и бежать к варягам, как некогда поступил при  таких
же обстоятельствах отец, и спасаться за морем, где  жила  семнадцатилетняя
Ингигерда, о которой молодой князь неоднократно  слышал  от  скандинавских
скальдов,  воспевавших  ее  красоту  и  хозяйственность,  или  же   начать
братоубийственную войну.
   Ярослав знал, что варяги обвиняли его в скопидомстве, хотя и уважали за
ум и представительную наружность. Но теперь не приходилось  жалеть  денег,
чтобы прибегнуть к помощи наемников. Как раз в те дни в Новгороде очутился
ярл Эдмунд, тоже бежавший от грозившей ему опасности, когда  конунг  Олаф,
по прозванию Святой, стал  истреблять  своих  соперников.  Ослепив  самого
опасного врага, ярла Рерика, он сделался единовластным господином  страны,
и Эдмунд опасался, что и с ним будет поступлено так же. Ослеплению  варяги
научились  у  греков,  у  которых  этот  обычай  считался   чуть   ли   не
человеколюбивым, так как лишение возможности видеть мир обычно заменяло  в
Константинополе смертную казнь. Ярл  покинул  Скандинавию  и,  по  примеру
многих других товарищей по несчастью,  поспешил  в  Гардарик,  или  страну
городов, как варяги называли Русь.
   Беглецы были радушно приняты в теплом дворце  новгородского  посадника.
На первом же пиру в их честь, за чашей меда,  среди  подогретых  хмельными
парами повествований о подвигах и любовных приключениях,  начался  торг  с
наемниками. Но  Ярослав  хотел  точно  знать,  на  каких  условиях  Эдмунд
предложит в его распоряжение мечи своих храбрых воинов.
   Ярослав запомнил мельчайшие подробности разговора. Ведь речь шла  тогда
не о пустячных вещах,  а  о  жизни  и  смерти.  Вдали  сияли  синие  глаза
Ингигерды. Судя по рассказам  варягов,  приходивших  в  Новгород,  молодой
князь считал, что эта северная красавица могла бы стать для него достойной
супругой и что не лишне породниться с ее влиятельным семейством, чтобы  во
всякое время получать помощь от варяжских ярлов. Он чувствовал себя полным
сил, хотел бороться за свое будущее, хотя с детства не отличался крепостью
мышц, был хром и напор сердечных  чувств  привык  сдерживать  и  проверять
разумом, действовал  всегда  с  осторожностью,  свойственной  дальновидным
людям.
   Заметив, что воск  обильно  стекает  на  серебро  светильника,  Ярослав
послюнил пальцы и снял  со  свечи  нагар.  Воспоминания  теснились  в  его
душе... В  обширной,  но  низкой  горнице  пахло  тогда  гарью  факелов  и
перебродившим медом. На столах стояли деревянные блюда с огромными кусками
говядины. Желающие отрезали острым ножом  сколько  нужно,  клали  мясо  на
ломоть хлеба, солили по вкусу, опуская персты  в  солонку,  и  насыщались,
прерывая еду только для того, чтобы послушать очередного  скальда.  Певцов
было несколько, русских и скандинавских, и перед тем, как петь, они  долго
перебирали струны арфы или гуслей, точно в ожидании вдохновения,  а  потом
услаждали слух гостей сильными и красивыми голосами,  за  какие  одинаково
ценят певцов воины и женщины.
   Лишь два человека оторвались на время от этого песенного мира и держали
себя как настоящие купцы, ведущие трудный торг.
   Ярослав был очень  осторожен  в  выборе  выражений,  зная,  что  каждое
сказанное слово будет принято как написанное в грамоте с  семью  печатями.
Кроме того, рядом с ним сидел на  пиру  седобородый  новгородец,  тысяцкий
Гюрята, с которым приходилось считаться, потому что он предводительствовал
сильным  новгородским  ополчением  и  в  его  распоряжении  была   богатая
городская казна.
   Эдмунд прилично обратился к Ярославу и сказал:
   - Мы хотели бы сделаться защитниками твоего дела.  Нам  ведь  известно,
что произошло в Киеве. Нельзя  сказать,  чтобы  жизнь  твоя  находилась  в
безопасности, а мои товарищи -  опытные  воины  и  способны  оказать  тебе
большие услуги в трудную минуту.
   - Не думай, что я так уж нуждаюсь в вашей помощи, - ответил  со  смехом
Ярослав. - У меня тысячи новгородских воинов.
