малая награда, - вздохнул Роже, точно сожалея, что не может ловить
беглых рабов.
   - И часто они здесь убегают?
   -  Нередко,  потому  что  многие  из  них  были  в  прошлом  свободными
поселянами, но сделались рабами, поступив на работу.
   - Почему?
   - Наймит становится  рабом  за  всякую  малость.  За  порчу  плуга  или
небрежное отношение к волам. Также за самовольную отлучку.  А  раньше  эти
люди жили на свободе. Понятно, что при первом удобном случае они  убегают.
Ведь  положение  раба   здесь   тяжелое.   Господин   может   даже   убить
провинившегося.
   - И не отвечает за это по суду?
   - Если господин убьет раба в трезвом состоянии, не отвечает, а  если  в
пьяном - несет ответственность за убийство.
   - Странно, - рассмеялся Готье.
   - Считается, что если он убьет раба в трезвом состоянии,  то  за  дело;
под  влиянием  же  опьянения   господин   может   ошибиться,   неправильно
истолковать поступок раба. Здесь тоже встречаются большие крючкотворы.
   Но разговор был прерван новым событием. Теперь уже орали два  человека,
что-то вырывая  друг  у  друга  из  рук.  Расторопный,  несмотря  на  свою
тучность, Готье успел рассмотреть, что предметом  жаркого  спора  является
добротный плащ синего цвета.
   - Что им нужно? - спросил он у переводчика.
   - Человек в меховом колпаке уверяет другого, что эта одежда, которую он
продает, украдена и принадлежит ему, и требует возвратить ее.
   - А другой?
   - Другой доказывает, что купил плащ.
   Лица у обоих спорящих были искажены от злобы и негодования.
   - Как же они разберутся в этом деле? - поинтересовался епископ Роже.
   Людовикус, уже наблюдавший подобные  сцены  на  всех  ярмарках  Европы,
пожал плечами:
   - Вероятно, дело закончится в суде.
   Спорившие кричали:
   - Это мое!
   - Нет, мое!
   - Зачем же ты продаешь плащ?
   - Еду в Курск, деньги нужны на дорогу.
   Вокруг споривших собралась  толпа  зевак,  везде  одинаково  жадных  до
подобных зрелищ. Пройдя еще немного, епископы очутились на том месте,  где
продавали рабов. Опустив  головы,  в  жалких  рубищах,  босые  и,  видимо,
голодные, эти люди ждали своей печальной участи. У некоторых,  с  особенно
злыми глазами, руки были связаны за спиной веревками.
   - За что их продают? - с сокрушением спросил Готье.
   - Я говорил. Может быть, за порчу плуга. В интересах хозяина  совершить
такую сделку.
   - И они не имеют возможности выкупиться на свободу?
   - Откуда у них средства? А  этим  пользуется  владелец,  имеющий  право
обратить неоплатного должника в рабство и продать его за большие деньги.
   Около  выставленных  на  продажу  любопытные  переругивались  со  злыми
холопами,  стерегшими  достояние  своего  господина.   А   к   рабам   уже
присматривался восточный купец в чалме,  поглаживая  бороду.  Такой  товар
считался  выгодным,  на  этой  торговле  люди  легко  наживались.   Но   с
невольниками  было  немало  хлопот.  Случалось,  что   эти   богопротивные
разбойники  предпочитали  удавить  себя,  чем  отправляться  в   цепях   в
Константинополь и влачить там позорное существование.
   - Из Константинополя невольников иногда везут в Египет и делают из  них
евнухов, - равнодушно заметил Людовикус.
   Поглядев  некоторое  время  на   несчастных,   епископы   стали   вновь
подниматься в город. По дороге Людовикус, хорошо знавший  Киев,  показывал
им достопримечательности:
   - Вот Бориславлев двор...
   - Чудин двор...
   - Здесь живет Путята...
   За  дубовыми  частоколами   стояли   высокие   хоромы   с   птицами   и
фантастическими узорами на оконных наличниках.



7

   В тот день Анна с печалью любовалась Днепром, на пороге  расставания  с
родиной. Это происходило в Вышгороде, куда Ярославна поехала  на  конях  с
братьями Всеволодом и Святославом и немногими отроками, чтобы, может быть,
в последний раз побывать в городе, где прошло  ее  милое  детство.  Братья
сопровождали Анну, не желая расставаться со своей любимицей на целый день.
