивали стрелами из  деревянных луков.  Для рыбы плели и  сети из  волокон
растений, вьющихся по деревьям.
     На  большом острове было  мало  птиц и  много охотников,  добыча была
трудной и  скудной.  Лучше ловилась рыба,  если бы  в  сети не  попадались
большие, страшные рыбы. Зубастые гиганты чаще всего рвали сети раньше, чем
удачливым  рыбакам  удавалось  попасть  гарпунами  в  глаза  чудовища  или
оглушить его дубинами. Шкура приносящей несчастье рыбы была слишком крепка
для  костяных наконечников.  Если  челнок  переворачивался,  большая часть
рыбаков погибала. Жители побережья почти не умели плавать: из страха перед
большими рыбами они не любили Воды.
     На острове,  так же как и на поляне,  где началась жизнь Оэлло,  люди
были  истощены привычным недоеданьем.  Только  мясо  утоляло  голод.  Если
слишком долго не было мяса, съедали рабынь. Но это была крайность. Рабыням
уготована иная судьба.


     Прижимаясь к Уэмаку,  Оэлло отдыхала на прохладном полу, у ног своего
владыки. Воспоминанья ее не томили. Не было большой разницы между голодным
детством и  долей голодного подростка-рабыни.  Все  казалось естественным.
Повелители-островитяне,  истребившие племя Оэлло,  были  немногим суровее,
чем  родное племя,  чем  отец  и  мать.  Когда  разум Оэлло созрел,  Уэмак
объяснил:
     - Над всем властвует голод.  Бог, давая людям жизнь, дарит им и волю,
и свободу.  Тот,  кто не умеет защитить себя,  кто не может утолить голод,
слабеет. Его удел быть вещью и пищей сильнейшего.
     Для  Оэлло  Уэмак  был  Избавителем.  Ее  ждала участь других рабынь,
определенная законом и  обычаями острова.  Ее  могли  съесть в  долгие дни
голода по мясу.  Или она плодила бы детей, не знающих имени отцов. Ее дети
должны были бы идти в  пищу владыкам.  Девочки -  по мере случая,  который
определял  судьбы  матерей.  Мальчики  -  как  сладкая,  изысканная  пища.
Рожденных от  рабынь  увечили,  отнимая будущую мужественность.  Потом  их
откармливали на радость вождей. Маленькие искалеченные существа были самым
желанным блюдом.
     - Боги не создали людей злыми.  Сами люди виновны в  своей судьбе,  -
говорил Уэмак Избавитель. Он, потомок прибывших из страны Бога Лучей, знал
все. Ведь он ничем не похож на других. Он - особенный, единственный.
     Оэлло  не  сознавала,  что  женщина,  отдавшись мужчине всей  душой и
получив взамен полноту чувств, всегда считает избранника или избравшего ее
другим,  большим  и  лучшим,  чем  все  остальные.  Женщины ее  племени не
делились сокровенным.  А если и делились,  Оэлло была слишком мала,  чтобы
стать  участницей  таинственных бесед.  Женщины  племени  Уэмака  казались
послушными вещами  мужчин  -  вопреки преданью о  недавнем времени,  когда
главенствовала  женщина.  Ныне  в  скудости  жизни,  о  которой  никто  не
подозревал,  для  женщин  не  было  слов,  выражавших нечто  большее,  чем
потребности текущего дня.  В  сущности,  и  мужчины жили  каждый  в  кругу
собственного одиночества.  Все  .знали много имен богов,  в  толпе которых
лишь для немногих скрывался Единый.  Знали много названий вещей. И дней. И
чисел.  И  обрядов.  И  преданий.  Но  никому не  было дела до творимого и
творящегося внутри человека.  Человек оставался такой  же  тайной,  как  и
превращение почвы в растение, цветка - в плод...
     Уэмак был Вождем Мужчин - тлакатекухтли - по избранию, но на избрание
он  имел  право по  происхождению от  белых богов.  Когда челноки с  земли
причалили к острову,  повелители Оэлло на коленях ждали воли прибывших.  В
тот день Уэмак,  случайно заметив пленницу-рабыню,  указал на  нее.  Этого
было достаточно, чтобы исполнилась судьба Оэлло.
