аполе много запасных цистерн и колодцев с
хорошей водой.
     Как  стволы  гигантских  деревьев,   вросших  в   камень,   из   стен
выпячивались башни.  Велизарий дважды посылал солдат на  штурм.  Известь и
кипящее  масло  выедали  глаза.  Тот,  кому  жгучий  подарок заливался под
доспех,  бежал как безумный,  срывая броню в  попытке сбросить отравленную
тунику Несса*.  От второго штурма солдаты отказались. Ипасписты Велизария,
подавая другим дурной пример, вяло остановились, как только стрелы баллист
и камни катапульт упали в опасной близости к строю.
     _______________
          * Согласно   мифу   Геркулес  погиб,  надев  отравленную  тунику
     побежденного им кентавра Несса.

     Готский гарнизон Неаполя имел  не  более восьмисот воинов.  Горожане,
считавшиеся природными ромеями,  помогали  готам.  Неудача  озлобила армию
Велизария. Кто-то потерял друга или родственника в день неудачного штурма,
но  все  разъярились на  богатый,  недоступный город.  Лагерь возненавидел
неаполитанцев,  которые убивали своих освободителей и  не  давали ограбить
себя.  Ночью  солдаты подходили к  стенам  и  состязались с  осажденными в
ругани и угрозах. Самой горькой обидой для армии были хлебы, мясо, сушеные
фрукты,  которые  неаполитанцы бросали сверху,  доказывая,  что  город  не
боится осады.
     Лагерь ворчал.  Плохая война.  С  начала похода войско не получило ни
одного города. Вся Сицилия отдалась без сопротивления.
     Войско успело окрестить эту  войну  смешной.  В  ответ на  увещевания
начальников и приказы не обижать подданных базилевса,  возвращаемых в лоно
империи, солдаты отвечали свистом и руганью.


     Лагерь Велизария был  укреплен.  Старые полководцы Первого Рима сочли
бы  ров  мелким,  вал  -  невысоким и  слабой -  защиту гребня одним рядом
кольев,  торчащих на  насыпи,  как  редкая  щетина на  хребте опаршивевшей
свиньи.
     Не только разноплеменные отряды наемников,  но и  легионы Византии не
обладали послушанием былых  римских солдат.  Каждый  увиливал от  кирки  и
лопаты.  К тому же всем было известно, что на юге Италии нет готской силы.
В  день высадки в  Региуме* на  виду войска знатный гот Эбримут,  которому
нынешний рекс Феодат доверил охрану юга,  явился с  поклоном к  Велизарию.
Знали, что Юстиниан уже пожаловал перебежчику звание патрикия империи. Ему
завидовали - умный человек, хоть и гот.
     _______________
          * Р е г и у м - (ныне Р е д ж о) - древний  город  на  материке,
     против   Мессины,   на   берегу  Мессинского  пролива.  В  1943  году
     американские войска высадились там же.

