тобы такой, возомнив о себе, не соблазнился
мечтой о диадеме Италии.
     Горстка всадников,  появившаяся во  время боя  под  Фавенцией в  тылу
ромейского  войска,   решила  исход  дела.  Обошли!  Каждый  из  ромейских
командующих решил  спасать свой  отряд.  Индульф ушел,  не  потеряв людей.
Другие  же  в  бегстве побросали даже  значки и  знамена,  чего  раньше не
бывало.
     Ждали,  что  Тотила пойдет на  Равенну и  разобьет лоб  в  бесплодной
осаде.  Новый  рекс  не  захотел ломать зубы  о  стены сильнейшей крепости
Италии.  Опустившись к югу, готы осадили Флоренцию: Бесс, Кирпиан, Иоанн и
Юстин  своим  приближением вынудили готов прекратить осаду.  Они  настигли
Тотилу в  поле и были разбиты не столько противником,  сколько собственным
беспорядком.
     Разойдясь по укрепленным городам, ромеи больше не решались высовывать
головы. Для Индульфа начались дни скуки и безделья в Анконе.
     Тотила двигался к югу.  Началась особенная война. Новый рекс разрушал
стены крепостей,  которые мог взять без труда,  и  обходил другие.  Тотила
ласкал пленных,  а италийцам обещал вольности. Ядро готов, с которыми рекс
вышел  из  Тициниума,   растворилось  в  италийцах.  Не  только  сервам  и
приписным,  прикрепленным к  пашне  цепью закона,  Тотила обещал свободу и
нелюдям-рабам. К нему уходили имперские солдаты, обиженные обсчетами.
     Однажды из  Анконы исчезли двадцать восемь всадников.  В  оставленном
письме  они  приглашали Индульфа бросить службу  Гнуснейшему,  как  Италия
прозвала Юстиниана.
     Тотила осадил Неаполь, высосанный ромеями, не имевший запасов. Первый
флот, высланный на помощь гарнизону, был разбит. Второй, выброшенный бурей
на  берег,  тоже достался италийцам.  Умирающий от  голода город сдался на
милость рекс а.
     Вновь Италия заговорила о великодушии Тотилы. В память упорной защиты
Неаполя от Велизария,  в  память Асклепиодота и  Пастора и мужества иудеев
победители,   заботясь  о   неаполитанцах,   постепенно  приучали  к  пище
изголодавшихся людей. Ромейский гарнизон был снабжен необходимым и отпущен
на свободу.
     Один  из  ипаспистов  рекса  подверг  насилию  неаполитанку.   Тотила
приказал объявить:  "Невозможно, чтобы преступник насильник был доблестным
воином.  Мы  не должны подражать гнусным ромеям".  Ипаспист был повешен за
шею.
     Чьи-то руки расклеивали в Риме письмо рекса к сенату:  "Быстро забыли
вы благодеяния Феодориха и Амалазунты!  Хороших гостей пригласили вы, этих
ромейских мимов,  шутов,  лгунов,  воров и убийц.  Ныне мы одолеваем их не
силой нашей доблести,  но  в  отомщение им  от  Судьбы за  совершенные ими
несправедливости".
     Так  питалась  война:   злобой,   жадностью,  непримиримостъю.  Но  и
стремлением к лучшему.  Но и отвержением зла.  Но и надеждой,  пусть самой
темной.
     Какого цвета были тогда твои надежды, Индульф? Для чего ты жил тогда,
воин, в поисках невозможного?


        2

     В  рассказе события падают с быстротой водопада.  Для Индульфа год за
годом длилась медленная война,  тягучая как  смола.  Все  старилось,  даже
деревья, даже война.
     Дети перестали рождаться. Равно бесплодны поля и лоно женщин Италии.
     В  годы  успехов Тотилы Велизарий неожиданно появился в  Равенне.  Он
захотел видеть Индульфа.  Великий полководец потолстел,  облысел. Он много
говорил,  много  и  многим  угрожал.  Он  показался Индульфу  опустевшим и
звонким, как амфора, в которой болтались кислые подонки вина.
     Велизарий твердил о верности Божественному, о величии империи, о воле
бога,  о предначертаниях Судьбы. Повсюду он разослал объявления, приглашая
старых  товарищей по  мечу  вернуться под  Священные Хоругви,  обещая даже
изменившим империи величайшие блага. Ни один человек не откликнулся...
     Прокопий   дружески   встретил   Индульфа,   близость  возобновилась.