     Через  закрытые веки  Оэлло  уловила  тень.  Женщина открыла глаза  и
опустила голову.  Пришел верховный жрец,  знаток тайн звезд и времени. Его
звание было -  Человек Темного Дома.  Его боялись. Но он не был так велик,
как Вождь Мужчин, и женщина, продолжение плоти Уэмака, могла оставаться.
     Годы  считались по  летним солнцестояниям и  по  зимним,  когда более
всего сокращается время пребывания Солнца на  видимом небе.  В  часы  ночи
видимое  выражение Единого  движется за  Океаном  по  небу  земли  предков
Уэмака.
     Тому  минуло триста пять  лет,  когда  белые оставили восточный берег
Океана, тот, откуда приходит Солнце.
     - Однако же не тогда было начало, - говорил Уэмак.
     Его  слушал  не  только Человек Темного Дома.  Собрались властвующие.
Шихуакоатль - Змея-Самка, бывший главным судьей и помощником Главы Мужчин,
ахкакаутины -  военачальники родов, образующих племя, кальпулеки - родовые
вожди.  Они сидели и лежали в полутьме и прохладе. Они знали наизусть, что
скажет Уэмак.  Если он забудет или ошибется,  его поправят сразу несколько
голосов.  Чудесное остается чудесным,  пока оно неизменно.  Иначе истинное
превращается в сказку для развлечения.
     - Начало свершилось втайне.  Во  многих и  многих сотнях дней пути на
восток от того берега Океана.  Это было на земле, где черные были покорены
сынами Солнца.  После долгих лет  покоя сыны покоренных внесли смуту между
сынами покорителей.  Все разделились.  Была война.  Одни,  изменив Солнцу,
подняли  багровое знамя  восходящей Луны.  Другие,  верные,  собрались под
светлым знаменем Лучей.  Люди сражались твердым и  гибким оружием,  какого
здесь нет.  Змеи сражались ядом и удушьем.  Одни звери - таких здесь нет -
бились длинными клыками длиной в тело человека.  Другие - рогами. Другие -
когтями, длинными, как кинжалы, а тела их и сила во много раз превосходили
тело и  силу оцелота.  Потом все сошлись на необозримой долине под горами.
Верные Солнцу победили. Но нет конца бремени жизни и войны...
     Так  было  вначале,  так  было,  так  было,  -  повторял Уэмак слова,
заученные от  отца,  который  заучил  их  от  деда,  слова,  принесенные с
восточного берега Океана.  -  После победы предки моих  предков,  исполняя
волю Солнца,  пошли вслед ему  на  запад,  на  запад,  на  запад.  Всем мы
сообщали волю Солнца. В горах мы строили алтари Солнца из четырех каменных
плит, покрытых пятой. А перед ними - круг из камней, глубоко погруженных в
землю.  Когда весной первый луч Солнца падал с вершины горы на алтарь,  мы
приносили жертву  богу,  предлагая ему  живое  сердце  человека.  Утвердив
истину,  мы  уходили дальше на  запад,  на  запад,  на запад,  пока нас не
остановил Океан.
     - Да,  да,  -  сказал  кто-то,  зная,  что  сейчас последует знакомый
перерыв в течении знакомого рассказа.
     - Там,  -  Человек Темного Дома указал на север, - Бог сошел с неба в
пламени  и  в  тысяче  громов.  В  месте,  где  он  коснулся земли,  среди
вечнозеленых лесов остался его  след такой глубины,  что в  нем поместятся
все  люди лесов и  все  люди степей.  Это  там,  где зимой даже в  низинах
выпадает снег, как на вершинах гор. Я знаю. Так было!
     - Это так, это так, - подтвердили несколько голосов.
     И  что-то  изменилось -  случалось,  что  души этих людей противились
власти  священной  повести:   Человек  Темного  Дома  напоминал  о   чуде,
совершенном на  земле  красных людей  и  для  красных людей.  Пусть  место
проявления величия Единого и далеко, но оно доступно. Сделав усилие, Уэмак
продолжал:
     - По дороге к Океану мы просвещали людей, давая им Солнце. Мы владели
берегом Океана. Другие люди пробовали теснить нас, но мы отбрасывали всех.
