ала жить.
Удары Судьбы не унижали, подобно ударам, нанесенным человеческой рукой.
     Великий Фатум!  Добрый  освободитель от  усилий,  от  борьбы,  щедрый
даритель покоя  души,  он  умеет  насыпать на  свежие  раны  маковые зерна
забвенья.
     Даже лучшие люди нового мира не  могли придумать ничего утешительней,
чем сочетание слов магической силы:  делай, что должен, свершится то, чему
суждено.
     Никто,  никакой Фатум не  мог  помочь воеводе Всеславу.  Ни  один  из
бойцов его войска не мог утешить себя верой в  Судьбу.  Стрела не попала -
ты плохо стреляешь.  Срубил тебя хазарин -  ты сам виноват: опоздал отбить
железо,  опоздал нанести удар.  Конь твой споткнулся -  всадник,  не  конь
оплошал.  У  славян было  свое утешение -  счастливое бессмертие в  вечных
лесах,  на  полянах,  где властвует непреходящее лето.  Но чтобы подняться
после смерти на небесную твердь,  душе славянина нужно пламя погребального
костра.  Никто,  кроме тебя,  не  будет виноват,  если  твое тело окажется
брошенным, истлеет, как падаль. Так решай, делай сам.
     Люди,  рожденные на берегах Теплых морей,  не могли бы понять муки, в
которых  Всеслав  решал  будущее  без   помощи  Судьбы,   которая  льстиво
оправдывает  ошибки.  Живая  кость  обрастет  мясом.  Для  воеводы  костью
россичей были его конные слобожане и его пешее войско -  ополчение росских
родов. Не дать хазарам сломать кость...
     Близко,  на виду,  к Рось-реке,  катились хазарские телеги. Дул южный
ветер.  Дыхание степи  тянуло  из  Заросья скрежет и  скрип  сотен  колес,
тяжелых,  сбитых из досок,  широких в  ободьях,  чтобы телеги не увязали в
грязи.  Десятки лошадей,  запряженных цугом, тащили кузова, громадные, как
избы.  Обозы  колыхались,  вздрагивали.  Всадники  гнали  табуны  запасных
лошадей.  Никогда россичи не слыхали такого разноголосого крика и  ржания.
Своими телегами,  своими табунами хазары могли бы  запрудить Рось  и,  как
посуху, пройти обнаженным дном.
     Степные люди пришли сюда навсегда,  думали россичи.  Это не случайный
загон удальцов,  которые стремятся пограбить,  нахватать пленников.  Тесно
стало хазарам на травянистых просторах у  берегов Теплых морей,  не с кого
им там брать добычу, если с таким упорством Степь напирает на Лес.
     Россичи глядели,  как хазары устраивались на  правом берегу реки,  но
помешать не могли.


     Родовичи Ратибора оставили обычные дела  втуне.  Князь-старшина Беляй
отослал почти всех мужчин защищать кон -  границу племени.  Длинные летние
дни уходили без вестей с  Рось-реки.  Женщины,  дети и немногие из мужчин,
оставленные в граде, уже закончили расчищать русло ручейка, питавшего ров,
и глубокий окоп округ градского тына заполнился водой. Заступами подрезали
вал,  чтобы он  стал  покруче со  стороны поля.  Месили глину с  половой и
навозом,  густо смазывали кровли изб,  амбаров, надворных клетей, закрывая
тес, солому, камыш, которыми были застелены крыши. От пожаров, если хазары
задумают поджечь град горячими стрелами.  Беляй не оставлял своих в добычу
тягостной праздности.
     От первой тревоги прошел день,  другой, шестой... Трое девочек лет по
девяти-десяти и  трое  парнишек того же  возраста были отпущены на  лесное
озеро за пернатой свежинкой,  за кряковой и за серой уткой.  Прибыло время
года,  обильное кормом для водяной птицы. Утиная трава подняла коробочки с
маслянистым зерном,  а  вода кишит червяками и водяными букашками.  Ранние
выводки уже выспели, птенцы матереют, готовы встать на крыло.
     Как  деды  и  отцы,  дети  добывали птицу нагоном.  По  очереди малые
загонщики лезли в воду,  вооруженные бычьими пузырями. В озере есть топкие
места,  есть и глубокие, а плыть в камыше и траве нельзя. Пузыри поддержат
на воде,  дадут отдохнуть,  когда выбьешься из сил.  Где плавом, где ходом
загонщики отжимали  птицу  к  условленным береговым зеркальцам-плесам,  на
охотников.  Кричать не нужно -  утка всего больше боится глухих, но гулких
ударов пузырями по воде.