По-прежнему не  любя  этого  холодного человека,  Индульф опять  искал его
общества. Прокопий рассказывал: базилевс больше не верит Велизарию. Было у
Велизария  прежде  семь  тысяч  ипаспистов  -  приказано  почти  со  всеми
расстаться.  Навсегда.  Странные отзвуки не  то  злобы,  не  то злорадства
звучали в  речах  ученого ромея:  да,  базилевс не  дал  денег для  войны.
Главнокомандующий на собственный счет покупал и нанимал корабли,  кормчих,
моряков,  вербовал солдат.  Последнюю войну с  персами Велизарий вел  тоже
почти на свои деньги.
     - Мы,  - говорил Прокопий, - много имели от победы над вандалами и от
первого похода на Италию.  Теперь мы близки к сухости.  Да, базилевс умеет
закрывать глаза, а Нарзес - считать. Не мы первые. И еще счастье, если все
кончится лишь разореньем.
     ...Они  сидели втроем -  Индульф,  Прокопий и  евнух  Каллигон,  друг
ученого. Под низким сводом шелестел голос Прокопия:
     - Велизарий - главнокомандующий по имени. Другие обязаны повиноваться
ему в меру разумного. Базилевс боится, как бы италийцы вновь не предложили
Велизарию   диадему.   Среди   нынешних   ипаспистов  прячутся   посланные
Коллоподием, чтобы зарезать Велизария при первых признаках измены.
     Масло  в   светильнике  давало  высокий  язык  огня.   Тень  Прокопия
раскачивалась. Ученый ромей говорил:
     - Война с готами закончена пленением Виттигиса.  Ныне империя воюет с
италийцами.  Их у Тотилы в пять раз больше,  чем готов. А у нас в три раза
больше варваров,  чем ромеев. Это война людей, просто война людей, которых
стравили, как зверей на арене ипподрома.
     В голосе Прокопия звучала насмешка, в глазах стояли слезы.
     - Война кончится, когда людей не будет совсем. Не останется никого. И
лучше.  Взгляни на могучую жизнь деревьев. В них совершенство, не в нас...
Впрочем, я шутил. Для забавы...
     Трое  безумцев у  масляной лампы -  евнух и  двое мужчин,  потерявших
надежду.
     ...Тотила занял город Тибур,  отрезал пути сообщения Рима с сушей.  С
четырьмя тысячами сброда Велизарий не решался выйти в поле.  Он попробовал
помочь осажденному италийцами Ауксиму.  Ромеи были потрепаны и  отступили,
ничего не добившись.
     Прокопий говорил:
     - Кому дует ветер счастья,  тот может замыслить и неудачное. С ним не
случится плохого.  Но неудачнику нет счастливых решений. Судьба отнимает у
него умение слышать и видеть...
     "А кто же ты, кто ты?" - спрашивал себя Индульф.
     Велизарий отплыл  в  Далмацию ждать  подкреплений.  Индульф предпочел
остаться в постылой Анконе - он не хотел Велизария.
     Из Далмации Велизарий послал Валентина и  Фоку помочь Риму.  Италийцы
победили войско,  оба полководца остались в поле. На севере италийцы взяли
сильную крепость Плацентию.
     Тотила сжал  Рим,  в  котором командовал старый Бесс,  Бесс-черепаха,
безжалостное животное неукротимой жадности.
     Хлеб был у  Бесса.  Римляне съели траву,  съели кошек,  собак,  крыс,
воробьев,  ворон,  съели отбросы,  ели  друг  друга.  Бесс и  его  солдаты
торговали хлебом,  спрятанным в стенах крепости.  Последние крохи римского
золота, серебра, последние вещи римлян перешли к Бессу.
     Велизарий прорвался было на помощь Бессу, но отступил. Индульф понял,
что бывшему храбрецу изменило сердце, износившееся в бесконечной войне.
     Исавры охраняли Азинарии -  Ослиные ворота,  те,  через которые ромеи
вошли в Рим в первом году войны.  Они считали, что Бесс слишком наживается
и мало делится с ними.  Исавры продали Азинарии Тотиле.  Бесс бежал. В его
логове италийцы нашли горы ценностей,  лучше сказать, цену голодной смерти
бывших граждан бывшего Великого Города.
     В Анконе неизвестный человек спросил Индульфа:
     - А когда же тебе наскучит служить ромеям?  -  И,  не получив ответа,
ушел,   бросив  вместо  прощальных  слов:  -  Нет  большей  глупости,  как
устраивать собственное счастье.
     Так говорил человек, которого сегодня вспомнил Индульф. И было это не
около лилово-голубой Адриатики, а в каменной клетке Анконы.
     Злые слова,  а? Индульф не понял их сразу и запомнил как оскорбление.
