ом  вокруг  плеч,  в
синих широких штанах, засунутых в желтые сапоги.  Рядом  с  ним  сидел  за
столом Мстислав, мрачный юноша, с крепко сжатым ртом,  свидетельствовавшим
о жестокости,  которую  он,  может  быть,  унаследовал  от  матери  своей,
Гертруды.
   Но  Людовикус,  окончательно  превратившийся   в   болтуна,   продолжал
выкладывать госларские сплетни и в особо  сомнительных  случаях  прикрывал
рот рукою, как щитком, ибо известно, что и стены имеют уши.
   - Монахи рассказывают о кесаре  разное.  Будто  бы  он  творит  блуд  с
монахинями и аббатиссами. И не только в разврате его обвиняют. Будто бы он
втайне поклоняется египетскому идолу.
   От отвращения Изяслав плюнул на пол.
   - Я своими ушами слышал, что говорил Рудольф Баварский,  когда  однажды
привез ему отличный голубой шелк. Замечательный шелк! Подобные ткани...
   - Так что же сказал этот Рудольф? - мрачно спросил Мстислав.
   - Он говорил смеясь,  что  у  кесаря  по  меньшей  мере  три  любовницы
одновременно, а кроме того, он отнимает у мужей красивых жен.
   - Может быть,  лжет  Рудольф  и  монахи  лгут?  -  недоверчиво  заметил
Изяслав.
   - Возможно, - поспешил согласиться переводчик, не желая перечить князю,
хотя видно было, что Людовикусу доставляло большое удовольствие ворошить в
доме Генриха все его неблаговидные  поступки.  Всю  жизнь  он  метался  из
одного конца Европы в другой, встречал на  пути  тысячи  людей,  передавая
дальше полученные от них известия о налете саранчи или  смерти  очередного
короля. Ныне жизненное путешествие  приходило  к  печальному  концу,  а  у
Людовикуса ничего не было, кроме старой лисьей шапки. Правда,  он  повидал
мир и знал почти всех  замечательных  людей,  от  королевы  Анны  до  папы
Григория VII,  а  кроме  того,  кучу  всяких  вещей:  например,  ему  было
известно, что Берту, жену  благочестивого  Роберта,  изобразили  на  одном
портале  с  гусиными  лапами,  что  епископ  Адальберт  пытался  разводить
виноградные лозы на берегах реки Эльбы, так как церкви  нуждались  в  вине
для совершения таинства. Рассказывая об этом, старый бродяга потирал  руки
и уверял, что пока еще ни одной грозди на этих виноградниках  не  собрали.
Причина такого ехидства лежала в том, что  Людовикус  одно  время  пытался
торговать бургундским вином и видел в епископе соперника.
   Людовикусу хотелось направить мысли  Изяслава  и  его  сына  на  борьбу
императора с монахами; по его мнению, русский князь мог извлечь  для  себя
из этих столкновений немалую пользу.
   - Самое важное для тебя, -  убеждал  он  князя,  -  что  кесарь  и  Рим
грызутся, как два волка. Папой стал теперь кардинал  Гильдебранд.  У  меня
был случай встретиться с ним в  Павии.  Его  тетка  замужем  за  одним  из
Пиклеони. Это - богатая бинкирская семья. Мне  тоже  приходилось  иметь  с
ними дело. С помощью Пиклеони один из родственников Гильдебранда,  простой
учитель латинского языка, несколько лет тому назад сел на престол  святого
Петра, но кесарь обвинил его в торговле епископскими жезлами и  привез  из
Рима в Кельн. С ним и приехал в числе других монах Гильдебранд. Пребывание
в Германии принесло  ему  большую  пользу.  Обладая  наблюдательным  умом,
который не упускает ничего важного, он изучил положение в Германии и  нрав
кесаря. Но теперь он борется за небрачие духовенства.  Можешь  представить
себе, что творится сейчас в наших странах. Ведь епископы не очень-то хотят
расставаться со своими женами и наложницами. Значит,  у  Генриха  найдутся
союзники даже в церковном мире. Это - одно из слабых мест папы... В  конце
концов все сводится к борьбе за власть. Григорий хочет отнять у  кесаря  и
франкского короля право вручать епископам  посох  и  перстень.  Ты  должен
учесть все это и подумать хорошенько, нельзя ли сыграть на вражде  папы  и
кесаря.
   Приблизительно  в  таких  выражениях  объяснял   Людовикус   запутанное
положение в Европе. Изяслав и его хмурый сын внимательно слушали,  хотя  и
не все понимали. Они попали в незнакомый мир.