     "Хуп,  хуп,  хуп",  -  слышится в камышах.  Опасаясь странного звука,
выводки перестают кормиться и  скользят между камышом дальше от  нехороших
голосов.  Не шелохнув камышинкой,  на зеркальце выплывает мать-старка,  за
ней тесно, голова к хвосту, тянет послушный выводок.
     Детские луки короткие, в четыре пяди, стрелы - в три.
     Девочки  ждали,  устроив засидки в  камыше.  Выбранная старшей -  без
старших нельзя -  свистнула по-куличьи,  и стрелы ударили. Тихо, без звука
почти. Стреляли еще. Не сразу опомнились птицы.
     В  камышах  все  хупают  старательные  загонщики,   нажимают,   вновь
выставляют уток.  под  стрелы.  Глупых уток.  Умную  утку  загоном так  не
возьмешь,  она зря не выйдет на чистое место.  Она и нырнет под загонщика,
она и на дно уйдет,  захватит там корень клювом и ждет.  Задохнувшись, она
не всплывет,  а выставит сначала один клюв и глаза,  посмотрит. Все звери,
все птицы - как люди, разные по уму, по хитрости.
     Загонщики выбились на плес.  Помогая себе пузырями,  мальчики собрали
стреляных уток.  Девочки полезли в воду за подранками, они приметили, куда
те попрятались.
     - Ныне много птицы уродилось, - говорил маленький охотник, выбравшись
на  берег и  давя пяткой пиявку.  -  Ишь,  как  насосалась,  кровью так  и
хлестнуло.
     В  воду загонщики лезут,  одевшись в  старье,  но  босые ноги и  руки
кровоточат от озерной травы-резухи. Пиявки успевают залезть под холстину.
     - Хорошо  уродилась,  -  соглашался другой мальчик,  помогая товарищу
завязать мочало на поджилке,  месте,  излюбленном пиявками.  А ранку после
пиявки нужно зажать листком болотной сушеницы, иначе крови много сойдет.
     Битых уток связали за шеи.  Пора снова разбираться для охоты,  теперь
очередь девочек лезть  в  озеро.  Дети-охотники знают свое  озеро не  хуже
родного града, умеют отжать птицу на удобные плесы.
     День за  делом бежит как бегом.  Темнеет,  пора на  ночлег.  На сухом
месте хранятся корчажка,  огниво,  кремень,  трут в  берестяной коробочке.
Град близок, да ночь ныне короткая, утром нужно взять еще птицы.
     Дети огоили каждый по утке,  разрубили,  вымыли в озере. Для костерка
пришлось вырыть ямку,  натыкать кругом веток,  затянуть резаным камышом. В
граде велели варить варево скрыто. После еды все легли рядышком, покрылись
общим пологом. Одна из девочек сказала еще чистым от сна голосом:
     - А дым в слободе бросали дотемна.
     - Они-то,  хазары,  вышли к реке,  -  ответил мальчик.  Все россичи с
раннего детства знают смысл дымных знаков.
     - А факелы жгут ли,  за лесом не видать отсюда-то,  -  сказала другая
девочка.
     - Жгут,  наверное,  -  после  молчания ответил сонный  голос,  и  под
пологом сделалось тихо.
     В  камышах звучно  шлепали носами утки,  пропуская густую воду  через
дырявый клюв. Утка жадная, спит мало, кормится долго и много. Всю ночь.
     Стараясь не  показать один  другому,  как  тяжело нести,  утром  дети
тащились домой.  В  поле они заметили всадника.  Он катился к  граду,  как
несомый ветром.
     - Гонит-то как!
     Посмотрели в сторону,  где должно быть слободе.  Не клубами, как было
вчера,  а столбиком стоял дымок,  тусклый, темно-серый. Стало быть, хазары
близко. Стало быть, степные люди уже перебрались через Рось-реку.
     Деревянный град  казался прочным,  неприступным.  Вот  в  поле бы  не
поймали злые степняки,  только бы добраться до тына.  Шатаясь под тяжестью
добычи, не чувствуя мерзких вшей, которые уходили на теплую детскую кожу с
охладелых тушек птицы, маленькие охотники заспешили домой.
     Мостик через ров еще не  был порушен.  Однако концы переводных бревен
уже были подняты вагами из врезов опоры,  уже были заведены веревки, чтобы
разом втащить мостовое строение в  ворота.  На  улице за  воротами клеткой
лежали длинные плахи.  Сдвинуть их, припереть изнутри дверные полотнища, и
в град здесь лучше не пробовать пробиться.