   Поселение назвали Вышгородом потому, что неведомые люди построили его в
отдаленные времена на горе, на берегу Днепра,  в  нескольких  поприщах  от
Киева, куда из вышгородских ворот вели две дороги: одна  по  берегу  реки,
другая в объезд, лугами и рощами. Град окружали прочные бревенчатые  стены
и башни.
   Анна сидела  с  братьями  на  ковре,  постеленном  строками  на  склоне
зеленого холма, неподалеку от деревянной церкви, в которой почивали князья
Борис и Глеб. Илларион стоял. Никто из княжичей, и даже Анна, не предложил
ему сесть: они были знатного рода, а он - простой монах,  хотя  и  кладезь
учености и неиссякаемый источник красноречия.
   Опираясь обеими руками на  деревянный  посох,  от  долгого  пользования
ставший гладким, как слоновая кость, пресвитер вспомнил книжные слова:
   - "Стенам твоим, Вышгород, я устроил стражу на все дни и ночи. Не уснет
она и не задремлет..."
   Ярославна, подпирая голову рукой,  смотрела  на  Днепр.  Следуя  за  ее
взглядом, все повернули головы в ту сторону. С  горы  открывался  чудесный
вид: весь склон был в цветущих деревьях, а внизу струилась  величественная
река, голубеющая вдали; воды ее разделялись на рукава, образуя  острова  и
заливы с серебристою водою и розоватыми отмелями. На  востоке  за  Днепром
тянулись широкие луга, на западе зеленели весенние дубравы, а  на  полночь
темнели непроходимые дебри, в которых водились всякие звери, от легконогих
оленей до яростных туров.
   Сооруженная на холме пятиглавая деревянная церковь  была  произведением
рук местных  древоделов,  которые  в  большом  числе  населяли  город.  За
кладбищенской оградой росли плакучие березы, стояла  тишина.  Сидевшие  на
ковре продолжали  разговор  о  книжной  премудрости.  Илларион,  изучавший
риторику, объяснял Святославу:
   - Что говорит Георгий Хировоск об образах?  Прежде  всего  он  отличает
иносказание...
   - Или аллегорию, - поднял палец Всеволод.
   - Или аллегорию. То есть  замену  умозрительного  понятия  каким-нибудь
видимым образом. Когда, например, слово "дьявол" заменяется словом "змея".
Превод же...
   - Или метафора, - с улыбкой похвастал своим  знанием  греческого  языка
Всеволод.
   - Или метафора, - опять покорно повторил Илларион,  -  есть  прием  для
украшения речи. Когда какое-нибудь слово приводится в  переносном  смысле,
ради красоты. Такая метафора имеет  четыре  образа.  Первый  образ,  когда
одушевленный предмет заменяется одушевленным.  Например,  писатели  охотно
называют кесаря  пастырем.  Пастырем  не  стад,  а  человеков.  Или  когда
неодушевленное заменяется  неодушевленным,  если  мы,  например,  уподобим
бытие морю...
   Святослав кивал головой, в знак того, что понимает объяснения.
   Анна охотно допускала, что подобные вещи  необходимо  знать  всем,  кто
хочет читать книги с пониманием, но сегодня ей было не до риторики, и  она
пропускала мимо ушей ученые рассуждения Иллариона, думая о другом...
   Когда монах закончил свои  объяснения  об  образах  Георгия  Хировоска,
беседа прервалась. Люди некоторое время  любовались  красотой  окружающего
мира.  Потом  Всеволод,  находившийся  сегодня  в  угнетенном  настроении,
спросил Иллариона:
   - Скажи, почему иногда неспокойно на душе?
   Илларион, перебирая пальцами седеющую бороду и глядя  вдаль,  не  сразу
ответил:
   - Неспокойно на душе, когда какая-нибудь печаль тревожит  человека.  Но
печаль земная мимолетна. Каждый час ее может сменить радость.
   - Возможно ли изгнать печаль из души? - спросил Всеволод.
   - Возможно.
   - Чем ты изгоняешь ее?
   - Постом.
   - Как же ты постишься?
   - Монаху надлежит вкушать пищу один раз в день. В понедельник, среду  и
пяток - сочиво, в прочие дни - рыбицу и меду по чаше в день. И лишь  когда
трижды зазвонят в церкви, то есть в воскресенье, мясо разрешается есть.  В
великий же пост сухоядение...
   - А мед?
   - Меду не пить.
   Святослав рассмеялся, обращаясь к Всеволоду:
   - Знаю, как монахи умерщвляют свою плоть. Посмотри, какие они толстые в
монастырях.
