ук, хотя бы без похвальбы утверждавших,
что видят и под землей на четыре локтя, Малх опасался.
     Зато ныне Малх охотно сделался истолкователем событий,  для  россичей
удивительных и непонятных.
     - Почему за нами тянут ромейские дружины, да не нападают?
     - Боятся. Крепко биты главные. Эти мелкие, они не сунутся.
     - Не то... Чего же зря бьют ноги?
     - По обязанности. Начальники ромеев кормятся от начальствования. Идут
за нами, чтобы потом оправдаться.
     - И нас боятся? И своих боятся?.. Всех боятся?
     - Своих еще больше, чем нас.
     Сощурив глаза,  Малх  улыбался не  шрамом,  а  настоящей улыбкой.  Он
понимал.  Крук же хмурился, хмурился. Видя собственными глазами, он все же
никак не мог постичь ромея. Малх старался для Крука:
     - Помнишь же,  друг-брат, они на стене людей давили и секли на части.
Для страха. Нас испугать хотели.
     - То нелюдь, хорьки же, вонючки, - злобился Крук.
     Будто бы сводя с империей старый счет гнева,  Малх не слова говорил -
брызгал желчью:
     - Мы  сами  уходим.  Ромеи,  топчась на  нашем следу,  шлют базилевсу
гонцов: гоним врага, наша заслуга. Одного отсталого поймают - сотни взяли.
Они,  Крук, свою выгоду нашли в том, что ты их побил в засаде. Они донесли
своему базилевсу: бой был большой, поле осталось за ними.
     Злобно выругавшись,  Крук прыгнул на коня и  скакал в  тыл,  к  своей
сотне.  Никак не верил он Малху,  что ромеи ночью не нападают, боясь боя в
темноте.
     Храбрый,  горячий Крук, думая за ромеев, выбирал места, откуда сам он
ударил бы ночью.  Уж он совершил бы! Дело ему казалось нетрудным. Прямо на
дороге, на пятнадцать верст растянувшись, спал росский обоз. Охрана у него
с  тыла да  с  головы.  Как  же  не  напасть!  Разогнать лошадей и  быков,
перебить,  сколько удается скотины. С малой силой можно остановить обоз. И
не  спал Крук ночами,  всюду рыскал,  всем спать мешал,  готовясь отразить
ромеев.
     День догонял день,  ночь сменяла ночь,  все похожие,  как зерна овса.
Новый  месяц  узеньким серпиком вслед  солнцу упал  за  горы.  В  четверть
разросся серп, в две четверти вышел, иначе - луна вполовину. Несчитанный и
едва-едва измеренный росский обоз поднялся к северу.  Отсюда дорога давала
колено на запад. Прошли и теснины перед выходом на широкие поля Фракийской
низменности, где били войско Асбада. Нигде нет ромеев. Днем - покой, ночью
- покой.
     Нет  сердца в  ромеях.  Издеваясь над трусливыми людьми,  чьи боги не
вкладывают в сердца мужской храбрости, воины Крука пускались на шутки.
     Бросят  тушу  павшей  скотины поперек дороги и  воткнут в  падаль два
крестом связанных кола. "Молитесь!.."


     Что же это за земля,  по которой можно ходить с арканом,  как в поле,
где пасется скотина, брошенная нерадивым хозяином!
     Захваченная  добыча,   в  которой  Ратибор  видел  богатство,  добыча
ничтожная по  меркам империи,  удовлетворила походного князя.  Сверх  меры
достаточно уже взятого.  Домой пора.  Одна забота:  чтобы не падали быки и
лошади в обозе.
     Не  будь  того,  Ратибор пошел бы  поглядеть и  на  пуп  империи,  на
златовратную Византию,  и  попробовал бы пощупать стрелой и  мечом столицу
злых Теплых морей.
     Что за  женщину везет на  Рось Мал?  И  не  он один с  живой добычей.
Ратибор, думая о девушке, похожей на давнюю хазаринку, глядел на полонянку
Мала с невольно суровым, тяжелым вниманием.
     Встречая взгляд скифского князя,  Анна сжималась от страха.  О чем он
говорит с Малхом, о ней?
     - Он велит убить меня, - жаловалась дочь префекта своему покровителю.
Сейчас она, будь что будет, не хотела умирать.
     - Не  бойся,  -  успокаивал Малх.  -  Мы убиваем в  бою.  Князь наш -
россич.  Не злой он.  Ты доймешь лотом.  Россич - прямой души человек. Как
стрела.  Видишь  эту?  Дай  палец.  Остро  жало-то?  Не  наколись на  него
коварством и ложью, погибнешь.