   - Не спорю, они  неплохо  владеют  боевыми  топорами,  но  ведь  мирные
плотники и хлебопашцы не любят покидать свои нивы.  А  мы  готовы  служить
тебе, пока ты не справишься со всеми врагами.
   - Я знаю, что вы храбрые воины. Но все  зависит  от  того,  сколько  вы
потребуете за службу.
   У Ярослава была круглая, темная, подстриженная  по  константинопольской
моде борода. Так ее носили греческие цари и те патрикии  и  магистры,  что
приезжали иногда на Русь с посольскими поручениями, Эдмунд же, по  старому
обычаю, отпускал длинные усы и брил подбородок.
   Торг продолжался. Ярл подумал немного и заявил:
   - Во-первых, - загнул он мизинец на  левой  руке  указательным  пальцем
правой, - ты пожалуешь нам с Рагнаром и всем  нашим  спутникам  подходящие
помещения и не откажешь ни в каком добре из своих запасов.
   - На такое иждивение я согласен, - ответил  Ярослав,  переглянувшись  с
Гюрятой. Старик раскраснелся от меда, но неизвестно, о чем  думал  в  этот
час.
   - Сверх того, - загнул Эдмунд еще один палец, - согласен ли ты  платить
по унции серебра в месяц каждому  воину,  а  начальникам  ладей  назначить
двойную плату? На таких условиях  мы  согласны  сражаться  впереди  твоего
знамени.  И  позволь  тебя  уверить,  что  за  нашими  щитами  ты   будешь
чувствовать себя в полной безопасности.
   Варяг не  очень  высоко  ставил  воинские  качества  Ярослава,  еще  не
проявившего себя  на  полях  сражений,  и  считал,  что  предлагает  очень
выгодную сделку, но молодой князь,  наделенный  более  тонким  восприятием
человеческих  отношений,  чем  грубоватый  наемник,  нахмурился.   Он   не
собирался  прятаться  за  чужими  щитами!  Кроме  того,  условия   варягов
показались ему малоприемлемыми. Ярослав посмотрел на Гюряту, как бы  прося
у него поддержки, и ответил:
   - На это я не могу согласиться.
   Однако Эдмунд вел себя так, как будто бы всю жизнь занимался  торговыми
делишками, что было недалеко от истины.
   Он вздохнул.
   - Жаль... Впрочем, если тебе затруднительно сейчас платить деньгами,  -
сказал варяг после некоторого размышления, - то мы согласны принять  плату
за службу мехами. А если у  нас  случится  военная  добыча,  ты  заплатишь
серебром.
   Молодой посадник обдумывал выгодность соглашения. Ценные меха бобров  и
соболей он мог и сам с выгодой переправить в греческую землю,  где  зябкие
красавицы кутались в соболиные шубки... Но требовалась помощь наемников. С
одними новгородцами рассчитывать на успех не приходилось. Особой  нежности
к своему князю они  не  испытывали.  Эдмунд  прав.  Эти  миролюбивые  люди
брались за оружие только в случае крайней нужды, когда на них нападали.  А
богатым купцам, как Гюрята, нужен только свободный путь  от  Новгорода  до
Царьграда...
   Ярослав стучал пальцами по столу. Гюрята протянул  чашу  отроку,  чтобы
тот налил меду.
   -  Пожалуй,  на  такие  условия  мы  можем  согласиться?  -  вопрошающе
посмотрел на него князь.
   Польщенный, что молодой Владимирович ничего не  предпринимает  без  его
совета, старый тысяцкий погладил степенно бороду и ответил:
   - Ты мудро решил. Новгород поможет тебе.
   Соглашение было заключено. Варяги вытащили свои птицеобразные ладьи  на
берег, чтобы зимовать в Новгороде. Ярослав велел  предоставить  им  хорошо
натопленные дома, а горницу, в которой поселились  Эдмунд  и  Рагнар,  его
седоусый  сподвижник,  обить  красной  материей.  Воины  стали  немедленно
вносить в нее оружие, меха, железные уключины,  весла,  неводы  для  ловли
рыбы - все,  что  могло  пропасть  без  присмотра,  и  вскоре  это  жилище
превратилось в обжитое логово воинов, где топится очаг, пахнет  овчиной  и
железом, куда днем рабы носят мед в глиняных кувшинах,  а  ночью  приводят
женщин.
   В течение  всей  зимы  никаких  военных  действий  не  предпринималось.
Наступила весна. Снова выглянуло солнце, и быстрые ручейки побежали  вдоль
холмистых новгородских улиц,  изливаясь  с  веселым  журчанием  в  Волхов.