     За лагерной оградой отряды,  объединенные не племенными отличиями, но
общностью диалектов, располагались отдельными группами.
     Каждый   устраивался  как   привык.   Черные  шатры,   завезенные  из
Месопотамии,  длинные,  двускатные,  растягивались веревками из верблюжьей
шерсти.  Объемистые,  как дома,  они укрывали прежде род араба-сарацина, а
сейчас служили целой центурии.
     Исавры довольствовались четырьмя шестами с  длинной перекладиной,  их
палатки поражали необычайной пестротой.  Горцы любили яркие цвета и  смело
соединяли  синие,   зеленые,   желтые,   красные   полосы,   треугольники,
многогранники с условными изображениями зверей и птиц.
     Сирийцы раскинули круглые палатки из  желтоватой шерсти  киликийского
козла.   Герулы,   гепиды,   безразличные   к   красоте,   удовлетворялись
четырехскатными палатками из грязной холстины.  Гунны,  хазары, массагеты,
даки и  другие солдаты из-за Дуная зачастую обходились совсем без палаток.
Завернувшись в просаленные кожи,  они спали,  как в гнезде,  устроенном из
седла,  переметных  сум  и  сакв.  Свое  место  в  лагере  они  обтягивали
волосяными арканами и  веревками из  овечьей  шерсти,  как  в  пустыне для
охраны от  змей  и  ядовитых насекомых.  Здесь  такая изгородь-символ была
достаточной,  чтобы  никто  чужой  не  забредал  в  расположение  недавних
кочевников.
     Лагерная стоянка  каждого  служила  не  столько  местом  для  отдыха,
сколько  для   сохранения  солдатской  собственности.   Добыча  была   еще
притягательнее жалованья,  за  которое служил  солдат.  Добыча  возбуждала
доблесть в  нападении и  стойкость в защите.  Армия империи носила с собой
изустную историю, составленную из рассказов о замечательных случаях. Ничье
сознание не вмещало хронологию, давно прошедшее казалось вчерашним, ничего
не изменилось:  ни оружие,  ни цели войн. В лагерях войск всегда хранилась
добыча,  всегда к  кольям привязывались взятые с боя рабы,  всегда солдаты
таскали с собой пленниц.
     За  войском следовали отряды торгашей;  никогда никто из  полководцев
этому не  препятствовал.  Начальствующие имели свою прибыль от  торгашей и
вступали с  ними в тайные компании.  Торгашам давали место на кораблях,  в
обозах,  в  лагере под  общей защитой.  По-своему они  были и  полезны.  С
яростью крыс,  запертых без выхода в  подвале,  торгаши старались отбивать
атаки мародеров на лагерь, остававшийся пустым во время битвы.
     Но  не  из  одной  личной  выгоды  и  не  для  дополнительной  охраны
полководцы  голубили  торгашей.  Только  торгаш  мог  придать  подвижность
войскам  империи.   Что   может  сделать  полководец,   когда  его   армия
переобременится добычей! Он прикован к месту, как узник на цепи.
     У  пехотинца есть мешок,  у всадника -  вьюк на седле.  Много ли туда
войдет?  Несколько фунтов,  и то ощутимых как обременительное дополнение к
оружию,  припасам,  снаряжению.  Некуда девать утварь, кожи, одежду, меха,
сукна,  зерно,  ткани,  масло и все прочее,  тяжелое, громоздкое, взятое в
добыче. А невольники? Мужчины, женщины, дети, особенно дети. Живые деньги,
которые так легко пропадают от усталости,  холода, жары и просто случайно.
Дохлый раб хуже дохлого осла,  с того хоть возьмешь шкуру.  И при всем том
рабы еще разбегаются,  их  нужно сторожить,  будь они прокляты!  По закону
рабы  есть  собственность  первого  солдата,   наложившего  на  них  руку.
Прикованные к  добыче солдаты поднимут на  копья  обезумевшего полководца,
вздумавшего отогнать их от завоеванного богатства.
     Как  посланник богов или как ангел с  неба появляется летучий торгаш.
Святой,  поистине святой покровитель солдата,  попечитель армий, спаситель
полководцев.  Ну как его не беречь! Торгаш покупает сразу и все. Носильщик
добычи  и  погонщик рабов,  который боялся  на  шаг  отлучиться от  своего
имущества, вновь стал солдатом, вновь слышит трубу, играющую сбор.
     Торгаш  покупал за  серебряные и  золотые монеты.  Солиды  и  статеры
империи! Неровно обрезанная монета катилась лучше самого ровного колеса от
сухих,  как  солнечный луч,  закаспийских пустынь до  болот нижнего Рейна,
где, как говорили, от постоянной сырости у людей вырастали перепонки между
пальцами, точно у тритонов.
     Когда не хватало монеты,  торгаши расплачивались кусками металла.  Не
жалко  было  плющить  посуду,   статуэтки,   браслеты.   Недаром  Архимеду
предложили узнать примеси к золоту в изготовленной чаше*. Покупая изделия,
платили за вес, труд шел в придачу.
     _______________
          * По   преданию,   такое   поручение  было  толчком  к  открытию
     известного закона Архимеда.