   Священник громко вздохнул  и  пошел  к  кладбищу,  пояснив,  что  хочет
посмотреть, как горят лампады. Был случай в старой церкви:  пономарь  ушел
спать, не погасив лампады на ночь, и бревенчатое строение сгорело дотла.
   На сердце у Анны лежал камень. Куда бы она ни пошла, всюду на  пути  ее
стояли монахи, епископы. Они говорили о посте и покаянии,  а  ей  хотелось
жить, быть счастливой. Она вся наполнялась радостью, как глупая  птица  на
зеленой ветке, вспоминая о Филиппе, хотя знала,  что  судьба  разлучит  их
навеки, и когда думала об этом, то радость ее угасала, как задутая  ветром
свеча. Уже третий день она не видела  ярла,  которого  Ярослав  неожиданно
отправил с  дружиной  на  реку  Рось,  где,  по  слухам,  снова  появились
печенеги. Анна понимала, что никогда уже  не  повторится  та  встреча,  во
время грозы, в лесной избушке, и все-таки ей хотелось еще  раз  посмотреть
на прекрасного воина, прежде чем расстаться с ним навеки. Каждый день  она
ждала,  что  послышится  перед  городскими  воротами  звук  трубы  и   ярл
прискачет, живой и невредимый, выполнив с победой  данное  ему  поручение,
или, может быть, вернется раненный печенежской стрелой.
   При одной этой мысли у Анны темнело в глазах. Она спросила  Святослава,
прилегшего рядом с нею на ковре:
   - Нет вестей с Роси?
   В глазах у брата мелькнул лукавый огонек. Анне пришло в голову, что он,
может быть, все-таки рассказал родителям о том, что произошло в дубраве, и
отец или,  скорее,  мать  со  злым  умыслом  послали  молодого  воина  под
печенежские сабли.
   Святослав ответил, не желая огорчать милую сестрицу:
   - На Роси стоит тишина. С тех пор как отец прогнал печенегов и огромное
их число в Сетомле потопил, остальные убежали в степь и бегут  где-то  там
до сего дня. Они теперь как пугливые волки в  летнюю  пору.  Весть  о  них
оказалась ложной.
   - Почему же не возвращается дружина?
   - Дружина вернется в свое время. Но что тебе до того? - строго  спросил
Святослав, поднимаясь на руках. - Разве не  за  тобой  приехали  франкские
послы? Забудь о Филиппе. Ты станешь королевой. Можно  позавидовать  твоему
жребию.
   Анна закрыла лицо руками.
   Всеволод тихо сказал ей:
   - Разве слезами поможешь? Таков наш удел. Нам  рубиться  с  печенегами,
тебе ехать в дальние края.
   На яблоне, под которой Анна нашла с  братьями  приют,  среди  розоватых
цветов, тронутых иногда  пятнышком  пурпура,  гудели  трудолюбивые  пчелы.
Всеволод, которому хотелось сегодня рассуждать о высоких  материях,  глядя
на пчелиную суету, покачал головой:
   - Пчела собирает мед, пахарь трудится на ниве...
   Анна подняла глаза к яблоневым цветам, и у нее  тоже  мелькнула  мысль,
что в словах брата - истина: маленькая пчела трудится изо всех сил, а  она
проводит время праздно.
   За цветущими деревьями, по другую сторону церкви,  была  видна  зеленая
долина, усыпанная желтыми цветами. Далеко за долиной, на самом краю земли,
синел лес.
   - Там франкская земля? - спросила Анна Всеволода,  показывая  маленькой
рукой на запад.
   - На заходе солнца. Но путь туда не близок - через Польшу, Чешский лес,
немецкие страны. Потом лежит Франция,  где  ты  будешь  королевой.  А  еще
дальше - Британский остров. Говорят, что все на нем  круглый  год  покрыто
туманами и люди не могут найти во мгле дверь собственного жилища.
   Анна долго смотрела в ту сторону, куда ей предстояло уехать.
   - А что на востоке? - спросила она.
   - Восточные страны - жребий Симов. Сим - один из сыновей Ноя. Там живут
неведомые народы. На полдень же - Иверское  царство  и  стоит  город  Ани,
откуда приехал к нам врач Саргис. За синим морем возвышается Царьград, и в
нем - местопребывание патриарха. Еще дальше плещется другое море, и за ним
лежит Африка, где протекает река Нил. В ней водятся крокодилы. В  нильских
тростниках дочь фараона обрела осмоленную кошницу с  Моисеем.  Еще  дальше
обитают блаженные эфиопы. Они как птицы небесные - не сеют, не жнут  и  не
собирают в житницы, а питаются плодами райских деревьев.  Там  никогда  не
бывает зимы. Туда летят перелетные птицы. В Эфиопии, как в раю, люди ходят
нагие.