И  всегда,  всегда,  всегда,  всегда  берега  Океана и  острова у  берегов
принадлежали нам.  И только мы умели сообщать другим людям истину познания
Солнца.  Менялись времена, остывал воздух, долгие годы бывало так холодно,
что  зимами льды покрывали Океан.  Потом шли многие и  многие годы,  когда
Океан теплел.  Одно сменяло другое,  а мы оставались детьми Солнца.  Почти
триста поколений мы жили у берегов Океана.
     Почувствовав, что души слушателей открылись, Уэмак говорил:
     - Затем на нас напали люди,  чьим богом был Крест. Мы долго сражались
с  ними.  И когда настала жизнь двести шестьдесят девятого поколения,  мой
предок и  другие решили уплыть по Океану вслед за Солнцем.  Это,  -  Уэмак
поднял тяжелое кольцо,  -  мой предок носил на  запястье еще на том берегу
Океана.
     Мы  плыли  за  Солнцем.  Ветры  и  теченья несли нас,  но  мы  всегда
стремились видеть заход  Солнца перед  собой,  а  утром мы  поворачивались
назад,  чтобы встретить его.  Мы плыли.  Мы пили дождевую воду, а когда не
было дождей,  мы  сосали сок рыб.  По  ночам из  бездны Океана поднимались
чудовища,  большие, чем наши челны, и в их глазах, громадных, как жернова,
отражался свет звезд.  Веревки от парусов и  ручки весел врезались в руки,
разбухшие от  воды,  а  соль  разъедала раны  до  кости.  Размокало дерево
челнов,  и  волны крошили борта.  Из  кусков сломанных мачт  мы  связывали
новые.  Сгнили паруса,  мы делали новые из кожи морских рыб. Бывали долгие
дни,  когда тучи закрывали небо,  и  мы знали,  что Солнце не погасло лишь
потому,  что свет сменялся мраком.  Но  где было Солнце за  тучами,  мы не
знали, и не знали, куда уносили нас бури.
     Челн моего предка остался один.  Куда делись девять других,  никто не
узнал никогда.  Мы  считали дни и  отмечали их  на  выделанной коже.  Кожа
сгнила, и мы делали знаки на бортах. Сгнили борта. Но мы знали, что минуло
более двух  сотен дней,  когда кончился Океан.  Только двадцать человек из
всех,  покинувших тот берег,  вышли на этот. Из них двое были чужими: наши
пленники и наши гонители, знатные люди из жестокого племени, которое гнало
нас под знак Креста.  Мы построили жертвенник. И даровали сердца пленников
Солнцу.  Так поступили мои предки перед вашими предками.  И так утвердился
союз между ними.  Все чтили Солнце.  Но ваши предки узнали от моих,  какая
жертва нужна Солнцу и как совершается обряд...


     Солнце готовилось уйти за  горы,  которые закрывали запад.  Весь день
ветер  уносил  туда  дым,  поднимавшийся из  купола самой  высокой вершины
хребта.  Сейчас,  в  вечернем покое,  тяжелая  струя,  свободно поднимаясь
вверх,  безвозбранно расширялась в  высоте.  Уэмак  называл эту  особенную
форму грибом - одним из двух слов, сохранившихся из всех слов, принесенных
с того берега. Вторым словом было имя, передававшееся в его роду от отца к
сыну.  Оно было трудно для произношения и так же не похоже на другие слова
этого берега, как лицо и тело Уэмака - на лица и тела красных людей. Иан -
таков был звук имени, чуждый самому Уэмаку.
     Многое,  ускользающее от разума, а потому и ненужное, было изображено
знаками-картинками,  трудными  для  понимания,  так  как  изображалось  не
существующее на этом берегу Океана.
     Изгнанники не нашли в земле чего-то, нужного для изготовления оружия.
Вскоре   камень  заменил  твердое  вещество  мечей,   топоров,   кинжалов.