     За лагерным валом,  близ места,  отведенного торгашам, стояла высокая
виселица.  На  длинной  перекладине  болталось  с  десяток  голых  трупов.
Неизбежные вороны сновали в воздухе.
     Недавно у  Велизария побывал управитель поместий одного из сенаторов.
Знатный римлянин ждал  в  Риме  прихода армии-освободительницы.  Во  время
размещения готов в  Италии у отца сенатора была изьята третья доля имения.
До  недавних дней ею  владел Эбримут.  Сенатор узнал,  что  этот гот  ныне
хорошо  принят  самим  базилевсом.  Однако же  схваченное варварами должно
вернуться к истинному владельцу.
     Признав законность рассуждений управителя,  Велизарий захотел узнать,
чего же он хочет от полководца имперской армии.
     Справедливости!  Часть  убежавших рабов  Эбримута  укрылась в  лагере
армии  Юстиниана.  Закон позволяет владельцу взять беглую вещь,  не  делая
исключений для времени и места.
     В  лагере  отыскались двадцать беглых рабов,  и  солдаты выдали чужое
имущество. Половину рабов Велизарий приказал повесить высоко и коротко.
     Юстиниан  Божественный послал  войско  в  Италию,  дабы  восстановить
попранные варварами права римлян.  И  не для того,  чтобы лагеря достойных
всяческого почтения  солдат  благословенной богом  империи  превращались в
притоны  беглых  рабов...  -  так  гласила  надпись на  доске,  прибитой к
виселице.
     Управитель сенатора удалился,  призывая благословение Христа и троицы
пресвятой на  оружие  поистине божественно щедрого  полководца.  Велизарий
приказал уплатить за  каждого  повешенного по  три  солида!  Хорошая цена,
особенно же в дни войны.
     Индульфу   запомнилось   странное   спокойствие  казнимых.   Они   не
протестовали,  не  отбивались.  Защита не  могла спасти жизнь,  но  ведь в
схватке  легче  умирать.   Сначала  славяне  сочли  рабов  трусами.  Потом
подумали, что есть, вероятно, разные виды храбрости.
     Сбежавшись на  зрелище,  солдаты  стеснились у  виселицы.  Подтягивая
веревку до самого верха, палачи внезапно ослабляли ее, и тело падало почти
до  земли.  От  резкого толчка руки казнимого отпускали петлю,  за которую
тщетно цеплялись. Многие солдаты рукоплескали, развлекаясь, как в театре.
     Запомнилось и это...


        2

     Индульф с товарищами шел к месту,  которое звалось городком торгашей.
Из уместной осторожности славяне держались кучкой.  Лагерь томился скукой,
забияки искали  повода для  любой  потехи,  а  славяне привлекали внимание
блестящим вооружением,  которое им позволили увезти из Палатия.  Подраться
можно, но здесь били и в спину.
     Единственное развлечение солдаты находили у торгашей,  предлагавших и
женщин,  рабынь,  наемниц, - солдату все равно. Но этот сухой плод, быстро
приедавшийся,  привлекал не  всех.  Торговля дешевой любовью была  подобна
водопою, затоптанному скотом.
     - Вина! Пива! Меда! - кричало сразу несколько голосов.
     Маленькие стулья  с  лубяными сиденьями были  заняты.  Многие солдаты
сидели на земле как придется. Северяне ложились на бок, подпираясь локтем.
Южане  умели  скрещивать ноги.  Степняки  опускались на  корточки и  ловко
садились на пятки.
     - Пива! Меда! Вина!
     В вине явственно ощущался привкус воды,  мед был подозрительно жидок.
Плохо  перебродившее пиво  отдавало мукой.  Но  ничего  другого  не  было.
Солдатское жалованье легко  тратится  в  ожидании добычи.  Проигравшиеся в
кости пили за счет счастливчиков или в долг, под поручительство товарищей.
За убитого заплатит уцелевший.
     Скверные напитки,  тощая  закуска.  Копченая рыба  была  тверда,  как
поручень щита.  Вяленое мясо  резали тончайшими ломтиками,  чтобы  сберечь
зубы. Торгаши приберегали лучшие припасы к дням успеха.
     Длинноногий исавр при  виде  славян звучно щелкнул языком.  Изображая
жесты стрелка, он издавал странные звуки:
     - Чтцк! Ттть-су!
     Это походило на стук тетивы о рукавичку и на свист стрелы.
     Кажется,   исавр   хотел  напомнить  славянам  о   взятии  Панорма  -
единственного города в  Сицилии,  оказавшего сопротивление.  Заметив,  как
низки  стены  Панорма около  порта,  Велизарий приказал подтянуть лодки на
корабельные  мачты.   Сверху   стрелки   подавили  сопротивление  готского
гарнизона.
     - А под Неаполем Велизарий ничего не умеет придумать!..  -  горланили
солдаты.
     Смуглое  лицо  исавра  в  рамке  курчавой бороды  сияло  улыбкой.  На
низеньком  стуле,   с  высоко  задранными  коленями,   он  мог  показаться
исполинским кузнечиком в образе человека. Он приглашал:
     - О-о! Друзья! Золотые шлемы! Меткий глаз! Вина! Вина!
     Все  эти  слова,   произносимые  на  наречии  эллинов,  были  понятны
славянам.
     - Еще вина! - кричал исавр. - Всем вина! Зенон угощает!
     Он  поднялся.  Необычно длинные по сравнению с  туловищем ноги делали
его странно высоким.  Прислужник торгаша, крупный, тяжелый, ловко направил
в  оловянную чашу  струю вина  из  меха.  Зенон коснулся руки прислужника,
толстой как бревно, и отдернул пальцы, будто ожегшись.
     - Таран!  Таран!  Сильнейший воин! Пойдем же, пойдем! Ты один свалишь
стену!
     Прислужник сохранял бесстрастие,  как глухонемой.  Он не дурак, чтобы
воевать.  По договору с  хозяином он владеет долей в доходах.  Зенон обнял
Индульфа. Щекоча жесткой бородой его щеку, исавр шептал:
     - Я видел тебя на акведуке.  Я знаю,  чего ты хочешь.  Слушай, пойдем
вместе ночью. Я помогу тебе.
     Индульф не  понял.  О  чем  болтает этот  исавр?  Славяне залезали на
акведук от скуки.
     Отпустив Индульфа, Зенон прижал палец к губам:
     - Молчи, молчи. Пусть никто не знает, нас опередят.
     Кто опередит? В чем?
     Зенон пытался что-то  обяснить,  но его прервали внезапно поднявшийся
шум и крики.  Случилось нечто необычайное, лагерь пришел в движение. Зенон
вцепился в руку Индульфа:
     - Пойдем посмотрим. Я не хочу разлучаться с тобой.
     Исавр увлек было нового товарища, но его самого сзади схватили чьи-то
руки.
     - Сначала заплати, потом уйдешь, господин!
     Вырвавшись, Зенон ударил в грудь прислужника:
     - Козел! Исавры берут, но не крадут!
     Кривой нож  зловещего вида  будто  бы  сам  прыгнул из  ножен в  руку
Зенона.  Индульф  помешал  удару.  Исавр  яростно повернулся к  славянину.
Индульф поразился цвету лица Зенона.  Вся кровь отхлынула, оставив на коже
грязноватый загар.  Страшно не  было.  Индульф приготовился выбить  нож  и
свалить с  ног безумца.  Но тот опомнился и  бросил прислужнику серебряную
монету:
     - Возьми, вонючий!
     Как бы стирая гнев, Зенон провел рукой по лицу. Он уже смеялся, будто
ничего не случилось. Его глаза напомнили бобра, не черные бусинки на морде
умного зверя,  а  цвет  рыжей шкурки.  Подбросив нож,  Зенон поймал клинок
ножнами с завидной ловкостью.