Где тот человек?  Утонул в смоле войны, как другие? Черный от голода, умер
на обочине дороги,  и птицы отказались от окаменевшего остова? Ушел легкой
смертью от железа? Не все ли равно!
     Слабый звук человеческой речи прочнее кости. Нетленное слово.
     О  каком счастье он  говорил?  Для чего византийцы легли на ипподроме
холмами тел? Для чего в Италии погибли мириады мириадов?
     Индульф помнил плотного телом  человека с  золотым обручем над  белым
лицом.  Помнил кафизму,  залы и  храмы Палатия.  Вот страшный бог ромеев с
лицом ожившего трупа и тощая женщина в куполе храма, которая и сегодня так
же безнадежно просит бога о милости, как просила в те дни.
     Мог ли  один человек,  один базилевс убить мириады мириадов людей для
своего счастья,  как говорил Прокопий?  Мог.  Это о  нем Прокопий сказал в
Равенне:  "Этот умеет держаться за  власть.  Если какой-либо маг  даст ему
выпить напиток бессмертия, он будет вечно править империей".


     Люди  сражаются  на  могилах.  На  улицах  опустевших городов  колени
всадников делаются желтыми от лебеды.
     Рим  брали.  Рим отдавали.  Ни  у  ромеев,  ни  у  италийцев не  было
достаточно солдат,  чтобы  оборонять  бесконечные стены  города.  Выбирали
какую-то часть, на которой и состязались.
     Опытные солдаты выбиты,  вымерли.  В Италии нечего делать испытанному
воину -  не стало добычи. Грубые руки войны быстро истирают мягкое золото.
Рабы и подданные гаснут от истощения,  имущество сгорает, ломается. Многое
зарыто,  но владельцы бесполезных кладов умерли,  и не у кого тянуть жилы,
чтобы  обогатиться после победы.  Из  каждых десяти монет две  вернулись в
Византию,  а  где  потерялись восемь  -  не  скажет даже  Нарзес,  великий
следопыт золота.  Торгаши перестали ходить за ромейскими войсками.  Доходы
плохие, опасностей же - через меру.
     Солдат -  вот новая разменная монета.  Сегодня - к Тотиле, завтра - к
ромеям,  послезавтра -  опять у Тотилы.  Иные,  проспав ночь, спрашивали у
соседа по стану имя начальника. Разве запомнишь, кому служишь?
     Тем  временем  франки  захватили всю  Галлию.  Герулы  заняли  Дакию.
Лангобарды, ранее битые всеми и всегда, смело ограбили Далмацию и Иллирик.
Со  всеми  ними  послы  Юстиниана вели  переговоры,  всем  сыпали золото в
кожаные сумки.  Прокопий неосторожно и горько писал в своей "Истории": так
поделили между собой варвары Римскую империю.
     Пять  лет  -  весь  свой  второй поход в  Италию -  ощипанным вороном
Велизарий метался над побережьем.  Антонина выпросила у Юстиниана милость:
базилевс отозвал полководца. Недаром иные мужья все прощают иным женам.
     Индульф хотел бы  разрушить постылую Анкону,  но не смог предательски
напасть на город,  который сам охранял.  Он ушел со своими на юг, и Тотила
приняла новых соратников.  Италийский рекс готской крови не потерял веру в
людей.
     В  тот  год  Тотила  опять  взял  Рим.  Опять  город  продали исавры,
разъяренные задержкой жалованья.  Италийцы вошли ночью через ворота Павла.
Среди  исавров  Индульф  нашел  старого  знакомого,  длинноногого  Зенона,
который когда-то догадался пролезть в  Неаполь через сухой акведук.  Через
этого человека,  похожего на  исполинского кузнечика,  Индульф увидел свою
ушедшую молодость.
     Одолел  трудные  годы  и  неаполитанец Стефан,  убийца  Асклепиодота.
Тотила не мстил за прошлое.  Рекс послал старика, изъеденного отчаянием, в
Византию. Базилевс не допустил к себе посла италийцев.
     Един бог.  Едина империя.  В  одни и те же дни явились два ростка:  и
церкви Христовой и  империи.  Церковь и империя включат в свои границы всю
вселенную.  На  меньшем Юстиниан не  примирится.  Иначе  бог  отречется от
своего базилевса. Не будет мира италийцам.
     Последние италийские плотники строили быстроходные галеры,  последние
италийские рыбаки дали  матросов.  Тотила послал Индульфа в  Адриатическое
море.