   Анна всегда удивлялась учености брата, остроте его ума, которым он  был
в состоянии объять все мироздание.
   - Почему же у нас так холодно зимою? - спросила она.
   - Зима приходит к нам из-за лукоморья. Далеко на полночь стоят  высокие
горы, и за ними прячутся холодные ветры.  Когда  они  дуют,  идет  снег  и
вместе со снегом с небес падают в Югре маленькие олени, а потом расходятся
по всей земле и подрастают в дубравах. Не знаю, правда ли это?
   Анна  смотрела  вдаль,  занятая  своими  мыслями.  Вышгород,  Вышгород!
Никогда она больше не  увидит  этот  священный  город!  Многих  людей  она
встретит на своем пути, но никогда уже не улыбнется ей Филипп. В отчаянье,
чтобы не вскрикнуть от горя, она закусила руку...
   К тому часу,  когда  должен  был  состояться  прием  послов  франкского
короля,  обширная,  но  не  очень  высокая  гридница  в  киевском   дворце
наполнилась шумом голосов.  Потолок  ее  представлял  собою  синие  своды,
усыпанные золотыми звездами, как небо в морозную ночь. Суета усиливалась с
каждой минутой. Во двор въезжали и въезжали бояре.  У  самых  почтенных  и
старых отроки вели коней под уздцы. Потом, кряхтя  и  разглаживая  бороды,
дружинники  поднимались  в  гридницу.  Среди  русских  нарядов  и   темных
монашеских одеяний, еще больше  оттенявших  пестроту  разноцветных  одежд,
обращал на себя внимание греческий плащ Катакалона - короткий, красный,  с
золотыми украшениями на груди, обозначавшими его придворное звание.
   Стены приемной горницы были обиты малиновой тканью, уже потемневшей  от
свечной гари. Под  сводами  висели  хоросы,  или  светильники,  украшенные
всяким великолепием. На некотором возвышении с  тремя  ступеньками  стояли
два обитых парчой трона и рядом с ними низкое сиденье, предназначенное для
Анны, имя которой в тот день  не  сходило  с  уст  у  людей.  Для  франков
приготовили такие же седалища без спинок и подлокотников, чтобы  послы  не
отваливались непринужденно во время приема.  Евнух  Дионисий,  немало  лет
проведший в Священном дворце, распоряжался на подобных церемониях с полным
знанием дела.
   Скамьи  для  бояр  и  знатных  дружников,  обитые  красным   скарлатом,
поставили  вдоль  стен,  а  впереди,  на  почетном  месте,  -  кресло  для
митрополита. Старик уже сидел в нем с черным посохом в руке и, видимо, был
недоволен, что позволил привести себя сюда преждевременно. За ним стояли в
черных одеяниях пресвитеры и монахи.
   Сыновья Ярослава  тоже  находились  в  горнице.  Скамья  для  них  была
приготовлена  у  задней  стены,  за  тронами,  но  им,  конечно,  хотелось
побеседовать  с  друзьями.  Всеволод  только  что  оставил  судилище,  где
разбирал вместе с писцом, по поручению отца, различные  тяжбы.  Святослав,
увидев  брата  и  зная,  что  он  занимался  судебными  делами,  по  своей
склонности к книжным выражениям, воскликнул с громогласным смехом:
   - Се грядет новый Соломон!
   - Здравствуй, брат, - сказал Всеволод. - Утомился до крайности. От зари
судил и разрешал.
   Он улыбался, хотя  у  него  был  вид  уставшего  человека.  Отвечая  на
приветствия со всех сторон,  молодой  князь  вынул  синий  платок  и  стал
вытирать высокий белый  лоб.  Бояре  знали  этот  плат  -  с  изображением
шафранного солнца, пылающего красными языками, на котором, как на  широком
и смеющемся человеческом лице, можно было рассмотреть глаза, нос и рот.
   - Сколько люди зла творят на земле! - сказал он.
   - Какие жалобы судил? - уже серьезно спросил Святослав.
   - Жалоб было много. У Бориславлева тиуна тати похитили бобровый мех,  и
он жаловался на смердов из соседнего селения, но вирник побывал на селе  и
явственно видел, что следы вели на большую дорогу, где  проходят  торговые
люди, терялись там. Ты же сам знаешь... При таких  обстоятельствах  нельзя
заставить смердов уплатить вознаграждение. Борислав будет недоволен...