     Послы  Неаполя  возвращались к  себе  после  очередных  переговоров с
Велизарием,  солдаты  устроили  им  проводы  по  своему  вкусу.  Это  была
настоящая травля. Солдаты свистели, улюлюкали, изощрялись в ругательствах.
     Никто не мешал проявлениям неприязни. Охрана из ипаспистов полководца
оберегала тела, но не уши послов.
     Если  бы  Неаполь согласился на  сдачу,  лагерь знал  бы  это.  Опять
неаполитанцы послали своих для праздной болтовни.
     Неудача  и  раздражала  и  радовала.  В  инстинктах  солдат  боролись
неостывшая надежда на грабеж и страх перед неприступными стенами.
     Декурион* Стефан будто и не слышал оскорблений, которыми его осыпали.
Безразличие  Стефана  не   было  позой  опытного  магистрата,   привыкшего
сохранять выраженье бесстрастного безразличия.  Стефан  нес  неаполитанцам
последнее предложение о сдаче.
     _______________
          * Д е к у р и о н - член городского управления.

     Пожилой  человек,  он  жил  в  течение  мирного  периода,  необычайно
долгого,  единственного в  бурной истории Италии.  Больше сорока лет мира.
Стефан не  мог  не  видеть,  как  процвела Италия.  Готы казались надежной
охраной.  Однако же  Стефан,  как  почти  все,  считавшие себя  римлянами,
презирал варваров.  Их власть оскорбляла самолюбие.  Кроме того,  они были
схизматики-ариане.  Кафолическая церковь  внушала  греховность  подчинения
еретикам,  куда худшим,  чем язычники.  Те не знали слова божия -  эти его
исказили. Смертный грех, неискупимый...
     Италия  забыла  бедствия прежней  империи  и  помнила только  великие
события,  вольно и невольно раздутые литературой и преданием.  Современник
видит  редкие колосья на  иссохшем поле  и  скорбит о  пустыне своих дней.
Потомки же,  собрав одно целое наследство столетий, восхищаются богатством
прошлого.
     После  смерти  Феодориха* ощутилась зыбкость  порядка  вещей.  Стефан
желал переворота и - не желал. Сделалось страшно.
     _______________
          * Ф е о д о р и х - см. в комментарии.