Ярослав по-прежнему выжидал, а  Святополк  продолжал  свое  каиново  дело.
Святослав, княживший в Деревах, ближе всех  к  Киеву,  узнав,  что  и  ему
угрожает опасность со  стороны  немилосердного  брата,  надумал  бежать  в
Угорщину, но где-то уже  у  самых  голубых  Карпатских  гор  его  настигли
посланные вдогонку печенеги и безжалостно убили.
   В конце концов Ярославу ничего не оставалось, как выступить с оружием в
руках.
   Встреча новгородцев с войсками Святополка  произошла  несколько  позже,
когда уже стал  замерзать  Днепр.  Это  случилось  у  города  Любечь,  где
противники расположили свои станы на разных  берегах  реки.  Однако  время
проходило  в  бездействии.  Ни   Ярослав,   ни   Святополк   не   решались
переправиться через реку. Дружинники Святополка, большие любители  пенного
меда  и  веселья,  кричали  с  противоположного  берега,  надсмехаясь  над
новгородцами:
   - Эй, плотники! Зачем пришли сюда с вашим хромцом? Вот мы вас  заставим
рубить нам хоромы!
   Ярослав в детстве покалечил себе  ногу,  слегка  припадал  на  нее.  Но
новгородцам подобные шутки были не по душе. Они стали требовать от  своего
князя:
   - Чего ты ждешь? Перейдем на ту сторону! А кто не пойдет с  нами,  того
мы убьем.
   В лагере Святополка находился тайный друг Ярослава, и осторожный  князь
послал к нему соглядатая спросить:
   - Что нам делать? Меду мало, а дружины много...
   Благожелатель велел передать князю:
   - Настал час поить дружину медом!
   Святополк впервые на Руси привел против христиан печенегов. Он стоял со
своей конницей между двух озер, не давая себе отчета, что всадникам трудно
действовать в болотистой местности. Повязав головы белыми убрусами,  чтобы
можно было отличить в  темноте  своих  от  врагов,  новгородцы  в  полночь
переправились на противоположный берег, а ладьи оттолкнули,  отрезая  путь
отступления малодушным. Началась ночная битва. Эдмунд с варягами  сражался
на другом крыле. Впоследствии он уверял конунга, что это его  храбрецы,  а
не новгородские мужики решили участь сражения. Но, вспоминая  с  книгой  в
руках ту страшную битву, Ярослав видел все, как было. Перед его умственным
взором вновь возникла  суматоха  сражения.  Ярл  пререкался  с  Гюрятой  и
убеждал его поставить стражу у ладей, а не сталкивать их в реку. Но  ладьи
все быстрее скользили по черной воде в темноту ночи. Варяги негодовали  на
такую опрометчивость, и новгородцы осыпали наемников обидными словами.
   - Какое войско так поступает! - взывал Эдмунд.
   - А ты  за  что  служишь?  За  гривну  в  месяц?  -  смеялись  над  ним
новгородцы, вдруг превратившись из мирных плотников в кровожадных барсов.
   Благодаря их мужеству Святополк потерпел жестокое поражение и  бежал  с
остатками своих союзников в степи, а  оттуда  темными  окольными  дорогами
перебрался в Польшу, Ярослав же отпраздновал  победу  и  сел  на  киевском
столе.
   Но русского князя  ждали  новые  затруднения  и  опасности.  Святополку
удалось завязать союзнические отношения с польским королем  Болеславом,  и
по их наущению печенеги в огромном числе напали на Киев.  Кочевников  этот
город манил сказочным богатством, горами мехов  и  серебряными  ожерельями
киевлянок, и они рвались к городским  воротам.  Только  к  вечеру  Ярослав
одолел печенегов, погнал в степь и там рассеял, как прах. А вскоре  другие
бедствия обрушились на Русскую землю. Киев опустошали  чудовищные  пожары.
Угроза со стороны польского короля не исчезла, а срок договора с  варягами
кончался. Жалованье им часто задерживалось по нескольку месяцев, и однажды
Эдмунд спросил конунга, желает ли он возобновить соглашение. Надеясь,  что
полученные в Киеве известия о смерти Святополка  соответствуют  истине,  и
зная о неладах поляков  с  немцами,  Ярослав  отвечал  уклончиво.  Но  ярл
настаивал на определенном ответе.
   Тогда князь сказал:
   - Полагаю, что в настоящее время у меня уже нет необходимости  в  твоих
людях.