     На берегах Далмации Индульф трижды побил ромеев и  в каждом бою видел
новое лицо старой войны. Ромейские солдаты, остерегаясь дойти до крайности
боя,  спешили переходить на сторону противника. Индульф вернулся к Тотиле,
приведя вдвое больше солдат, чем получил.
     Привыкнув  убивать,  уничтожать,  пропустив  богатства  Италии  через
бездонную бочку  войны,  солдаты научились ценить собственную жизнь.  Ныне
каждый мог спать,  как младенец,  положив руку на  теплый труп врага,  все
привыкли к чужому страданью,  все стали жестоки, свирепы, все научились не
чуять запахи бойни и все слишком легко теряли сердце в минуту опасности.
     Нечто  сломалось  в  людях.  Силачи  вздрагивали от  мышиного  писка.
Известный боец терял сознанье, наткнувшись в темноте на пень.
     Жадно ловимые слухи терзали воображение. Солдаты, как старухи, верили
в  сны,  по  пустякам взлетали на  крыльях надежды;  по пустякам впадали в
глубочайшее отчаяние.
     В  Далмации Индульфу сдалась полная когорта пехоты,  почти  четыреста
человек, отлично вооруженных. Они могли бы уйти. Кто-то завопил без всякой
причины: "Нас обошли, мы пропали!"
     Один  перепуганный солдат приобретал силу  египетских магов,  которые
умели создавать толпы, горы, реки, армии на пустом месте.
     ...Обессиленная  Италия  привлекала  жадных  соседей.  Десятки  тысяч
франков вторглись в Лигурию. Франкская пехота умело пользовалась племенным
оружием - тяжелыми, обоюдоострыми секирами на коротких рукоятках.
     Юстиниан называл рекса франков братом,  так  как  франки исповедовали
христианство по догмам Никейского и  Халкедонского соборов,  что не мешало
франкам приносить новому богу человеческие жертвы по обрядам предков.
     Франки разгромили и  готов и  ромеев,  встреченных ими у По,  заклали
пленников в  жертву богу,  но  сами сделались жертвами голода и  болезней.
Похоронив треть своих, франки ушли с отравленной земли Италии.
     Рексу Феодориху еще принадлежали заальпийские области, как наследство
западной  части  империи.   Когда  Велизарий  стеснил  Виттигиса,   франки
захватили  себе  Галлию.  Как  в  древние  времена,  Италийский полуостров
остался один. Но теперь с Альп к нему отовсюду тянулись сильные руки.
     Тотила построил и  послал триста галер бить ромеев в  портах Эллады и
ловить на  морях  имперские корабли.  Был  нанесен сокрушительный удар  по
Сицилии,  старинной житнице  Италии,  ныне  опоре  ромеев.  Ненавидимая за
измену,  Сицилия  была  опустошена.  Тотила  овладел Сардинией,  Корсикой.
Казалось, возвращаются времена Феодориха.
     Во многих крепостях Италии сидели ромейские гарнизоны, осажденные, но
опасные,   как  очаги  пожара.  Лазутчики  сообщали,  что  Юстиниан  хочет
назначить  Хранителя  Священной  Казны  евнуха  Нарзеса  Главнокомандующим
Запада.
     Анкона,  так хорошо знакомая Индульфу, оставалась единственной опорой
ромеев в Адриатике от Равенны до Дриунта.
     Тотила послал Скипуара,  Гибала и  Индульфа овладеть Анконой.  Первые
двое начальников носили готские имена по праву побратимства, как Индульф -
скандинавское имя.  Кроме  осадного войска,  под  Анкону пошли  сорок семь
галер для охвата с моря. Анкона голодала.
     Начальник гарнизона Равенны  Валериан  и  начальник города  Салоны  в
Далмации  Иоанн  с  пятьюдесятью галерами подошли  к  Сеногаллии,  угрожая
прорывом обложения Анконы.
     Это прошлое стояло перед Индульфом не  за  пыльным пологом лет,  а  в
ряду не так уж давних событий, совершившихся, никчемных уже, но еще ярких.
     Флоты  встретились в  тихом море,  как  фаланги пехоты.  Стучали ядра
пращников,  стрелы втыкались в  борта  и  палубы.  Галеры сталкивались,  и
мачты, покачнувшись, переплетались снастями. На корабли падали будто сеть,
чтобы под нею враги,  как в  клетке,  не имея выхода,  зверями грызлись до
смерти.  Все носили тяжелые доспехи,  и соскользнувший с палубы шел камнем
ко дну.