     Сотник Мал  каждый день появлялся около телеги,  но  ненадолго.  Анна
знала,  что  его  место впереди,  где во  многих стадиях перед обозом идет
головной отряд.
     Победитель не  спешил вступать в  права  владения.  Анна  вспоминала:
древние герои-язычники на войне не касались женщин.  Но в дни мира нашлась
женщина, которая посадила за прялку самого Геракла.
     Девушка прихорашивалась.  Она уже не так боялась своего повелителя. И
все же,  когда Малх попробовал подняться в седло,  Анна испугалась.  Что с
ней будет, с одной!
     - Я не оставлю тебя, - обещал Малх.
     Для  души  человека  не  проходит  даром  быть  покровителем слабого.
Малх-россич не  был  безродным,  бездомным Малхом-ромеем.  В  его  доме  в
Княжгороде осталась дочь,  скоро невеста.  Малх  по-отечески жалел пленную
ромейку.


        2

                                    Немногие узнают о тех, кто был сломан.
                                    Страх вырвал язык у Рассказа.
                                    И молчит окровавленный рот.

                                                        Из древних авторов


     Старенький  пресвитер-изгнанник   Еввадий   благословил  волю   бога,
пославшего скамарам оружие.  Георгий хвалил Судьбу.  Бог  или Судьба,  без
упоминания имен  которых немела мысль  ромея,  даровали отшельникам Козьей
горы мужское оружие.
     Георгий  открыл  товарищам тайну,  связав  их  предварительно клятвой
послушания.  Родопские скамары прикоснулись к  скифскому кладу с  уловками
людей, гонимых и богом и Судьбой. Чтобы не оставить внизу следов, товарищи
на веревках спустили добытчиков с кручи.
     Бескрылые птицы крысами проползли в  дыру,  оставшуюся между сводом и
глыбой,  которой скифы  заткнули пещеру.  Обитатели Козьей горы  сделались
владельцами оружия и  доспехов,  достаточных для  сотни человек.  Как  все
люди, скамары умели быть жадными.
     Кто-то продолжал посылать удачу. Опустившись с горы, скамары наловили
лошадей, принадлежавших всадникам Асбада.
     Настали лучшие времена.  Будь бы  так  всегда:  ни  одного солдата на
дорожных  заставах.  Но  нет  безоблачного счастья  в  Подлунной.  Усадьбы
владельцев обезлюдели.  Бежали колоны.  Даже  лачуги приписных к  пашне  и
пашенных сервов были покинуты их жалкими обитателями.
     Фракия служила старым полем для  прогулок варваров,  и  ее  население
умело прятаться не только в горах и крепостях.
     Два десятка скамаров казались настоящими солдатами, появление которых
и в мирный день не сулило подданным хорошего.  Солдат всегда требует есть,
пить, он хочет женщину и грабит все, что попадает под руку.
     Даже  собака  не  встретила  Георгия  и  его  товарищей,   когда  они
остановились у ограды дома знакомого колона.  Кто-то,  спешившись,  открыл
ворота.  Вспорхнули испуганные куры. Как настоящие птицы, куры поднялись и
долго летели, пока не свалились на поле почти зрелой пшеницы.
     Владение колона было  одето  очень старой и  многократно подновленной
стеной  значительно  выше  человеческого роста.  Ограда  была  собрана  из
неоколотных камней,  которые изнутри своими выступами образовывали подобие
ступеней. Удобно для хозяина, который может, не выдавая себя, посмотреть в
любую сторону.
     Объедки сена и соломы,  навоз,  грязь, которую затаскивали снаружи во
двор,  постепенно повысили уровень внутри ограды, и дом врос в землю. Дом,
как и ограда,  сложенный из камня,  тупо глядел двумя черными дырами узких
окон-продухов. Открытая дверь косо висела на ременных петлях.
     Брошенные среди сухих лепешек навоза,  валялись перевернутая борона с
деревянными зубьями и  два  плуга из  затесанных на  клин обрубков дерева,
окованных ржавым  железом.  Телега без  передка и  еще  телега без  колес,
парное ярмо...
     В доме ящики для зерна и припасов,  служившие кроватями, были открыты
и пусты. В очаге - холодная зола.
     Георгий проклял небо и  землю.  Колон Евмен был  другом скамаров.  Не
бескорыстным  -   взаимная  выгода  служила  единственно  прочной  основой
сердечных союзов.  Поле Евмена граничило с  лесом,  спускавшимся с  Козьей
горы, и его усадьба была промежуточным складом для добычи скамаров.