Рисунки-знаки темны, истерты. Иан-Уэмак знает, что действительное для него
давно непонятно для других.  А  понятно ли и для него?  Не ветер ли принес
его предков с вершин восточных гор? Там, в стране предков, не было гор. Но
красные,  живущие среди гор, могут понять величие, лишь возвышая известное
им. Таковы все люди.
     Солнце  ушло,  оставив  землю  на  волю  ночи  и  сна.  Оно  было  бы
единственным выражением  Бога,  не  покидай  оно  землю.  Но  оно  уходит,
позволяя рождаться темным  богам-оборотням,  искаженным отражениям истины,
то есть злым.
     Сегодня,   как  вчера,  как  всегда,  на  черном  небе  расположились
созвездия.  Чудовищный дымный гриб, заслонив край неба, скрыл часть звезд.
Стали  видны  багровые  отблески  пламени,  которое  опять  проснулось под
землей.  Гора дышала огнем.  Нужна война,  ибо  уже  давно алтари получали
ничтожно мало жертв.
     Так было,  так будет.  И такова мудрость людей,  безразлично от того,
что служит им истиной.
     Только так,  именно так...  Иан-Уэмак родился уже посвященным в тайну
неизбежного, неизменного.
     Его предки хотели нечто изменить,  и преданье,  доверенное ныне почти
непонятным знакам-рисункам, донесло тщетность усилий. Пытались совершить -
и не совершили. Пытались ли? Наверное, ведь пока человек не попробует сам,
он не верит в тщету усилий.  Преданья утешили Уэмака. Правда открывалась в
перечислении того,  что существовало на  том берегу Океана и  чего не было
здесь.  Особое вещество,  из которого изготовляли оружие и орудия,  давало
силу людям.  Там были животные,  покорные воле людей,  как пальцы руки. На
своих спинах они переносили людей.  Запряженные в  плуги,  послушные звери
рыхлили  поля,   где  росла  обильная  пища,  которой  здесь  нет.  Другие
прирученные звери и птицы давали столько мяса, сколько хотел человек. Леса
и  степи были полны диких животных,  и вместо войны люди охотились со спин
послушных животных и возвращались с мясом. Не нужно было брать пленников и
убивать их.
     Там  глубокие реки кишели робкой рыбой.  Там все не  так,  как здесь.
Здесь нет стад животных,  здесь леса и реки полны врагов человека,  острые
зубы и яд ждут под каждым кустом и на каждой пяди заросших речных берегов.
Глупая пестрая птица на высоких ногах,  разучившаяся летать,  и  маленькая
безголосая собака - только два ручных животных есть здесь. Чтобы облегчить
себя, человек должен взвалить ношу на спину другого человека.
     Далеко на севере,  где-то вблизи места проявления Бога, о чем поминал
Человек Темного Дома,  бродят громадные вольные стада рогатых зверей. Люди
охотятся за  ними.  Но  ручных  зверей  нет  нигде.  Предки Уэмака чего-то
искали,  что-то пробовали изменить. Об этом рассказывают древние, понятные
лишь Уэмаку рисунки; другие их смысл ныне толкуют по-иному. К чему думать,
о чем в действительности хотели рассказать создатели записей?  Нужно ждать
завершения жизни.  Усилие бесполезно,  все  совершается неотвратимой силой
Бога.


     Женщина,  тень мужчины,  тенью появилась рядом с Уэмаком.  Город-дом,
ступенчатый улей,  казался бы  уже  мертвым,  коль кое-где  не  мерцали бы
смутными,  но  все  же  живыми пятнами угли в  общих очагах.  Над плоскими
крышами в трех местах поднимались тупые вершины многоступенчатых пирамид -
жилищ Бога и богов.
     Колоссальные,  подавляющие, они казались такими же неразрушимыми, как
жертвенники из каменных плит, возводимые предками Уэмака на пути с востока
на запад.  И такими же вечными,  как собрания камней на том берегу Океана.
На макушках пирамид светились неугасимые огни.
     Ночью, когда темнота скрадывает подробности и расстояния, возведенное
людьми выглядело таким же величественным, как горы, созданные творцом всех
вещей. Мрак возвышал дело людей, не унижая дела Бога.