   - Как знаешь, - ответил ярл, кусая ус.
   - А если бы я вновь захотел прибегнуть к вашей помощи,  то  какие  твои
условия?
   - Мы требуем теперь по  унции  золота  на  человека,  не  считая  платы
начальникам ладей, - развязно заявил Эдмунд.
   - Тогда ты можешь считать наш договор оконченным.
   - Это в твоей власти, конунг.
   Великий хитрец и дальновидный человек, Ярослав только  делал  вид,  что
может обойтись без варягов, чтобы подешевле заплатить за их услуги. Однако
ярл тоже понимал толк в торговых сделках. Он ехидно спросил:
   - Но действительно ли ты уверен, что Святополка нет в живых?  Тогда  мы
знали бы все подробности о таком важном событии. А между тем  где  же  его
могила? Приличные ли были устроены ему похороны? Что-то ничего не слышно о
поминках.
   - Может быть, мы еще услышим, - пробормотал князь.
   - А люди, наверное, знали бы о местоположении могилы знаменитого воина,
- не унимался Эдмунд. - Купцы, что приходят из Польши, рассказывают  много
всяких историй, но об этом не говорят ни слова.  Не  правда  ли,  странно,
конунг? Боюсь, что твои люди только  из  раболепства  убеждают  тебя,  что
Святополк умер, чтобы сделать приятное своему господину, а на  самом  деле
тут происходит нечто иное.
   - Тебе известно что-нибудь? - не выдержал Ярослав.
   Настало  время  вести  игру  ярлу.  С  деланным  равнодушием  он   стал
рассказывать:
   - Я  сам  ничего  не  видел,  но  люди  говорят  разное.  Осведомленные
путешественники, которым я вполне доверяю, передавали, что твой брат жив и
зиму провел в степях, собирая там воинов. А ты сам отлично понимаешь,  для
чего они нужны ему.
   Положение Ярослава оставалось еще весьма непрочным, поэтому приходилось
считаться с этими жадными до золота наемниками, и договор был возобновлен.
Ярослав даже постарался завязать отношения с немецким императором Генрихом
и заключил с ним союз, но польский  король  и  Святополк  разбили  немцев.
Позднее оба напали с поляками, уграми и  печенегами  на  Русь.  Летом  они
расположились на реке Буге. Туда пришли и полки Ярослава. Но он, по своему
обыкновению,  медлил  начать  военные  действия,  не  стремясь   проливать
человеческую кровь. В этом сказывался его  русский  характер:  никогда  не
начинать драку первым.
   Зато варяжский  воевода  Блуд,  дядька  Ярослава,  известный  задира  и
насмешник, разъезжая на коне по берегу, издевался  над  непомерно  толстым
польским королем:
   - Вот мы тебе скоро проткнем копием брюхо!
   Такая похвальба  не  нравилась  русским  воинам,  в  большинстве  своем
хлебопашцам. Они любили сражаться в  открытом  поле,  строй  на  строй,  и
уважали врага, чуждого вероломства, но битву горестно сравнивали с  жатвой
или с сельскими работами на гумне, где цепы стучат по снопам. Так и  война
веет душу от тела.
   Повода для войны не было.  Ярослав  читал  книги  и  предавался  рыбной
ловле. Однажды он оставил войско и удил на реке щук,  радуясь  счастливому
улову. Воспользовавшись этим, Болеслав по  наущению  Святополка  напал  на
киевское войско, и  сам  Ярослав  едва  спасся  после  этого  разгрома.  С
немногими воинами, бросив  все  на  произвол  судьбы,  он  опять  бежал  в
Новгород. Дорога на Киев была теперь открыта для врагов, и поляки вступили
во главе со своим тучным королем и Святополком в притихшую столицу. Короля
встретил у ворот и передал ему в виде добычи церковные  сосуды  тот  самый
Анастас, что некогда  послал  из  Херсонеса  стрелу  в  русский  лагерь  с
указанием, где надо перекопать подземные трубы, доставлявшие в  осажденный
город воду. Владимир сделал Анастаса епископом и  поручил  ему  Десятинную
церковь, и вот он изменил Русской земле, как Иуда.
   Ярослав уже считал, что  все  теперь  потеряно,  и  в  полном  отчаянье
собирался плыть за море, но упрямые новгородцы порубили секирами княжеский
корабль, снаряжавшийся в морское путешествие, и решительно заявили князю:
   - Хотим еще биться с Болеславом!