   - Уже бывали случаи, - шамкал Людовикус, -  когда  Рим  помогал  земным
правителям. Мне доподлинно известно от одного банкира, из тех же Пиклеони,
что папа щедро снабжал золотом Вильгельма, когда  тот  завоевывал  Англию.
Но, конечно,  святой  отец  потребовал  от  нормандца  присягнуть  ему  на
верность.
   - Как же поступил этот правитель? - полюбопытствовал  княжич,  все-таки
лучше разбиравшийся в здешних делах, так как его мать была латинской веры.
   - Деньги он брал, а клятву не захотел дать.
   Мстислав рассмеялся.
   - Это действительно достойно смеха. Вильгельм водил его за нос. Но папа
продолжает искать королей,  которые  были  бы  покорны  ему,  и  помышляет
овладеть всей  землей.  Почему  бы  вам  не  последовать  примеру  хитрого
нормандца? Рим даст вам деньги.
   - Какую же  награду  папа  потребует  за  это?  -  спросил  Изяслав.  -
Переменить веру?
   Людовикус опять развел руками.
   - Бог один. А кроме того, кто  вам  помешает,  когда  достигнете  своей
цели, уклониться от уплаты?
   - Так русские князья не поступают, - гордо заявил Изяслав.
   Но Мстислав рассмеялся:
   - С волками жить - по-волчьи выть.
   - А ты почему хлопочешь об этом? - опять спросил Изяслав купца.
   Людовикус прикоснулся пальцами к груди и с обидой ответил:
   -  Единственно  из  желания  помочь  знаменитому  принцу,  впавшему   в
несчастье. Тебе или одному из твоих сыновей  необходимо  ехать  в  Рим.  Я
помогу в этом деле. Найдутся люди, которые окажут вам поддержку. Например,
братья Пиклеони.
   Изяслав задумался. Ему пришла в голову мысль, что  в  этом  чужом  мире
нельзя отказываться от услуг такого человека, как  Людовикус.  У  него  же
самого был лишь один способ снискать  расположение  -  подкуп,  серебряные
сосуды, а здесь требовалось  нечто  другое  -  знание  обстановки,  тонкая
лесть, уловление человеческих слабостей.
   Он сказал с горькой улыбкой, обращаясь к Мстиславу:
   - Вот, мой сын! Мы гонялись в степях за половцами, и нам  некогда  было
подумать о прочем, а люди в немецких землях живут не так, как у нас.
   - Нужно использовать слабые места у врага, - пояснил Людовикус.
   - Какое же слабое место у кесаря? - спросил Мстислав.
   - Саксонская война. Людовикус стал  рассказывать  о  борьбе  Генриха  с
непокорными саксами.
   - Саксония всегда была золотым дном для кесарей. Саксонцы  трудолюбивый
народ. Из года в год они поставляли немецким королям тысячи быков, свиней,
овец, а также огромное количество кур, гусей, яиц,  меда,  воска,  хотя  в
душе питали надежду на свободу. Чтобы держать  их  в  повиновении,  Бенно,
знаменитый строитель, воздвиг по повелению Генриха III  целый  ряд  сильно
укрепленных  замков  и  среди  них  неприступную  крепость  Гарцбург.   Но
саксонские хлебопашцы восстали, и ты уже слышал, что там произошло. Король
прибыл в этот замок, чтобы принять участие в охоте, и как раз в этот  день
восставшие осадили крепость. Сам  Генрих  спасся  по  подземному  ходу,  а
крестьяне взяли град приступом и разрушили в нем церковь. Прах королевских
предков мятежники вырыли из могил и развеяли по  ветру.  Теперь  восстание
распространилось на всю Саксонию...
   Об этом говорили открыто во всех немецких харчевнях. Но Изяслав  слушал
рассказ о победе крестьян, нахмурив брови.
   События напомнили ему  о  том,  что  случилось  в  Киеве,  когда  народ
ворвался на княжеский двор и бедняки разграбили  его  сокровища.  Везде  в
мире происходило одно и то же, и казалось,  что  бог  не  помогает  больше
правителям и королям.
   Людовикус, не догадываясь, что  его  слова  вызвали  у  русского  князя
печальные воспоминания, продолжал рассказывать:
   - Теперь всех почтенных людей охватил страх. И сами  саксонские  графы,
еще вчера мечтавшие отложиться от  короля,  уже  считают,  что  лучше  его
власть, чем гибель от руки мятежников.
   Наблюдательный  старик  был  прав:  всюду   чувствовалось   в   воздухе
беспокойство, и крестьяне только ждали удобного случая, чтобы расправиться
со своими угнетателями...