     "Бог ревнив, - думал Уэмак, - его день слишком ярок, слишком очевидно
величие Солнца... Ночью власть Бога ослабевает".
     Оэлло  обняла Уэмака,  смело и  сильно.  Да,  ночью храбрость женщины
превосходит храбрость мужчины -  ей помогают звезды. Глаза Оэлло блестели,
отражая лучи  звездного света.  Ее  волосы пахли странно и  ново.  Женщины
умеют, собрав цветы, добыть их ароматы с помощью каменного пресса.
     Летучие  мыши  чертили небо.  Трепеща крыльями,  в  воздухе беззвучно
остановилась  сова.   Что-то  привлекло  владычицу  тьмы.  Уэмак  различал
громадные глаза ночной птицы.  Она  висела в  двух  локтях над  изголовьем
низкой кровати из кожи, натянутой на раму черного дерева.
     Оэлло  приподнялась.  Опираясь  на  локти,  женщина  заслонила  своей
головой вестницу несчастья.
     На западе небо осветило красным -  там гора дохнула огнем.  Так здесь
часто бывает.  Как  обычно,  послышался глухой гул.  Чуть  дрогнула земля,
изгибаясь под  насилием огня,  чуть  дрогнул полный  людьми глиняный улей,
колыхнуло пол.  Все непрочно,  все случайно...  И  все это было привычным,
будничным, таким знакомым.
     - Шочи, шочи, - шепнул мужчина женщине.
     "Шочи" - цветок на языке земли, которой принадлежали оба.


     Шли кучками. Прятались в тени. На открытых местах крались согнувшись.
Но  многим уже надоело:  ведь трудно три дня подряд делать одно и  то  же.
Первые два дня похода войско-толпа находилось на  своих землях.  Однако же
порядок  соблюдался  лучше.  Мечтали  об  успехе.  Остерегались встречи  с
лазутчиками: говорили, что где-то и кем-то были замечены чужие.
     На третий день сказалась усталость.  Появились больные, так как сырая
мука из маиса плохо переваривается. Угнетала тяжесть оружия. У каждого был
лук,  согнутый из упругого дерева. Жильная тетива делала опасной стрелу по
меньшей мере  на  сто  шагов.  Длинные мечи  были изготовлены из  жесткого
дерева,  с  лезвиями из осколков камня.  Из такого же дерева были палицы с
острыми  кусками  обсидиана,  вделанными  в  головки,  напоминавшие сжатый
кулак. Топоры из тяжелого каменного клина, насаженного на прямое топорище,
тащили на  перевязи за  спиной.  Короткие ножи  делались из  прямого куска
обсидиана,  привязанного ремнями к  деревянной рукоятке.  Надежным оружием
были копья длиной в два человеческих роста.
     Уже в  первый день слабейшие открыто освобождали себя от непосильного
груза,  складывая ненужное  в  приметных местах.  В  середине третьего дня
войско было остановлено в  лесу,  за которым скрывался враг,  обреченный в
добычу.  Вожди знали дорогу,  вели лазутчики: в них превращались торговцы,
знатоки расстояний и тропинок,  причудливой сетью покрывавших всю землю от
неприступных гор и до берега Океана.
     Отдых был необходим.  Все переутомились.  Обремененные оружием,  люди
были не в  силах нести на себе много пищи.  И  хотя каждый получил столько
же,  сколько все,  у  многих запасы кончились еще вчера.  Так было обычно.
Привыкли  к   тому,   что  не  приходится  требовать  многого.   Кажущаяся
беспечность была результатом слабости.  Однако же неудача грозила тем, что
иные не найдут сил, чтобы вернуться.
     Медленно продираясь в колючем подлеске, люди шумели по необходимости,
чтобы спугнуть ядовитых гадин, владеющих лесом. Для безопасности расчищали
полянки  от  травы  и  устраивались  на  долгий  отдых.   Нападенье  будет
произведено в конце ночи, как везде и всегда.
     В   общем  беспорядке  был  свой  порядок.   Город-дом  образовывался
единством трех  родов,  из  которых каждый,  однако,  имел  свою  храмовую
пирамиду и