   К счастью, скоро обстоятельства изменились в пользу Ярослава. Вражеские
отряды, стоявшие в русских городах, вели себя разнузданно и были  один  за
другим перебиты восставшими жителями. Болеслав  поспешил  уйти  в  Польшу.
Святополк остался в Киеве с одними печенегами, и от него все  отвернулись,
так как русские люди не любили этого князя,  зачатого  в  прелюбодеянии  и
пришедшего в Киев с иноплеменниками.
   Между тем богатые новгородцы снова собрали необходимые средства,  чтобы
нанять  в  помощь  себе  варягов,  и  двинулись  на  освобождение   Киева.
Знаменитая битва, о  которой  долго  говорили  в  самых  отдаленных  краях
Русской земли и после которой многие жены плакали  в  печенежских  степях,
произошла на реке Альте. Сеча была ужасной. Наступила пятница, и  всходило
солнце, когда обе стороны начали бой. Сходились  трижды,  воины  рубились,
хватали друг друга за руки, и кровь ручьями текла  по  оврагам.  К  вечеру
Святополковы знамена пали, и новгородские воины  отерли  с  чела  трудовой
пот,  точно  закончили  обильную  жатву.  Святополк  бежал   с   остатками
печенежских войск, и Ярослав вступил в Киев...
   Свеча  догорала,  и  в  полумраке  стали  выползать  из  темных   углов
опочивальни  страшные  тени.  Ярославу  припомнилась  еще  одна  беседа  с
Эдмундом. Дело происходило так...
   Однажды ярл спросил его в явном смущении:
   - Скажи, конунг, как нам поступить с твоим  братом,  если  он  случайно
попадется в наши руки? Не разумнее ли убить его? Ведь никогда не  настанет
тишина в государстве, пока он будет жить на земле и замышлять против  тебя
всякие козни.
   Ярослав вздрогнул. Он знал, что Эдмунд прав, что Святополк - брат  лишь
по отцу, а может быть, и не брат  -  много  зла  сотворил  на  Руси  и  не
перестанет и впредь проливать христианскую кровь ради  своего  честолюбия.
Но все-таки они были с ним из одного гнезда. Уклоняясь от прямого ответа и
глядя в сторону, князь сказал сквозь зубы:
   - Не могу никого подговаривать на убийство Святополка.
   Он ушел поспешно в опочивальню, чтобы прервать неприятный разговор. Ах,
почему память так цепко хранит проклятые подробности былых деяний? Есть ли
прощение в будущей жизни за братоубийство?
   А ярл Эдмунд подумал, что разгадал тайные  мысли  и  опасения  русского
конунга. Вскоре после этого, рано утром, Эдмунд позвал своего побратима по
оружию Рагнара и еще десять отборных воинов, среди которых  оказались  оба
Торда, Бьерк и другие храбрецы,  и  велел  им  седлать  коней.  Всем  было
приказано одеться в платье торговых людей. Двенадцать всадников, позевывая
на утреннем холодке, отправились в  дубовый  лес  очередной  скандинавской
саги.
   Позднее варяги рассказывали Ярославу всякие  небылицы.  Якобы,  нацепив
бороды из пакли, они проникли в лагерь Святополка, скрывавшегося в те  дни
с остатками своего войска в далеких степях. Выдав себя за купцов, Эдмунд с
товарищами ворвались  ночью  в  шатер  князя  и  убили  его  предательским
образом. Затем поспешили обратно в Киев, и у одного из всадников  болтался
притороченный к седлу мешок с головой  Святополка.  Настало  утро.  Эдмунд
явился в княжеский дворец. Этот наемник, для которого убить человека, даже
не такого презренного, как Святополк, было так же  просто,  как  раздавить
муху, спросил Ярослава, довольный своей ловкостью и удачей:
   - Узнаешь?
   И вытряхнул  из  мешка  страшную  мертвую  голову,  упавшую  на  пол  с
непереносимым стуком.
   Ярослав затрепетал  и  закрыл  лицо  обеими  руками.  От  волнения  оно
налилось кровью...
   Даже теперь, спустя много лет, князь выронил книгу из рук  и  застонал.
Будучи ребенком,  он  жалел  птенцов,  выпадавших  из  гнезда,  порой  ему
становилось жаль до слез слепцов и убогих. И вот столько  крови  пролилось
на земле ради него! Когда же настанет конец человекоубийству?
   Впрочем, мысли о мире стали приходить в голову Ярославу уже после того,
как он упрочил свое положение. О мире говорилось в книгах,  которые  князь
прочел. Но в те дни он еще находился весь в ожесточе