   Как только слухи о том, что Изяслав,  преемник  Ярослава,  находится  в
Майнце, дошли до Парижа, Анна решила отправить к нему  посланца.  Королева
опасалась, что в сутолоке событий и  среди  развлечений  кесарского  двора
брат может не навестить сестру или замедлить с  прибытием  во  французскую
столицу, и необходимо  было  напомнить  о  себе.  Но  никто  теперь  в  ее
окружении, кроме  Милонеги  и  конюха  Яна,  не  говорил  по-русски.  Анна
подумала о Вольце. К сожалению, этот рыцарь жил  как  медведь  в  берлоге,
заперся в Колумье. Впрочем, любой верный  человек  мог  передать  Изяславу
письмо и получить ответ, а так как время не ждало, то она остановила  свой
выбор  на  преданном  Бруно,  вместе   с   некоторыми   другими   рыцарями
последовавшем за королевой, чтобы служить ей. Анна щедро снабдила воина  в
дорогу деньгами и сказала, отправляя его в Майнц:
   - Не медли в пути и не задерживайся ни в одной придорожной харчевне.  А
когда передашь письмо русскому королю, возьми у него ответное  послание  и
тотчас садись на коня.  Знай,  что  я  буду  ждать  твоего  возвращения  с
замиранием сердца, и когда ты вернешься, протруби трижды в рог у дворцовых
ворот...
   Зашив  послание  королевы  в  подкладку  одежды  и  набив   серебряными
денариями кожаный пояс, на котором висел меч,  рыцарь  быстро  собрался  в
путь.
   Хотя солнце уже давно покинуло меридиан, как ученые  называли  полдень,
Бруно заявил, что не станет ждать завтрашнего утра, а тотчас сядет на коня
и пустится в дорогу, чтобы некоторую часть  путешествия  совершить  ночью.
Гордый доверием королевы, он так и сделал и в  сопровождении  слуги  Жака,
захватив с собою двух запасных коней, отправился в Майнц. Но ему  пришлось
проезжать мимо харчевни,  над  воротами  которой  висела  на  шесте  грубо
вырезанная из дерева чаша, некогда покрытая церковной позолотой, и  сатана
надоумил рыцаря остановиться у таверны, чтобы глотнуть на дорогу вина.
   Кроме толстого хозяина с тяжким брюхом под  кожаным  передником  и  его
служанки, румяной Гертруды, ради которой, если говорить правду,  и  забрел
сюда наш рыцарь, в харчевне находилось несколько посетителей. Среди них  -
истопник Фелисьен, его приятель конюх  Ян,  бродячий  монах  Люпус,  вновь
очутившийся в Париже, поседевший, как и многие другие, за последние  годы,
но все такими же вытаращенными глазами глядевший на мир божий, а кроме них
два или три горожанина,  какой-то  подозрительный  бродяга  со  щетинистой
бородой, возможно убежавший из темницы злодей, и пономарь соседней церкви,
богопослушный человек, однако несколько приверженный к вину.  Люди  сидели
за неуклюжим столом посреди таверны, на длинных  скамьях,  столь  тяжелых,
что их даже невозможно было использовать во время драк, случавшихся в этом
заведении довольно часто. Но у стены стоял еще один стол,  предназначенный
для почетных гостей, если они  заглядывали  сюда,  хотя  бы  ради  той  же
проказницы Гертруды, девицы с совершенно непонятным прозвищем "Два гроша",
которое ничего не говорило ни уму, ни сердцу  даже  догадливых  людей.  За
этим  столом  старательно  выскребывал  оловянной  ложкой  остатки  рыбной
похлебки из глиняной миски молодой человек, судя по виеле, что  лежала  на
земляном полу у его ног; - жонглер. Бруно  уселся  напротив  него  и  стал
рассматривать незнакомца, не представлявшего собою ничего примечательного.
Белобрысая челка, длинный нос между  двух  глубоких  морщин  на  худощавом