   - А еще что?
   - Драка была с дрекольем в руках, и после драки с убитого сняли  одежду
и оставили лежать в наготе на улице... Разбойник лишил жизни княжьего мужа
Никифора...
   - Никифора? Из Переяславля?
   - Никифора из Переяславля. Того  самого  Никифира,  что  прошлой  зимой
своего раба зарубил мечом.
   - Где же разбойник?
   - Разбойник убежал, и его дом, с женой и  детьми,  отдали  на  поток  и
разграбление.
   - А еще что?
   - Дуб кто-то срубил, служивший  межевым  знаком  на  ниве...  Охотничий
перевес в дубраве испортили и украли из него диких птиц. Один злодей зажег
гумно у боярина Андрея...
   Лицо Всеволода вдруг покрылось морщинками от еле сдерживаемого смеха.
   - Еще одна жалоба была. Пес проказы делал и из чужой клети мясо унес.
   - Убили пса?
   - Нельзя убить, если соблюдать закон.  Пес  не  подрывал  землю,  чтобы
лезть в клеть, а через дверь проник, не запертую по людской оплошности.
   - Блажен муж, иже и скотов милует, - сказал Святослав и оставил  брата,
считая, что вполне удовлетворил свое любопытство.
   Всеволод осмотрел собравшихся и, увидев сидевшего в кресле митрополита,
улыбнулся ему сыновней улыбкой. Княжич с малых лет умел ладить с греками и
поспешил к иерарху. Феопемпт сидел опустив  голову,  скучный,  как  старый
скопец,  неизлечимо  больной,  хотя  и  обуреваемый  жаждой   власти   над
человеческими душами. Он все еще не мог успокоиться при мысли, что  явился
на  собрание  задолго  до  выхода  князя  и  тем  унизил  свое  пастырское
достоинство.
   Около митрополита стоял красивый, нарядный патрикий Кевкамен Катакалон.
Всеволод приблизился к грекам и заговорил с Феопемптом по-гречески. В  это
время мимо проходил ярл Магнус, недавно прибывший на Русь высокий рыжеусый
воин с такими дерзкими глазами, точно он искал ссоры с  каждым  встречным.
Магнус приветствовал Всеволода по-свенски, и княжич ответил ему на этом же
языке.  Стоявший  поблизости  в  скромном  монашеском   одеянии   Илларион
восхитился:
   - Поистине он пятиязычное чудо!
   Всеволод  ушел,  и  Катакалон  тоже  покинул  митрополита.  Поблескивая
ласковыми глазами, патрикий уже подобострастно справлялся у  Святослава  о
его здоровье и давал врачебные советы:
   - Избегай по возможности того, чтобы попадать в лапы лекарей. Даже если
у больного пустячная болезнь, врач непременно станет убеждать,  что  недуг
требует  применения  дорогостоящих  лекарственных   трав,   и   будет   до
бесконечности затягивать свои посещения, чтобы  получить  побольше  денег.
Поэтому позволь тебе посоветовать: коль хочешь быть здоровым и  избавиться
от своих болячек, ешь до сытости только за обедом, но  избегай  ужинов,  и
пусть пища никогда не отягощает твой желудок. Постись, и ты обойдешься без
услуг эскулапов.  Если  желаешь  принимать  что-нибудь  приносящее  пользу
человеку, то пей полынь, а коль страдаешь желудком, принимай  настойку  из
ревеня. Бросай кровь три раза в году - весной, зимой и в месяце септембрии
- и будешь здоров...
   Святослав угрюмо  слушал  грека.  Мучительные  нарывы  на  шее  сегодня
особенно напоминали о себе, возможно после обильной выпивки  на  вчерашней
пирушке у воеводы. Никакие средства не помогали в его  болезни:  ни  мази,
которые прописывал ему армянский врач Саргис, ни припарки старой колдуньи,
ни молитвы. Когда в Вышгороде происходило торжественное перенесение гробов
с  останками  Бориса  и  Глеба  в  новую  церковь,  митрополит  взял  руку
последнего, на которой почерневшая, высушенная  в  песчаной  почве  могилы
кожа пристала к кости, и благословлял ею присутствующих. Однако  Святослав
почел, что этого недостаточно, и стал прикладывать  реликвию  к  темени  и
шее, где у него болели нарывы. Спустя некоторое время князь  почувствовал,
что его беспокоит нечто в волосах, и  нашел  на  голове  ноготь  с  пальца
Глеба. Ярослав