     Когда бог  захочет потрясти землю,  совы  умеют заранее выведать волю
всевышнего.  Перед  землетрясением на  карнизах  горных  пещер  появляются
странные фигуры.  Они  недостижимы и  неподвижны.  Совы узнали,  что своды
вечных  пещер  сделались ненадежными и  ждут,  ослепленные солнцем,  но  в
безопасности.  Они никогда не  ошибаются.  Бог подал знак,  имеющий уши да
слышит.
     Разве не знак - усиленный обмен послами с Византией, начавшийся после
смерти Феодориха?  А  истребление вандалов и манифесты Юстиниана?  Весть о
мученической смерти дочери Феодориха Амалазунты прозвучала военной трубой.
Как  искушение,  пришла мысль:  не  лучше ли  готы,  чем война?  Что можно
сделать...
     Старый-престарый Новый город -  Неаполь -  никогда не  был  еще  взят
штурмом.
     По  легенде,  сами боги указали людям на  пояс скал у  залива,  где и
поставлен был  город  Новый:  старый,  первый,  был  заложен  в  небольшом
удалении от моря.
     Стены древнего уже Неаполя легли на  скалы,  недоступные для подкопа.
Известь,  скрепившая кладку, от времени сделалась прочнее камня. Несколько
готских вождей усилили неаполитанский гарнизон,  а большинство направилось
на север.  Новый рекс Феодат,  как передавали,  хотел склонить Юстиниана к
миру обещаниями и уступками.
     Ожидание хуже смерти.  Приходили вести из  Западной Африки.  Вместе с
вандалами и после погибла большая часть населения.  Логофеты Юстиниана так
тщательно изымали налоги,  что,  как недавно рассказывал Стефану прибывший
из Карфагена купец,  можно скакать на лошади от Карфагена на восход солнца
восемь дней,  не встречая ничего,  кроме развалин,  сухих цистерн,  полей,
занесенных песком, и вырубленных садов.
     Моряки,  побывавшие в Неаполе незадолго до осады, рассказали о второй
византийской армии,  целившейся на  венетскую низменность,  голубое  устье
Адриатики.  Там - грабеж. Города и селения уничтожаются дотла. Как всегда,
война кормила войну,  о чем италийцы успели забыть. В северной армии много
варваров.  Командующий ею зовется Мунд. Для римлянина это не имя - кличка.
У Велизария тоже много варваров.
     Тем временем в Неаполе - тревожный признак! - падали цены на товары и
возрастали на  зерно,  сушеные фрукты,  на  съестное,  что  легко хранить.
Кораблевладельцы  спешили,  продавая  все.  Однажды  Стефан  как-то  вдруг
заметил, что порт уже пуст. Это было страшно. Все корабли исчезли, подобно
перелетным птицам.  Кто-то на запад -  в  Сардинию,  в Корсику.  Другие на
север -  к устьям Арно и Тибра. Многие, Стефан знал, уплыли в Сицилию, где
был Велизарий,  в Византию,  а также к берегам Далмации.  Как вороны,  эти
будут питаться войной.
     Пустая гладь порта с грязным парусом рыбачьего челна.  Первая гримаса
Войны...
     Вскоре  после  того  как  последние корабли  покинули порт,  в  город
вернулся дальний разъезд готов.  Потянулись подгородные жители из тех, кто
прежде  чванился римским происхождением.  Они  вспомнили,  что  солдаты не
спрашивают имен. Потом под стенами Неаполя появилась армия Велизария.
     Стефану вспомнились конные  со  знаком вызова на  переговоры -  белым
знаменем и  парой скрещенных копьев.  Казалось,  чего бы еще!  Великий Рим
воскресал!  Но  старому декуриону хотелось уйти  в  никуда,  порвав старые
связи.  "Боже,  укроти мою мысль,  -  молился Стефан,  -  ибо не воля тебе
угодна,  а смирение христианина".  Но как, забыв преходящее, найти вечное?
Тогда,  в  первый раз,  как и сегодня,  готы не разрешили отворить ворота.
Стефана опустили на веревке, перекинутой через рычаг катапульты.
     Перед Велизарием Стефан говорил, не глядя на папирус с подготовленной
речью.
     - Великий  полководец,   мы  полны  преданности  Юстиниану  и  желаем
свержения беззаконной власти варваров.  Но  почему ты пошел войной на нас,
не совершавших преступлен