     Евмен нашелся в  тайнике около погреба,  необходимого в  местах,  где
возделывают виноград и  маслины.  Из  вонючей норы  хозяин выполз вместе с
женой,  младшим сыном  и  кошкой.  Старшие дети  Евмена  стерегли скотину,
спрятанную в лесном загоне.  Евмен был по-своему богат,  но не от земли, а
щедротами скамаров.
     - Да поразят меня боги,  - говорил Евмен. - Мы вас заметили. Я думал,
дьявол послал мне настоящих солдат.
     С предгорной террасы были видны не только Гебр,  но и дали Фракийской
равнины.
     - Беда,  - привычно жаловался Евмен. - Звери травят поле. Вепри лезут
в хлеб, ничего не боясь. В них вселились души убитых ромеев.
     - Ты богохульствуешь, - усмехнулся Георгий.
     - А, что ты знаешь! - отмахнулся Евмен.
     Фракийцы  были  крещены  поголовно  при  Константине,   более  восьми
поколений тому  назад.  Но  старые  верования держались.  Сельские жители,
паганосы*, для горожан люди низшие, пахли навозом и язычеством. Им не было
дела  до  толкований сущности Христа,  раздиравших города.  Евмен  верил в
Христа как  главного бога,  подобного базилевсу или  фракийскому префекту,
который управляет откуда-то свыше и не занимается малым людом.  Рядом жили
боги лесов,  воды,  земли.  Когда-то и от кого-то Евмен слыхал о дьяволах,
вселившихся в  свиней  к  большому убытку  их  владельцев.  Издалека Евмен
наблюдал,  как  варвары  разгромили ромеев.  Для  души  ромейского солдата
свинья самое подходящее место.
     _______________
          * П а г а н у с (от древнеримского  п а г у с  - с е л ь с к и й
     о к р у г)  -  первоначально мирный сельский житель,  затем обитатель
     захолустья.  В дальнейшем - язычник.  На Русь слово занесено греками,
     употреблялось как синоним язычника, впоследствии - бранное.

     - Ты принял нас за ромеев? - спросил Георгий.
     - Я и сейчас едва верю глазам. Ты нанялся служить солдатом?
     - Нет. Я нашел это оружие.
     - А-а...  -  будто  бы  безразлично согласился  Евмен.  -  Коль  тебе
нравится...  Но не попадись варварам.  Они, знаешь, какие... Ты не успеешь
им объяснить,  -  с иронией добавил человек, верующий и в новых и в старых
богов.
     Он был хоть и с большого расстояния,  но очевидцем гибели тзурульской
конницы.  Имея малый запас слов, Евмен рассказывал с помощью разнообразных
ругательств, интонаций, телодвижений о том, как за Гебром двигались конные
полки,  как таяли ромеи -  их  он  отличал по блеску касок и  лат,  -  как
варвары "догрызали ромеев".
     А  на  следующее утро несколько беглых солдат ограбили Евмена.  Колон
счел разумным умолчать,  что он успел угнать скот в  лес и  зарыть большую
часть имущества.
     Он ненавидел горожан,  которые являлись к  нему скупщиками-торговцами
и,  он был убежден, обманывали его, когда он продавал бычка, зерно, овощи,
вино,  чтобы купить соль,  кое-что из утвари и одежды.  Он обошелся бы без
городов и  империи.  Особенно без  империи в  лице двух ромеев -  сборщика
налогов и солдата. Евмен считал себя только фракийцем.
     Надвигались дни  бедствий.  Варвары потравили поля.  Многие  лишились
скота, имущества. Сосед Евмена, сидевший от него в шести стадиях в сторону
Гебра,  бежал совсем,  он сам сжег свой дом.  Как все, Евмен знал будущее:
подать будет увеличена прибавкой -  эпиболой,  которая падет на уцелевших.
Благодаря скамарам Евмен имел запас.  Но  платить сразу нельзя:  кто легко
отдает,  С  того  требуют еще.  Евмена бросят в  тюрьму,  будут  пытать за
недоимку.  Он обязан держаться до конца и уступит под угрозой казни. Тогда
сборщик убедится, что этот отдал последнее.