     Метали дротики, рубились, кололи копьями. Ромеи оказались не сильнее,
не смелее, а умелее. Их кормчие лучше держали строй кораблей. Им удавалось
с двух сторон сжать италийский корабль.  Они умели таранить острым носом с
железным бивнем. Ни к чему не послужила италийская доблесть.
     На борту ромейского корабля, уже взятого с боя, Индульф остался один.
Он  заранее приказал бросить в  воду  со  своих  галер  канаты  с  узлами.
Прыгнув,  Индульф погрузился, но, нащупав спасительную веревку, не утонул,
как другие.
     Только одиннадцать италийских галер ускользнули от разгрома.  Погибло
тридцать шесть, ромеи потеряли из своих пятидесяти десять.
     Осада  Анконы  сорвалась.  Ромеи  снабдили крепость продовольствием и
свежим войском.
     Так совершился перелом.


     И   опять  и   опять  Тотила  предлагал  Юстиниану  мир  на  условиях
наибольшего благополучия империи.  Базилевс  отвергал предложения.  Италия
догорала в чуме войны.  Ромейские гарнизоны,  совершая вылазки, опустошали
области.  Франки прочно осели в Венетской области, в Коттийских Альпах и в
большей части Лигурии.
     Весь  мир  страдал.  Какие-то  особенные болезни  убивали африканцев.
Германцев  раздирали  междоусобные  войны.  Славяне  и  гунны  по  очереди
вторгались во  Фракию,  угрожая  самой  Византии.  Их  отряды  проникали в
Македонию.
     Старая  земля  Эллады  бесновалась.   Трещины  от  подземных  толчков
поглощали реки и разъединяли города.  Менялось лицо гор. Море бросалось на
сушу.  Мириады людей были смыты волнами, мириады лишились всего достояния.
Италия вздрагивала от эха элладийских землетрясений.
     Но  хуже всего были известия из  Византии:  Хранитель Священной Казны
Нарзес  назначен Главнокомандующим Запада.  Базилевс Юстиниан не  опасался
найти в полководце-евнухе соперника, каким едва не стал мужчина Велизарий.
Принимая высокое звание,  Нарзес потребовал и  получил от базилевса деньги
для войны и войска для победы.
     Щедростью Нарзес сумел собрать под свое знамя четыре тысячи воинов из
рассеявшихся ипаспистов Велизария.  В  самой  Византии  Нарзес  навербовал
шесть тысяч солдат с помощью Коллоподия.
     Рекс  лангобардов,  покоренный роскошью  подарков -  и  под  влиянием
тайных намерений,  выяснившихся значительно позже,  -  дал  Нарзесу пять с
половиной тысяч  бойцов,  из  которых  две  с  половиной тысячи  составили
собственные телохранители рекса.
     Один  из   укротителей  византийского  охлоса  в   дни   мятежа  Ника
герул-патрикий   Филемут   выступил   более   чем    с    тремя   тысячами
стрелков-наездников.
     В  верховьях  Дуная  ромеи  успешно  вербовали  гуннов.   Персидскими
перебежчиками  командовал  знатнейший  перс  Кавад,   сын   Зама  и   внук
персидского владыки Кавада,  бежавший в  Византию от  своего дяди  Хосроя.
Войска Далмации поступали в  распоряжение Нарзеса.  За  долгие годы долгой
войны  никогда еще  Италии  не  угрожало такое  сильное числом  и  умением
войско.
     Нарзес не только умел рисовать на ситовнике движение войск в битвах и
составлять планы крепостей.  Он  умел и  командовать.  Как  добрый птичник
рассыпает зерно,  так  евнух-воин  не  щадил  денег.  Его  чтили за  умную
щедрость.   Федераты  смотрели  евнуху  в   рот,   как   старые  эллины  -
Богу-Оракулу.
     В империи не нашлось флота, чтобы переправить войско в Италию. Нарзес
шел  сушей.  Франки  пригрозили Главнокомандующему Францисками*,  если  он
посмеет вступить в Венетскую область. Проглотив стыд, Нарзес пробирался по
ничейной земле,  без  дорог,  береговой полосой.  Главнокомандующий Запада
собрал  легкие  корабли,  с  помощью  которых устраивались переправы через
устья многочисленных речек и рек, впадающих в Адриатическое море.
     _______________
          *  Ф р а н ц и с к а  -  тяжелая  обоюдоострая  секира,  которой
     франки пользовались как метательным национальным тогда оружием.

     Тейя,  лучший полководец Тотилы, стоял в Вероне. Нарзес, как и Тотила
в его походе на юг,  не хотел тратить времени на осады.  Да решится в поле
судьба Италии.
     Тлевшая война вспыхнула ярким огнем,  послед