лице, тонкая шея с кадыком, коричневая рубаха с фестонами. Но жонглер  уже
отодвинул миску, вытер рот  обратной  стороной  руки  и,  обводя  взглядом
присутствующих, от рыцаря до монаха Люпуса, заявил:
   - А теперь я позабавлю вас, друзья!
   Бруно остановил его  речь  величественным  мановением  руки  и  крикнул
трактирщику:
   - Эй ты, олух!
   Хозяин  харчевни,  не  привыкший  к  другому   обращению   со   стороны
благородных посетителей, если они оказывали честь  его  таверне,  поспешно
явился на зов.
   - Кувшин старого вина!
   - Твое желание будет тотчас выполнено, почтенный рыцарь. Но только  как
же...
   - Что тебе надо? - нахмурился Бруно.
   - Как же с теми тремя  денариями,  которые  ты  мне  задолжал  с  самой
троицы?
   Рыцарь самодовольно рассмеялся.
   - Все заплачу, до последнего гроша. Сегодня у меня пояс набит серебром.
   Услышав такие приятные слова, проворный  хозяин  покатился  колобком  к
лесенке, ведущей в погреб, где стояли три  бочки  с  вином,  и  не  мешкая
нацедил полный кувшин. Но не сам подал  его  на  стол,  а  толкнул  в  бок
кулаком  нерасторопную  Гертруду  и  сунул  ей  в  руки   сосуд.   Девица,
соблазнительно покачивая бедрами, понесла  вино  рыцарю,  который  тут  же
посадил ее к себе на колени.
   - А где же кубок? - спросил он.
   Гертруда все той же сонной походкой направилась за кубком.
   - Два кубка! - бросил вдогонку ей Бруно. - Жонглеру тоже надо промочить
глотку.
   В  ответ  на  эти  любезные  слова  молодой  человек  не  очень   ловко
приподнялся с табурета и потрогал рукой  неказистую  свою  шляпу,  некогда
черную, но побуревшую от дождей и солнца.
   - Что же ты нам споешь? -  спросил  его  Бруно,  находившийся  в  самом
благодушном настроении.
   - Не знаю, понравится ли тебе эта история, но хотелось бы сегодня спеть
песню, сочиненную одним моим другом, которого, возможно, уже нет на земле.
   - Тоже был жонглер?
   - Жонглер.
   - Что же с ним сталось? Умер?
   - Может быть, умер, или  навсегда  ушел  в  далекие  края,  или  утонул
где-нибудь с пьяных глаз. Его звали Бертран, моего друга.
   - Бертран! Вот так штука! - изумился рыцарь.
   - Клянусь честью!
   - С длинными черными волосами? Красивый молодчик?
   - Он самый. Значит, ты тоже знавал его?
   Рыцарь подумал, что, пожалуй, лучше не говорить лишнего,  и  ответил  с
деланным равнодушием:
   - Не помню, где-то слышал его песни.
   Но жонглера взволновала встреча с человеком, который знал  исчезнувшего
друга. Он не мог успокоиться:
   - Значит, ты встречал Бертрана? Где же это было?
   - Где-то в Валуа. Он там ходил по замкам, потом следы его пропали.
   - Верно. Он как сквозь землю провалился. Но раз ты  знал  Бертрана,  то
послушай его песенку. Это все, что осталось от бедняги. Так иногда  бывает
с жонглерами: человек уже давно в могиле сгнил, а  его  стишки  гуляют  по
свету и вызывают смех или слезы...
   - Да, грустная история, - согласился Бруно.
   - Но, может быть, тебе будет неприятно слушать песню про мужика?
   - Я тоже не барон, - со смехом заявил рыцарь. - Мой отец был мельником.
Это граф Рауль дал мне рыцарское звание. Пей за мое здоровье! Теперь Бруно
пойдет в гору, если выполнит достойным образом повеление королевы!
   - Тогда послушай...
   Жонглер взял в руки виелу, настроил ее и провел по струнам напряженным,
как лук, смычком.  Раздались  довольно  жиденькие  звуки.  "Бертран  играл
лучше", - подумал Бруно. Но глаза у жонглера уже  задорно  заблестели,  и,
издав еще несколько игривых нот на виеле, он пропел:

   Угости меня вином,
   я тебе спою о том,
   как один мужик был хвор,
   утром в пятницу помер.
   Но архангел в этот час
   дрыхал, не продравши глаз,
   душу в рай нести не мог,
   на другой улегся бок...

   - Здорово! - похвалил Бруно, в то время  как  за  длинным  столом  люди
покатывались от хохота, и даже у конюха Яна, не  все  понимавшего  в  этой
безбожной песенке, вокруг глаз собрались веселые морщинки.
   Ободренный успехом, жонглер снова попиликал на виеле, а  потом  затянул
высоким голосом:

   В кущи райские спеша,
   полетела ввысь душа.
   Там апостол Петр с ключом
   говорит: - Ты здесь при чем?
   Умирай не умирай,
   а простым нет входа в рай!
   Но мужик был не дурак
   и Петру ответил так:
   - Я, как мученик, страдал,
   я трудился, сеял, жал,
   ты же трижды неспроста
   отрекался от Христа!

   Песенку прервал восторженный  хохот  трактирных  завсегдатаев.  Смеялся
даже рыцарь. Жонглер вдохновенно озирал собрание.

   Тут смутился страж святой
   и скорее за Фомой!
   Прибежал Фома к вратам,
   мол, сейчас ему задам!
   Стал на мужика орать:
   - Как ты смеешь бунтовать!
   А мужик ему в ответ:
   - Почему мне входа нет?
   Ну, а кто неверным был?
   В рану кто персты вложил?
   Тут заткнулся и Фома
   от крестьянского ума!

   Бертрана уже не было  в  живых,  а  вот  он  смешил  людей.  Трактирщик
хохотал, поддерживая красными  лапами  колыхавшийся  живот.  Однако  самым
звонким смехом обладала Гертруда. Он был  подобен  серебряному  церковному
колокольчику.  Так  по  крайней  мере  казалось  простодушным  посетителям
таверны.
   Девица сидела на  коленях  у  Бруно  и,  когда  смеялась,  запрокидывая
голову, показывала свои жемчужные зубки и нежную белую шею,  а  ее  груди,
упругие, как набитые песком жонглерские мячики, готовы были выпрыгнуть  из
полотняной рубашки, на вороте которой, как нарочно,  развязалась  тесемка.
Не мудрено поэтому, что рыцарь Бруно несколько  задержался  в  харчевне  и
даже спустился вслед за Гертрудой в  погреб,  исключительно  с  намерением
помочь бедной девушке цедить вино в кувшины.
   Сверху доносилась, порой прерываемая раскатами смеха, песенка Бертрана.
Беднягу уже никто не целовал на земле.

   Павел прибежал на крик,
   непоседливый старик,
   топает ногами он,
   как разгневанный барон.
   Но мужик прищурил глаз:
   мол, мы знаем и про вас!
   - А Христа кто злобно гнал?
   Кто Стефана побивал? -
   И апостол в тот же миг
   прикусил себе язык.
   Пошептались тут отцы
   и, надев свои венцы,
   к богу все втроем идут,
   тащат мужика на суд...

   Гертруда томно сказала:
   - Бруно, что ты со мной делаешь! Ведь я пролью вино...
   Одним  словом,  когда  рыцарь  и  его  слуга  после  препирательства  с
городской стражей,  начальником  которой,  к  счастью,  оказался  знакомый
сержант, выбрались из парижских ворот, уже давно наступила ранняя  осенняя
тьма. Двое всадников утонули в ночи вместе с запасными конями, как в  море
чернил.  Створка  ворот  снова  со  скрипом  затворилась.  Выбравшись   на
шалонскую дорогу, Бруно пришпорил коня...


   Анна с нетерпеньем ждала ответа от Изяслава или его приезда. Иногда она
плакала по ночам, сидела на постели и простирала руки во тьму, такое у нее
рождалось желание обнять брата. Но дни проходили  за  днями,  а  Бруно  не
подавал о себе вестей. Уже истекли все сроки. Анне казалось, что сердце ее
не выдержит ожидания и разорвется. По утрам она спрашивала наперсницу:
   - Возвратился ли Бруно?
   Милонега с печалью отвечала:
   - Нет, госпожа! Рыцарь еще не приехал. Наверное, он будет  к  вечеру  в
Париже.
   Приходил вечер, наступала ночь, но посланец не возвращался и  никто  не
трубил трижды у ворот.
   Это было непонятно и странно, и Анна терялась в догадках. Она ни минуты
не сомневалась в честности Бруно. Может быть,  он  умер  в  пути  или  его
зарезали в какой-нибудь придорожной харчевне во время драки,  за  игрой  в
кости? Или неверный слуга убил рыцаря и бежал, завладев конями и поясом  с
серебряными денариями? И вдруг королева  решила,  что  сама  отправится  в
дорогу, чтобы поскорее повидать брата. Ей даже захотелось посетить в Дании
сестру Елизавету, вышедшую после смерти Гаральда за датского короля Кнута.
Разве она, дважды вдовица, не была свободной, как ветер? Разве  у  нее  не
хватит сил совершить путешествие даже  на  Русь?  До  Киева  было  далеко.
Однако если ехать не торопясь и с частыми остановками в монастырях,  то  и
немолодая женщина может совершить такой путь, если около нее будут  верные
люди.
   Когда король Филипп узнал о  безрассудном  намерении  матери  совершить
путешествие в Майнц, а может быть даже поехать с братом на Русь, хотя сама
королева с замиранием сердца думала о таком трудном предприятии,  он  стал
уговаривать ее отказат