     Евмен сказал Георгию:  "Я тоже хотел бы бежать".  Он не думал бросать
усадьбу,  но  набивал себе  цену -  хозяин усадьбы был  нужен скамарам.  И
хорошо,  что больше нет соседа.  Тот будто бы о  чем-то догадывался и  мог
донести.  Не нарочно, но, когда из человека выбивают недоимку, он способен
на все,  чтобы избавиться от страданий.  Скамаров когда-нибудь поймают.  И
Евмена вместе с ними. Не нужно думать об этом.
     Предок Евмена,  римский легионер-осадник, получил от императора землю
и вспомоществование на устройство.  Розга сборщика податей разорвала связь
между империей и потомком ветерана Траяна.
     Около  очага  в  маленьком тайничке (жизнь  подданных -  тайна) Евмен
хранил  родовые  святыни.  Когда  скамары  уехали  прочь,  он  вытащил их:
глиняную  высотой  в  четверть фигурку  пузатого человечка со  стертыми от
времени  чертами  лица,  бронзовую  женщину  с  чрезмерно большой  грудью,
всадника из дерева и мраморного божка с орлом в ногах.
     Расставив богов на  очаге и  опустившись перед ними на колени,  Евмен
читал молитву. Жена и сын вторили:
     - Ты,  добрый Либер-Сильван,  который дает человеку сытость от поля и
стада...  И ты,  Юнона-Популония плодородящая...  И ты, Всадник-Вождь... И
ты,  Зевс-Юпитер-Залмокис...  -  Евмен перевел дух  и  сказал с  силой:  -
Храните очаг!  Меня да скотину!  Жену,  детей, птицу! И ныне и вовеки! Так
вам всем велит Христос Сильный бог,  который живет в городе! Вот его знак,
смотрите.
     Евмен крестился.
     - Благодарю вас,  кроме Либера-Сильвана.  Он  не  помогает мне беречь
поле от свиней. Ты спишь, Либер, спишь, - упрекнул бога Евмен.
     - Дай курицу, - строго приказал Евмен жене.
     - Это не  тебе,  ленивый бог,  -  предупредил Либера-Сильвана хозяин,
опрыскивая кровью фигурки.
     Совершив жертвоприношение,  Евмен отдал жене  обескровленную курицу и
продолжал беседу с Хранителями:
     - Слушайте,  запоминайте, действуйте. После равноденствия я дарую вам
большую-большую свинью.  Да, да. Но сделайте так, чтобы варвары или Судьба
утопили,  удушили, зарезали сборщика Евлампия и его помощника Марка. Я вам
расскажу, какие они видом, чтоб вы не ошиблись...
     Прервав, Евмен сурово сказал жене и сыну:
     - Уходите,  следите за округой,  -  и,  закончив с  приметами врагов,
поделился с богами предстоящими испытаниями.
     Евмену  было  страшно,  заранее  больно;  он,  склоняя сердца  богов,
разжалобил и себя до слез.
     Чаша страданий его не минует. И Евмен молился один, вполголоса, чтобы
никто не услышал.  Это его дело. Хозяин и мужчина не заставит жену и детей
раньше времени плакать о нем.


     На холме, стадиях в пятнадцати от имперской дороги, стояла башня. Она
была  сложена из  тесаного камня,  и  даже  без  извести кладка  могла  бы
держаться собственным весом.  Старая  крепость времен  Траяна или  Адриана
была когда-то  разрушена варварами.  Но  цистерна для  сбора дождевой воды
была пуста лишь наполовину. Здесь нередко дневали ночные птицы - скамары с
Козьей горы, которые позаботились забить глиной трещины.
     Солдатское  обличье  способствовало успеху.  Скамары  возвращались  с
хорошей добычей не  только на вьюках,  с  ними были две повозки с  добром.
Георгий узнал  новости о  варварах.  После  перевала через Планины варвары
разбились на  два  отряда.  Один,  ходивший к  Филиппополю,  ушел обратно.
Другой направился к Юстинианополю, и где он, никто не знал.
     После  вторжения варваров  во  Фракии  осталось много  падали.  Между
башней  и  дорогой сидели  сытые  вороны.  Другие,  голодные или  особенно
жадные,  не успокаивались.  Георгию не было дела до воронов,  он следил за
странной стычкой, которая завязывалась на дороге.
     Три  человека стояли  широким  треугольником.  Каждый,  защищая спину
друга, не мешал размаху.
     Индульф, Голуб и Алфен давали обидчикам должный отпор.
     Быстрый  удар.  Режущий  скрежет  твердого железа,  рассекшего древко
копья. И - длинная пауза.
     Восемнадцать солдат были  посланы занять брошенную на  время дорожную
заставу.  Старший опрометчиво подумал,  что  они  легко справятся с  тремя
бродягами.