     Двое родовичей встретили Ратибора вопросом:
     - Хазары где?
     - Переправились хазары через Рось ближе к  илвичскому кону.  Где река
перед излучиной течет с заката. И на восток от слободы переправились.
     - А вы, слободские, что совершили?
     Ратибор не  ответил.  Из-за плах показался князь-старшина Беляй.  Он,
думать надо,  все слышал, но не повторил вопроса, оставленного без ответа,
другое спросил:
     - С чем пришел?
     - Воевода  Всеслав приказал,  знать  бы  тебе,  двумя  полками хазары
перешли через Рось. Третий их полк стоит против слободы, у брода.
     - Благодари  Всеслава  за   милость,   -   ответил   Беляй.   -   Что
переправились,  знаю по дыму.  А двумя ли полками,  одним ли, тремя ли, то
мне знать все одно.
     В чистых белых штанах,  в белой рубахе с белым поясом, в белых онучах
князь-старшина Беляй глядел старым лебедем.  Он  приготовился к  встрече с
хазарами.  Больше не спрашивая Ратибора, Беляй посторонился, давая конному
дорогу.
     Низко  поклонившись с  седла,  Ратибор толкнул коня,  обогнул стенку,
которая запирала прямой вход в  градскую улицу,  и поскакал к своему дому.
Ворота были  распахнуты и  подперты кольями,  чтобы сами не  навалились на
косяки. И все дворы были раскрыты - так удобнее будет подавать помощь в ту
сторону, где хазары нападут на тын.
     Блестели покатые кровли,  жирно смазанные свежей глиной.  Во дворе на
козлах был распялен отцовский доспех.  Свежесмазанный салом,  он лоснился,
как  змеиная спина.  Три  лета  тому назад Ратибор еще  мог  надеть старый
доспех, потом сын перерос отца. Вот и отцовский меч с глубокой выщерблиной
на лезвии. А это что? Кривой нож, подарок Индульфа, лежал на колде точила.
Но где же мать, где Млава?
     Гнедой жеребец,  чуя кобылу,  заржал. От соседей ему ответило звонкое
горло.  Открылась калиточка в заборе.  Мать! За Анеей появилась и Млава. И
сейчас  же  в  избе  позвал требовательный голосок сына,  малого Ратибора,
грудного еще:
     - К-ха, к-ха, аааа!
     Не запах дома, Ратибор унес запах горячей смолы, все заслонивший, все
заменивший. И, думая о своем граде, он слышал горький запах смолы. Великие
чары кроются в запахах.
     - Мы  здесь сами  будем,  сами,  -  сказала Анея.  -  К  своим спеши.
Застигнут тебя в поле, и ты один зря пропадешь.
     Нигде не  осталось пристанища.  Среди поля распластался град -  серый
кусок,  обрезанный тыном.  Над  гребенкой тына одиноко торчал трубой узкий
сруб.  Это вышка:  Беляй велел срубить ее при вести о нашествии.  При той,
первой,  вести,  ложной, которую привез Мстиша. Как и все, Ратибор не знал
Судьбы.  Солгать своим было противно,  и  только.  Ратибор подчинился воле
воеводы для блага общей защиты.  А  теперь он  забыл свою ложь.  Все стало
иным, прошлого нет.
     В  дворе Анеи амбар прислонился задней стеной к  тыну.  На  его крыше
сделали помост,  на  помосте очаг под котлом со смолой.  Черный край котла
виден конному.  Оттуда и тек запах, который остался в ноздрях. И весь град
пахнет смолой. Не в граде дом Ратибора, а в слободе.
     С  опушки леса виднелись крыши,  на  них кто-то шевелился.  Готовят и
готовятся.  Напрасно тын  в  остриях,  за  острие легко  зацепиться петлей
аркана.  Привыкли люди  острить  пали.  Ратибор все  вспоминал,  как  мать
торопила его.  Еще она сказала:  "Зарок я на тебя положила,  чтобы ты взял
иную жену, коли нас побьют".
     Все в прежних мыслях мать держится -  чтобы ее род не прервался. Сама
наточила оружие,  закляла  жениться только  на  своей,  помнит  хазаринку.
Князь-старшина Беляй,  когда  Ратибор ему  поклонился,  слова  не  сказал.
Садясь за рвом в седло, Ратибор все глядел на град, на Беляя в воротах.
     Будто бы нечто хотел сказать князь-старшина своему родовичу.
     Молодой слобожанин чутко медлил.
     Беляй  мысленно  складывал краткую  речь  для  передачи  Всеславу.  А
сложив, молча махнул Ратибору, чтоб тот не ждал. Прошло время, ни к чему и
слова.
     Ратибор,  пустив коня, думал о том, что мало мужчин осталось в граде,
почти все ушли в войско.
     Градским теперь все равно, сколько хазар перешло Рось и где перешли.
     На поле выколосившийся хлеб наливал зерно. Поросшие сором межи рубили
поле на польца.  Ратибор узнавал желтоватые колосья пшеницы,  сизую зелень
овса, светло-остристую щетку ячменя, полбу, перистые метелки проса, синеву
гороха. Ни души кругом града, никто не сторожит хлеба от потравы зверем. И
дикой птице тоже раздолье.
     Эх,  а сын-то на два колена песенку тянет,  как пташка певчая.  "А-а,
а-а",  и пойдет:  "Ааааа!.." Те ребятишки-то тащились,  видать,  с лесного
озера.  Добыча у  них  хорошая.  Ратибор туда  хаживал малым.  Давно было,
кажется,  и не он то был.  Там птица не переводится, сколько ее ни бери...
Беляй  ладно  сделал  с  мостом,  его  теперь легко  затащить внутрь тына.
Кажется, тащат уже!..
     Толкнув лошадь, Ратибор без оглядки скрылся в лесу.





        Глава десятая. ВСЕСЛАВ

                                               Вступите, вступите в стремя
                                                                    златое
                                               За честь сего времени,
                                                         за Русскую землю!

                                                   "Слово о полку Игореве"


        1

     В  степи всадник видит далеко и  привык запоминать приметы.  Он ловит
очертания земли там,  где опускается небо,  замечает место солнца, следит,
куда падает тень.  В  лесу иное.  Хазары постоянно оглядывались,  пытались
приметить  деревья,   кусты,   повороты,  чтобы  суметь  вернуться,  когда
понадобится.  Тропа привела к засеке. Здесь следы подсказали хазарам место
прохода через омерзительный для  них вал беспорядочно поваленных деревьев.
Над засекой хотя было видно небо.  В лесу листья гасили солнце,  превращая
власть света в  игру лучей и теней.  Тропа извивалась.  Сжечь бы злой лес,
чтобы  ходить  и  искать безвозбранно по  всей  земле.  Рожденный в  степи
ненавидит лес, горы. Их создали алые духи-джинны, чтобы повредить людям.
     Передний поднял  руду,  остановился,  и  все  всадники замерли затаив
дыхание.  По  цепи скользнул шелест шепота:  тропа потерялась.  Не совсем.
Оставалось шагов десять, и дальше - как обрубило. Колдовство? Не повернуть
ли  обратно?  Хазары ищут славянские грады,  им  не нужны слепые тропинки.
Нет,  здесь  тайна.  Тропа скрылась,  подобно зайцу,  который перед лежкой
делает длинный прыжок. Кто прячется, тот выдает себя.
     Вожак,  один  из  младших  сыновей хана  и  самый  молодой в  отряде,
двинулся  вперед.  Тропа  кончалась на  полянке.  Кругом  стеной  толпился
крепкий подлесок из калины,  орешника,  молодых кленов. Конь вожака ступил
на траву.  Раздался резкий звук, как от тетивы, впереди тряхнуло листья, и
конь вожака, подпрыгнув, завалился. Всадник успел соскочить.
     В конской груди торчала толстая стрела,  оперенная тонкими, как рыбий
плавник,   деревянными  пластинками,  Хазары  отпрянули.  Спешенный  вожак
заставил себя  приблизиться к  роковому месту.  Найдя  что-то,  он  знаком
подозвал других.
     В  траве  были  вбиты  колышки.  К  крайнему  была  привязана  жилка,
пропущенная через серьгу,  подвешенную на  другом колышке.  От  него жилка
уходила дальше, в кусты.
     Спешившись,  хазары охватили опасное место.  Они  нашли трехаршинный,
наглухо закрепленный лук.  Он был нацелен так, чтобы стрела попала в грудь
человеку,  не посвященному в тайну. Нашлись и еще два самострела. В древко
лука и в тетиву упиралась круглая палка, от нее шла жилка, прикрепленная к
тяжелому обрубку дерева и  от обрубка -  к колышкам.  Задевший жилку ногой
сбрасывал плаху с подставки, плаха срывала палку, лук пускал стрелу.
     Хазары  злобно  изрубили  славянскую  выдумку.   Загадку  тропы   они
разрешили в  поисках самострелов.  Славяне,  доходя  до  известного места,
расходились по лесу. Куда? Вскоре лес просветлел. Открылась поляна.