     Набранные из родопских горцев,  в селениях, где бесполезно и пытаться
взыскивать  подать,  легионеры  были  подкормлены,  обучены  строю,  умели
поразить мечом соломенное чучело,  пробив скрытую в  нем  доску толщиной в
палец,  научились колоть копьем и метать дротик. Старший из корысти бросил
новичков на бойцов, а не на мишени.
     До  сих  пор удача шла перед воинами,  не  побежденными в  Италии.  В
Тициниуме,  по милости франков,  еще сидели готы и  италийцы,  не желавшие
мира с империей,  но малочисленные и бессильные.  Остаться с ними и ждать.
Но  чего?..  Верные  слову,  данному  Нарзесу,  соратники последнего рекса
Италии пошли к северу. Одни оседали у франков. Кто-то остался у гельветов.
Иные стремились в германские леса.
     Индульф и Голуб решили вернуться домой,  Алфену все было равно, кроме
империи.  Вскоре они  оказались среди  людей,  не  испытавших руки  владык
Теплых морей. Но имя ромея знали все.
     Кто нападал на империю,  кто нанимался в ее войско,  но и тот, кто не
выходил  дальше  охотничьей границы своего  рода,  расспрашивал о  великой
италийской войне.  Вести о ней вместе с осколками награбленного перелетали
через горы.
     Трое старых бойцов хотели вернуться на родину! Гостями они переходили
с земли одного племени во владения другого.  Здесь понимали значение слова
"родина", лишенного смысла в империи.
     Им   некуда  было  спешить,   торопливость  не   принесла  бы  добра.
Многоязычное войско  империи  снабдило их  небольшим запасом  слов  многих
народов, облегчавшим общение.
     Отказ   от   гостеприимства  оскорблял  хозяев,   которые   принимали
единственную оплату за пищу и кров -  повесть о том, что делалось раньше и
что творится теперь в обширном и неведомом мире.  Даже гунны,  ославленные
людоедами,  признавали святой  обычай гостеприимства.  Страшные на  службе
империи, у себя дома они предлагали лучшее из того, что имели.
     Оберегая свою  честь,  малые  и  большие племена провожали гостей  до
своих границ и поручали охране соседей людей, возвращающихся на родину.
     Порой  путешественникам предлагали право  очага,  женщин и  братство.
Мужчин не хватало,  и родовичи желали принять воинов, влить в жилы племени
сильную кровь испытанных бойцов.
     На  полуночь от  этих земель изгибался берег Холодного моря.  Там  на
острове Рюген стоит белая гора Аркона,  окруженная валами славяно-прусской
крепости высотой больше римских стен. Святыня Святовита. В шести днях пути
к востоку от Рюгена родился Индульф.
     Но путников предупредили, что сейчас ни один живой человек не в силах
одолеть Великий Лес.  Аллеманы,  маркоманы,  бемы,  котины,  лесные  гунны
перессорились между собой. Товарищам пришлось повернуть к границе империи.
     Они   превратились   в   беглецов.   Выдавая   себя   за   ветеранов,
возвращавшихся во  Фракию,  друзья  добрались до  Сирмиума.  Здесь  Голуб,
уверенный и  ловкий в словах,  купил в префектуре пропуск,  подтверждавший
выдумку.
     От Сирмиума до Сардики они шли с караваном купцов.  В Сардике караван
пристал к мандатору,  который вез в Византию налоги, собранные в Иллирике.
Двадцать  повозок  с  казной,  обшитые  кожей  и  опечатанные,  охранялись
манипулой пехоты и пятьюдесятью всадниками.
     Купцы  оплатили  покровительство начальника конвоя,  а  от  ветеранов
потребовали повторить обещание защищать их  в  случае  нападения скамаров.
Караван шел через Юстинианополь,  от которого недалеко до Одессоса-Варны -
порта,  знакомого Индульфу и Голубу по плаванию из Карикинтии.  В Одессосе
найдется  корабль  до  Карикинтии.  После  зимовки  товарищи  поднимутся с
купцами  до  Роси.  Дальнейший путь  среди  своего  языка  казался  совсем
простым.
     Вскоре  после  выхода  из  Сардики  были  получены известия о  набеге
задунайских славян. Мандатор решил не рисковать казной, легат - головой.
     В шестистах пятидесяти стадиях от Сардики караван спрятался в сильной
крепости Крумии,  которая прикрывала теснину Гебра  перед выходом рели  на
Фракийскую равнину.
     Вскоре из  Фракии полились бегле