     Это не град.  На поляне стояли полумесяцем ложные боги,  кощунственно
вырезанные из  дерева.  За  ними в  холм был  врезан навес,  тоже в  форме
полумесяца.  Людей не было видно.  Навалившись на ограду из жердей, хазары
слушали тишину.
     Было  совсем легко оторвать несколько жердин ограды,  прикрепленных к
деревьям.  Хазары,  не любят ходить пешком. Верхом, торжествуя, двенадцать
разведчиков въехали в росское свястилище.
     Презренные боги  презренных язычников!  Боги,  которых можно  увидеть
глазами,  ощупать руками.  Хазары знали истинного бога,  единого,  который
проявил себя сотворением неба и земли.  Он создал свет,  отделил твердь от
воды,  сотворил солнце, луну и звезды, управлял вселенной. Но образа он не
имел. Смертным грехом, оскорблением бога была попытка изобразить его черты
в камне,  металле, в дереве, нарисовать на доске, полотне. В своем величии
единый  бог  воспретил людям  искать способ познания его  божественности в
видимых глазом предметах. Бог был больше неба, вмещал в себе все доступное
и недоступное пониманию.  Бог людей, духов, ангелов таинственно проявлялся
во снах,  святые слыхали его голос.  Намеком на высшее существо был черный
камень,  хранившийся в Аравии.  Бог избрал хазарский народ.  Только хазары
имеют  право  владеть землей.  Бог  допускает существование иных  народов,
чтобы хазары овладевали их  имуществом и  надевали им  на  шею  ярмо,  как
скоту.
     Хакан,  великий хан-владыка,  и  знатные люди  исповедовали истинного
бога под именем Яхве. Простой народ знал бога Хавра, более простое и более
понятное выражение Яхве.  Бог  един,  поэтому у  него  много  имен.  Хакан
допускал веру в Хавра. Хавр был богом предков хакана, пока не пришли с юга
учителя-мудрецы,  посланные Яхве.  Они  объяснили,  что  в  Яхве  заключен
истинный смысл бога, а Хавр - его отражение, временно пригодное для низких
разумом подданных хакана.
     Велик  Яхве-Хавр!   С  насмешкой  хазары  смотрели  на  глупых  богов
бессильных славян,  которые  живут  в  лесу,  как  грязные  свиньи.  Вожак
хлестнул плетью дерево побежденного Дажбога.  И кто-то поспешил осквернить
погост. Но что там, под навесом. Тоже бог?
     Отделанный обрубок пня со спинкой и подлокотниками,  с мешком пуха на
сиденье был  так  же  удобен,  как ромейское кресло,  заплетенное ремнями.
Велимудр дремал,  его разбудили голоса хазар.  Он не шевелился. Сейчас его
убьют.  Ему  было все равно.  Хазарин оскорбил Дажбога.  Велимудр созерцал
явь, как через очи сна.
     Хазары приближались.  Впервые Велимудр видел живых хазар так  близко.
Молодой   хазарин   подошел   и   остановился   в   двух   шагах.    Кожей
коричнево-смуглый,  под короткими усами яркие губы казались вывороченными,
черноглазый.  По  щекам  из-под  шлема падали две  курчавые прядки.  Сзади
высовывался рыжий, его борода росла редко по кости челюсти. Рот узкий, как
прорубленный, глаза - щелочки.
     Страха у Велимудра не было. Умер страх, который терзал князь-старшину
всю его длинную жизнь. Степь пришла за ним в лес. Пусть.
     Неподвижность Велимудра остановила хазар. Что это или кто? Руки, лицо
казались  высеченными  из  коричневого камня,  располосованного трещинами.
Вожак дернул Велимудра за  бороду,  и  князь-старшина ответил ему  острием
посоха. Будто бы опять вожак задел жилку, которая освободит стрелу.
     Хазары отпрянули. Вожаку не счастливилось. Судьба была против него, и
Рок может обрушиться на ближайших.
     Не было у Велимудра силы;  упершись в доспех хазарина, посох выпал из
скрюченных старостью пальцев.  Вожак  ударил  старца ножом,  бросил легкое
тело  наземь,  вскочил  на  грудь,  подпрыгнул,  вволю  вымещая  злобу  за
потерянного коня и за дерзость удара.
     Победители свалили росских богов,  сволокли дерево в кучу и подожгли.
Они   торжествовали  победу  разрушеньем  славянского  святилища.   Убивая
иноверных и уничтожая ложных богов,  исповедники Яхве утверждались в своей
вере,  огнем и мечом они славил